дал этому  значения, полагая, что без
мазы, но все неожиданно  получилось. По  прошествии  десятидневки он получил
правительственное разрешение  на покупку  пятнадцати грамм морфина в течение
месяца.  Оставалось только подписать у  своего врача и у главного эскулапа в
Департаменте Здравоохранения, а потом он мог спокойно направляться в  аптеку
и брать.
     Цена была около двух долларов за грамм. Помню, как ему впервые выдавали
по  разрешению. Полная кубиков  морфина  коробка...  Голубая  мечта  каждого
джанки! Я никогда  еще не видел столько сразу и  внутренне трясся,  доставая
деньги. Продукт поделили по-братски. Семь грамм морфина в месяц обеспечивали
стабильные три грана в  день. Это было больше, чем я когда-либо имел в  США.
То есть запасся достаточным количеством джанка  на месяц по  цене в тридцать
долларов, в сравнении с тем же количеством, только за триста, в Штатах.

        x x x

     За  все это время я не познакомился ни с одним другим джанки в  Мехико.
Большинство из них  добывали деньги на джанк воровством. Всех их держали под
колпаком, и все они активно стучали. Ни  одному из них нельзя было верить ни
на грош. Ничего бы хорошего из общения с ними не вышло.
     Айк не был вором и добывал хлеб насущный продажей браслетов  и медалей,
выдавая  их за  серебряные. От  своих  покупателей ему приходилось держаться
подальше, потому  что липовое серебро чернело  в считанные часы.  Дважды его
арестовывали по обвинению в мошенничестве, и оба раза я его выкупал. В конце
концов, я посоветовал ему заняться какой-нибудь строго узаконеной дребеденью
и он начал торговать распятиями.
     В Штатах Айк был бустером - магазинным вором - и утверждал, что делал в
Чикаго по сто долларов в день, запихивая костюмы в свой чемодан с пружинами.
Одна  из стенок  чемодана  в самый ответственный момент пружинила, и под ней
оказывалось пустое место. Вырученные деньги шли на морфу и кокаин.
     В  Мексике  Айк  воровать  не собирался - себе дороже. Сказал, что даже
самые искусные  воры  проводят большую  часть жизни  за решеткой. В  Мексике
рецидивиста  могли  отправить  в  исправительную  колонию  Трес  Мариас  без
судебного   разбирательства.   Тут   нет   воров   из  служащих,  с   четкой
принадлежностью к среднему классу и хорошо обеспеченных, как в Штатах. Здесь
работают  только  крупные воротилы  с  политическими  завязками, да бродяги,
которые  собственно  и  проводят в  тюрьме примерно  половину  своей  жизни.
Обычно,  крупная   рыба   -  полицейское  начальство  и   высокопоставленные
чиновники. Вот такая  система  здесь процветала, а  у  Айка не было завязок,
чтобы вписаться.
     Время  от времени  я встречался  с  одним  темнокожим джанки с Юкатана,
которого Айк отрекомендовал как "Черного ублюдка". "Черный ублюдок" мастерил
распятия. На  самом деле, он был необычайно религиозен и каждый год совершал
паломничество  в Челму, проползая на  коленях  по камням последнюю  четверть
мили  с  двумя  людьми,  которые его  поддерживали.  После этого  целый  год
ширялся.
     Святая  из  Челмы  похоже  является  покровительницей джанки  и  мелких
жуликов,  потому  что раз в год все клиенты Люпиты  становились паломниками.
"Черный  ублюдок"  снимал в  монастыре келью  и  толкал  налево  пакетики  с
джанком, в которые, не скупясь, добавлял молочный сахар.
     С ним  я сталкивался периодически  и узнал о  нем  массу  занимательных
историй от  старины Айка,  который ненавидел  Черного  так, как  только один
джанки способен ненавидеть другого.
     - Черный  ублюдок  спалил ту аптеку. Приперся туда,  сказав, что  я его
послал. Теперь там больше ничего не дадут.
     Вот так я и плыл  по течению. Нам всегда немного не хватало  под  конец
месяца и  приходилось выписывать  несколько рецептов. В отсутствие  продукта
всегда   появлялось  ощущение  неуверенности,  исчезавшее  с  отложенными  в
надежное  место семью граммами, после чего на смену приходило сытое  чувство
безопасности.
     Однажды  Айк схлопотал пятнадцать суток за бродяжничество, проведя их в
городской тюрьме - "Кармен",  как  ее называли.  А  я тут как раз иссяк и не
смог заплатить  штраф, добравшись до него  только через три дня, да  и то на
свидание. Его тело высохло,  лицо осунулось так, что проступили кости, карие
глаза блестели от боли. Во рту у меня был целлофановый пакетик с опием. Вжал
опиюшник  в половинку  апельсина  и  протянул Айку. Через двадцать минут  он
капитально от®ехал.
     Оглядевшись,  я обнаружил,  что  хипстеры  выделяются  в особую группу,
ровно как и голубые, визжавшие и вихлявшиеся в своем углу двора. Джанки тоже
собирались вместе, болтая и обмениваясь своими характерными жестами.
     Все джанки  носят шляпы, если они у  них, конечно,  есть. Все  выглядят
похожими друг на друга, словно носят одинаковую одежду, но  каждый - на свой
особый манер, дабы  избежать абсолютного совпадения. Джанк отметил их  своим
несмываемым клеймом.
     Айк рассказал  мне, что заключенные часто воруют у новичка штаны. "Сюда
иногда попадают полные кретины!" Я заметил нескольких человек, разгуливающих
в  нижнем  белье. Комендант  мог задержать  жен и родственников, проносивших
джанк зэкам, и с  полным  правом  кинуть их  на все, что они при себе имели.
Как-то он поймал женщину, которая пыталась пронести пакетик мужу, но с собой
у нее оказалось только пять песо. Тогда он заставил ее снять платье и продал
его  за  пятнадцать, а  несчастная  баба  отправилась домой, завернувшись  в
старую, паршивую простыню.
     Заведение  просто  кишело стукачами.  Айк боялся  и  шаг ступить  с тем
опиюшником, который я ему притаранил, опасаясь, что сокамерники  отберут или
донесут коменданту.

        x x x

     Жизнь потекла своим чередом, я завис дома, ширяясь по три-четыре раза в
день.  Чтобы хоть  как-нибудь себя занять, поступил  в  колледж Мехико-Сити.
Студенты потрясли  меня своими забитыми, жалостливыми физиономиями, впрочем,
я тогда к ним особенно не присматривался.
     Когда  после года на  джанке оглядываешься  назад,  чувство такое,  что
времени нет  вообще. Четко проступают только периоды ломок. Еще запоминаются
первые несколько раз, и то, как ширялся, когда ломало по-настоящему. (даже в
Мехико всегда настанет день  сплошных обломов.  Аптека закрыта, твой мальчик
выбился из графика, а коновал мотанул из города на очередную фиесту. Короче,
затариться не можешь).
     Конец месяца.  Джанка нет, меня  трясет. Жду пришествия старины  Айка с
его рецептами. Джанки полжизни проводит  в ожидании.  У нас в доме обитал на
содержании  противный  серый  котище.   Решив  продемонстрировать  любовь  к
животным, я сгреб вышеозначенного питомца и усадил  к себе на колени,  чтобы
приласкать. Когда тот захотел спрыгнуть, усилил хватку. Кот, пытаясь удрать,
стал  мяукать. Я наклонил лицо, в надежде коснуться холодного кошачьего носа
своим, и питомец, не будь дурак, оцарапал его.  Слегка проехал,  даже  не до
крови, но и  этого хватило. Держа кота на вытянутой  руке, свободной надавал
ему  пощечин.  Кот орал и  царапался, потом обделал мне,  в  знак  протеста,
штаны.  Несмотря на кровоточащие  руки  я  продолжал колотить ему  по морде.
Животное вырвалось  и  помчалось в  туалет, наполнив  его с испуга невнятным
шипением и жалостливым мяуканьем. "Сейчас покончу с этой скотиной", -  решил
я, схватив  тяжелую разрисованную  палку. Пот ручьем  тек  по  лицу.  Я весь
дрожал от возбуждения, и облизав губы, притаился у клозета, готовясь пресечь
любые  попытки к бегству. В  этот момент  ввалилась моя  старушка,  и  палку
пришлось опустить. Кот, пользуясь благоприятной ситуацией, выполз из туалета
и рванул вниз по лестнице.

        x x x

     Айк, найдя  приличные бабки, принес  мне кокаину. "Си"  трудно найти  в
Мексике. Раньше  я  никогда  не пробовал  хорошего.  Кокнар  - чистый  кайф.
Возносит  тебя вверх,  механический  лифт,  который начинает  исчезать,  как
только ты  чувствуешь  его движение. Я  не знаю  ничего  равного  кокаину по
приходу,  но  он  длится  всего минут  пять  или около  того,  а потом нужно
втираться  снова.  Когда   ширяешься  "Си",  добавляешь  чуть  больше  Эмми,
выравнивая кайф, как  бы сглаживая  грубые края. Без  морфия, кокаин  делает
тебя излишне  нервным, плюс  ко  всему  морфий  -  отличное  противоядие  от
передозировки. Точной дозы для кокса  не существует, разница между обычной и
опасной  дозировкой не такая уж и  большая. Несколько раз я  перебирал...  В
глазах темнело, сердце переворачивалось... К счастью, у меня всегда было при
себе достаточно  морфы и укол поправлял ситуацию,  направляя ее в нормальное
русло.
     Когда  ты  подсел, джанк - биологическая необходимость, невидимый  рот.
Вмазался, и тебе хорошо, словно как следует набил брюхо. А с  кокаином нужна
новая вмазка, как только действие спадает. Если у тебя в доме залежи  Чарли,
то пока его не истребишь,  в кино...Да, какое кино! Вообще никуда  не выйти.
Одна вмазка вызывает дикое  желание  повторить,  поддержать  кайф на прежнем
уровне.  Но  когда кокс оказывается вне пределов  досягаемости, сразу о  нем
забываешь. Привыкания к "Си" не бывает.

        x x x

     Джанк резко сокращает половую активность. Тяга к платоническому общению
одинакового  с  сексом  происхождения,  так  что сидя  на  морфе  и  Эйче, я
полностью замыкался в себе. Если кто-то  хочет поговорить, о'кей, поговорим.
Но  нет  потребности  в знакомствах. Слезая с джанка,  я  всегда  оказывался
втянутым в  период неконтролируемой  общительности  и болтал  с  каждым, кто
хотел бы  меня выслушать.  Джанк забирает все  и ничего не  дает  взамен, за
исключением  подстраховки на случай ломки. Порой я  трезво  оглядывал жизнь,
которую сам же  себе и устроил, и решал начать лечение. Когда  джанка полно,
то  сам факт торчания не кажется чем-то серьезным. Говоришь себе: "Что-то от
этих уколов я больше удовольствия не получаю, слезу, как не хуя делать".  Но
в радужные планы вмешивается ломка, и все выглядит иначе.
     Примерно  за  год  моей подсадки  на джанке в Мексике, я  принимался за
лечение  раз  пять.  Пытался  сократить  число  вмазок,  пробовал  китайское
лекарство, но ничего не помогало.
     После фиаско с китайским  методом  я собрал все пакетики и  отдал жене,
чтобы та спрятала их и выдавала строго в соответствии с графиком. Собирать и
распределять дозняки мне навязался  помогать Айк, но поскольку в голове  его
царил  хаос,  он  составил  такую  схему, что в  самом начале  ты рубился на
предельном   дозняке,  который  затем  резко   сокращался  без  постепенного
уменьшения.   График   пришлось  составлять   самому.  Некоторое   время   я
придерживался его, но настоящего рывка к улучшению не  произошло. Тогда взял
у Айка добавку, найдя предлог для дополнительных вмазок.
     Я понимал,  что больше  не хочу принимать джанк. Если  бы я мог принять
единственно возможное решение, то отказался от джанка раз и навсегда. Но это
все в теории, а когда переходил  от слов  к делу,  сил уже не хватало. Видя,
как летят к чертям все составленные мною  графики, я  чувствовал себя ужасно
беспомощным, будто бы был уже не в состоянии контролировать свои поступки.

        x x x

     Одним апрельским утром я проснулся слегка больным, призрак ломки бродил
где-то рядом, но  еще не хватал за горло. Лежал,  рассматривая тени на белой
штукатурке, припоминая, как много лет назад валялся на кровати, рядом сидела
мать,  и я наблюдал как уличные огни движутся по  потолку  и вниз по стенам.
Остро   ощутил  ностальгию  по   паровозным  свисткам,  звукам  пианино   из
распахнутых  окон  сквозь  уличный шум,  пряному, едкому  запаху  выгоревшей
листвы. Мягкая степень ломки всегда приносила с собой очарование детства.
     -  Никогда это  не  исчезнет, -  думал я. -  Как  и  вмазки... Вот бы я
удивился, если у всех джанки бывают такие замечательные хреновины.
     Отправился втереться в ванную. Долго не мог попасть в вену. Игла дважды
застревала, скользя мимо. Кровь текла по руке. Джанк разлился по моему телу,
ин®екция смерти. Грезы, как  корова языком слизнула. Я  уставился на  кровь,
бегущую с  локтя  на запястье,  и мне  вдруг стало жалко истерзанных  вен  и
тканей.  Расчувствовавшись,  вытер  ее,  и громко  вслух  сказал,  обращаясь
неизвестно к кому: "Я завязываю..."
     Приготовив  опийный  раствор,  я  велел  Айку  не  являться  в  течение
нескольких дней, на что он отозвался:
     - Надеюсь, у тебя получится, малыш. Надеюсь, что ты слезешь... Не сойти
мне с этого места, если у меня кукиш в кармане.
     Через сорок восемь часов  запас морфия в моем теле  иссяк. Раствор лишь
прервал  ломку.  Выпил  его, смешав с  двумя  ампулами нембутала,  и проспал
несколько  часов.  Когда проснулся,  моя  одежда насквозь промокла  от пота.
Глаза  слезились и ужасно болели. Все тело воспалилось и зудело.  Я вертелся
на кровати, выгибая спину и  вытягивая руки и ноги.  Поднял колени, просунув
сцепленные  руки  между  бедер.  Стискивание рук  вызвало  мгновенный  взрыв
джанкового  оргазма.  Пришлось  встать  и  сменить  белье.  В  пузырьке  еще
оставалось  немного  раствора. Я допил, потом вышел  и купил четыре упаковки
кодеина в таблетках. Приняв кодеин, запив крепким горячим чаем, почувствовал
себя гораздо лучше.
     Внезапно возникший Айк сказал мне:
     - Ты  слишком быстро все принимаешь. Давай-ка я сам  сварганю  для тебя
раствор.
     Я слышал, как на кухне он ворковал над своей микстурой:
     -  Немножко  корицы,  если   потянет  блевать...  немного  шалфея   для
желудка... Чуть гвоздики - кровь очистить...
     В жизни не  пробовал ничего ужаснее  той смеси, однако, после нее ломка
перешла в более терпимое русло и все это время я пребывал в состоянии легкой
эйфории. Кайф  не  опиюшный...  Я скорее торчал от усиливавшегося отходняка.
Джанк - прививка смерти, которая  держит тело в критическом положении. Когда
джанки  слезает, предельное  напряжение,  реакции  сохраняются.  Обостряется
восприятие,  наркоман  осознает  все  процессы в  своих  внутренних  органах
болезненно ясно,  перестальтика и секреции выходят из-под контроля. Реальный
возраст  не  имеет значения,  взвинченный  наркоман  подвержен эмоциональным
эксцессам, характерным для ребенка или подростка.
     Примерно на третий день потребления Айковой  настойки, я запил. Сидя на
джанке, во время ломки, я вообще был не в состоянии пить. Кидать  наркоту на
кишку - это не то, что ширяться белым порошком.  Вполне можно мешать бухло и
опиюшник.
     В первый раз я начал пить в пять часов вечера. Через неделю начал уже в
восемь  утра,  оставаясь поддатым день  и  ночь,  и таким  же  просыпаясь на
следующее утро. Просыпаясь, запивал бензедрин, саницин и кусок опия  стопкой
текилы с черным кофе. Потом ложился обратно, закрывал глаза, пытаясь собрать
воедино вчерашний день и прошлую  ночь. Часто, начиная с полудня, уже ничего
не мог припомнить.  Порой ты просыпаешься и думаешь: "Господи, неужели я это
сделал?" Граница между словом и мыслью полностью размыта. Ты сказал это, или
только об этом подумал?
     На  десятый  день  лечения я совсем  опустился. Одежда  была  грязной и
заскорузлой  от выпивки, которую регулярно  на  себя проливал. Я  ни разу не
мылся.  Похудел,  руки  тряслись, вечно что-то ронял, натыкался  на стулья и
падал.  Однако,  у меня  обнаружился  неистощимый запас энергии и  бездонные
емкости для спиртного, чего я раньше за собой не замечал. Эмоции так и лезли
через край. У меня открылась патологическая общительность... Мог говорить  с
любым, кого удавалось отловить, пускаясь в тошнотворно-доверительные  беседы
с  совершенно незнакомыми людьми.  Несколько  раз я домогался до  разнополых
персонажей, которые и намека не делали на возможную взаимность.
     Айк забегал через каждые несколько дней.
     - Рад видеть, что ты слезаешь, Билл.  Не сойти мне  с этого места, если
это не так. Да, если станет совсем плохо и приспичит блевать - на, вот  тебе
пять кубов Эмми.
     Он строго следил за моим пьянством.
     - Ты спиваешься, Билл. Спиваешься и сходишь с ума. Ты  жутко выглядишь,
посмотри на себя в зеркало. Чем так пить, лучше уж снова подсесть.

        x x x

     Я сидел  в  дешевой  забегаловке на Долорес-стрит. Мой запой  в  Мехико
продолжалось уже недели две. Со мной в кабинке, потягивая текилу, сидели еще
три мексиканца. Одеты они были с иголочки. Один из них говорил по-английски.
Здоровый, средних лет мексиканец с печальным, приторным лицом распевал песни
под гитару, сидя на стуле в конце  кабинки.  Я радовался, что благодаря  его
песнопениям можно избежать разговоров.
     Вошли пять фараонов.  Сев на жуткую измену, опасаясь  шмона, я  вытащил
из-за  пояса  пистолет в  кобуре  и кинул под  стол вместе с  опием, который
заныкал  в  пачке сигарет. Фараоны  быстро пропустили по  пиву и  удалились.
Когда заглянул под стол, пистолета уже не было, валялась только кобура.
     С тем англо-говорящим  мексиканцем  я вскоре оказался  в  другом  баре.
Певец с двумя другими  свалил. Помещение  было залито тусклым желтым светом.
Над  стойкой  из  красного  дерева  висела  рамка   со  вставленным   в  нее
изображением  тореодора. По стенкам были развешаны фотографии  друзей быков,
некоторые с автографами. Слово "Салун" было выгравировано на  матовом стекле
постоянно хлопающей двери. Я поймал себя на том, что читаю это слово снова и
снова. Появилось ощущение, будто нахожусь в центре оживленной беседы.
     По выражению лица соседа догадался,  что заткнулся на полуслове, но вот
о чем говорил или  собирался говорить, о чем  вообще шла речь... Решил,  что
судя по всему мы говорили о пистолете.
     - Вероятно, откуплю его назад.
     Я заметил у него в руке опиюшник, который он внимательно рассматривал.
     - Думаешь, я на джанки что ли похож? - заявил чувак.
     Взглянул  на  его  рожу  -  исхудалая, с  выступающими  скулами.  Глаза
серо-карие, обычные для метисов.  На нем был светло-серый костюм  и галстук.
Рот тонкий, чуть изогнутый по  углам. Без  сомнения - рот джанки. Есть люди,
которые очень похожи  на джанки, но  не  имеют к ним ни малейшего отношения,
как и есть персонажи - вылитые педики, а на самом деле, ничего подобного. От
таких типов сплошные неприятности.
     -  Я  вызываю  полицию, - сказал этот  парень, потянувшись к  телефону,
прикрепленному к стойке.
     Я судорожно выхватил у него  трубку и грохнул ее об стойку так, что она
отлетела  в  сторону.  Чувак усмехнулся.  Его зубы были  покрыты  коричневым
налетом.  Он обернулся, подозвал бармена и  показал  ему  джанк. Выскочив на
улицу, я поймал такси.
     Смутно  помню,  что заехал  к  себе на  квартиру  за  другим оружием  -
револьвером крупного калибра. Меня просто трясло от ярости,  причин которой,
задним числом, не могу понять.
     Я вышел  из  такси, прошелся по  улице  и заглянул в  бар. Тот  человек
стоял, облокотившись о стойку, его серый пиджак плотно обтягивал худую спину
и плечи. Он повернул ко мне свою безразличную рожу.
     - На выход, - рявкнул я, - и первым.
     - Почему, Билл? - спросил он.
     - Давай, пошел.
     Взводя на ходу  курок, я потянул из-за  пояса револьвер и ткнул стволом
ему в живот. Левой рукой  схватил его за лацкан пиджака и  рванул от стойки.
Только потом мне пришло в голову, что человек правильно ко мне обратился, да
и бармен, вероятно, тоже знал, как меня зовут.
     Парень совершенно обмяк, лицо  исказилось в едва сдерживаемом страхе. Я
заметил, что кто-то приблизился ко  мне справа и обернулся  вполоборота. Это
вместе с барменом  подошел полицейский. Вне себя от такого вмешательства,  я
круто повернулся и наставил на легавого пистолет.
     -  Кто тебя, продажная тварь, просил встревать не в свое дело? - заорал
я по-английски.
     Причем обращался  далеко не  к этому  трехмерному  копу.  Я  кричал  на
абстрактного  легавого, чей образ периодически всплывал  в моих снах  - едва
различимый, н