канные круглолицые биарминки:
     - Твоя  жена -  наша,  твои дети -  наши.  Все  добро вместе,  дичина
пополам, каждая рыба поровну на две части.
     Ох,  спешить  надо,  спешить,  пока  еще  не  видно  на  море  черных
нурманнских лодей!
     Лодки отходили от брошенного становища.
     - Стой, чтоб вас разорвало! Греби назад!
     Отеня не  дождался и  выбросился за  борт  в  мелкую воду.  Поморянин
выскочил на  берег с  волной и  побежал,  как  бешеный.  В  своем дворе он
подхватил охапку дров и вскочил в избу.
     Жилье уже нежилое!  Зашипев, от хозяина дико метнулась забытая кошка.
В печи еще тлели горячие угли.  Отеня размахнулся поленом,  выбил боковину
очага и уголье рассыпалось.
     Он сгреб рдяные угольки к  бревенчатой стене,  всунул бересту и дунул
всей злостью широкой груди.  Смолистая кора покорежилась,  пустила чад  и,
полыхнув, опалила рыжую Отенину бороду.
     Он  выкатился  во  двор,  будто  его  кольнули  рогатиной,  и  замер,
схватившись за голову.
     И дом,  и клети,  и хлев,  и погреб,  и банька! Погибнет все добро. С
минуту он  внимательно смотрел,  не отрываясь,  на угол избы,  заботливо и
прочно  связанный в  кривую новгородскую лапу.  Рядом  Рубцов двор,  жилье
дорогого соседа, срубленное по новгородскому укладу.
     "Что  сотворил,  хозяин,  бездомным сделался?  Беги стопчи огонь!"  -
будто кто-то кричит в ухо Отене.
     Да пропади оно пропадом!  Море бы зажечь под нурманнами, да его огонь
не берет, чтоб ему быть пусту!


        3

     Флотилия Оттара покинула мертвое стойбище Расту лишь на  шестой день,
после хорошего отдыха.  Драккары шли на  восток,  к  устью реки Вин-о,  не
спеша прокладывая путь  для  многих предстоящих плаваний.  Кормчие изучали
берег,  запоминали характерные особенности -  приметы,  промеряли  глубины
моря.  Для  оценки силы  и  направления течений иногда драккары прекращали
греблю и отдавались морю.
     Темная  пелена  хвойных  лесов  подходила  почти  к  черте  прибоя  и
удалялась,  оставляя широкие пространства,  где  над сочной травой торчали
бесформенные спины валунов.
     Бесподобные леса очаровывали викингов.  В  домах биармов нашлись даже
шкурки черных соболей, оцениваемые на вес золота. Такие соболя бывали лишь
у  новгородских купцов,  теперь будут и  у  викингов.  Эти  леса настоящая
сокровищница. Над болотами вились ястребы, верный признак обилия дичи.
     Море  было  несравненно  богаче  кашалотами,  чем  воды  Гологаланда.
Нерасчетливой торговлей можно  сбить  цены.  Для  извлечения полной выгоды
придется самим возить к грекам кашалотовый воск.
     В  устьях  ручьев  и  речек  все  чаще  встречались  остовы  чумов  и
бревенчатые  дома.  Были  заметны  следы  свежих  пожарищ.  Берег  же  был
безлюдным.
     Здесь проплыли первые траллсы-биармы, и Оттар не удивлялся отсутствию
людей:  страх  наносил  полезные  удары  по  воображению биармов.  Сначала
бегство,  быть  может,  попытка  к  сопротивлению,  потом  наступит  время
постоянного повиновения.
     Зимой в  старом Нидаросе будут построены баржи,  и  на следующее лето
начнется переселение в  Новый Нидарос.  Сам Оттар проведет в  Скирингссале
последнюю зиму.
     Пришла  пора  заставить работать все  богатства,  собранные Гундером,
Рекином и  самим Оттаром.  Он закажет шесть новых драккаров,  четыре таких
же,  как "Дракон", и еще две "Акулы". И, вероятно, подарит Новому Нидаросу
великолепную "Гильдис". Он сумеет отнять своей щедростью у других ярлов не
меньше двух тысяч викингов за одну зиму. Викинги, викинги, еще викинги...
     Он  чувствовал себя  открывателем новых  морей  -  первым из  племени
фиордов,  кто  смог  победить страх перед Утгардом и  сделаться господином
новых земель.  Итак,  он,  Оттар, одним прыжком сумел наверстать те десять
лет,  на которые его опередил Черный Гальфдан.  Пусть же король бондэров и
тинг  давят свободных ярлов,  для  викингов всегда найдется место в  Новом
Нидаросе! И чем больше будет в стране фиордов изгнанников, об®явленных вне
закона, тем лучше для Оттара.
     И  до  установления власти  Гальфдана  находилось много  изгнанников,
отверженных законами племени Вотана. Викинги и другие смелые, необузданные
люди,   виновные  в   насилии  над   женщиной,   в   похищении  людей,   в
злоупотреблении доверием,  в грабежах,  поджогах и убийствах,  прятались в
лесистых горах и жили,  как дикари, охотой, рыбной ловлей в горных озерах,
нападениями на путешественников и дома бондэров.
     Нидаросские ярлы  пользовались отдаленностью Гологаланда.  Сегодня  в
городе  и  на  драккарах находилось больше  ста  викингов,  приговоренных,
подобно Галлю и  Свавильду,  к  изгнанию и  смерти.  Их верность ярлу была
безупречной.
     Иногда Оттар получал от  выборных тинга требование выдать изгнанников
и  легко приносил требуемую законом клятву,  что таких нет в  Нидаросе:  у
тинга не было силы для проверки слова свободного ярла. Но кто в дальнейшем
осмелится что-либо требовать от короля, чьи владения не находятся на земле
фиордов!
     Перед  отплытием  из  Скирингссала Оттар  поручил  нескольким  ловким
викингам вербовку об®явленных вне закона. Он приказал им бродить все лето,
а  к  осени  выйти  к  пустынным  фиордам  севернее  мыса  Хиллдур.   Они,
несомненно, соберут несколько сот викингов.
     Оттару понравились биармы.  Хотя их  язык похож на лапонский,  но они
гораздо сильнее,  выше ростом, с более крепкими мускулами. Расту и четверо
умерших под раскаленным железом были стойкими,  мощными мужчинами и  могли
бы  вертеть весло драккара.  Люди низких рас недостойны сесть на румы,  но
биармы  будут  способны  выполнять  тяжелые  работы.  Оттару  нужно  много
траллсов для постройки домов и  укреплений первого горда.  Уже на эту зиму
он оставит здесь викингов для сбора дани.
     В  поселке Расту нашлись не  одни железные изделия,  но  и  настоящая
кузница с  мехами,  инструментами,  запасом сырого железа.  Гологаландские
лапоны-гвенны  не  умеют  обрабатывать железо.  А  биармы смогут платить и
большую и разнообразную дань.
     Описывая  длинные  петли,  флотилия медленно приближалась к  лесистым
островам. Вода сделалась почти пресной. Проливы среди островов - это устья
Вин-о, о которых говорили Расту и другие биармы.
     Здесь все:  острова,  берег и  блестящие протоки так  нравились ярлу,
будто бы  он  сам их  создал.  Он перешел на "Черную Акулу",  желая первым
познакомиться с устьем реки Вин-о,  местом нового горда,  Нового Нидароса,
столицы короля викингов.



        Глава пятая

        1

     Смутно в  Усть-Двинце.  Нет скрипа люльки и писка младенца,  не стало
веселого  детского  гомона,   не   слышно   женского  голоса,   не   мычит
коровушка-кормилица, не ржет работница-лошадь. Смутно в Усть-Двинце...
     Смутно,  но  не  пусто  и  не  тихо.  В  городок сбиваются поморяне и
биармины с  морского берега,  который протянулся влево от двинского устья,
на закат.  А с другого берега,  с восхода от Двины, пришло еще мало людей;
Подойдут... Десять биарминов, заклейменных нурманнами, всколыхнули страхом
и  гневом  закатный берег.  Одинец  послал семерых изуродованных людей  на
восход. Скоро народ повалит и оттуда.
     Подобно другим старшинам на стойбищах, поморянский старшина не медлил
после  прихода  клейменых.  Одинец  приказал  всем  женщинам  с  детьми  и
малосильными парнишками уходить вместе со стадом,  с  лошадьми и с добром,
которое подороже.  Старшина дал короткий срок,  чтобы хозяева вырыли ямы и
схоронили лишнее. Беглецы направились к дальним оленным пастбищам. Там, за
лесами и болотинами, биармины помогут переждать безвременье.
     А как узнать, сколько же нурманнов напало на поморье?
     Сосчитали по рисункам,  оставленным на столе в  избе у  домниц первым
гонцом несчастного Расту.  Новгородцы видали драккары нурманнов и знали их
обычаи.  На  всех четырех драккарах сотня весел,  на  каждом весле по  два
гребца.  На  обе смены гребцов полагается четыреста викингов и  сверх того
всегда  бывает  дополнительная  смена,   и   еще  кормчие  с  помощниками,
начальники... Весь счет вышел больше чем на шестьсот мечей.
     Для биарминов это было пустым звуком. Но каждый новгородец знал иное.
Недаром  сами  нурманны,  посещая Новгород,  любили  рассказывать о  своих
набегах.  Не зря другие иноземные купцы не молчали о войнах,  которые вели
вестфольдинги.  Для каждого новгородца не были тайной сила нурманнов и  их
боевое уменье.
     За Варяжским морем, в готских, фризонских и франкских землях нурманны
захватывали и  грабили большие каменные города,  с  населением в несколько
десятков тысяч человек,  силами в  несколько сот викингов.  Они закованы в
железо,  у них тугие луки, сильные мечи и копья, крепкие щиты. И воинскому
делу нурманны обучаются с детского возраста...
     У  Одинца  набралось  пригодных  к  бою  жителей  Усть-Двинца  восемь
десятков да  с  закатного берега поспели шесть десятков.  С  восходного же
берега прибыло всего двадцать три человека. Всех поморян насчитывалось сто
шестьдесят три человека.  Биарминов же привалило почти пять сотен,  и  они
продолжали прибывать.
     Сила ли это? Луки и стрелы есть у всех, а мечей мало. Топоров хватит,
настоящих щитов почти нет. Иные биармины пришли со своими старыми кожаными
щитами,  годными лишь против костяной стрелы.  Копья,  рогатины и  гарпуны
хорошие,  но  доспехов -  кольчуг,  броней,  шлемов,  поручней,  поножей и
настоящих  щитов,  окованных твердым  железом,  -  едва  набралось на  два
десятка латников.
     В бой идти -  не лес рубить,  не зверя ловить. Свои кузнецы сумели бы
наковать железных полос и  блях для кафтанов из  бычьей кожи и  для щитов,
сумели бы наделать шлемов,  поножей с поручнями, набрать кольчуги - работа
для поморян не на дни, на годы. Ведь они, сев на краю земли, заботились об
охотницких снастях-припасах, а не о воинских.
     Колмогоряне не оставят своих без помощи, но к ним едва поспели гонцы.
Притечет сила с дальних ловель, однако Одинец знал: своих поморян прибудет
еще  не  больше сорока.  Зато  биарминов придет еще  много.  После вести о
гибели рода Расту биармины обозлились,  как  растревоженные осы;  недаром,
видно, они умеют между собой считаться родством до самой Йомалы.
     Что делать?
     Как быть?
     Как  отбиваться от  нурманнов?  Все  ложится  на  плечи  поморянского
старшины...
     Женщины и  дети  расставались с  Усть-Двинцом с  горестным плачем.  А
Заренка совсем не хотела уходить и спорила с мужем:
     - Найдется кому приглядеть за Гордиком, за Ивором. Не грудные ребята.
А я не уйду.
     - Ступай.  Тебя наши женщины привыкли слушаться.  Ты  старшей будешь.
Все уходят.
     - Все - для меня не указ!
     Своенравная, своевольная душа, никому и ни в чем не покорная. Сказала
б,  что любит,  что его, мужа, не может оставить, как вопит беленькая Иля,
повиснув на своем Кариславе.  Нет, не говорит и не скажет. Не хочу уходить
- и все тут.
     Карислав силой оторвал от  себя  жену,  Сувор потащил свою  биарминку
Бэву на руках.  Уже все собрались,  вытянулись из городка. Одна Заренка не
идет.
     Одинец нашел слово, но смелости сказать его в полную силу не собрал:
     - Коль любишь... детей и мужа, уходи.
     Заренка не сказала, что не любит мужа. Спросила:
     - Почему же мне уходить?  Что же я,  уйти не сумею и  не успею,  коли
нурманны вас потеснят?
     Одинец никогда не  умел  много  говорить,  его  речь  была  трудной и
малословной. И перед Заренкой он впервые нашел в себе силу слов.
     - Слышишь?  -  Он  махнул  рукой,  будто  охватил  все  собравшееся в
Усть-Двинце смятенное людство.  -  Народ  гудит,  в  нем  тоска,  тревога,
колебание.  Сколько их ныне сбежалось -  меня ждут,  на меня смотрят. Я им
нужен,  для  них я.  Ныне мне надобно иметь свободное сердце.  Ты  в  моем
сердце...  Коль видеть тебя буду,  коль буду.  знать, что здесь ты, - не о
людстве, о тебе буду думать. Ты уйдешь и мне вернешь покой.
     Необычно,  непривычно опустились Заренкины глаза.  Что спрятала в них
гордая женщина? Она обняла мужа:
     - Прощай...
     Сделала шаг и обернулась:
     - Страшно. Обещай, что себя сбережешь. Обещаешь?
     - Буду беречь.
     И  ушла...   Сказала  бы:  не  из-за  Иворушки,  чтобы  не  быть  ему
сиротой-безотцовщиной и  горемычным вдовьим сыном,  -  сама за тебя пошла.
Сказала б - любый мой. Нет. Забыла, что ли, сказать?
     Любый!  Экое слово чудесно-волшебное! Иные уста его легко произносят.
От других же - не добьешься.


        2

     В священных латах из китового зуба, густо нашитого на кафтаны из кожи
моржа, в шлемах из рыбьих  черепов  в  Усть-Двинец  прибыли  биарминовские
колдуны-кудесники, хранители тайного дома Йомалы.
     Ветхий  старец-вещун,  друг  первого ватажного старшины Доброги,  уже
несколько лет как отошел к Йомале.  Там он, вместе с Доброгой, заботится о
живых  биарминах,  поморянах и  детях двух  слившихся племен.  Да  живут в
вечной  дружбе Земля,  Небо  и  Вода!  Ныне  другой правил старшинство над
кудесниками -  хранителями Йомалы. В тайном святилище богини Воды он разил
злых  пришельцев страшными заклятьями и  вместе  со  стариками-кудесниками
просил у  Йомалы и  у  своих предшественников помочь биарминам и  железным
людям.  А  всем младшим кудесникам он приказал сражаться вместе с  народом
земным оружием.  И  прислал с  ними рогатину,  которой когда-то новгородец
Одинец железный человек, первым поразил злую касатку.
     Нурманны  как  ждали  прихода  кудесников.   Одна,   другая,   третья
замерещились лодьи на дальнем взморье.  Скоро и  четвертая поднялась из-за
моря. С сивера тянул ветерок. Море дышало и гнало в устья приливной вал. С
ним плыли нурманны.
     Не торопились. Нарастали медленно, подобно приливу.
     Время идет,  идет.  Люди различали,  как  петляли две передние лодьи,
длинные, длиннее самых больших китов узкие, низкие. Ищут дорогу.
     Оттуда,  от нурманнов, Усть-Двинец еще не виден. Еще далеки нурманны,
лодьи кажутся малыми. Тяжко ждать. Уж шли бы скорее, все одно!
     Нурманны шли осторожно.  То  над одной,  то над другой лодьей блистал
пучок  лучей.   Солнышко,   разглядывая  лодьи,   отскакивало  от  железа,
предупреждало - идут с худым.
     Приближаются.  Нурманны плыли верно,  они  нащупали стрежень большого
протока, где надежно идти и в отливную, не только в приливную волну.
     Черные лодьи увеличивались.  Скоро они встанут на такое место, откуда
будет виден Усть-Двинец.
     Заметили!  С  низкой передней лодьи  подали знаки руками,  на  других
повторяли те же знаки. Нурманны переговаривались и сговаривались. О чем?
     Чтобы понять,  Одинцу не  нужно было лететь птицей или  ползти ужом и
подслушивать  переговоры  нурманнов.   Они  войдут  в  реку  и  ударят  на
Усть-Двинец.  Они  все  узнали от  несчастного Расту  и,  если  сумели еще
кого-либо поймать на берегу, проверили слова замученного кузнеца-биармина.
Нечего им  шарить по  Двине,  они нацеливаются на  городок,  чтобы принять
покорность народа и взять первую дань. Не будет им ни покорности, ни дани!
     А  лодьи  сильные  и,   видно,   могут  бежать  могучим  бегом.  Если
колмогоряне на  них  наткнутся,  то  зря  погибнут.  Одинец велел  Вечерке
погнать вверх еще двух гонцов предупредить колмогорян, плыли бы те бережно
и,  завидя  нурманнские лодьи,  тут  же  бросали  свои  расшивы  и  шли  к
Усть-Двинцу пеши.
     Нурманны уже  проходили устье.  Одинец  поторопил Карислава на  берег
против  острова.  На  острове  нурманнов ждала  засада,  и  Кариславу было
поручено поддержать засадных стрелками с материкового берега.
     Перед Усть-Двинцом,  у  пристани,  Одинец поставил двадцать поморян и
около  сотни  биарминов.  Со  всем  остальным народом  старшина скрылся  в
городке выжидать время для удара на высадившихся нурманнов.
     ...А женщины и детишки уж далеко,  прошло четыре дня с ухода любимых.
Что ни  случись,  нурманнам их  не  догнать,  не  разыскать.  На  сердце -
свободно.


        3

     От  острова до  материкового берега было  шагов шестьсот,  на  полный
полет  стрелы.  В  засаде сидел  Отеня  за  старшего,  четыре поморянина и
пятнадцать биарминов.  Они должны были выждать и бить нурманнов вблизи, но
не  теряться и  зря не класть головы.  С  другой стороны острова на берегу
узкой протоки ждала расшива.
     Отеня  никак  не  мог  дождаться,  когда же  передовая низкая лодья с
позолоченной  акульей  головой  на  носу  поравняется  с  островом.  Отеня
соображал, что нурманны сразу не пойдут всеми лодьями. Они будут шнырять в
устье  на  низких лодьях,  чтобы не  посадить большие на  мель.  Тут-то  и
найдется дело для лучников.
     Нурманнская лодья медленно гребла по большой протоке между островом и
материком,  а расшива засадников ждала на другой стороне острова.  Лучшего
не попросишь!
     Засада таилась над самой водой.  Отеня знал, что и на том берегу ждут
свои. Нурманнов поколят стрелами с обоих бортов, и они смешаются.
     Отеня  щелкнул  соловьем.  Первое  заливистое колено  звучной птичьей
песни раскатилось по тихой воде.  С того берега каркнул Карислав.  Соловей
затюкал вторым коленом, ворон захрипел в ответ.
     - Вот  мы  им  сейчас!..  -  шепнул себе Отеня погладив опаленную при
поджоге собственного двора рыжую бороду. - Как раз среди протока тянут. Эк
медленно гребут!
     Отеня различал головы гребцов в рогатых и в простых,  гладких шлемах.
На  носу  лодьи  с  опущенным к  ноге  длинным щитом  стоял среднего роста
крепкий нурманн в красных медных латах. На груди его доспеха был нарисован
черный ворон.  Ноги нурманна закрывали набедренники и поножи,  правую руку
защищали поручень и железная рукавица.  Низкий наличник гладкого шлема без
рогов с  двумя дырами для глаз мешал нурманну,  и он,  разглядывая берега,
поворачивался  всем   телом.   От   всего  лица  нурманна  виднелась  одна
светло-русая короткая борода.
     Отене  послышалось,  будто  грызут кость.  Он  оторвался от  лодьи  и
оглянулся.  Рядом стоял клейменый биармин,  у  которого воспаленный ожогом
лоб выпячивался буграми. Отеня толкнул биармина, чтобы он опомнился.
     Биармин повернул страшное лицо:
     - Он, этот, он убийца!
     Сейчас акулья лодья покажет борт. Пора! Поразить ее меткими стрелами,
отбить охоту тащиться выше.
     Стрела толщиной в палец, длиной в полтора аршина. На стреле - каленый
кованый рожон с усами в четверть для крепкой насадки на древко.  С другого
конца  от  прорези с  четырех сторон  тоже  на  четверть вставлены гусиные
расколотые перья.  Лук  в  два  аршина,  гнутый из  пяти ясеневых пластин,
склеенных варенным из копыт клеем и окрученный жилами.
     Отеня, подавая знак, засипел:
     - Ссс!..
     Левые руки поднялись и вытянулись.  Стрелки растянули тетивы до уха и
правым глазом метили по стреле на цель -  на шею,  на бедро,  на щеку,  на
колено нурманнам,  где стрела смогла бы проскочить между доспехами. Целили
не просто,  считались с ветром, с движением лодьи и с дугой полета стрелы.
А хорошо укрыты доспехами нурманнские тела...
     Отеня  крякнул,  и  пальцы разом  сорвались с  тетив Крученые жильные
тетивы звякнули и ударили по кожаным рукавичкам,  которые стрелки носят на
левой руке, чтобы не покалечить пальцы.
     Первые стрелы ушли одним роем,  потом лучники рвали тетивы так часто,
как каждый успевал.  Стрелы били черную лодью, вонзались в борта, ломались
о медные и железные доспехи,  ястребами врывались в весельные дыры. Должна
же  иная  найти свою  дорожку,  нурманнское мясо не  жестче звериного,  не
каменнее!
     С  обоих  берегов  летели  тяжелые  стрелы.   Нурманны  не  ответили,
закрылись щитами и вспенили воду веслами. Кажется, и мига не прошло, а они
уже вырвались выше острова и ушли от засадных лучников.
     А с материкового берега кричат:
     - Отеня! Э-гей! На расшиву-у! Отенюшка! Вниз глянь... Мила-ай!
     У Карислава голос,  как у лешего