инеем, и
крепко припахивает тухлым.  Ловцы бросают мелочь где  придется.  Над рекой
взад-вперед тянутся чайки.
     И по с®ездам с пристаней,  и берегом,  меж сетями,  пробирались люди.
Минуя низкие баньки,  что стоят у реки,  новгородцы через городские ворота
втягивались в улицы.
     Хозяева выходили из  домов,  низко кланяясь дверям,  чтобы не разбить
лба о  притолоку.  Гремели калитными кованого железа кольцами и  из  своих
дворов,  мощенных  сосновыми  пластинами,  плахами  и  тесаными  бревнами,
выбирались на общие улицы.  На улицах чисто и твердо - улицы, как и дворы,
мощены деревянными кладями. По ним всегда удобно и ходить и ездить.
     Кожаное вечевое било для  разных дел зовет по-разному.  По  нынешнему
голосу понимали: зовут народ для свершения судного веча - одрины.
     На улицах люди останавливались и  перекликались с  соседями.  На вече
собираются по своему ряду и  стоят не зряшной толпой,  а по улицам.  Между
собой  улиц  нельзя  путать,  а  самим  улицам  следует  расставляться  по
городским концам.  Каждой улице  стоять за  своим уличанским старшиной под
общим старшиной каждого городского конца.
     Каждый,  услыхав зов, тянулся на вече в чем был. Одежду люди носят по
достатку и по работе.  На вече же у всех хозяев равное место.  Так навечно
положено по коренной Правде-закону,  на том стоит Город,  как на скале.  У
кого есть свой двор - дом в Городе или в пригородах или своя обжа - изба в
Новгородских землях кто принял Новгородскую Правду, тот и свой.
     Так пошло еще со старого города Славенска. Один за всех обязан стоять
всей своей силой и  достоянием и за него все так же стоят.  Нет и не будет
различия между людьми, будь они рода славяно-русского, кривичи, дреговичи,
радимичи,  или  меряне,  или чудины,  или весяне,  или печерины,  югрины и
другие.
     Нет голоса закупу, который продался за долг, пока он не отработается.
Нет  голоса  тому,   кто  нарушил  Правду,   и  купленным  рабам,  которых
нурманнские гости-купцы привозят на торг. А вольные люди все равны.
     Боярин Ставр,  старшина Славенского конца  чинно шел,  будто плыл  со
своего  двора.  С  ним  приказчики и  наемные  работники -  захребетники и
подсуседники. Боярин был одет в дорогой,  привезенный от Греков кафтан. По
красному сукну золотыми нитями расшиты невиданные  птицы  и  цветы,  а  на
спине  олень  с  одним рогом витым как береста.  На голове боярина высокая
шапка из красного же сукна с тульей из лучшего черного соболя.  В руке  он
держал  резной  полированный дубец - палку.  Был обут в сапоги из зеленого
сафьяна
     Боярин  Ставр  красив  и   строг  лицом,   борода  и   усы  короткие,
подстриженные,  а щеки бритые.  Его догнал железокузнец Изяслав,  староста
Щитной улицы Славенского конца.
     На груди Изяслава лежит лопатой густая черная борода.  Он в усменном,
кожаном кафтане,  без шапки Длинные,  по плечи,  волосы, чтобы не мешали в
работе,  стянуты узким ремешком-кольцом.  Изяслав,  как  видно,  оторвался
прямо от  работы.  Время теплое,  а  на  кузнеце надеты валяные из овечьей
шерсти сапоги чтобы не попалить ноги при огненной работе.
     За Изяславом шло народу куда больше,  чем за Ставром. Чуть ли не весь
его двор.  Пятеро сыновей,  трое младших Изяславовых братьев,  племянников
больше десятка, ученики, подмастерья, работники. Народ почти все крупный и
дюжий если не ростом,  то плечами и  грудью.  С  мужчинами шли и  женщины.
Средь них младшая Изяславовна -  дочь кузнеца Заренка. Обликом она в отца:
черные  косы,  огневые  глаза.  Нынче  девушка провожает свою  пятнадцатую
осень, а минет зима, и Заренка будет встречать шестнадцатую весну.


        2

     Внутренняя  городская  крепость  Детинец  сидела  на  высоком  месте.
Детинцевский тын высился аршин в двенадцать - в четыре человеческих роста.
Снаружи был ров с переброшенными через него мостиками к воротам.
     Тын строился из  отборных,  ровных сосновых и  еловых лесин,  которые
зарывались в  землю почти на  треть всей  своей длины.  Бревна так  плотно
пригонялись,  что между ними не было прозора.  А был бы прозор - все равно
ничего не увидишь. За первым рядом, отступя шага на два, забивался второй,
за  ним -  третий и  четвертый.  Междурядья были доверху заполнены землей.
Поверху легла широкая сторожевая дорога, прикрытая зубцами и щитами, чтобы
снизу было нельзя сбить ротников ни стрелой,  ни камнем.  Такой тын трудно
сломать, а зажечь почти невозможно, разве только греческим огнем.
     Изнутри Детинца поднимается особый  острог -  башня.  С  башни  видны
улицы.  Города,  который опоясан таким  же  тыном,  и  вся  округа видна -
дальний ход Волхова на север к Нево-озеру,  на полудень - Ильмень-озеро, а
на  восход  солнца,  за  Волховом,  -  новые   концы,   которые   свободно
расползлись, без тына, не как старые.
     Город живет крепко.  На  своем языке нурманнские гости-купцы называют
Новгород Хольмгардом,  что значит Высокий, попросту сказать - неприступный
город.
     Под  Детинцем  оставлена  свободная от  застройки широкая  площадь  -
торговище.  Здесь все новгородцы встречаются друг с  другом и с иноземными
купцами для  купли,  продажи,  обмена.  В  торговище улицы вливаются,  как
весной ручьи талых вод  в  Ильмень.  Оно  мощено,  как улицы,  деревянными
кладями.  В любое время года не только что проедешь,  -  пройдешь,  ног не
запачкая.
     Иноземные купцы держали в  Новгороде собственные гостиные дворы.  Там
гости и жили, там и хранили свои купленные товары. Большая часть иноземных
дворов  выходила  на  торговище.   Строены  они  сходно.   За  забором  из
заостренных лесин в одно или в два бревна поставлены теплые избы для жилья
и клети для склада товаров,  все под тесовыми или щепяными крышами. Таковы
дворы Греческий,  Готьский, Свейский, Варяжский, Нурманнский, Болгарский и
другие.
     Если глядеть сверху,  с башни Детинца, строения кажутся приземистыми.
Вблизи же -  не то. Тесно во дворах становится от богатства, а рядом места
нет, чтобы расшириться. В два и в три яруса ставят и дома и клети, живут в
верхних ярусах - нижние для товаров назначены.
     Впрочем же,  и  во  многих  городских дворах  так  начали  строиться.
Зажимает  городской  тын,  а  людство  все  множится  и  множится.  Многие
городские хозяева ставят дома в  два  яруса,  хоть оно  и  непривычно.  От
тесноты новые концы перебросились через Волхов,  а на этом берегу остались
старые - Славенский с Плотническим.
     ...Собрался народ,  и смолкло било.  По известным заранее местам люди
расставились по  торговищу за  своими  уличанскими старшинами.  Кончанские
старшины вышли на середину.  Из них  старший  Славенского  конца  старшина
Ставр-боярин.
     Ставр  поднял дубец,  и  говор  утих.  Старшина об®явил людству,  что
сильно жалуются нурманнские гости,  а  в  чем,  то  скажут сами.  Нурманны
готовы. Они отвалили ворота своего двора и полились на торговище.
     Их  было  десятка три,  в  длинных,  почти до  пят,  плащах черного и
зеленого сукна с горностаевыми оторочками.  Иные в железных шлемах. Видно,
что плащи оттопыриваются мечами.  Нурманнские мечи не слишком длинные,  но
толстые и  крепкие.  Таким  мечом  умелая рука  может и  кольчугу пробить.
Нурманны любят ходить с оружием.  Но ныне не в бой они шли,  щитов и копий
не взяли.
     Они подошли рядами к  Ставру и подняли руки в знак приветствия.  А из
ворот за ними двое рабов вытащили длинные носилки под холстиной.  Поднесли
их к Ставру и откинули полотно с покойника,  чтобы все могли увидеть -  не
праздно жалуются нурманны.
     Убитый  был  мужчина  большого роста,  а  лежа  казался еще  большим.
Длинная борода  и  длинные волосы  отливали огненно-рыжим  цветом  и  были
склеены запекшейся кровью.
     Старший  нурманн заговорил громко  и  по-русски.  Он  рассказал,  что
убитый звался Гольдульфом Могучим, имел много земель и рабов, владел двумя
большими морскими лодьями-драккарами,  был  ярлом  -  князем,  и  все  его
почитали.  Не  простой был  человек Гольдульф,  не  безродный простолюдин,
безвестный,  как  рожденный под  забором щенок.  Был  он  знаменитого рода
Юнглингов.  Те  Юнглинги ведут начало своей крови от бога Вотана,  владыки
небесного царства Асгарда. Кровь потомков Вотана превыше крови всех других
людей, которые есть и которые будут!..
     Новгородцы  слушали  терпеливо.   Нурманны  любят   и   умеют  красно
поговорить.  Сдыхали новгородцы и  про Вотана и про Юнглингов.  Всяк кулик
свое  болото хвалит.  Однако у  вотанских детей голова не  крепче,  чем  у
других.  Пусть толкует нурманн,  он в своем праве.  Плохое дело -  вот он,
покойник-то.  Правильно жалуется нурманн,  не уйти от. Правды, да и нечего
от нее уходить.
     Потихоньку вышли к  вечу и  свей,  которые рядом с нурманнами живут и
почти  ничем от  них  не  отличаются.  Из  свейских товаров хорошо железо.
Варяги -  это  ближайшие соседи,  их  земли  по  морю  лежат  на  закат от
новгородских. Речь варягов со славянской схожая. И готьские гости, которые
живут  за  варягами,  и  длиннолицые греки,  и  черные болгары,  и  желтые
хазары...
     Иноземные гости хотят знать, как вече решит жалобу нурманнов. Их ведь
самих может завтра же коснуться какое-либо судное дело.
     Староста нурманнов от  имени  всех  нурманнов требовал,  чтобы убийцу
поймали и выдали.  Чтобы все людство его искало и нашло! По своему обычаю,
нурманны сожгут убийцу на погребальном костре ярла Гольдульфа.  Так убийца
примет  за  кровь  Юнглинга  Гольдульфа  на  земле  заслуженную  кару,   а
Гольдульфа проводит до двери Асгарда, от чего убитому будет удовольствие и
благо!
     Ишь,  чего захотел!  Зароптал народ.  Нет в  Новгороде такого закона,
чтобы людей живьем жечь. Пошумели и стихли. Ставр позвал:
     - Изяславе!   Головник  Одинец  с  твоей  улицы  и  у  тебя  живет  в
захребетниках.  Первая  речь  в  ответ  обиженным нурманнским гостям  твоя
будет.
     - Вышло  худое  дело,  -  начал  слово Изяслав.  -  Велики и  обильны
Новгородские земли,  новгородские люди славны,  Новгородская Правда крепка
честным и  строгим судом.  Коль  не  будет порядка,  коль вина-пройдет без
кары,  земли стоять не  будут.  Судить же мы будем по нашей Правде,  а  не
иноземным обычаем. О чем нурманны жалуются, мы по чести обсудим.
     Вызвали видоков.  Видоки рассказали,  как Гольдульф шел по Кончанской
улице и,  встретив Одинца,  того  сильно толкнул.  Был  Гольдульф будто бы
пьян,  но на ногах стоял крепко.  Они оба задрались, но без оружия. Одинец
сбитого наземь Гольдульфа хватил кулаком по лбу.  А держал ли что в кулаке
парень или не держал, этого видоки не заметили.
     Другие видоки показали, что парень Одинец был быстрого, непокорного и
смелого нрава.  Из юношей он недавно вышел,  однако уже считался по городу
из хороших кулачных бойцов.
     А с умыслом ли убил Гольдульфа или без умысла, того не знают.
     Ротники,  которых посылали за беглым головником,  рассказали, как они
его ловили и как он ушел в лес.


        3

     Боярин Ставр  происходил из  числа самых богатых новгородских купцов.
Он получил большое имение от отца и  сумел богатство еще умножить.  Ставру
приходилось сплывать по Волхову в Нево-озеро,  по Нево-реке -  в Варяжское
море,  и морем - в знаменитый город Скирингссал. В Скирингссале собирались
купцы со всего мира.  Как и другие новгородцы, Ставр без опаски пускался в
далекие,  но прибыльные путешествия.  В Новгороде и в пригородах постоянно
гостили  нурманнские и  другие  купцы.  Они  были  как  бы  заложниками за
новгородцев, которые забирались в чужие земли.
     Ставр знал,  что нурманны правильно, по своему закону, требуют выдачи
головника.  Чего  бы  с  ними  спорить?  Гольдульф  был  человеком видным,
знатным. Одинец же хоть и вольный, но простой людин, без роду, без имения.
Мало ли таких молодых парней?!  Однако же нет в Новгородской Правде такого
закона,  чтобы  можно  было  выполнить желание  нурманнов.  Ставр  дорожил
дружбой нурманнов,  знал, что они злопамятны и мстительны, могут и на него
затаить злобу.  Если бы  можно было решить суд  без  народа...  И  где его
возьмешь, Одинца?..
     Боярин задумался,  оперся на  дубец  и  пошатнулся.  Свои  подхватили
Ставра под руки, и он сказал тихим голосом:
     - Мне неможется. Не то горячка, не то лихоманка напала. Домой ведите.
     Боярина бережно увели, а он голову опустил, будто сама не держится.
     Старшим после Ставра остался на  вече Гюрята,  старшина Плотнического
конца.  У Гюряты в Городе хороший двор,  и людство его уважает.  Гюрята не
купец,  а  знатный огнищанин.  У  него  за  Городом на  день пути заложены
огнища,  расчищенные палом от леса и удобные для пашен и пастбищ. Обширные
земли Гюряты закреплены за  владельцем по  Новгородской Правде:  "где твой
топор, соха, коса и серп ходили, то - твое".
     Гюрята имел  большие достатки и  держал много работников.  А  видом и
жизнью был прост,  не  то  что Ставр.  И  на вече Гюрята пришел в  простом
кожаном -  усменном кафтане, валяной шляпе и в сапогах конской кожи. Он не
стал тянуть дело:
     - Признаете ли,  что  молодой парень Одинец,  и  никто другой,  лишил
жизни этого нурманнского гостя Гольдульфа?
     - Признаем! - ответило людство.
     Если  люди признали,  то  старшина обязан тут  же  об®явить приговор.
Знает закон Гюрята, ему думать нечего.
     - Нурманны у себя по-своему судят,  нам к ним не вступать, и им к нам
не  мешаться.  По  нашей Правде судить будем.  Нурманнам взять,  с  Одинца
пятнадцать фунтов серебра.  А как он сам сбежал и как нет у него ни двора,
ни  прочего  владения,  то  нурманнам  не  быть  в  накладе.  Головник  из
Славенского конца,  Славенскому же концу из своей казны за него и  платить
нурманнам,  чтобы  им  не  было  обидно.  Сам  Одинец  навечно  из  Города
изгоняется,  пока долг не отдаст.  И никому бы его у себя не держать.  Кто
его  сыщет,  пусть в  Город ведет,  чтобы он  за  свой долг собой ответил.
Правильный ли суд? Принимаете ли?
     - Принимаем!  - закричали люди. За криком не было слышно, как в голос
зарыдала Изяславова дочка Заренка.
     Гюрята продолжал:
     - Коли нурманны захотят убитого в свою землю везти, им от Славенского
конца будет дана дубовая колода и цеженого меда сколько нужно,  чтобы тело
залить и  довезти в  целости.  Коли  захотят здесь  захоронить,  им  место
отводится,  и Славенский конец для костра дров подвезет,  сколько нужно. А
цена всего - опять на Одинце.
     И  это народ одобрил дружным криком.  Однако не кончил Гюрята.  Когда
перестали кричать,  он  велел несогласным выйти вперед.  Дружки не  выдали
своего,  смело,  вышли кучкой и говорили,  что виру следует сбавить,  ведь
Гольдульф сам первым задрался.
     Что парни -  малость!  Говорят пустое, у них нет ума. Не простое дело
убийство иноземного гостя,  то Гюрята хоть и не купец,  а понимает не хуже
других старшин. Погрозился он на парней:
     - И вам всем наука! Полегче кулаки в ход пускайте!
     С тем людство и разошлось с судного веча - одрины. Общее дело решили,
пора и к своему, зря времени не теряя.



        Глава третья

        1

     Знатный железокузнец Изяслав живет на Щитной улице,  ближе к  речному
берегу, чем к Детинцу. Изяслав давно правит старшинство своей улицы.
     Двор у него большой. Хозяин не выделил женатых сыновей, держал их при
себе, как и двух старших дочерей с мужьями. Только одну на сторону отдал.
     Владение Изяслава обнесено высоким забором из получетвертного горбыля
по  дубовым столбам.  Войдя  во  двор,  сразу и  не  поймешь,  где  и  что
находится: двери, крытые переходы, крыльца. Оконца малые, затянутые бычьим
пузырем,  но в  иных частые переплеты заполнены кусочками тонкой слюды.  В
холодных клетях для света прорублены узкие щели, а где и все стены глухие.
Нужен  свет,  -  можно и  двери распахнуть.  Оконные наличники в  красивой
разной резьбе: уголки, крестики, дырочки, полумесяцы - деревянное кружево.
     Земли  под  ногами  нет:   дворы  сплошь  выстланы  гладко  тесанными
бревнами.  Начнет  какое  крошиться,  его  рачительный хозяин  заменит.  В
глубине первого от  улицы  двора  строение расступается,  давая  проход во
второй,  крытый двор. За вторым двором прячется третий. Большое хозяйство,
и каждому нужно место. Без малого семь десятков народа живет в Изяславовой
руке.  Одним он  отец,  другим деверь и  тесть,  третьим старший брат  или
родной дядя, меньшим дед, и всем - хозяин.
     По  возвращении с  судного веча Заренка так  спряталась,  что мать ее
насилу нашла.  Хозяйка Изяслава родом  чудинка.  Она  высокого роста,  под
стать мужу. Лицом белая, сероглазая, волосы льняные. Изяслав черноволосый,
его лицо и руки навек темны от угля и железа.  Муж и жена рядом как ночь и
день, а живут ладно, душа в душу.
     Заренка забилась в  теплой избе за родительскую кровать и натащила на
себя меховую рухлядь.  Раскопала мать.  Лежит девушка,  дышит часто,  слез
нет, а плакать хочется.
     - Ой,  матынька,  -  шепчет она,  - горько мне, навечно его из Города
выгнали, навечно нас разлучили...
     Мать  легла  на  постель,  притянула дочку,  баюкает  ее,  как  дитя,
утешает:
     - Ты  моя  малая,  ты  моя неразумная,  не  один есть на  свете такой
парень, как Одинец, мы еще лучшего тебе найдем.
     Самой же до слез жаль дочь, жаль пылкого и быстрого девичьего сердца,
которое  сразу  не  вылечишь никаким словом,  никаким убеждением.  А  дочь
жмется к матери, просит:
     - Помоли тятю, он все может, чего ни захочет...
     Легко сказать,  а как сделать?  Заренка последнее дитя, самое любимое
отцом.  Ох,  худо...  А  о  чем отца молить?  Сделанного назад не вернешь,
нурманна не поднимешь, чтоб ему на свет не родиться было, окаянному!..
     Изяславова хозяйка Светланка не любит нурманнов.  У них что купец, то
и  боец-разбойник.  Кто же не знает,  что повсюду творят дикие нурманны во
всех землях?!  Они если и  с  товарами придут для торга,  то сами только и
разглядывают, не сподручнее ли невзначай напасть и силой барыш взять, а не
торгом.  В  Городе  и  в  новгородских пригородах  нурманны  тихие:  знают
новгородскую силу.  А  дальше,  во  всех  землях,  по  варяжскому берегу и
другим, всюду, куда можно приплыть на лодьях и в земли подняться по рекам,
нурманны хуже черной чумы.  Они,  ничем не  брезгуя,  грабят имения,  бьют
старых, а молодых ловят в рабство.
     Светланка была малой девочкой, когда на их село напали нурманны. Мало
кто уцелел. После того отец Светланки бросил пепелище и ушел в Новгород. И
этот ярл-князь Гольдульф был такой же  разбойный купец.  Две морские лодьи
имел,  как  про  него  сказал  нурманнский торговый староста.  Немало  зла
наделал людям Гольдульф.  Мать не  может признаться дочери,  что ей  самой
Одинец милее сделался после того,  как разбил нурманнскую голову. Но как и
парню и дочери помочь?
     За  думами и  утешениями хозяйка чуть  было  не  пропустила свой час.
Хорошо, что меньшая сноха спохватилась. Вбежала и зовет:
     - Маменька, не время ли мужиков к столу кричать?
     Светланка выскочила во двор и видит по Солнышку - уже пора.


        2

     Столы,  длинные и узкие, поставлены в два ряда. С одной стороны к ним
вплотную приставлен малый стол, для хозяина и его старшего сына. Остальные
домочадцы садятся на скамьи как кому вздумается. Женщины с мужиками вместе
не  едят,  им  не  до того.  Пока одни по дворам скликают мужиков,  другие
расставляют  миски,  по  одной  на  четверых,  раскладывают горками  хлеб,
резанный на ломти,  и  бросают ложки.  В  мисках дымится горячее варево из
мяса, капусты и разных кореньев.
     Голодные мужики собираются быстро,  чуть не бегом, садятся, разбирают
ложки  и  ждут,  краем глаза следя за  хозяином,  когда он  к  своей миске
протянет ложку.  Тут  же  все  разом берутся.  Едят без  спешки,  однако и
отставать от других тоже не приличествует.
     А  хозяйки от  печи  целятся коршунами