эскадрой. Расстояние  между  ним  и  тремя
неуклюжими, но сильно вооруженными барками неумолимо сокращалось...
   - Он правильно сделал, что отрезал "Блу Вэйла"  от  двух  других  судов,-
сказал Николай Рикошетников.
   -  А  потом  накрыл  его  залпом  правого  борта,-   продолжил   Геннадий
Стратофонтов.
   ...Гром канонады висел над прозрачными до самого дна прибрежными  водами.
Потревоженные осьминоги вылезали из темных  расселин.  Дельфины  возбужденно
прыгали между водяных столбов, удивляясь веселой игре, затеянной их старшими
братьями.  Жители  Больших  Эмпиреев  живописными  группами   толпились   на
прибрежных  скалах,   наблюдая,   как   стремительный   белокрылый   корабль
расправляется с их обидчиками,  явившимися  словно  призраки  кровавого  XVI
столетия в их просвещенный XIX век...
   - Вот так-то, мистер Рокер Буги,- прошептал Геннадий.-Вот так-то. А  ведь
вы могли бы быть неплохим моряком.
   - По  некоторым  источникам,  капитану  Буги  удалось  спастись,-  сказал
Николай.- Говорят, что он провел остаток своих дней на острове Карбункл.
   Рокот мощного мотора вернул собеседников  в  наши  дни.  Возле  памятника
Суворову остановился автобус, и из  него  с  беззаботным  смехом  вывалилась
группа иностранных туристов. Щелкая аппаратами, куря  табак,  жуя  и  жужжа,
европейцы подошли  к  памятнику  полководцу,  который  в  былые  дни  немало
потрепал их пращуров. Внимание Геннадия и Николая привлек один из  туристов,
рослый сильный мужчина лет  сорока.  Пальто  из  дорогого  твида  обтягивало
мощный торс, тяжелые, так называемые "вечные" ботинки оставляли  в  пушистом
снегу широкие следы по меньшей мере сорок четвертого размера.
   Чрезвычайно крупные черты лица,  бананообразный  нос,  мохнатые  гусеницы
бровей, похожий на утюг подбородок  находились  в  странном  противоречии  с
единственной изящной деталью - аккуратно подбритыми усиками.
   Держась несколько в стороне  от  группы,  мужчина  подошел  к  памятнику,
осмотрел его, неопределенно улыбнулся. Под тонкими усиками мелькнул  золотой
зуб. Внимательные холодные глаза остановились на капитане и  мальчике,  чуть
расширились, как у  застывшего  перед  прыжком  хищника,  потом  отъехали  в
сторону. В поисках сигарет мужчина похлопал  себя  по  карманам,  расстегнул
пальто, и в мутном свете фонарей мелькнула галстучная заколка в виде  лопаты
с припаянной к черенку старинной монетой, похожей на  испанский  дублон  XVI
века. Щелкнула газовая зажигалка, и к запаху дорогого  одеколона  прибавился
другой, странный сладковатый, немного дурманящий запах.
   "Сигареты  с  марихуаной",-догадался  Николай  Рикошетников.  Капитан   и
школьник двинулись дальше. Отойдя несколько  шагов  от  памятника,  они,  не
сговариваясь, одновременно оглянулись.
   В руке у незнакомца уже  была  плоская  фляга  толстого  стекла.  Недобро
улыбаясь, он  смотрел  на  все,  что  дорого  каждому  ленинградцу,  каждому
советскому  человеку,  да  и  просто  человеку  доброй   воли,-   на   шпиль
Петропавловки, на ростральные колонны, на арки мостов.
   - На редкость неприятный человек,- сказал Геннадий. У него еще  в  раннем
детстве выработалась одна весьма полезная привычка: некоторые  мелькающие  в
толпе лица он усилием воли фиксировал в  своей  памяти.  Так  и  сейчас:  он
прищурился на неприятного незнакомца, как бы сфотографировал его  на  всякий
случай.
   Этот  вечер  капитан  провел  в  кругу  семьи  Стратофонтовых.   Родители
Геннадия, Элла и  Эдуард,  а  также  бабушка  Мария  Спиридоновна  очаровали
моряка. Он сразу угадал в новых знакомых людей своего круга, людей  большого
риска, безграничной храбрости и благородства. Так началась  дружба  капитана
научно-исследовательского дизель-электрохода  "Алеша  Попович"  с  потомками
адмирала Стратофонтова и прежде всего  с  всесторонне  одаренным  школьником
Геной
   Под влиянием этой дружбы Геннадий вступил в клуб "Юный  моряк"  и  вскоре
стал там одним из первых активистов. Он научился обращаться с  секстантом  и
гирокомпасом, прокладывать курс на штурманских картах, разбираться в лоциях,
в международном своде сигналов, грести, нырять с аквалангом...
   Возвращаясь из своих дальних рейсов, Рикошетников  немедленно  являлся  к
Стратофонтовым.  О,  эти  прекрасные  вечера   под   медной   люстрой,   под
благожелательным голубым  взглядом  адмирала!  О,  эти  рассказы  о  трудной
морской работе, о далеких портах Ла-Валетта, Дубровник,  Джакарта,  Перт,  о
дружбе и силе духа!
   Между тем шли недели, месяцы и  даже  годы.  Весной  196...  года,  когда
Геннадий окончил шестой класс, капитан Рикошетников прилетел в Ленинград  из
дальневосточного порта Находка.
   - Сильно оброс "Попович" морскими желудями,- объяснил он.- Поставили  его
в док почиститься, чтобы не обижался.
   Бабушка Стратофонтова в  это  время  с  невероятным  упорством  сооружала
большой кремовый торт  в  честь  своего  любимца.  Руки  ее,  непривычные  к
женскому труду, плохо осуществляли грандиозный замысел, но,  как  говорится,
терпение и труд все перетрут, и вскоре мужчины общими усилиями водрузили  на
стол кремовое чудовище, похожее на контрольную башню аэродрома,
   - Куда же вы теперь собираетесь, Николай? -  спросила  мама  Элла,  когда
башня была уже срыта до основания.
   Рикошетников смущенно хмыкнул и, глядя в скатерть, проговорил:
   - Представьте себе, друзья... как это ни странно, но... все это  лето  мы
будем исследовать прибрежный шельф в районе архипелага Большие Эмпиреи...
   - Я! - вскричал при этих словах Геннадий и осекся.
   - Что?! - вскричала бабушка и сжала под столом скатерть.
   За столом воцарилось молчание, нарушаемое лишь сильным стуком  Генашиного
сердца. Потом все медленно повернулись к портрету адмирала.  Адмирал  мягко,
отечески улыбнулся. Похоже было, что он все уже знал наперед.
   - А почему бы и нет? - проговорил папа Эдуард, вспомнив горы.
   - Я - "за"! - коротко сказала мама Элла, вспомнив небо.
   - Двух мнений тут не может быть!-покрывшись холодным потом, заявила Мария
Спиридоновна и вспомнила все.
   - В принципе это возможно, если будет ходатайство вашего клуба,-  почесав
затылок, сказал Геннадию Николай Рикошетников.
   Через  неделю  после  этого  разговора  новоиспеченный   моряк   Геннадий
Стратофонтов в 17 часов 47 минут на  набережной  имени  Кутузова  совершенно
случайно встретил одноклассницу  Наташу  Вертопрахову,  надменное  существо,
чем-то напоминающее морского конька.
   Наталья была целеустремленной девочкой, каждый час  ее  был  расписан  по
минутам, и ежедневно ее можно было случайно встретить на набережной Кутузова
в 17.47 по пути из секции художественной гимнастики.
   - А-а, Наташка,- рассеянно сказал Геннадий и остановился.- Привет-привет!
Как дела?
   - Ничего себе,- ответила  Наташа,  не  прекращая  движения,-  Работаю  по
программе мастеров.
   - Соревнования скоро?
   - Ох и не говори! Волнуюсь страшно! В начале июня  наша  команда  едет  в
Краков. Представляешь, в Краков?!
   - А я к Большим Эмпиреям подаюсь,  на  все  лето  в  экспедицию,-  сказал
Геннадий.- На судне "Алеша Попович"...
   - Пожелай мне ни пуха ни пера,- сказала Наташа и протянула ему руку.
   Он посмотрел в синие глаза  и  увидел  там  только  пьедесталы  почета  и
неверное мерцание будущей славы.
   - Ни пуха ни пера,-пробормотал он.
   - К черту! - с чувством сказала Наташа и стала стремительно удаляться.
   Геннадий некоторое время смотрел ей вслед, потом отвернулся и едва не был
сбит с ног бегущим Валькой Брюквиным.
   - Валька, а я к Большим Эмпиреям подаюсь на "Алеше Поповиче"!  -  крикнул
Геннадий, хватая его за плечи.
   - Да? Ну счастливо! - Брюквин вырвался.- Приедешь - расскажешь!
   Не первой свежести подметки наперсника детских забав некоторое время  еще
мелькали  перед  недоуменным  взором  Геннадия,  а  потом   растворились   в
предвечернем золотистом свечении, свойственном только одному городу на земле
- Ленинграду.
   На этом можно закончить вступительную главу. Впрочем... нет, я совершенно
забыл сообщить любезному читателю  об  одном  на  первый  взгляд  пустяковом
случае. Дело в том, что дня  через  три  после  первой  встречи  Геннадия  и
Николая Рикошетникова на адрес Стратофонтовых  пришло  странное  письмо.  На
бланке гостиницы "Астория" крупно было начертано несколько слов:
   "Мг. Stratofontov, esq.
   I`LL пеvег forget the Silvег-bау. R. В."
   Папа Эдуард отправился тогда в "Асторию", чтобы выяснить,  кто  скрывался
под псевдонимом "Р. Б.". В книге гостей значились:
   "Рикардо Барракуда,
   Рональд Бьюик,
   Ростан Бизе,
   Рао-Бзе-Бун,
   Раматраканг Бонгнавилатронг,
   Рихард Бурш
   и Ростислав Боченкин-Борев".
   Все эти лица категорически отрицали свое авторство. Эдуард, пристыженный,
покинул  "Асторию",  решив,  что  это  розыгрыш  друзей  почтмейстеров   или
альпинистов.

   ГЛАВА II,
   в которой слышится рев  шторма,  безобразно  хлюпает  сваренный  накануне
борщ, а в конце под пение скрипки булькает суп из каракатицы

   Невероятно, но факт: нос, казалось бы,  окончательно  утонувшего  танкера
вновь показался над водой.
   Еще несколько минут  назад  рулевая  рубка  "Алеши  Поповича"  огласилась
взволнованным криком Геннадия Стратофонтова:
   - Он тонет! Николай Ефимович, танкер тонет! SOS! На помощь!
   И впрямь: шедший с ними  параллельным  курсом  японский  танкер  довольно
быстро уходил носом иод воду, пропадал в огромных волнах.
   Вот уже наполовину скрылись под водой надстройки, вот уже только труба  с
размытым пятном иероглифа виднеется над водой...
   - Николай Ефимович! - в отчаянии закричал тогда Геннадий и вдруг заметил,
что все находящиеся в рубке смотрят на него с улыбкой: скалил отменные  зубы
рулевой Барабанчиков, улыбался старпом Дивнолобов, тактично прятал улыбку  в
пышные усы научный руководитель экспедиции член-корреспондент Академия наук,
профессор Шлиер-Довейко.
   Капитан Рикошетников, сидевший на высокой  табуретке  возле  штурманского
стола, повернулся к юному лаборанту гидробиологической лаборатории (именно в
этой должности Гена Стратофонтов совершал  путешествие  к  местам  фамильной
славы) и тоже улыбнулся.
   - Не волнуйся, Гена, он не тонет. Просто сильная килевая качка. Оттуда, с
танкера, кажется, что мы тонем
   - А мы пока не тонем! - довольно глупо захохотал Барабанчиков и подмигнул
Геннадию.
   Нос танкера медленно, но упорно полз вверх; вот показалась верхняя палуба
борта, и мелькнувшее на мгновение среди бешено несущихся туч солнце осветило
все невероятно длинное тело гиганта.
   Уже двое суток десятибалльный шторм трепал "Алешу Поповича".  Он  налетел
среди ночи через два часа после выхода  из  бухты  Находка,  к  утру  набрал
полную силу и  больше  уже  не  ослабевал  в  течение  всего  времени,  пока
"Попович" пересекал Японское море, держа курс на Суранамский пролив.
   Геннадий, разумеется, за это время ни разу не прилег. Во-первых, это  был
его первый выход в море, во-вторых, первый в его жизни шторм, да еще и какой
- десятибалльный! Вот ведь чертовское везение! Геннадий, весь в синяках,  от
стенки к стенке, падая в тартарары и вздымаясь под небеса вместе с  палубой,
облазил  все  судно.  Конечно,  забраться  на  койку   ему   мешало   жгучее
любопытство,  но,  кроме  того,  он  опасался,  как  бы  не  поймала  его  в
горизонтальном положении морская болезнь, как бы  сосед  по  каюте,  судовой
плотник Володя Телескопов, не стал свидетелем позора.
   Пока все  было,  как  говорится,  о'кэй!  Глядя  с  ходового  мостика  на
вздымающуюся перед "Поповичем" чудовищную, дымящуюся  водяною  пылью  стену,
Геннадий только лихо посвистывал сквозь до боли сжатые зубы.  Нервы  у  него
сдали лишь тогда, когда он увидел "тонущий" танкер.
   Теперь все было кончено. Теперь все, весь  экипаж,  узнают,  что  потомок
знаменитого адмирала на самом  деле  слабохарактерный  салажонок,  и  ничего
больше. Глубоко удрученный, Геннадий выскользнул из рулевой  рубки,  кубарем
слетел  вниз  по  трапу  на  вторую  палубу,  побежал  по  длинному,  тускло
освещенному коридору мимо кают, за дверьми которых  слышались  слабые  стоны
ученой братии, налег плечом на стальную дверь...
   В лицо ему с невероятной силой ударил ветер. Судно в это время  кренилось
на правый борт, и  страшная  вихревая  пучина  была  совсем  рядом.  Ударила
какая-то  партизанствующая  волнишка  величиной  с  кита,  накрыла   палубу,
потащила Геннадия к фальшборту. Руки мальчика судорожно вцепились в планшир.
   "Попович" медленно выпрямился. Вода, клокоча, уходила в портики. Геннадий
сделал несколько шагов к корме и уцепился в стойку. Он оказался  в  середине
судна, как бы в центре  раскачивающейся  доски.  Здесь  качка  чувствовалась
меньше. "Попович" зарывался  носом,  а  корма  быстро  шла  вверх,  закрывая
полнеба. Вот по всему корпусу прошла сильная дрожь - это обнажился винт.
   "Позор,-думал о себе Геннадий.-Закричал, как заяц, как  первоклашка!  Нет
чтобы процедить сквозь зубы: "Не  кажется  ли  вам,  товарищи,  что  танкеру
справа угрожает опасность?.."
   Метрах в десяти к носу от Геннадия  распахнулась  дверь  камбуза,  и  два
чумазых артельщика выволокли на палубу огромный котел  со  вчерашним  борщом
Нельзя сказать, что  во  время  шторма  экипаж  "Алеши  Поповича"  отличался
повышенным аппетитом. Артельщики, поднатужившись, подняли котел  и  вывалили
его дивное содержимое за борт.
   Вслед   за   этим   произошло   странное   событие.   Борщ,    наваристый
янтарно-багрово-зеленоватый борщ, не ухнул, как ему полагалось, в пучину,  а
в силу каких-то  необъяснимых  аэродинамических  вихревых  причин  повис  на
несколько мгновений в воздухе. Больше того, он  уплотнился  и  висел  теперь
перед Геннадием громадным переливающимся шаром с  жировой  бородой  Янтарные
капли уже долетели до лица юного лаборанта.
   "Вот борщ,-медленно подумал Геннадий.- Вот вчерашний борщ,  и  он  висит.
Ой, нет - он движется! Он, он движется прямо на меня! Ой!"
   Борщ,  повисев  в  воздухе  несколько  мгновений,  ринулся  на  Геннадия.
Вскрикнув от ужаса, мальчик бросился наутек  к  корме.  Артельщики,  разинув
рты, наблюдали эту невероятную сцену. Геннадий со скоростью спринтера  бежал
к корме Борщ настигал его со скоростью мотоцикла.

   Гена уже чувствовал за своей спиной нехорошее дыхание борща.  Собрав  все
силы, он сделал рывок, вырвался из-под навеса, вильнул влево и спрятался  за
спасательной шлюпкой, уцепившись за  леера.  Борщ,  вылетев  из-под  навеса,
взмыл вверх. Спустя минуту Гена, вообразив, что опасность  миновала,  выполз
из-за шлюпки. Борщ, однако, не  улетал.  Снова  найдя  мертвую  точку  среди
безумных воздушных струй, он висел теперь прямо над незадачливым лаборантом.
Потрясенный и загипнотизированный, Гена уже не  мог  двинуть  ни  рукой,  ни
ногой. Несколько мгновений спустя борщ, обессилев, рухнул ему на голову.
   А теперь, дорогой читатель, попробуй поставить себя на место моего героя.
Вообрази себя потомком великого путешественника, человека широких  передовых
взглядов; вообрази себя лучшим питомцем "Клуба  юных  моряков",  Победителем
Таля, другом капитана Рикошетникова; вообрази, что ты  совершаешь  первое  в
своей жизни морское путешествие к архипелагу  фамильной  славы  и  представь
себя сидящим на  палубе  в  центре  огромного,  жирного,  хлюпающего  борща;
представь себя с короной из прокисшей  свеклы  на  голове,  с  омерзительной
капустной бородой,  с  карманами,  полными  говядины  и  картофеля.  Мне  бы
хотелось, чтобы ты, читатель, содрогнулся от ужаса, а затем  по  достоинству
оценил мужество и силу духа моего юного героя.
   Геннадий не заплакал, не бросился к борту топиться. Встав  из  борща,  он
подошел вплотную к потрясенным артельщикам и процедил сквозь зубы:
   - Забыть раз и навсегда! Ничего  не  было.  Понятно?  Артельщики,  дрожа,
смотрели на героического мальчика.
   - Об чем разговор, Гена,- наконец пробормотал один из них.
   - Может быть, вам смешно? - звенящим голосом спросил Геннадий.
   - Чего же туг смешного, Генок? - проговорил второй.- Плакать хочется.
   Он действительно всхлипывал. Такого зрелища, погони вчерашнего  борща  за
живым человеком, он не видел никогда раньше и не увидел позже до сего дня.
   Геннадий резко повернулся и стал спускаться по трапу.
   Сосед Геннадия по каюте, плотник высшего разряда Володя Телескопов, как и
большинство обитателей "Алеши Поповича", летал в это время  на  своей  койке
вверх-вниз, влево-вправо, читал  "Сборник  гималайских  сказок",  хохотал  и
покрикивал:
   - Вот дает! Вот дает!
   Неизвестно, к чему относилось это выразительное восклицание - к шторму ли
или к гималайскому фольклору.
   - Эге, Генка, поздравляю! - приветствовал он вошедшего в каюту Геннадия.-
Я вижу, тебя борщ догнал!
   -  Ха-ха-ха!  -  нервным  мужественным  хохотом  расхохотался   мальчик.-
Представьте себе, Владимир, вы близки к истине.
   ~ Это что! У нас как-то раз в Чугуевском карьере Мари-ка Ибатуллина суп с
клецками  догнал,-  оживленно  заговорил  Телескопов.-  А   самый,   Генаша,
уз-жаст-ный случай был в Клайпеде, когда Мишку Офштейна лапша накрыла.
   - Значит, это не первый случай в мировой практике? - ободрившись, спросил
Геннадий.
   - Отнюдь не первый! - закричал Телескопов.  Он  на  минуту  задумался,  а
потом уверенно сказал: - Третий случай.
   Измученный мальчик погрузился в глубокий сон. Он спал много часов  подряд
и не видел, как  опустились  сумерки,  как  "Попович"  вошел  в  Суранамский
пролив,  как  утих  шторм  и  как  утром  открылся  залитый  солнцем,  мерно
вздыхающий и словно подернутый тонкой пластиковой пленкой  Тихий  океан.  Не
видел он и маленьких японских шхун, с которых рыбаки в ярких куртках  тянули
невидимые лески. Они были похожи на фокусников или волшебников, эти  рыбаки,
и казалось, что серебристые извивающиеся рыбины выскакивают из воды прямо  к
ним на  палубу,  подчиняясь  их  резким  таинственным  пассам.  Геннадий,  к
сожалению, этих рыбаков не видел, как не видел и множества встречных судов и
чудовищной громадины американского авианосца  "Форре-стол",  что  не  солоно
хлебавши ковылял домой от берегов Вьетнама.
   Проснулся Геннадий только под вечер, когда по судовой трансляции раздался
металлический голос:
   - Внимание! Наше судно находится при  подходе  к  акватории  Иокогамского
порта. Палубной команде занять места по швартовому расписанию. Повторяю...
   Багровый закатный туман висел над Иокогамой, а над этим туманом в высоком
прозрачном небе четко вырисовывалась верхушка священной горы Фудзи.
   - Добрый знак,- прогудел  боцман  Полуарканов.-  Етта  штука,  Фудзи,етта
окаянная, раз в год по обещанию показывается морскому человеку.
   Этот внешне спокойный, мнимо уравновешенный человек верил во все  приметы
и предзнаменования, начиная от  черной  кошки,  кончая  трамвайным  билетом.
Однако он  очень  редко  обнародовал  свои  суеверные  наблюдения.  Сохраняя
обманчивую невозмутимость, Полуарканов предпочитал страдать или тешить  себя
надеждой в  глубине  души.  И  вот  только  сегодня,  увидев  поразительное,
подобное чуду явление Фудзи, он нарушил свое правило. Очень  уж  обрадовался
боцман, что великая Фудзи благословила их рейс и предсказала ему  счастливое
завершение. Если бы знал Ар-кадьич, через какие  испытания  придется  пройти
людям с "Алеши Поповича" для того, чтобы это предзнаменование оправдалось!
   Два мощных  портовых  буксира  медленно  подводили  "Але-шу  Поповича"  к
причалам. Воспользуемся этой не очень интересной, но необходимой  процедурой
для того, чтобы сообщить читателю некоторые данные об этом славном судне.
   "Алеша Попович" был еще совсем молод. Всего лишь четыре года назад он был
спущен  со  стапелей  судостроительного  завода  в  городе  Гдыня.  Польские
корабелы очень гордились своим детищем.  При  водоизмещении  немногим  более
6000 тонн "Попович" обладал машинами  м