жеребец.
А потом уже мы едва унесли ноги.
  - Почему тебя зовут Курбан-шутник? тах.- Вид у тебя совсем не веселый.
  - Зовут меня Курбан-шутник потому, что я, к моему горю, говорю только
правду, но всегда невпопад. Никогда я не знаю, что следует, а чего не
следует говорить. За это меня прозвали "шутник" и часто бьют за правду,
ну, и я тоже даю сдачи.
  - А ты меня раньше когда-либо видел?
  - Нет, видеть не видел, но вспоминал часто,- ведь когда с нас
выколачивали подати, то хаким всегда говорил, что "это для шаха". Тут мы
тебя и вспоминали...
  Хорезм-шах усмехнулся. Он спросил у своего векиля золотой динар и передал
Курбану.
  - Пусть этот воин Курбан поедет со мной дальше. Оп умело перетаскивает
через канавы, и он будет мне говорить правду.
  - Я повинуюсь, великий падишах,- сказал Курбан.- Тебя нести - дело
нетрудное, все одно что тащить большой куль с зерном. Но только разреши мне
еще раз переправиться на ту сторону, чтобы взять мои сапоги.
  - Разрешаю.
  Падишах сел на коня и следил, как высокий, сутулый, с длинной худой шеей
Курбан в мокрых шароварах, засученных выше колен, помогал переносить на
берег драгоценный кожаные ящики.
  Затем лодка уплыла на другую сторону реки, забрав Кур-Оана.
  Когда Хорезм-шах на гнедом коне взбирался по крутой дороге, на берегу
поднялась тревога. Все указывали вдаль, на север, где на холмах клубились
рядом пять густых столбов дыма. Это был страшный знак: враг приближался
большими отрядами.
  - Все лодки сейчас же спустить вниз по течению!- приказал Мухаммед.-
Нельзя позволить татарам переправиться на эту сторону! - и шах погнал
гнедого коня.
  Отыскивая следы Хорезм-шаха, двадцать тысяч татар под начальством
Джебэ-нойона и Субудай-багатура прибыли к берегу Джейхуна.
  Никто не помешал их переправе. Берег был пуст, все население Келифа
бежало. Хотя никаких лодок не было, но, выполняя приказ Чингцз-хана -
"мчаться и не останавливаться",- татары изготовили из дерева нечто вроде
больших водопойных корыт, обтянули их бычьими шкурами и сложили туда свое
оружие и одежду.
  Спустив лошадей в воду, татары уцепились руками за их хвосты, прикрепив к
себе эти деревянные корыта так, что лошадь тащила человека, а человек тащил
корыто.
  Этим способом все татары в один день переправились через стремительный
Джейхун.
  Но Хорезм-шах был уже далеко, он быстро уходил на запад.
  Большая часть войска, следовавшего за Мухаммедом, состояла из кипчаков.
Они устроили заговор. Все же кто-то посоветовал шаху быть настороже.
Мухаммед каждый вечер незаметно покидал шатер, в котором должен был
ночевать. Однажды утром войлок шатра оказался, как сито, насквозь пробит
кипчакскими стрелами.
  Опасения Хорезм-шаха увеличились. Он спешил, меняя в пути направление, не
зная, где спастись. Всюду он убеждал жителей укреплять города, полагаться
на стены и избегать боя. От этого страх в населении возрастал, и многие
бежали в горы.
  Только прибыв в укрытый горами город Нишапур, Мухаммед, чтобы прогнать
свою печаль, занялся там пирами и весельем.
  Татары неотступно мчались по следам Мухаммеда и расспрашивали о пути его
следования. Когда и в Нишапур пришло известие, что монголы близко, шах
об®явил, что отправляется на охоту, и ускакал с небольшим отрядом
всадников, заметая за собой следы.
  Татары примчались в Нишапур, по пути разграбив Туе, Заву, Рей и несколько
других городов. Из Нишапура они отправили мелкие отряды в разные стороны,
чтобы выяснить, куда бежал Хорезм-шах. Они грабили каждый город и каждую
деревню, жгли, опустошали и не щадили никого - ни женщин, ни стариков, ни
детей.
  Мухаммед снова собрал значительные отряды. В равнине Даулетабад, в
окрестностях Хамадана, уже имея двадцать тысяч всадников, Хорезм-шах
внезапно был окружен татарами. Они перебили большую часть его войска.
Мухаммед, одетый в крестьянскую одежду, участвовал в бою на простой, но
крепкой лошади. Это была последняя встреча хорезмшаха с татарами. Хотя силы
монголов не превосходили мусульманских, но шах не сумел добиться победы,
думая только о своем спасении.
  Некоторые татары, не узнав шаха, пустили в него стрелы, изранив его
лошадь, но Мухаммед ускакал и скрылся в горах. Здесь татары окончательно
потеряли следы хорезмшаха.
  Отсюда татары пошли дальше на запад, к Зенджану и Казвину, разбили
хорезмийское войско под начальством Бек-Тегина и Кюч-Бука-хана и двинулись
через Азербайджан к Муганской степи, где имели столкновение с грузинами.
  Всюду, куда татары ни приходили, они не останавливались, брали только
самое нужное им количество пищи и одежды, захватывали только золото и
серебро и отправлялись дальше. Помня важность порученного им Чингиз-ханом
дела, они делали переходы и ночью и днем с самыми короткими остановками и
шли по следам Хорезм-шаха Мухаммеда.
  В населенных местах татары отбирали лучших лошадей и на них устремлялись
дальше. Каждый всадник ехал о-двуконь, а некоторые имели несколько лошадей.
В пути, во время скачки, татары пересаживались с одного коня на другого и
поэтому могли в сутки пробегать огромные расстояния, появляясь внезапно
там, где их не ждали.



        Глава четвертая. НА ОСТРОВЕ АБЕСКУНСКОГО (Каспийское) МОРЯ

                                Кто мне отдаст мои войска
                                И отомстит за пораженье?
                                Кто возвратит мои владенья,
                                Кто их отнимет у врага?
                                  (Из турецкой легенды)

  Шах Мухаммед прибыл в округ Диануй и скрытно остановился около города
Амоля. Местные эмиры явились к нему с выражением почета и заявили о своей
готовности ему служить. Из прежней большой свиты у шаха почти никого не
осталось. В крайнем изнеможении, совсем больной, совещался он со старейшими
эмирами, которые пользовались его доверием, и, полный отчаяния, все
твердил:
  - Найдется ли на земле спокойное место, где бы я мог передохнуть от
татарских молний?
  Тогда все признали, что будет наилучшим, если шах сядет в лодку и найдет
себе убежище на одном из островов Абескунского моря. Последовав этому
совету, Хорезм-шах переехал на небольшой одинокий остров в море, совершенно
пустынный, без признаков жилья.
  На этот остров вскоре прибыли сыновья Мухаммеда: Озлаг-шах, Ак-шах и
Джелаль эд-Дин. Здесь Хорезм-шах написал указ, в котором вместо малолетнего
Озлаг-шаха он назначил наследником престола снова Джелаль эд-Дина, которого
раньше преследовал и унижал.
  - Сейчас только один Джелаль эд-Дин способен спасти государство,-
признался Мухаммед.- Он не боится врагов, а, наоборот, сам ищет битвы с
ними. Клянусь, что если после побед Джелаль эд-Дина аллах вернет снова
могущество мне, то тогда милосердие и правда одни только будут царить в
моих владениях.
  Затем Хорезм-шах опоясал Джелаль эд-Дина своим мечом с алмазной рукоятью
и дал ему звание "султана". Младшим его братьям он приказал поклясться в
верности ему и послушании.
  Получив меч Хорезм-шаха, султан Джелаль эд-Дин сказал:
  - Я получаю в управление царство Хорезма, когда его захватили татары. Я
вступаю в начальствование над войсками, от которых осталось только имя,-
они рассеяны, как листья после бури. Но в эту темную ночь, опустившуюся над
мусульманскими странами, я зажгу в горах боевые призывные огни и стану
собирать смелых.
  Джелаль эд-Дин простился с отцом и устремился обратно для новых битв.
Уехали и все остальные, а Мухаммед остался один на песчаном островке
Абескунского моря.
  Когда от берега от®езжала неуклюжая осмоленная лодка, Хорезм-шах Мухаммед
стоял на песчаной косе и смотрел, потемневший и задумчивый. Гребцы-туркмены
поднимали большой серый парус, а сыновья шаха и астрабадский эмир стояли в
лодке, сложив руки на животе, не смея повернуться, пока на них был
устремлен взгляд падишаха.
  Парус наполнился ветром, лодку качнуло, и, ныряя в волнах, она стала
быстро удаляться в сторону туманных голубых гор.
  Теперь у Хорезм-шаха были порваны последние связи с его родиной и с вечно
недовольными бунтующими подданными. Ему больше не угрожали ни татарские
набеги, ня мрачная тень рыжего Чингиз-хана. Сюда уже не доберутся мчавшиеся
по пятам Мухаммеда неутомимые Джебэ и Субудай.
  Здесь, среди беспредельной морской равнины, можно будет с горечью
вспомнить прошлое, спокойно оценить настоящее и не торопясь обдумать
будущее. На целый месяц Хорезм-шах обеспечен едой: астрабадский правитель
поставил в лощине между песчаными холмами войлочную юрту, прислал котел,
мешок риса, бараньего сала, кожаное ведро, топор и другие необходимые вещи.
Теперь шах станет дервишем; он сам будет варить себе ежедневную пищу.
  Лодка была уже совсем далеко, а Мухаммед все еще стоял, погруженный в
думы. Потом лег па сухой горячий песок и задремал, пригретый солнцем и
обвеваемый легким морским ветром.
  Шорох и шепот заставили шаха очнуться. Ему послышались слова: "Он
большой, он сильный..."
  Чьи голоса могли прозвучать на этом пустынном острове? Опять враги? Шах
очнулся. На бугре, среди кустов седой травы, мелькнула и сейчас же скрылась
голова в черной овчинной шапке. У Мухаммеда с собой не было оружия,- лук,
стрелы и топор находились в юрте. Шах быстро поднялся на бугор. Несколько
человек в отрепьях, босоногие, бежали через глинистую площадку, и среди них
неуклюже ковыляло на четырех обрубках какое-то страшное существо.
  "Я приказал астрабадскому правителю доставить меня на совершенно
пустынный остров! Откуда эти люди?"
  С тревогой Мухаммед направился к своей юрте. Над нею вился дымок. На
площадке перед юртой полукругом сидело около десяти чудовищ. Что это были
за лица, почти потерявшие подобие человека? Распухшие, красные львиные
морды, с огромными нарывами и язвами.
  - Кто ты? - закричал один из сидевших.- Зачем ты прибыл сюда? Нас
отовсюду изгоняют, и мы заняли этот остров.
  - А кто вы?
  - Мы - проклятые аллахом. Сегодня мы приехали на зтот остров и здесь
будем рыбачить.
  - Разве ты не видишь? Мы все прокаженные; еще живые, мы разваливаемся,
как мертвецы. Смотри, вот у этого отвалились все пальцы. У этого отпали
ступни ног и руки до локтей, и он ходит на четвереньках, как медведь. У
этого вытек глаз, а у этого распался язык, и он стал немым...
  Мухаммед молчал и думал с тоской о лодке, которая черной точкой удалялась
к далекому берегу.
  - Мы все молились, чтобы аллах помог нам. Он пожалел нас и прислал тебя.
  - Чем же я могу помочь вам?
  Один из сидевших встал. Он казался сильнее и выше других и в руке держал
топор.
  - Я шейх нашего братства, и здесь, в царстве проклятых, все должны мне
повиноваться. Кто не выполнит моего приказа, будет убит. Ты здоров и
крепок. Мы тебя принимаем в нашу общину, и ты будешь таскать сети, носить
воду и дрова. Не все из нас могут делать это. В этой юрте, посланной нам
аллахом, мы нашли котел, рис, муку, кувшин с маслом и баранье сало. Теперь
ты будешь жить с нами и снимешь свою одежду; ее мы будем носить все по
очереди, а тебе одежда не нужна.
  Мухаммед повернулся и, задыхаясь, побежал к берегу. Прокаженные пошли за
ним и, собравшись на вершине бугра, наблюдали. Хорезм-шах прошел на
песчаную косу, собрал там сухие ветки, выброшенные морем, сложил костер и
разжег огонь. Столб густого дыма, клубясь, потянулся к небу.
  "Этот дым увидят с берега, сюда приплывет лодка и увезет меня обратно на
землю,- бормотал Мухаммед и думал только о лодке, которая затерялась в
туманной дали.- Пусть там война, пусть там рыщут татарские всадники, но там
живые, здоровые люди. Они враждуют, страдают, плачут, смеются, и жить среди
них будет радостью после этого острова живых мертвецов".
  Через пятнадцать дней, согласно обещанию, к острову приплыла лодка. В ней
прибыл с несколькими джигитами полководец Хорезм-шаха Тимур-Мелик. Не сразу
удалось найти Хорезм-шаха. Он лежал на берегу, совершенно обнаженный. На
голове у него сидела ворона и клевала глаза.
  Тимур-Мелик обошел остров и нашел спрятавшихся в кустах испуганных
прокаженных. Он спросил их, что случилось на острове. Они рассказали:
  - Мы видели, что все приехавшие в лодке кланялись до земли этому
человеку, оставшемуся на нашем острове, и называли его падишахом. А мы
хорошо знаем от стариков, что если прокаженный наденет платье, в котором
ходил шах или султан, то больной станет здоровым и раны его залечатся.
Только поэтому мы сняли платье с этого человека. Мы звали его обедать с
нами, приносили ему еду, но он отказывался есть, все время жег костер и
лежал вот так молча, как сейчас. Все его одежды целы. Мы убедились, что
этот человек не был султаном, потому что никто из нас не выздоровел.
  - Позволь, мы перебьем их! - воскликнул один джигит.
  - Только не нашими саблями, чтобы не запачкать светлые клинки их
отравленной кровью,- ответил другой воин и пронзил стрелой живот шейха
прокаженных. Тот с отчаянным криком бросился бежать, а за ним побежали и
все остальные прокаженные.
  - Оставьте их! - крикнул Тимур-Мелик.- Они уже наказаны аллахом. Я
гораздо несчастнее их! Всю жизнь я дрался за величие шахов Хорезма. Я
проливал свою кровь, веря, что Хорезм-шах Мухаммед - новый непобедимый
Искендер и что в день народного горя он поведет бесстрашные мусульманские
войска к славным победам. Теперь мне стыдно моих ран, мне жаль юных лет,
бесполезно потраченных на защиту лживого миража пустыни. Вот лежит тот, кто
имел огромное войско и мог покорить вселенную, а теперь он не в силах
пошевельнуть рукой, чтобы отогнать ворону. Он лежит, всеми забытый, не имея
шаровар, чтобы прикрыть наготу, и горсти родной земли для своей могилы.
Довольно мне быть воином! У меня не хватит слез, чтобы смыть горькие
ошибки, которые жгут меня...
  Тимур-Мелик выхватил свою кривую саблю, наступил на нее ногой и
переломил. Он сам обернул тело Хорезм-шаха тканью своего тюрбана и прочел
над ним единственную короткую молитву, которую знал. Джигиты вырыли ножами
в песке яму и похоронили в ней труп Хорезм-шаха Мухаммеда, бывшего самым
могущественным нз мусульманских владык и окончившего свою жизнь баеславно,
как дрожащий под ножом мясника козленок.
  Тимур-Мелик покинул остров и отправился со своими джигитами на поиски
султана Джелаль эд-Дина, чтобы рассказать ему о смерти его отца. Говорят,
что потом много лет он скитался простым дервишем, бродя по Аравии, Ирану и
Индии.


        Глава пятая. КУРБАН-КЫЗЫК ОТПРАВИЛСЯ ДОМОЙ

                                - Гребите сильнее! Ну-ка еще!

  Поставленная носом против течения лодка боролась со стремительными
потоками Джейхуна и медленно приближалась к берегу,
  "Смотреть за шахским конем на чужбине,- подумаешь! Лучше голодать на
родине! - размышлял Курбан.- Такая же радость, как у перепелки сидеть в
шелковой клетке над дверью ашханы. Падишах мне подарил золотой динар. Такой
день бывает раз в жизни. Но как донести этот динар до дому? Только держа
его во рту за щекой. Он же приказал отправить лодки вниз по реке до
Хорезма... Нет! Туда я не поплыву. Нет, Курбан не хочет больше ни воевать
за шаха, ни убегать. Так можно добежать и до великого Последнего моря, а
затем куда? Курбан хочет вернуться на свою пашню и увидеть своих детей..."
  И Курбан посматривал на оставленный им скалистый берег, где еще виднелся
на вершине бугра Мухаммед на гнедом коне. Курбан соскочил в воду и выбрался
на берег. Из крепости вниз по холму бежали обезумевшие люди с узлами на
плечах; отталкивая друг друга, они прыгали в лодки и повторяли:
  - Татары близко! Скорее спасайтесь!
  Никому не было дела до Курбана. Курбан побежал вдоль берега, добрался до
шалаша, где жил с другими перевозчиками, нашел в соломе свой мешок с
сапогами, оглянулся еще раз на реку и увидел, что лодки одна за другой
отталкиваются от берега. Тут же он, не колеблясь, вступил на тропу новых
испытаний.
  Он поднялся на холм к стенам крепости. Оттуда он увидал, как по желтой
каменистой равнине убегали красные и полосатые халаты, спасавшиеся
врассыпную, а еще дальше приближалось облако пыли.
  "Это татары",- понял Курбан и бросился вперед по сухой степи, не замечая,
что камни и колючки ранят его босые ноги.
  "Там впереди холм, за ним должны быть овраги. Татары займутся крепостью и
переправой. На что им Курбан?"
  Он добежал до одинокой могилы с высоким шестом, притаился за ней,
отдышался и стал высматривать.
  В пыли он уже различал всадников в рыжих тулупах, пригнувшихся к шеям
мчавшихся коней. На некоторых блестели железные пластинки панцырей. Уже
доносился рев татар, дикие выкрики "кху-кху-кху!" и топот ног тысяч
низкорослых запыленных коней.
  Некоторые всадники отделились от толпы, скакали прямо по равнине,
пересекая путь убегавшим. Взлетали блестящие мечи, люди падали, татары
делали круг, останавливались и, не слезая, нагибались, подхватывали
брошенные узлы и снова уносились, присоединяясь к войску.
  Курбан ползком добрался до сухого оврага, скатился вниз и снова побежал.
  Целый день тянулась пустынная равнина, иногда попадались заброшенные
пашни. По дорогам встречались люди, то одинокие, то скитавшиеся группами.
Узнав, что Курбан оттуда, из "долины скорби и слез", все останавливались и
расспрашивали про судьбу Бухары, про бегство Хорезм-шаха, приглашали к
костру, делились лепешками, испеченными в золе, и жадно слушали.
  Курбан рассказывал, как он дрался один с несколькими татарами, как он
перебил всех и как под ним убили коня. Теперь он плетется домой, не желая
ничего, только увидеть старый тополь в том месте, где арык поворачивает на
его пашню, только бы снова приласкать своих детей...
  Он, наконец, сам стал верить в свои рассказы, но умалчивал о том, как он
переносил падишаха из лодки на берег, потому что все проклинали Мухаммеда,
в день горя покинувшего родную землю. Отдав народ во власть монголов и
татар, он побоялся умереть, как джахнд (мученик) на поле битвы.
  В одном месте Курбан увидел много людей в овраге, подошел к ним, и они
посторонились, дав ему место у огня. Все говорили о татарах и встречах с
ними.
  - Мы из одной деревни. У нас случилось такое дело. Собрались мы на улице
человек с десяток потолковать. Тут в®ехал в деревню татарин. Он поскакал
прямо на нас и давай рубить людей одного за другим. Ни один человек не
осмелился поднять руку на одинокого всадника. А кто успел перелезть через
забор, как мы, тот спасся.
  - А вот что я слышал. Настиг татарин одного человека, работавшего в поле,
и не было у татарина никакого оружия, чтобы прикончить его. Страшным
голосом он закричал: "Положи голову на землю и не шевелись!" И что же!
Человек лег на землю, а татарин поскакал к другой, заводной лошади,
навьюченной награбленным добром, отыскал меч и, вернувшись, убил человека.
  Так они сидели у костра и горевали о том, как страдает родной народ, и
уделили Курбану кусочки лепешек и чашку горячей мучной болтушки.
  Вдруг страшный, хриплый голос прокричал сверху над ними:
  - Эй вы! Скрутите-ка друг другу руки за спиной!
  Наверху, на краю оврага, на рыжем коне показался татарский всадник.
  - Беда! Пришел день нашей погибели! - забормотали люди и принялись
снимать пояса и покорно вязать подставленные руки.
  - Стойте! - сказал Курбан.- Ведь он один. Неужели мы не убьем его и не
убежим?
  - Мы боимся!
  - Когда мы сами перевяжем себе руки, он убьет нас. Давайте лучше убьем
его! Может быть, нам удастся спастись.
  - Нет, нет! Кто осмелится сделать это!
  И все, дрожа, продолжали вязать себе руки. Курбан, склонившись и
протягивая перед собой узелок, точно хотел поднести дар, вскарабкался вверх
по склону и подошел к татарину.
  Всаднику уже было много лет. Седые редкие волосы свисали с подбородка.
Лицо, обожженное ветром, избороздили морщины времени. Суженные глаза
высматривали колючими осколками.
  - Что это? - спросил всадник, наклоняясь к подаваемому узлу.
  Курбан схватил его за голову и руку. Лошадь испугалась и бросилась в
сторону. Курбан не отпускал татарина и волочился по земле, пока всадник не
свалился. Тогда Курбан зарезал его ножо