ернув в степь, поскакал обратно,
удаляясь от шляха, где в черных тучах пыли продолжались последние схватки и
передвигались тысячи людей.
  Б битве при Калке и на длинном Залозном шляхе погибло много славных
русских богатырей и рядовых удальцов. Они пали, выручая безоружных киевских
воинов, избиваемых татарами, которые поклялись не сделать сдавшимся урусам
зла. Русские люди не забудут сложивших свои головы в этом бою ростовского
богатыря Алешу Поповича и его верного щитоносца Торопа, рязанского богатыря
Добрыню Золотой пояс, молодого помощника Алеши - славного Екима Ивановича и
других суздальских, муромских, рязанских, пронских и иных храбрых северных
витязей.
  Русские отряды, пробивавшиеся смело, не бросая оружия, дошли до Днепра,
где ожидавшие лодки перевезли их на другую сторону. Те же, что поверили
татарским уговорам и побросали мечи и топоры, почти все были перебиты, как
говорит старая песня:

  Серым волкам на растерзание,
  Черным воронам на возграенье...

  Так по вине недальновидных, завистливых и враждовавших между собой
князей, не пожелавших соединить свои силы в единое, крепко спаянное русское
войско, Залозный шлях вместо пути великой победы стал "слезным шляхом",-
отважные русские ратники усеяли его своими белыми костями, полили своей
алой кровью.


        Глава пятнадцатая. ТАТАРСКИЙ ПИР НА КОСТЯХ

                                        ...А князей имаше, изавиша и
                                        покладаше под доены, а сами верху
                                        седоша обедати. И гако князи живот
                                        свой скончаша.
                                                (Троицкая летопись)

  На берегу Калки, на высоком кургане, Субудай-багатур созвал всех своих
тысячников и сотников на торжественное моление богу войны Сульдэ. Этого
потребовал угрюмый лохматый шаман Бэки. В остроконечной шапке, с медвежьей
ткурой на плечах, обвешанный ножичками, куклами и погремушками, старый
колдун ударял колотушкой в большой бубен и, приплясывая, ходил по кругу,
где в середине лежали связанные Мстислав Романович, великий князь киевский,
и другие одиннадцать доверчивых русских князей.
  Покачивая головами и причмокивая, татары их осматривали и жалели, что
среди пленных не хватало "конязя Мастисляба",- очень им хотелось посмотреть
на прославленного "русского Джебэ"...
  Шаман Бэки выкрикивал молитвы и, прижав к волосатому лицу бубен, то
свистел дроздом, то гукал, как филин, то рычал, как медведь, или завывал
волком - это он "беседовал" с могучим богом войны Сульдэ, подарившим
монголам новую победу.
  - Слышите, как гневается бог Сульдэ? - ревел шаман.- Сульдэ опять
голоден, он требует человеческой жертвы!..
  Тысячи татарских воинов расположились на равнине вокруг кургана. Они
развели костры и кололи молодых кобылиц.
  Татары принесли оглобли и доски, оторванные от русских повозок, и
навалили их на связанных князей. Триста татарских военачальников уселись на
этих досках. Подымая чаши с кумысом, они восхваляли грозного бога войны
Сульдэ, покровителя монголов, и славили непобедимого "потрясателя
вселенной", краснобородого Чингиз-хана. Отказавшись от денег за выкуп
знатнейших русских князей, татары жертвовали богу Сульдэ этих пленных,
дерзнувших вступить в бой с войсками "посланного небом" Чингиз-хана.
Багатуры гоготали, когда из-под досок неслись стоны и проклятия
раздавленных князей. Стоны и крики постепенно затихали, и их заглушила
ликующая песня монгольских воинов:

  Вспомним,
  Вспомним степи монгольские -
  Голубой Керулен,
  Золотьй Онон!
  Сколько,
  Сколько монгольским войском
  Втоптано в пыль
  Непокорных племен!..
  Мы бросим народам
  Грозу и пламя,
  Несущие смерть,
  Чингиз-хана сыны.
  Пески
  Сорока пустынь за нами
  Кровью трусов
  Обагрены...

  Во время пиршества встал полководец Тохучар-нойон п просвистал сигнал,
сзывающий стрелков на облавной охоте. Все затихли, услышав знакомый призыв.
Тохучар поднялся и стал кричать воинам:
  - Великий каган Чингиз-хана - самый мудрый из людей! Он все предвидит и
за сто дней и за тысячу лет... Он послал меня за вами с туменом храбрецов,
чтобы я разыскал непобедимых тигров - Джебэ-нойона и Субудай-багатура.
Каган мне сказал, что лучший вам от него подарок - это прислать воинскую
подмогу в день битвы...
  - Верно, верно! - воскликнули монголы.
  - Нигде не останавливаясь, мы проходили разные страны. Всюду мы видели
следы несокрушимого монгольского клинка. Мы спрашивали: "Где славные
багатуры Джебэ и Субудай?" Испуганные жители, падая на колени, махали
руками на запад. Мы примчались сюда перед началом битвы, и в нее врезались
мои десять тысяч всадников... Соединившись с вами, мы быстро разгромили
длиннобородых Урусов...
  - Слава тебе, Тохучар! Ты прибыл вовремя!
  Тохучар продолжал:
  - Великий владыка мира Чингиз-хан подумал о вас и через меня прислал свою
волю... Его священное письмо привез нарочный гонец. Десять тысяч моих
всадников оберегали его, как драгоценный алмаз, и доставили невредимым
сюда. Смотрите, вот он!
  К Субудай-багатуру подошел старый кривоногий монгол, увешанный
бубенчиками, в шапке с соколиными перьями. Из-за пазухи он достал кожаную
трубку. В ней хранился напечатанный свиток. Скрюченными пальцами Субудай
отодрал восковую печать. Седобородый писарь в мусульманской чалме развернул
свиток, прочел написанное про себя, прошептал на ухо Субудаю. Тот встал и
закричал:
  - Великий каган повелевает! С почтением внимайте! Все военачальники разом
поднялись. Видя это, вскочили остальные татары. Начальники повалились на
землю, и за ними воины всего лагеря упали ничком. Подняв голову, они
кричали:
  - Великий каган приказывает! Мы покоряемся!
  Субудай-багатур продолжал:
  - Единственный и непобедимый начертал такие слова "Когда письмо получите,
поворачивайте обратно морды коней. Приезжайте на курултай обсудить
покорение вселенной.
  Бог на небе, каган - божья сила на земле. Печать повелителя скрещения
планет, владыки всех людей".
  Субудай обвел взглядом склоненные к земле спины монголов и поднял руку.
  - Теперь говорить буду я!.. Меня слушайте!
  Все выпрямились и, стоя на коленях, затаив дыхание, смотрели на "барса с
отгрызенной лапой".
  - Сегодня мы еще повеселимся, а завтра, после восхода солнца, мы
все отправимся назад к золотой юрте нашего владыки. Кто промедлит - будет
удавлен!
  Все воины завыли от радости и, снова усевшись, с криками и песнями
продолжали пиршество.
  Утром следующего дня, совершив солнцу моление и возлияние кумысом,
монголы сели на коней. Они гнали гурты скота и ободранных, изможденных
пленных. Запряженные быками повозки с награбленным добром и с тяжело
раненными монголами невыносимо заскрипели на всю степь и скрылись в тучах
пыли. Впереди монгольского войска ехал Субудай-багатур. Он вез в торбе
голову киевского князя Мстислава Романовича, его стальной с позолотой шлем
и нагрудный золотой крест на цепочке. Покрытое шрамами, заросшее грязью
лицо Субудая кривилось в подобие улыбки при мысли, что он положит свою
драгоценную торбу перед золотым троном потрясателя вселенной Чингиз-хана
непобедимого.
  Позади войска ехал со своей сотней разведчиков мрачный Джебэ-нойон. Он не
вез никакой добычи и тянул заунывную, как вой ветра, песню про голубой
Керулен, золотой Онон и про широкие степи монгольские...
  Монголы направились на северо-восток, к реке Итиль, и далее через южные
отроги Урала к равнинам Хорезма. Кипчакская степь освободилась от грозного
войска монголов и татар. Они исчезли так же внезапно и непонятно, как
пришли. После их ухода некоторые кипчакские племена вернулись в свои
разоренные кочевья, другие перекочевали в Угорскую степь и к низовьям
Дуная. Тогда и кипчакские и русские князья думали, что татары никогда
больше не вернутся, и проводили день за днем в своих старых "ссорах и
которах", не готовясь к новой войне, и не подозревали, что татары задумали
новый, еще более страшный набег на вапад...


         * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. КОНЕЦ ЧИНГИЗ-ХАНА * 


        Глава первая. ЧИНГИЗ-ХАН ПРИКАЗАЛ ПОВЕРНУТЬ КОНЕЙ

  После смелого бегства султана Джелаль эд-Дина Чингизхан послал испытанных
полководцев Бала-нойона и Дурбайбагатура в Индийскую страну в погоню за
султаном. Они промчались по разным дорогам, но не нашли его следов.
Производя по пути погромы, монголы сожгли города, которыми владели союзники
Джелаль эд-Дина, ханы Аграк и Азам-Мелик.
  Наделав плотов и нагрузив их катапультами и круглыми камнями, годными для
метания, монголы спустили плоты вниз по реке Синду и прибыли к городу
Мультану. Там они начали обстреливать этот богатый город из камнеметных
машин. Неприступные стены, постоянно прибывавшие новые индийские войска и
невыносимая жара заставили одетых в овчины монголов прекратить осаду и
вернуться в горы к Чингиз-хану.
  Великий каган спасался от жары среди высоких горных хребтов в селении,
окутанном облаками, и как будто забыл обо всех военных делах. На вечерних
пирах Чингиз-хан слушал сказочников и певиц, певших персидские и китайские
лесни. Новые танцовщицы, только что прибывшие после двух лет пути из
китайской столицы, разодетые в золотистые шелковые одежды, бегали по
темно-лиловым афганским коврам. Они показывали искусство танца, размахивая
длинными рукавами, подражая полету ширококрылых птиц, или, свиваясь
клубками, как змеи, разворачивались и кружились в хороводах.
  Здесь заболели маленький сын Чингиз-хана Кюлькан и его молодая мать
Кулан-Хатун; оба лежали на шелковых подушках, покрытые шубами, и жаловались
то на озноб, то на жар. Чингиз-хан каждый день приходил к больным, совал им
в рот кусочки сахара, сидел рядом и спрашивал, где сегодня болит?
  Кулан-Хатун плакала и жаловалась на боли во всем теле.
  - Это духи здешних гор мучают тех, кто остается в этом злом месте,-
говорила она.- Ты видел, какие туманы подымаются из глубины ущелий? Это
души убитых твоим войском младенцев. Я и маленький Кюлькан умрем здесь.
Только вода голубого Керулена вылечит нас. Отпусти нас обратно в родные
монгольские степи. Чингиз-хан сердился:
  - Одна без меня ты никуда не уедешь. А я должен раньше завоевать вторую
половину вселенной.
  Кулан-Хатун плакала еще сильнее. Чингиз-хан послал за великим советником,
китайцем Елю-Чу-Цаем. Тот пришел немедленно с большой книгой в руках.
Увидев его, Кулан-Хатун вскочила, вырвала книгу, бросила на ковер и сама
легла на нее.
  - Сейчас мы узнаем, что скажет небо - сказал Чингиз-хан.
  - Я не хочу знать, что будет со мной,- отвечала Кулан.- Будет то, что я
захочу. А я хочу вернуться на берега Керулена, и все в нашем войске этого
хотят...
  Чингиз-хан подымал и опускал брови, сопел и, наконец, сказал:
  - До сих пор не было таких противников, которых бы я не побеждал. Теперь
я хочу покорить смерть. Если ты, беспечная и непокорная Кулан-Хатун, будешь
рядом со мной, смерть тебя не коснется. Если же ты от меня уедешь, то
тайный яд в угощенье -или стрела, ударившая из темноты, унесут тебя за
облака...- Затем Чингиз-хан обратился к Елю-Чу-Цаю, мудрейшему из его
советников: - Ты обещал доставить мне шаманов, колдунов, лекарей и
мудрецов, знающих изготовление напитка, дающего бессмертие. Почему я до сих
пор их не вижу?
  - За ними посланы надежные люди, и все они должны скоро сюда явиться. Но
ты идешь с войском так быстро и так далеко, что все эти знающие люди не
могут поспеть за тобой...
  Чингиз-хан видел, что Кулан-Хатун продолжает все сильнее хворать и быстро
исчезает ее цветущая красота. Маленький сын ее Кюлькан тоже по-прежнему
лежал рядом с матерью, исхудавший и побледневший. Тогда каган стал
проявлять беспокойство и ни в чем не находил утешения. Он часто говорил о
смерти и спрашивал у лекарей средство для продления жизни. Многие
предлагали чудодейственные напитки. Чингиз-хан приказывал этим лекарям
самим принимать их лекарства, а затем рубил им головы, наблюдая, не
останутся ли они живы?
  Особую удрученность каган стал выказывать после сражения монголов у
крепости Балтан, когда неприятельская катапульта попала стрелой, большой,
как копье, в Мутуганга, любимого внука, сына Джагатаева. Ему продстояло
стать главным ханом мусульманских земель, а от случайной стрелы Мутуган
скончался.
  Тогда Чингиз-хан убедился, что смерть наносит удары, точно слепая
верблюдица бьет ногами: в одного попадет - и он дух испустит, другого
минует - и будет жить он до старости.
  Чингиз-хан так рассвирепел из-за кончины внука, что приказал взять Балтан
немедленно. Войско, проломав стену, ворвалось в город и все предало мечу.
Чингиз-хан повелел, чтобы воины никого в плен не брали; всю местность
превратил в пустыню, чтобы ни одно творение там не жило. Имя этому месту
дали "Мау-курган", что значит "Холм печали". С тех пор никто там больше не
селился, и земля осталась необработанной.
  Целыми днями Чингиз-хан сидел около своего желтого шатра, поставленного
на вершине горы над обрывом. Под ногами темнели ущелья, казалось, не
имевшие дна. Он видел угрюмые хребты и снежные вершины, уходившие в
туманную даль, иногда требовал к себе опытных проводников и расспрашивал их
о самых кратких путях через Индию и Тибет в монгольские степи.
  В лагере воины, обремененные богатой добычей, говорили только о
возвращении в родные кочевья. Но никто не решался заявить об этом грозному
кагану. Никто не знал его истинных дум, никто не мог предвидеть, какой
завтра будет его приказ,- повернет ли он войско в обратный путь, или же
двинется снова в поход, и не придется ли еще много лет скитаться по разным
странам, в дыме пожаров истребляя встречные народы.
  В войсках уже слышался ропот из-за долгой стоянки в теснинах афганских
гор, где мало корму лошадям. Тогда Кулан-Хатун, желая убедить кагана, что
пора возвращаться на родину, пошептавшись с великим советником, китайцем
Елю-Чу-Цаем, придумала сказку. Елю-Чу-Цай научил двух смелых нукеров
рассказать ее Чингиз-хану. Эти два монгола явились в ставку и потребовали
свидания с Чингизханом, говоря, что имеют сообщить ему нечто весьма важное
и чудесное.
  Елю-Чу-Цай провел их к Чингиз-хану, и они рассказали:
  - Заблудившись в горах, мы увидели одного зверя, который имел подобие
оленя, зеленый цвет, конский хвост и один рог. Этот зверь прокричал нам
по-монгольски: "Вашему хану надо вовремя возвратиться в родную землю".
  Чингиз-хан выслушал сказку спокойно, но приподнял одну бровь и стал
пристально рассматривать стоявших перед ним на коленях багатуров.
  - В тот день, когда вам показался чудесный зверь, много ли вы пили
кумысу?
  Багатуры поклялись, что они были бы рады выпить, но в этих голых скалах
не только кобылье, но даже козье молоко достать трудно, и в доказательство
верности слов подымали большой палец.
  Чингиз-хан обратился к Елю-Чу-Цаю:
  - Ты знаешь мудрейшие книги, в которых открыты все тайны земли, моря и
неба. Читал ли ты сказание о таком звере?
  Елю-Чу-Цай принес большую книгу с чертежами и рисунками разных зверей,
рыб и птиц вселенной, перелистал ее и сказал:
  - Такой редкий зверь называется "мудрый Го-Дуань", и он понимает языки
всех народов. Его речь к нашим двум багатурам означает, что в мире
происходит чрезмерное кровопролитие. Ныне уже четыре года, как твое великое
войско покоряет западные страны. Поэтому вечное великое небо, гнушаясь
беспрерывными убийствиями, послало зверя ГоДуаня об®явить тебе, государь,
свою волю. Покажи покорность небу и пощади жителей этих стран. Это будет
бесконечное счастье для тебя, иначе на тебя разгневается небо и поразит
молнией. Так об®ясняет эта древняя книга китайских мудрецов.
  Елю-Чу-Цай говорил торжественно и важно, точно жрец, читающий молитву, а
Чингиз-хан, прищурив один глаз, смотрел на своего советника. Потом он
перевел взгляд на багатуров, покорно стоявших перед ним на коленях, и
подозвал к себе сперва одного, а потом другого. Наклонившись, он прошептал
им что-то на ухо, и каждый шепотом же ему ответил.
  Тогда каган, весьма довольный, разрешил багатурам удалиться и приказал
дать им кумысу, сколько каждый из них сможет выпить.
  - Эти багатуры сметливы и находчивы,- сказал каган своему советнику,- их
следует возвеличить. Я спросил их по очереди, каким шагом прошел зверь
Го-Дуань. И один сказал, что он бежал рысью, а другой - что шел иноходью.
Ни один даже совсем пьяный монгол, взглянув на бегущего зверя, так не
ошибется. Но я понял сегодня, что войско устало воевать, что в нем растет
тоска по родным степям, и поэтому об®являю, что, согласно воле неба,
приславшего мне, своему избраннику, чудесного зверя Го-Дуаня, я поворачиваю
войско в обратный путь и направляюсь в родной коренной улус .
  На другой день, узнав о решении Чингиз-хана, все монгольские воины
радовались, пели песни и готовились к походу.
  Первоначально Чингиз-хан думал пройти через Индию и Тибет и с этой целью
отправил посольство в город Дели к индийскому царю Ильтутмышу. Но путь
через горы был еще завален снегами, а царь медлил ответом и стягивал
войска, поставив во главе их Джелаль эд-Дина.
  Между тем из Монголии прибыли донесения о новом восстании всегда мятежных
тангутов, а вычисления по звездам его советника Елю-Чу-Цая и гадания
шаманов не советовали кагану идти через Индию.
  Тогда Чингиз-хан решил идти обратно тем же длинным путем, каким пришел.
По его приказанию население стало расчищать от снега горные перевалы, и в
начале весны монгольское войско двинулось в путь.


        Глава вторая. ПЕРЕПИСКА ЧИНГИЗ-ХАНА С НИЩИМ МУДРЕЦОМ

  Еще во время стоянки в верховьях Черного Иртыша Чингиз-хан, заботясь о
своем здоровье и продлении жизни, искал опытных врачей. Ему рассказали о
замечательном мудреце Чан-Чуне, который будто бы открыл все тайны земли и
неба и даже знает средство стать бессмертным. Про него великий советник и
звездочет Елю-Чу-Цай сказал:
  - Чан-Чунь-Цзы - человек высокого совершенства. Этот старец давно уже
владеет даром быть в обществе облаков, летая к ним на журавлях, и умеет
превращаться в другие существа. Отказываясь от всех земных благ, вместе с
другими мудрецами он живет в горах, отыскивая философский камень "дань",
приносящий человеку долголетие и бессмертие. Погруженный в думы, он то
сидит, как труп, то стоит целые дни неподвижно, как дерево, то говорит, как
гром, то ходит легко, как ветер. Он много видел, много слышал, и нет книги,
которую бы он не прочел.
  Для отыскания этого необычайного старика Чингиз-хан приказал немедленно
отправить своего испытанного китайского сановника Лю-Чжун-Лю. Он дал ему
золотую пайцзу с изображением раз®яренного тигра с надписью:
"Предоставляется полновластно распоряжаться, как если бы мы сами
путешествовали".
  В руки Лю-Чжун-Лю было, как высшая драгоценность, передано именное письмо
от Чингиз-хана к мудрецу Чан-
  Чуню, записанное со слов неграмотного великого кагана его советником
Елю-Чу-Цаем. В письме говорилось следующее:
  "Небо отвергло Китай за его чрезмерную роскошь и надменность. Я же,
обитатель северных степей, не имею распутных наклонностей. Я люблю простоту
н чистоту нравов, отвергаю роскошь и следую умеренности. У меня всегда
единственное холщовое платье и одинаковая пища. На мне такие же лохмотья,
как на конюхах, и я ем так же просто, как корова.
  В семь лет я совершил великие дела, и во всех странах света и утвердил
мою власть. Такого царства еще не было с древнейших времен, когда мир
завоевали наши предки, кочевые племена хунну .
  Звание мое велико, и обязанности важны. Но я боюсь, что в управлении моем
чего-то недостает. Если строят судно, то приготовляют и весла для того,
чтобы с их помощью можно было переплыть реки. Подобно этому приглашают и
мудрецов и выбирают помощников для покорения и управления вселенной.
  Я узнал, что ты, учитель, сроднился с истиной и действуешь всегда по
высоким правилам. Многоученый и опытный, ты глубоко изучил законы. Издавна
ты пребываешь в скалистых ущельях и скрыл себя от мира.
  Но что мне дела