а! (Нет!) Пусть во второй юрте рычат барсы, а в третьей юрте пусть
для меня варит обед старый Саклаб. Кипчакские пленницы пусть мне в походе
не мешают. Раздайте их сотникам.
  Саклаб с котлами, большими деревянными ложками и длинным топким ножом на
поясе расположился в третьей юрте. Высокий, худой, костлявый раб, с седыми
космами, был схвачен татарами в пути около Астрабада. Нукеры об®яснили
тогда Субудаю: "Этот пленный старик - родом урус. Он был поваром у мирзы
самого Хорезм-шаха Мухамкеда и задумал бежать к себе на родину. Он говорит
на всех языках и умеет готовить всякие кушанья. Старик будет тебе готовить
и пилав с миндалем, и чилав со сливами, и каймэ из гороха, и каймак из
сливок, и халву, и пахлаву. При нем находится его приемыш, молчаливый юноша
по имени Туган. Он будет помогать Саклабу готовить обед. Тогда Субудай
рассердился и сказал:
  - С меня хватит одного старика Саклаба, чтобы изготовить обед. А никаких
помощников мне не надо. Все любят быть помощниками при котле. Этого юношу
Тугана вооружить мечом и дать ему из табуна лысого шелудивого коня.
Отправить его в передовую сотню, и пусть учится военному делу. Если будет
из него хороший воин, то скоро у него появятся и добрый конь, и седло, и
броня. А если будет он плохой воин, то его убьют в первой схватке. Потеря
небольшая!..
  В юрте с белым верхом, повернутой дверью к югу, в сторону моря, Субудай
сидел у входа на седельной подушке. Он подолгу с удивлением смотрел
выпученным глазом на серое беспокойное море, где и вода, и ветер, и рыбы, и
даже летающие над волнами птицы совсем иные, чем в голубых озерах
монгольской степи. Издалека катились к берегу однообразные волны, и в
туманной синеве иногда показывались белые паруса иноземных кораблей - они
боялись приблизиться к занятой татарами земле.
  Здесь была привольная степь, высокая трава, озерки с плавающей птицей.
Кругом пасся скот, отобранный у кипчаков: быки были белые, длиннорогие,
бараны жирные, курдючные, тоже белые; и войлоки у кипчаков белые, и юрты
белые. Воины Субудая каждый день ели мясо и, ничего не делая, валялись на
персидских коврах. Иногда монгольские ханы-тысячники выезжали на охоту с
соколами или устраивали скачки, испытывая коней - своих, монгольских, и
захваченных в пути: туркменских, персидских, кавказских и других.
  Вверх по течению реки Калки, среди степи на кургане поставил свою юрту
второй полководец, Джебэ-нойон. Вокруг расстилалась зеленая равнина. Через
нее к северу уходила цепь сторожевых курганов.
  Хотя Джебэ и Субудай были посланы Чингиз-ханом на запад одновременно и
для одного дела, но оба полководца Друг с другом не всегда ладили,
постоянно спорили и каждый старался на деле доказать ошибку другого.
Чингиз-хан не без хитрой мысли отправил двух соперников. Не раз он делал
это и с другими своими нукерами, посылая на одно дело двоих,- ведь
соперники всегда стараются отличиться.
  Джебэ, стремительный в походе, постоянно вырывался вперед. Его отряд не
раз попадал в самое опасное положение. Он искусно уходил от напиравшего
противника. Когда уже отовсюду грозила гибель, тогда появлялся и выручал
Субудай. Он нападал на неприятеля сплоченными рядами тяжелой монгольской
конницы, в которой и нукеры и кони были покрыты железными китайскими
латами.
  Высокий, прямой, никогда не смеющийся Джебэ, со стеклянными неподвижными
глазами, после боя являлся к Субудаю, покрытый пылью и забрызганный кровью.
Сидя у костра, он об®яснял Субудаю, что не сделал никаких ошибок, что
врагов было слишком много. А Субудай посмеивался, довольный, что он опять
был спасителем Джебэ, и предлагал ему лучше не об®яснять своих ошибок, а
попробовать зажаренного на вертеле, как у самого хорезмского падишаха,
нашпигованного чесноком и фисташками молодого барашка.
  Джэбэ выдвинулся из рядов простых нукеров. "Так как Джэбэ был храбрый
человек, Чингиз-хан дал ему командование над десятком; так как он хорошо
служил,- сделал его сотенным беком; так как он выказал старание и усердие,-
стал тысячником. После того Чингиз-хан дал ему бекство "тьмы" (тумена), и
долгое время он состоял на службе в свите, ходил с войском и оказал
хорошие услуги". (Рашид ад Дин.)
  Джебэ был горд, самоуверен, вспыльчив. Он думал, что нигде не сделает
промаха, если на шестьдесят шагов попадает стрелою в голову бегущего
суслика. За свою меткость и стремительность он и был прозван "Джебэ" -
стрела . Под этим именем его знали все в войске, хотя настоящее его имя
было другое. Перед битвой он всегда сам осматривал местность, проносясь на
высоком поджаром коне по передовым опасным местам, и его не раз с трудом
выручали от гибели телохранители-тургауды.
  Субудай, с клочками седых волос на подбородке, казался стариком; никто не
знал, сколько ему лет. Когда-то в юности он был ранен в плечо, мышцы были
перерублены, правая рука с тех пор осталась скрюченной, и он действовал
одной левой рукой. Лицо его было рассечено через левую бровь, отчего левый
глаз, выбитый, был всегда зажмурен, а правый, широко раскрытый, казалось,
сверлил и видел каждого насквозь.
  Все нукеры в войске говорили, что Субудай хитер и осторожен, как старая
лисица с отгрызенной лапой, а злобен, как барс, побывавший в капкане,- с
Субудаем не страшен никакой враг и с ним не пропадешь.
  Джебэ упрямо обдумывал план пути, чтобы доехать до Последнего моря,
омывающего вселенную. Донесение Чингиз-хану, посланное с распевавшим песни
гонцом, сочинял Джебэ, а Субудай только ободрял, покачивая головой, и
посмеивался:
  - Далеко ли ты дойдешь? И скоро ли будет то место, откуда ты, как сайгак,
побежишь обратно и мне в последний раз придется тебя выручать?
  Разведчики, наблюдавшие за степью, ловили пробиравшихся путников,
приводили к Джебэ, и он сам их расспрашивал: о племенах, обитающих к западу
и к северу, о путях к ним, о реках и переправах через них, о корме для
коней, о богатых городах и сильных крепостях, о войске, оружии и о том,
хорошо ли воины умеют драться, попадать стрелами в намеченную цель и далеко
ли Последнее крайнее море.


        Глава шестая. БРОДНИК ПЛОСКИНЯ В ТАТАРСКОМ ПЛЕНУ

  Однажды разведчики привели к Джебэ несколько человек из племени, раньше
не виданного. Занимались они перевозкой на паромах и лодках дорожных
путников. Они были высокие, плечистые, с широкими рыжими бородами, в
овчинных потрепанных полушубках, кожаных портах и мягких поршнях,
переплетенных ремнями. Серые рысьи шапки были лихо сдвинуты на ухо.
  - Кто вы такие? Откуда пришли? - спросил Джебэ. Один, повыше и пошире
остальных, отвечал по-кипчакски:
  - Мы зовемся "бродники", потому что мы бродим по степи. Отцы и деды
бежали сюда в степь от князей, ища себе воли...
  - Если вы не почитаете ваших господ и убежали от них, значит, вы
разбойники и бродяги?
  - Мы не то что разбойники и не совсем бродяги... Мы - вольные люди,
вольные охотники и рыбаки.
  - А ты кто? - спросил Джебэ самого высокого бродника.
  - Я зовусь Проскиня! Наши бродники избрали меня своим воеводой.
  Джебэ сейчас же отправил нукеров к Субудай-багатуру сказать: "Приезжай!
Пойманы нужные нам люди".
  Нукеры прискакали обратно с такими словами: "Субудай-багатур сидит на
ковре. Около него торба бобов. Он скаэал: "Не поеду, занят..."
  Бродник Плоскиня заметил:
  - Это значит: "Кто по ком плачет, тот к тому и скачет".
  Джебэ оставил под стражей всех пойманных бродников, а сам вместе с
Плоскиней, окруженный нукерами, отправился к Субудаю.
  На потухающем багровом небе резко чернели три юрты Субудая. Над ними
вились дымки и торчали воинские значки - шесты с конскими хвостами и рогами
буйволов. Субудай сидел в юрте на персидском шелковом ковре. Освещенный
дрожащим светом костра, он левой рукой доставал из пестрой торбы бобы и
старательно расставлял их странными длинными нитями.
  - Кто это? - спросил Субудай. На мгновение он уставился вытаращенным
глазом на Плоскиню и опять занялся бобами.- Садись, Джебэ-нойон.
  Джебэ опустился на ковер около Субудая и бесстрастно косился на то, что
делал багатур. Никогда он не мог вперед угадать, что сделает старый барс с
отгрызенной лапой.
  Бродник Плоскиня, высокий, осанистый, с широкой рыжей бородой,
ниспадавшей на грудь, бегающими глазами осматривал юрту и что-то прикидывал
в уме. Он продолжал стоять почтительно у входа. Его сторожили два увешанных
оружием монгола.
  Поглядывая на руку Субудая, быстро передвигавшую бобы, Джебэ рассказывал,
что слышал от пленных, и советовал использовать Плоскиню как проводника.
  - А что делают сейчас кипчакские ханы? - прервал Субудай.
  - Все они струхнули,- ответил Плоскиня.- Когда ваши татары примчались в
их город Шарукань, кипчакские ханы разбежались - одни в русские пределы,
другие в болота.
  - Кто убежал к урусам?
  - Много убежало - и первым главный их богач Котян, и половцы Лукоморские,
и Токсебичи, и Багубарсовы, и Бастеева чадь, и другие.
  Субудай оторвался от бобов и пристально уставился на Плоскиню.
  - А где же теперь главное войско Урусов?
  - Кто, кроме бога, это знает?
  Субудай с®ежился, его лицо искривилось, и раскрытый глаз загорелся
гневом. Он погрозил скрюченным пальцем с обгрызенным ногтем.
  - Ты говори все, что знаешь! Не заметай следы! А то я положу тебя под
доску, а на доску посажу двадцать нукеров. Тогда ты запищишь, да и
сдохнешь...
  - А зачем мне молчать?
  - Говори, где теперь урусские князья? Готовятся ли урусы к войне?
  - Дай смекнуть! - сказал Плоскиня и, расставив длинные ноги, закатил
кверху глаза.
  Субудай раза два метнул на бродника подозрительный взгляд и снова стал на
ковре передвигать бобы. Наконец он зашипел:
  - Послушай ты, степной бродяга! Если ты мне все толково расскажешь, так и
быть, дам тебе награду. Смотри сюда, на бобы. Видишь эту нитку бобов - это
река Дон... А эта длинная нитка - это река Днепр... Подойди сюда поближе и
покажи, где должен быть город Урусов Киев?
  Плоскиня сделал шаг, но оба монгольских часовых бросились на него и
сорвали пояс с мечом. Тогда бродник, осторожно опустившись на колени,
подполз к Субудаю.
  - Так! Понимаю! - говорил он, морща лоб и сдвинув меховую шапку на
затылок.- Вот это наш Днепр... А это устье Днепра у моря, где Олешье... А
вот здесь малая речушка - это, знать, Калка, где мы стоим сейчас... Но
только послушай, мой светлейший хан! Ведь Днепр не так течет прямо с севера
на юг, а, как согнутая рука, углом. Вот здесь где плечо - это город Киев, а
где кулак - там уже Черное море. А где выпирает в степь локоть - там на
Днепре остров Хортица, и вот, около Хортицы, значит, у локтя, собирается
русское войско.- Плоскиня передвинул бобы так, что Днепр выгнулся углом.
  - Сколько отсюда до Киева? - спросил Субудай. Он вынул из торбы вместе с
бобами горсть золотых монет, подбросил их на ладони и положил около себя.
  У Плоскини глаза разгорелись, и он облизал языком сухие губы.
  - А на что тебе Киев? От Киева русские не пойдут. Ведь до Киева отсюда
далеко, верст шестьсот...
  - Что такое "верст"? - рассердился Субудай.- Не покимаю "верст"!.. Ты
скажи мне, сколько до Киева конских переходов.
  - Если отсюда на Киев поедешь на одном коне, то будешь прямиком ехать
дней двенадцать. А о-двуконь - проскачешь шесть дней.
  - Вот теперь ты мне стал говорить толком.
  - Но русские от Киева прямо в степь не ходят. Они спускаются на ладьях по
Днепру до "локтя", вот до этого угла, до острова Хортицы. Здесь они
плавятся на другую сторону и тут "Залозным шляхом", короткой дорогой идут
сюда, на Лукоморье. Здесь хорошего конского ходу всего дня три-четыре, а
о-двуконь проедешь и в два дня.
  - Всего два дня? - удивился Субудай.- В два дня урусы могут пройти сюда
от Днепра?
  - Видишь, вот отсюда, от загиба, от Гортицы, наши русские часто делали
набеги на половецкие кочевья. Если ехать без повозок, то в два-три дня
проедешь.
  Субудай, видимо, был доволен, получив важные для него сведения. Он
посмеивался, хлопая себя по колену, и приказал подать кумыс. Он подробно
расспрашивал Плоскиню о дорогах, о бродах через реки, о войске урусов; о
том, какие у них кони, как вооружены ратники, хорошо ли дерутся?
  - Бьют они здорово, особливо секирами, да и простыми топорами.
  - Сколько у этих урусов войска?
  - Если все ближние князья приведут к Хортице свои дружины: киевские,
черниговские, смоленские, галицкие, волынские и прочие помельче, то в степь
двинутся петцев, стрелков и всадников тысяч пятьдесят.
  - Значит, у них пять туменов? - сказал Субудай и положил пять золотых
монет около того "загиба" в Хортице на Днепре, где начинался поход в
степь.- А сколько всадников выставят кипчаки?
  - Пожалуй, тоже наберется тысяч пятьдесят. На этой стороне Днепра уже
скопилась несметная туча кипчаков. Субудай положил еще пять золотых.
  - Итак, против нас будет всего десять туменов урусов и кипчаков? -
заметил Субудай и посмотрел на непроницаемого, молчаливого Джебэ.- Помнишь,
Джебэ-нойон, каким войском от Черного Иртыша мы пошли на Хорезм... Покажем
теперь, хорошие ли мы ученики "потрясателя вселенной" Чингиз-хана!
  Плоскиня, стоя на четвереньках, посматривал то на золотые монеты, то на
задумавшихся монгольских ханов. Хитрые, злые искры мелькнули в глазах
Плоскини, когда он вкрадчиво спросил:
  - А что же ты, светлейший татарский воевода, не положил еще несколько
золотых на то место, где стоит твоя татарская сила? Похвастай, сколько у
тебя войска!
  Субудай сжал скрюченные пальцы в кулак и ткнул в лицо Плоскини.
  - Вот сколько нашего татарского войска! А вот что я сделаю с урусами и
кипчаками!..- Субудай злобно сгреб десять положенных им золотых монет и
бросил их в торбу с бобами.- Всех их засуну в мою торбу и сожру, как
творог.
  Плоскиня попятился.
  - Ты мне дай что-нибудь от твоей ханской милости за усердие!
  - Угга! Я денег никому не даю, а мне их все приносят, и я все отсылаю
моему повелителю, Чингиз-хану непобедимому... Впрочем, ты можешь заработать
награду. Есть у тебя сыновья?
  - Слава богу, четыре имеются.
  - Где они? Далеко?
  - Сидят на бродах по Дону.
  - Я пошлю за ними сотню всадников, они мигом их доставят сюда. Ты им
прикажешь пробраться соглядатаями на сторону урусов и там высмотреть, где
урусские полки и сколько их. Пусть они узнают, что думают урусские воеводы,
затем скорее возвращаются назад, чтобы мне все точно рассказать. Тогда я
отпущу и тебя и твоих сыновей на волю и дам в награду косяк лошадей и
каждому по горсти золота. Ну, что медлишь? Что переминаешься?
  Плоскиня стоял твердо, расставив длинные ноги, тяжело вздохнул и сказал:
  - Руби мне голову, преславный хан, а моих сыновей не тронь!
  Субудай засипел и ударил кулаком по ковру.
  - Ты так со мной говоришь? Эй, нукеры! Отведите-ка моего почетного гостя
в юрту с барсами и поставьте тройную стражу. А Саклаб пусть угощает его
вволю, как хана...
  - А ноги ему спутать? - спросил нукер.- Такой волк сбежит!
  - Да не забудь почтить его крепкой железной цепью!..


        Глава седьмая. ТРЕВОГА В КИЕВЕ

                                Вы ведь своими крамолами начали наводить
                                поганых на землю русскую, изза распри ведь
                                стало насилие от земли половецкой...
                                Загородите полю ворота своими стрелами
                                острыми за землю русскую, за раны Игоревы
                                буйного Святославича!
                                        (Слово о полку Игореве")

  У левого степного берега Днепра, против Киева, паром был с утра захвачен
половцами, наехавшими внезапно. Они влезли на паром, угрожали перевозчикам,
не давая им убежать. От множества людей паром наклонился, зачерпнув воды.
На пегом, как барс, коне под®ехал старый грузный половецкий хан. Его
провожала сотня джигитов. Один из них гарцевал впереди и держал на длинном
шесте ханский бунчук с конскими хвостами и медными побрякушками. Другой бил
в бубен. Двое пронзительно дудели на дудках. Один джигит на диком,
храпевшем коне хлопал плетью, стараясь проложить хану дорогу к перевозу.
  В стороне, перед теснившимися слушателями, тощий запыленный странник с
котомкой за спиной рассказывал, что все половцы сейчас бегут с Дикого поля
(причерноморские степи), а за ними гонится незнакомое, страшного вида племя
"татары",- "лица их безбородые, носы тупые, и у каждого взлохмаченная коса,
как у ведьмы. От одного вида безбожных татар люди падают замертво..."
  - Что это за люди? Расскажи нам, странник божий, видно, ты человек
сведущий и книжный.
  Странник, опершись на длинную палку, стал говорить:
  - Прииде с востока в бесчисленном множестве некий ядовитый народ, в нашей
стране неслыханный, глаголемый "татаре", и с ним еще семь языков. Якоже
половцы доселе окрестных народов пленяху и губяху ныне же их погибель
наста. Татаре не токмо половцев победиша и загнаша, но даже до основания
искорениша, а на их землю сами седоша...
  - Откуда свалилось это племя?
  - О сем глаголют сказания в святых книгах, о них же епископ Мефодий
Патарийский свидетельствует, яко греческий царь Александр Македоньский в
древние времена загна поганый народ Гоги и Магоги в конец земли, в пустыню
Етриевську, между востоком и севером. Задвинул он их горами и приказал
сидеть там до скончания срока. И тако бо епископ Мефодий рече, яко к
скончанию времени горы снова раздвинутся, и тогда выйдут оттуда Гоги и
Магоги и попленят всю землю от востока до Евфрата, и от Тигра до Понтьского
моря - всю землю, кроме Эфиопья...
  - Всю землю! - воскликнули в толпе слушателей.- Стало быть, и нашу
землю?..
  Странник продолжал:
  - А разве не видите, что кругом делается? Это знаменья последнего
времени! Явилась страшная звезда, лучи к востоку довольно простирающе, иже
знаменова новую пагубу христианом и нашествие новых враг... То вышли из-за
гор и на нас идут поганые Гоги и Магоги! Ныне пришло реченное скончание
времени. Конец миру близко!..
  Послышались вздохи и причитанья. Странник снял войлочную шапку, и
слушатели в нее опускали баранки и мелкие черные монетки.
  С правого берега на больших просмоленных ладьях приплыли дружинники
великого князя киевского. Они разогнали толпу, расчистили место перевоза и
помогли старому половецкому хану взойти на паром. В шелковом малиновом
чекмене, подбитом соболем, в белом остроконечном колпаке, опушенном красной
лисой, и в червленных сапогах, расшитых жемчужными нитями, хан важно стоял,
держась за перила рукой в кожаной "перстатой" рукавице. Другой рукой он
сжимал рукоять кривой сабли, сверкавшей алмазами.
  Хан, дородный, величавый, казался спокойным, только глаза его тревожно
бегали, косясь на темные воды Днепра. Ветер усиливался, поверхность реки
рябила, и седые барашки пенились на катившихся волнах.
  Хан платил щедро. Паромщики получили от него немало горстей серебряных
денег и старались изо всех сил. Целый день они перевозили огромный караван:
отборных коней, закутанных в расшитые попоны, ревущих от страха верблюдов,
грузных буйволиц с длинными рогами, падающими на плечи, приодетых тут же на
берегу иноземных пленниц, смуглых, чернобровых, разукрашенных бусами и
лентами. Все это везлось в дар русским князьям.
  В толпе говорили, что это прибыл старейший половецкий хан Котян, владелец
сотен тысяч коней, бродивших по беспредельным равнинам "Дикого поля" с его
тавром: след копыта в виде полукруга и под ним две черты.
  - Котян - хозяин степи! Он один может выставить огромную воинскую рать.
Не зря он приехал в Киев. Нужда его погнала. И другие половецкие ханы
потянулись со всеми своими родами на русскую сторону и теперь переходят
Днепр по всем бродам и переметным мостам. Половецкие отряды входят в воду
на конях в бронях за щитами и с копьями... Что-то будет? Нет ли у них злого
умысла? И песен веселых половцы больше не поют. Только песни тягучие, как
верблюжьи стоны, слышны издалека, когда идут из степи в нашу сторону...
  В хоромах великого князя киевского, Мстислава Романовича, спешно