и?
     И  хочет об®яснить гонец,  и  нет  у  него нужных слов для рассказа о
невиданной ранее вещи.  Он старался, досадовал на свое неумение, злился на
Одинца, на поморян, что его не понимали. Биармин стучал по голове кулаком,
но слова не шли.
     - Ты лодьи сам видел?
     - Сам, сам!
     Одинец  захватил горсть углей  и  повел  биармина в  избу  к  чистому
трапезному столу.
     Недаром биармины любят  коротать длинные зимние ночи  перед  высокими
огнями жировых светилен за причудливой резьбой по твердой кости.  Нежданно
пригодилось умельство.  Глаз биармина был  верен и  рука послушна,  хотя и
дрожала от окровавившего ладони весла.
     Резчик наострил уголь об уголь, примерился, разделил белую столешницу
двумя чертами на три равные части.  В  верхней он нарисовал длинную низкую
лодью  с  приподнятым и  тупым от  рыбьей головы носом.  На  боку  лодьи -
двенадцать кружочков.  Биармин об®яснил:  каждый  кружок -  большое весло,
лодья машет двенадцатью большими веслами с каждого борта. Таких лодей две,
совсем одинаковых, черных.
     На  второй части стола биармин вырисовал лодью повыше и  побольше,  с
птичьим носом и тоже с двенадцатью кружочками на борту.
     А  все  третье место  на  белом столе заняла высокая большая лодья со
звериной головой.  Она  была вся  как неизвестный злой зверь.  Над бортами
лодей биармин добавил много точек, как рои мух, - это люди.
     - Какие же люди?
     Далеко,  с  берега никто не мог разглядеть.  Сами лодьи страшные,  на
таких люди не плавают.  А все же было видно,  что там не звери,  а люди. И
это  не  морские  духи,   которые  появляются  ненадолго  и   исчезают  от
заклинаний.
     Стало страшно. Как быть, как быть?
     Расту велел поскорее сказать старшине Одинцу.
     Заренка повела биармина ко двору,  накормить и уложить гостя. Второго
гонца потащили под руки, он совсем ослабел.
     Тем временем погнали новую домницу, работа - она не ждет.


        4

     Усть-Двинец взволновался.  Пришли Карислав с  Вечеркой и другие,  кто
был занят у себя во дворах. Рассматривали умелое биарминовское рисованье -
нурманнские лодьи, самые настоящие нурманнские...
     Иворушка примчался из дому с куском бересты. На ней нарисована голова
с двумя коровьими рогами. Биармину вспомнилось, будто такая не то была, не
то не была на ближней низкой лодье.
     Одинец  вспоминал забытого  наглого  нурманна  Гольдульфа,  стрелу  в
бедре. Вспоминал бегство, от которого вся его жизнь сложилась иной, чем он
мыслил,  будучи веселым и пылким молодым парнем. Ничего он не мог изменить
и не хотел менять. Юность не вернется и ни к чему она сейчас.
     Поморянский старшина ушел  далеко,  глядит на  бересту с  нурманнским
шлемом, не видит.
     - Чего голову мучить? - сказал Вечерко. - То нурманны, никто более.
     Одинец не слышал.
     Бегом явилась взволнованная Заренка.
     Она   помнит  материнские  рассказы  о   родном  селе,   сожженном  и
разграбленном нурманнами.  Не удалось бы Заренкину деду уйти от злых людей
- быть Светланке не женой Изяслава, а нурманнской рабыней.
     Женщина встала перед мужем, скрестила на груди руки и, как никогда не
бывало, зло и многословно спросила:
     - Что же ты?  О чем задумался?  Голову повесил!.. Нурманны пришли. Ты
забыл,  они по морям не с добром ходят,  проклятые морские волки. Кто того
не знает? Ныне они добрались к нам. Ты что, испугался?
     Одинец очнулся.  Он может ответить жене,  что только однажды в  жизни
узнал  страх  -  когда над  ним  нависло рабство в  возмездие за  убийство
иноземного гостя.  Может честно сказать,  что  больше никогда и  ничего не
пугался.  Не испугался ведь он и не согнулся,  когда она ушла к Доброге. У
него один нестыдный страх -  ее,  Заренки, лишиться. Одна тягота - жена не
любит. Но Одинец смолчал, не обиделся.
     Он встал,  смело обнял Заренку,  притянул к себе по-хозяйски,  легко,
как ребенка, приподнял и прямо глянул в гневно-строгие очи любимой:
     - Не бойся.



        Глава третья

        1

     Человеку,  который сам не ищет зла другому, свойственно до последнего
часа утешать себя мыслями, что беда не случится. И вправду, не приплыли ли
нурманны с  простой торговлей,  почему бы и  нет?  Но слишком хорошо знали
новгородцы нурманнскую повадку легко  мешать  грабеж  с  торговлей и  быть
смирным лишь там, где они видели силу.
     Прошло четверть дня  после прибытия тревожных гонцов Расту.  Влево от
двинских устьев,  на закат солнца,  и  вправо,  на его восход,  побежали в
быстрых кожаных лодках гонцы с вестью для всего населения побережья:
     "По  нашему морю плавают чужие злые люди нурманны в  особенных черных
лодьях. Им нельзя ни в чем верить, и от них нужно прятаться".
     Гонцы везли и настоятельный наказ:
     "Всем мужчинам брать лучшее оружие и  спешить в Усть-Двинец,  где все
люди будут вместе обороняться от нурманнов".
     И к колмогорянам послал Одинец вестников, не забыл и летних рыболовов
на двинских берегах, и биарминов на глубинных оленьих пастбищах.
     На  биарминовских стойбищах никак не брали в  толк,  что это за такие
люди и  лодьи,  которых вдруг испугались братья биарминов,  железные люди?
Если  у  гонца  был  с  собой  рисунок на  бересте,  то,  разглядывая его,
соглашались:
     - Верно, лодьи нехорошие, злые.
     Биармины выходили на море и, прикрывая руками глаза от яркого блеска,
впервые со дня рождения, с опаской глядели на царство Йомалы.
     Злая  касатка прорежет воду острым плавником,  и  нет  ее.  На  глади
пусто.  А  в  небе?  Там высоко и светло,  там тает поздней льдинкой белое
лебединое крыло, облачко. Спокойно все, мирно.
     Оленьи пастухи не понимали, как же это им вдруг бросить оленей? Этого
никогда  не  бывало.  Коль  поблизости находился друг-поморянин,  железный
человек,  направлялись к  нему посудить не  спеша,  общим умом:  непонятно
что-то... А поморянин уже собирался, немедля торопился к Усть-Двинцу.
     Его пример действовал лучше слов.  Ведь правда,  не  зря зовет добрый
человек, старшина Одинец. Зовет - нужно его послушаться.
     Отец брал с собой младших сыновей, оставляя семью на старшего:
     - Ты во всем будешь,  как я.  Строго за всем гляди,  заботься о  всех
одинаково, с тебя род спросит.
     Биармины захватывали с  собой  испытанное охотницкое зверовое оружие.
Запасались старыми легкими стрелами и  новыми тяжелыми,  изготовленными по
новгородским образцам для волка,  медведя,  росомахи,  дикого оленя. Брали
метательные костяные копья и железные рогатины для боя в упор. Не забывали
железные топоры и  ножи,  но  захватывали и  тяжелые оленьи рога,  надежно
крепленные жилами к можжевеловым рукояткам.
     А  старых  дубин  с  моржовыми зубами или  камнями не  было,  их  уже
побросали.
     Биармины не боялись.  Их больше всего влекло любопытство и  нежданное
развлечение,  хотелось взглянуть на  то,  чего испугались храбрые железные
люди. И они повторяли новое странное слово:
     - Нур-манн, нурманн...


        2

     Неизвестное   море,    неизвестное   дно    полны    опасностей   для
мореплавателей. Кормчий вглядывается, он напряжен, как охотничья собака на
стойке.
     Эстольд  черпаком  доставал  воду  и  полоскал небо,  подобно  купцу,
определяющему качество и  ценность вина,  пива  или  меда.  В  темные ночи
набегов вкус воды заменяет глаза.  У разных берегов вода имеет разный вкус
и запах, и кормчий задолго узнает о близости речного устья.
     Как будто бы в этом неизвестном море,  Гандвике,  вода была все время
чуть-чуть преснее,  чем  у  берегов земли фиордов.  Как  будто сегодня она
сделалась еще чуть-чуть преснее. Но реки еще не было.
     Эстольд осторожно вел  в  мелком море флотилию нидаросского ярла,  не
приближаясь  к берегам.   Там  не  было  гор.   Далекие,  слабо  волнистые
низменности, окрашенные глубокой зеленью лесов, напоминали доступные земли
готов,  фризонов,  валландцев и саксов.  Иногда викингам казалось, что они
находили глазами хорошо знакомое место.  Самообман.  Они знали, как далеко
заплыли, их начинало угнетать путешествие в неведомое.
     Близились к  концу  запасы пресной воды.  Викинги устали,  но  берега
оставались безлюдными.  Неужели  Гандвик  действительно заселен колдунами,
знающими тайные чары, чтобы делаться невидимыми?
     Викинги  вспоминали  саги  о   белокуром  Зигфриде  и  о  нибелунгах,
хранителях золотых  кладов,  скрывавшихся от  глаз  героя  под  маской  из
волшебных трав.
     Наконец с  "Дракона" заметили несколько лодок у  берега,  и  флотилия
направилась к земле.  Эстольд перешел на "Черную Акулу". Опасное море было
так же мелко, как перед Фризонландом, где отлив освобождает а прилив вновь
прячет бесчисленные песчаные острова-ловушки.
     Эстольд  приказал всем  драккарам бросить якоря  -  здесь  было  лишь
двадцать локтей глубины -  и  ушел  на  "Черной Акуле" разведать подходы к
берегу.
     Ярл наблюдал с  мачты.  Оттар редко вмешивался в действия опытнейшего
кормчего земли фиордов Эстольда.  Он не только доверял ему,  как кормчему.
Оттар считал,  что  подчиненные делаются небрежными,  если  их  приучают к
мелочной опеке, и старался давать своим викингам больше разумной свободы.
     "Черная"   медленно   уменьшалась,   Эстольд   занимался  тщательными
промерами - долгой, утомительной работой.
     Терпение, - глупо рисковать, придя так далеко.
     Вдоль  берега  скользила лодочка,  едва  различимая в  линии  прибоя.
Расстояние  скрадывало  быстроту  движения,   но   опытный  взгляд  Оттара
определял, что гребцы спешат. Недавно у берега находилось несколько лодок.
Вероятно,  на  берегу  есть  поселение или  залив.  Оттару  виделся дымок.
Конечно,  на берегу найдется ручей или речка.  Потоки никогда не впадают в
моря по прямой линии. Их устья закрывают набросанные волнами барьеры.
     Лодочка убегала на восток.
     Пусть уходит,  нидаросский ярл пришел не для внезапного набега, когда
неожиданность высадки решает успех.  До  сих  пор вновь открытая безлюдная
земля не  имела никакой ценности.  Если на ней живет лишь редкое и  бедное
население,  то  значение открытия будет  также невелико.  Оттару не  нужны
пустыни. Кому нужны земли без людей!
     Отсутствие  ночной  темноты  позволяло  не  спешить.  "Черная  Акула"
возвращалась,  драккары  передвигались,  приближаясь к  защищенному мелями
узкому  заливчику.   Уже  различались  острые  крыши  жилищ,   похожих  на
лапонские,  и  несколько бревенчатых домов  -  неведомая страна показывала
свое первое поселение.
     Оттар  послал  лодки.  Два  отряда викингов охватят селение.  Дымовые
сигналы сообщили о начале загонной охоты, и ярл сам вышел на берег.
     Следует дать решительный урок и  избавить новых данников от  ненужной
борьбы и лишних страданий.


        3

     Лес начинался сразу за  поселком,  и  жители всех других земель давно
исчезли бы, бросив дома и имущество. А из этих, как увидел Оттар, никто не
убежал и не собирался бежать.
     Для  племени фиордов жители берегов Гандвика своими темными глазами и
черными волосами обличали принадлежность к  низшей расе и напомнили Оттару
лапонов-гвеннов.  Но их кожа была светлее и  ростом они были выше лапонов.
Видимо,  не  зная,  что делать,  они отступили к  своим домам -  на берегу
сделалось  тесно  от  викингов.   Люди  переговаривались,  и  Оттар  понял
несколько слов. Ярл не случайно вспомнил лапонов: речь этих людей походила
на лапонскую. Тем лучше...
     Оттар приказал охватить поселок.  Жители бросились к домам, и викинги
вломились за  ними.  Собаки  кидались на  чужаков и  падали под  ударами -
первые жертвы каждого набега.  Люди пробовали защититься, их сопротивление
было  быстро подавлено.  Викинги вытащили к  ярлу  живых  и  тех  раненых,
которые  могли  ходить.  Вместе  с  пойманными загонщиками набралось около
девяноста мужчин, женщин и детей.
     Глазом  человека,  привыкшего разбираться в  толпе  пленников,  Оттар
выбрал  того,   кто  показался  наиболее  значительным,   и   спросил  его
по-лапонски:
     - Как твое имя?
     Вопрос был понят, и Расту назвал себя выходцу из моря.
     - Как называется твой народ?
     - Мы - биармы, дети богини воды Йомалы.
     - Это хорошо,  биарм,  сын Йомалы,  что ты разумен и  понимаешь меня.
Ведь ты понимаешь мои слова?
     - Да.
     - И я тебя понимаю.  Теперь ты скажешь мне, сколько вас, биармов, где
города биармов, какие реки текут по земле биармов. И какие народы живут по
соседству с биармами. Ты скажешь мне все это. Ты понял меня?
     - Да, я тебя понял.
     - Отвечай.
     - Нет!  - выкрикнул Расту. - Ты - убийца. Я не буду говорить с тобой.
Я не хочу!
     - Но я хочу,  -  возразил Оттар. - Я - повелитель всех биармов, и все
биармы должны об этом узнать.
     ...Пылали костры,  калились щипцы и  крючья,  страшно и  гнусно пахло
паленым мясом.  Море услышало крики,  каких никогда не слыхало, лес увидел
то, чего никогда не видал.
     Сын Вотана,  ярл Оттар, узнал, что биармов много и они живут на дни и
дни пути по берегам моря.  Узнал о реке Вин-о, текущей из глубины земли, в
устье которой живут и биармы, и железные люди, пришедшие издалека.
     Эти люди научили биармов обрабатывать железо.  Ярл узнал о  богатстве
биармов пушным и морским зверем и рыбой.
     Узнав все  нужное,  Оттар  позволил  желанной   смерти-избавительнице
прийти  к  Расту и к тем четырем биармам,  которые под раскаленным железом
подтверждали правду слов Расту-кузнеца, первого ученика Одинца.
     Из числа пленников Оттар отобрал десять мужчин и  приказал заклеймить
их знаком Нидароса,  руной ъ - ридер. Траллсы нового Нидароса будут носить
клеймо старого гнезда.  Чтобы внушить новым траллсам благодетельный страх,
а также сознание удачного сохранения жизни, ярл позволил Галлю и Свавильду
потешиться над остальными биармами-мужчинами.
     Новые  траллсы смотрели,  понимали,  запоминали...  Головы замученных
были  воткнуты  на  колья  заборов.  Отныне  этот  поселок  будет  надолго
указывать биармам на  необходимость послушания ярлу и  судьба непослушного
Расту послужит примером для всех.
     Оттар сказал клейменым траллсам, что он, их господин, не хочет гибели
всех биармов.  Он,  господин и повелитель,  навеки остается здесь,  биармы
должны слушаться и  платить такую дань,  какую он  назначит,  и  исполнять
работы по его приказу.  Тогда он позволит биармам жить. А всех непослушных
он перебьет.
     Ярл приказал клейменым известить всех биармов о воле господина.
     Траллсы-биармины взялись за  весла.  Растерзанные каленым железом лбы
заставляли пылать мозг.  Они не чувствовали боли, их сердца окаменели. Они
быстро махали веслами,  два раза справа,  два -  слева,  и опять справа, и
опять слева... Дурные вести летят.
     Оттар об®явил трехдневный отдых.  Отныне время работало для  него,  и
страх разрушал сердца биармов. Викинги разложили длинные дымные костры для
защиты от мошки и комаров.  В домах нашлись пушнина, моржовые клыки, кожа,
рыба  и  другие ценности.  Отряды,  загонявшие биармов,  заметили домашних
оленей и отправились за свежим мясом.
     По нелепой случайности и небрежности викингов ярл потерял трех воинов
во время короткой схватки.  Он размышлял о будущих действиях.  Быть может,
он  предпочел бы общую попытку к  сопротивлению всех биармов сразу.  Тогда
одним ударом он  прочно закрепит за  собой новые владения.  Не продлить ли
отдых сверх трех дней? Пусть биармы соберутся с силами.
     Женщины  и  дети  перебитых и  замученных биарминов уходили лесом  от
страшного места.  Оттар пощадил их,  они выживут и дадут новых данников. В
лесу было тихо - большое горе молчаливо.



        Глава четвертая

        1

     На  тучных донных пастбищах пасутся несчитанные стада  мирной трески.
Головастый окунь, разинув зубастую пасть, гоняется за добычей и тупо пучит
сразу в  обе стороны безжалостные круглые глаза.  Распластавшись на песке,
камбала поднимает на пестрой коже жесткие шипастые шишки.
     Ерш,  сводный братец водяного,  заклинился меж двух скользких камней,
загнул хвост и притворяется, что и сам он - только камень.
     Киты  цедят  костяной решеткой соленую воду,  для  собственной потехи
один за одним кувыркаются морские скоморохи.
     На подводных полях и  в подводных лесах растет много деревьев и трав.
Море  щедро  выбрасывает на  берег  листья и  сено:  зелено-желтую лапугу,
похожую  на  узенькую  ленточку-косоплетку  или  на  ремешок,  вшитый  для
украшения  в  кафтан  биармина;  и  бурые  туры,  подобные  пухло-пузырным
пальчикам-щупальцам;  и  медового цвета пучочки морника;  и резной морской
лопух, и широколиственную морскую капусту.
     Волна  выносит  много  жестких  раковинок,   лодочек,   береговичков,
гребешков,  морских  желудей,  которые  хороши  для  девичьих ожерелий.  В
раковинках живут не раки,  а белые,  мягко-хрящеватые и твердо-студенистые
живые жители, безногие, безглазые, безрукие, а дышат!
     И  море дышит,  подойдет к  берегу,  накатит вал и отступит.  И опять
накатит. Серый морской ил мутит мелкую прибрежную воду.
     Шумит,  плещет,  гремит и шуршит бледное море,  катает камень,  точит
его,  круглит.  Море качает на себе стволы и  сучья,  вынесенные реками из
неведомых  лесов,   трет,  дерет  корье,  мочалит  древесину.  Море  машет
древесными корнями,  как змеями,  громоздит плавник,  плюет на него пеной,
выкатит на сухое место и вновь заберет к себе для игры.  Так и мучает, так
и терзает, пока не надоест ему, морю, показывать свою силу.
     Солнышко западает на короткое время и  поднимается,  повязывая зарю с
зарей. Летний дождик набежит, Солнышко умоется.
     Так всегда бывало добрым морским летом, и все бывало хорошо. И в один
миг все сгибло, ничего не осталось от прежней жизни.
     Вдоль берега гребли клейменые нурманнские траллсы,  в  кожаных лодках
везли страх и смерть.  Траллсы выходили на берег,  и люди замирали, слушая
их речь.
     Бежать,  бежать от страшных рогатых голов, бежать, бежать от страшных
морских убийц!  Бежать куда глаза глядят, бросить все достояние и забиться
в лесные дебри! Но спасешься ли от злых? Как спастись?
     А братья со страшно изуродованными лицами говорят:
     - Пришлые убийцы требуют от  биармов дань.  Кто  даст,  тому  оставят
жизнь, того не убьют.
     Никому и  никогда биармы не  платили дань.  С  плачем они  спрашивали
гонцов:
     - Быть как? Делать что? А вы, безликие, куда вы спешите, несчастные?
     - На Двину.  К братьям железным людям. Мы больше не биармы, у нас нет
лица,  нас не узнает Йомала. Нам нет жизни. Мы спешим за железным оружием.
Убийцы так же смертны, как мы. Мы знаем.
     Клейменые смело бросаются в  море  через прибойные волны и  так  бьют
веслами,  будто хотят пробить море до дна.  И на берег сквозь плеск прибоя
доносится:
     - Убийцы смертные, как мы. Нужно убить убийц!
     Они гребли, а им навстречу торопились другие посыльные. И встретились
клейменые гонцы нурманнов с вольными гонцами старшины Одинца.


        2

     От  горестного  дальнего  стойбища,  где  погиб  мученической смертью
Одинцов друг и выученик Расту со своими родовичами,  до протоков двинского
устья люди встрепенулись и заметались.
     Сдирают кожи с чумов,  табунят оленей,  грузят их добром, нагружаются
сами и пробиваются в леса,  куда и ворон пути не знает, куда нет ни дорог,
ни  троп -  одни приметы.  Спешат спрятаться,  пока не  примчались злобные
убийцы на многовесельных лодьях-чудовищах.
     В бегстве люди разделялись. Малые, женщины и старики уходили в лесные
тайники: пришло их время принять заботы о роде. Они утешали мужчин:
     - Мы-то спрячемся, о нас не думайте. А вам спешить к старшине Одинцу,
что-то с вами будет!
     Слез, горя - не расскажешь...
     Там,  где  с  биарминами жил  новгородский насельник  поморянин,  его
провожали,  поглаживая по  спине и  рукам,  жидкобородые строгие старики и
запла