ы   с
символическими фигурами Дня и Ночи, поддерживающими грандиозный циферблат.
По круглому полю его двигались три массивные стрелки - часовая, минутная и
секундная. Впрочем, движение  не  было  заметно,  даже  секундная  стрелка
казалась неподвижной. 19 часов 26 минут и 1 секунду показывали часы.
   19 часов 26 минут! А Лев отправился в путь в  18:16.  Столько  прожито,
столько пережито, столько изменилось всего за час  с  небольшим.  В  18:16
растерянный юноша покинул вокзал обычного времени. В 19:26 на те  же  часы
смотрел взрослый ответственный человек, курьер, доставивший важные записи.
   На эти же самые стрелки смотрел он час назад.
   А отсюда, изнутри, нельзя взглянуть на родной мир?
   Лев прошел через  портик  под  циферблатом,  между  Днем  и  Ночью.  За
дворцом-часами оказался широкий балкон, вынесенный на консоли.  Перед  ним
была пустота. Не небо. Что-то темно-красное, зловещего даже  оттенка.  Так
выглядит комната, освещенная углями, догорающими в печи.
   Впрочем, это сравнение Льву не пришло в голову. Не  видел  он  в  своей
жизни комнат, освещенных прогоревшей печкой.
   Несколько темпоградцев,  облокотившись  на  перила,  рассматривали  это
зарево в бинокли, обмениваясь замечаниями: Лев стал рядом,  но  ничего  не
смог разобрать, хотя темно-красное  занимало  добрую  четверть  горизонта.
Пятна потемнее, пятна посветлее.
   - Забыли инфрабинокль? - посочувствовал сосед. - Я тоже забывал всегда,
теперь из кармана не вынимаю. Возьмите мой.
   Лев приложил к глазам окуляры.  Зарево  преобразилось.  Размытые  пятна
приобрели цвет, не очень естественный, и очертания, квадратные и овальные.
В  квадратах  виднелись  чертежи,  снимки,  схемы  -  какие-то   материалы
демонстрировались для исследователей Темпограда. А в самом  большом  овале
были люди, застывшие в странных позах, вариант немой сцены из  "Ревизора".
Один  указывал  на  выход,  другой,  пожимая  плечами,  разводил   руками.
Дежурный, похожий на тоита, спускался с лестницы, собирался поставить ногу
на пол. Помощница его разворачивала детский  стульчик,  лямка  комбинезона
падала с ее плеча.  Коротышка  в  стульчике,  растопырив  ручки,  старался
удержать равновесие.
   И никакого движения. Фигуры казались неживыми. Падал и не мог упасть на
спинку стула вождь пастухов. Разворачивала на одном колесе, но  так  и  не
повернула стул женщина со спадающей лямкой. Дежурный держал и держал  ногу
на весу, никак не мог ее поставить.
   По-видимому, провожающие задержались  на  вокзале,  ожидая  известия  о
благополучном прибытии Льва и Клактла в Темпоград.
   И не  блуждания  по  макету,  превратившемуся  в  город,  не  любители,
ожидающие тридцатый ход в партии, не часы, ставшие дворцом, а  именно  эта
немая сцена убедила Льва, что в Темпограде все успеют, все сумеют. Ведь он
выспался; позавтракал, поужинал, город посмотрел, пока в обыкновенном мире
собирались уходить. Целую сценку рассмотрел  во  всех  подробностях,  а  в
Большом мире стул не сумели развернуть, так и держат на одном колесе.
   Все сумеет Темпоград, все успеет.



        11. НЕ ОДИН ПУТЬ. 23 мая. 19 часов 29 минут

   "Уважаемый товарищ Январцев!
   Вы очень нужны на совещании, посвященном проблемам планеты Той.  Просим
Вас прибыть в Малый зал Президиума Темпограда  в  19  часов  29  минут  35
секунд..."
   Лев был польщен чрезвычайно. "Вы очень нужны" - для XXI века  это  была
форма самого почетного приглашения. "Вы нужны" - что может  быть  приятнее
для человека. Так лестно: студент, юноша... и нужен Президиуму Темпограда!
   И конечно, Лев не мог не улыбнуться скрупулезной точности темпоградцев.
Начало  совещания  на  35-й  секунде.  Впрочем,  подразумевались   секунды
общеземного времени,  здесь  каждая  из  них  тянула  на  шесть  минут.  В
шестиминутной точности ничего удивительного.  Для  измерения  мгновений  в
лабораториях здесь существовала своя мера времени - квартинка - 1/360 доля
земной секунды.
   Итак, на 35-й секунде Лев стоял наготове со своей аппаратурой за стулом
коротконогого Клактла.
   Малый зал находился в  одной  из  пристроек  Дворца  Часов,  в  круглой
башенке. Во все стороны был обзор - и на парк, и на шпили  башен  верхнего
яруса, и даже на красное зарево Большого мира. Надев  инфраокуляры,  можно
было видеть, что Ван Тромп тянулся к кому-то с  рукопожатием,  тоит  обрел
равновесие в  своем  креслице,  а  дежурный,  слезавший  с  лестницы,  уже
поставил обе ноги на пол, даже присел на корточки зачем-то.
   Сам по себе Малый зал очень напоминал зал заседаний в  Космограде,  где
та же проблема Тоя обсуждалась сегодня в  полдень,  вечность  тому  назад.
Такой же круглый стол для  семи  решающих,  такая  же  многоглазая  машина
"Скептик" за спиной у  председателя,  готовая  разоблачить  и  довести  до
абсурда любую идею. И три ряда кресел для консультантов.
   Лев    вошел     в     этот     зал     со     сложным     настроением:
торжественно-восторженно-почтительным.  Так   чувствует   себя   страстный
болельщик, впервые попавший в общество звезд футбола:  с  тобой  за  одним
столом тот самый непробиваемый вратарь, тот самый центр с пушечным ударом.
Так чувствует себя молоденькая хористка, впервые в  жизни  выступающая  на
сцене с тем самым тенором, с той самой примадонной - предметами восхищения
и зависти с детских лет. Для Льва, мечтающего об открытиях,  чемпионами  и
примадоннами были эти самые миллионеры (подарившие  человечеству  миллионы
часов ценной работы) - авторы  монографий,  патентов,  законов  и  формул,
которые полагалось учить наизусть:  те  самые  Жерве,  Катаяма,  Агеликян,
Бхакти, Остапенко, Мегмет Али, Стильфорд, Скрума, Гельмут Баумгольц, Хулио
Вильянова и Анджей Ганцевич.
   Лев жадно вглядывался в лица, не очень похожие на портреты в учебниках.
Значит,  этот  рыхловатый  старик,  брезгливо  поджимающий  губы,  и  есть
знаменитый   Баумгольц,   вице-президент   Т-града,    автор    трехтомной
"Элементарной физики". А черненький, щупленький,  оживленно  размахивающий
руками - Вильянова - главный конструктор Т-града, чудо-инженер. Левша  XXI
века. Какие выразительные  у  него  руки  с  длиннющими  пальцами  -  руки
музыканта-виртуоза, руки мима! А тот флегматичный, развалившийся в  кресле
большеногий великан с белесыми, почти седыми  волосами  и  бледно-голубыми
невыразительными сонными глазами - это и  есть  Анджей  Ганцевич  -  самый
безумный из безумных физиков XXI века, автор  уравнений  виброполя,  таких
сложных, что в вузовских учебниках они даются мелким шрифтом,  в  сносках,
только для самых знающих студентов.
   И о чем же говорят между собой эти корифеи мудрости?  Лев  прислушался.
Не хотелось пропустить ни одного слова.
   О пыли говорили. О том, что пыльно на нижних ярусах. Не только квартиры
надо вынести оттуда, но и лаборатории. Как-никак в лабораториях  проводишь
рабочий день, несколько часов дышишь пылью.
   Еще о бюро N_16: стоит или не стоит отдавать туда автомат 2214-СТ?
   Еще о том,  вытесняют  ли  мемуары  роман.  И  могут  ли  мемуары  быть
об®ективными? Способен ли человек сам о  себе  рассказать  без  прикрас  и
умолчаний, или же инстинктивно будет себя оправдывать, выставлять в  самом
выгодном свете?
   О гипертонии. Так и не научились лечить ее. О болях, ползущих из сердца
в левое плечо.
   Анджея поддразнивали за то, что некая Жужа не с ним танцевала вчера.
   - Какая же женщина пойдет танцевать с ботинками  номер  49!  -  хохотал
Вильянова. - Анджей один раз наступит на ногу и  оставит  калекой  на  всю
жизнь.
   А тот, снисходительно ухмыляясь, отмахивался:  "Смейтесь,  смейтесь,  а
танцевать пойдет со мной".
   На исходе 35-й секунды, не более, чем за десять квартинок до ее  конца,
дверь стремительно распахнулась, и в зал вошел,  почти  вбежал,  худощавый
старик, стройный по-спортивному, с суховатым, но  очень  подвижным  лицом.
Это был  президент  Темпограда  Юлий  Валентинич  Гранатов  -  глава  всех
темпорологов Земли.
   С  Гранатовым  Лев  познакомился  накануне  вечером.  Президент   успел
прочесть все присланные материалы, но потребовал, чтобы Лев  пересказал  и
заседание в Академии Времени. Для Льва  затруднений  не  было,  он  помнил
наизусть и речь Юстуса,  и  всю  дискуссию.  Затем  он  вручил  президенту
черновые записи Юстуса с подчеркнутыми страницами и свою расшифровку,  все
что успел переписать. Гранатов похвалил память и старательность  Льва,  но
больше всего расспрашивал о прощальной сцене  на  вокзале,  трижды  просил
повторить каждое слово Юстуса.
   - Так и сказал: "Две  жизни  дороже  одной"?  Какой  молодец!  С  таким
девизом хоть в экспедицию, хоть в  бой.  Две  жизни  дороже  одной!  Какой
правильный человек!
   И замечание насчет тоитов ему понравилось.
   - Конечно, дети! Пачкуны и капризули. Когда  вырастут,  станут  людьми,
тогда спасибо скажут.
   Льву Гранатов показался чересчур экспансивным. Не  вселял  уверенности,
что сумеет решить проблему спасения целой планеты. По представлениям Льва,
крупный ученый должен держаться солидно,  уверенно,  спокойно...  как  Ван
Тромп, например...
   Сегодня Гранатов был столь же порывист, но деловито-порывист.  С  ходу,
не садясь в кресло, оперся руками о стол, окинул  взглядом  собравшихся  и
начал без предисловия:
   - Катастрофа ожидается 18 июля. Возможно,  раньше  на  несколько  дней.
Значит, к 10-12 июля должна быть обеспечена безопасность.  Каким  методом,
какой  аппаратурой  -  пока  неизвестно.  Обозначим  через  А  время   для
проектирования  аппаратуры,  через  Б  -  время  ее  изготовления,   время
пересылки - В, время воздействия - Г. Пересылка от  нас  не  зависит,  она
занимает шесть суток. Г от нас зависит косвенно, предположим, что это тоже
несколько суток. Б тоже зависит косвенно, но, поскольку изготовлять  будут
земные  заводы,  надо  дать  им  достаточно  времени  -   скажем,   месяц.
Следовательно, 1 июня, не позже, чем 5 июня, мы должны передать им рабочие
чертежи. Для нас это эпоха, времени предостаточно. Мы  должны  неторопливо
продумать, как и что соорудить поспешно. Долгие  поиски  краткого  пути  -
девиз Темпограда.
   И, не заглядывая в блокнот, он высыпал на слушателей целые  горы  цифр:
все сведения, которые он получил через Льва, и еще множество других.  Льву
неведомых.
   Первым взял слово Баумгольц. Говорил он короткими, отрывистыми фразами,
старательно выражал деловитость на рыхлом  лице,  но  у  него  деловитость
выглядела нарочитой, наигранной, краткость превращалась в сухость; слишком
подробные цифры приводились  без  пояснений,  утомляли  и  проходили  мимо
сознания.  Чувствовалось,  что  вице-президент  очень  хочет  походить  на
президента, повторяет его, но без блеска.
   - Гибнут братья по разуму, - так начал он. - Мы обязаны  приложить  все
силы для спасения, тут сомнений нет. Трудности - количественного  порядка.
Установка МЗТ  может  переправить  на  Землю  примерно  тысячу  тоитов  за
указанный срок. Тысячу из двадцати миллионов. Двадцать тысяч установок  за
полтора месяца промышленность земного шара не изготовит.  Какой  выход?  Я
предлагаю построить  завод  МЗТ  в  Темпограде.  Юлий  Валентинич  не  раз
говорил: наш город -  голова  без  рук.  У  нас  есть  время  думать,  нет
возможности сделать. Надо перевести в город и руки.
   Очень подробно, с расчетами и графиками (и когда он успел их  сделать?)
Баумгольц  рассказал,  как  можно  превратить  Темпоград  в  комбинат   по
производству установок МЗТ. Правда, пришлось бы свернуть  научную  работу.
При этом Баумгольц произнес неожиданную и непонятную для Льва фразу:
   - Все равно дело идет к тому.
   - Проблема Б, - быстро произнес Гранатов, как только  увидел,  что  его
помощник складывает график.
   - Что ты имеешь в виду, Юлий Валентинич?
   - Я обозначил проблемой Б транспорт. Мы делаем  установки,  на  планету
Той их переправляет  Земля.  Как  только  вмешивается  Большой  мир,  темп
замедляется. Кроме  того,  к  МЗТ  ты  добавляешь  МВТ  -  к  межзвездному
транспорту межвременной. А МВТ - наше узкое  место,  тоже  медлительное  и
тесное.
   - Я предполагал об®единить МЗТ и МВТ - наладить прямую связь  Темпоград
- Той.
   - Значит, вводишь икс? Об®единение еще не изобретено.
   - Для того мы и сидим здесь, чтобы решать иксы,  -  вмешался  Хулио.  -
Этот надо раскрывать  так  или  иначе.  МВТ  -  наше  позорище.  Тоже  мне
современный транспорт: лежишь, исходишь  потом,  за  сердце  держишься,  в
санатории валяешься после этого. Конечно, надо заняться.
   - Ты берешься? - спросил Гранатов.
   - Возьмусь, если поручишь. Мысли есть кое-какие.  Лично  я  поддерживаю
Гельмута.
   - Разрешите задать вопрос, - мягко вмешался  его  сосед,  очень  худой,
смуглый и длиннолицый, всемирно известный психолог Бхакти, как  Лев  узнал
позже. - Я уверен, что мои  талантливые  коллеги  безукоризненно  разрешат
технические проблемы и двадцать миллионов  тоитов  будут  переправлены  на
Землю через Темпоград или минуя Темпоград. Но если я  правильно  понял,  в
Академии Времени  высказывались  сомнения  насчет  целесообразности  такой
меры.
   - Да, сомнения высказывались, - подтвердил Гранатов  и  включил  машину
Скептик.
   Как и в Космограде, здесь появились на экранах унылые очереди, тоитские
женщины с узлами и детишками за спиной, больные на носилках, пустые дома с
брошенным  хламом,  плачущие  дети,  могилы  у  дорог,  унылый  охотник  в
березовой роще, унылый художник над  пестрым  журналом,  лихие  наездники,
умыкающие школьниц, и жрецы с факелами...
   - Тоиты вовсе не жаждут эвакуации, - подвел итоги Бхакти. - Переселение
с родной планеты - это бедствие. Бедствие  и  для  Земли.  Несовместимость
культур,  двадцать   миллионов   голодных,   неразвитых,   истомленных   и
недовольных гостей в доме. И биологическая несовместимость. У них эпидемии
от земных микробов, у нас аллергия к их белкам.
   - Справедливые возражения. Но  вы  предлагаете  что-нибудь,  Бхакти?  -
спросил Гранатов.
   -  Я  надеялся,  что   мои   коллеги-астрономы   предложат   приемлемую
ненаселенную планету. Не идеальное решение  для  тоитов,  но,  по  крайней
мере, они полными хозяевами будут в новом доме.
   Последовала  пауза.  Видимо,  ученые  перебирали  в  уме  обследованные
планеты. Но такие, как Той и Земля, редко встречались в космосе.
   - Удвоенная трудность, - заметил кто-то. - На Той шлем передатчики,  на
ту планету - приемники. Не  двадцать,  а  сорок  тысяч  установок  МЗТ.  И
благоустройство новой планеты.
   Тогда, неторопливо потянувшись, как бы просыпаясь, вступил Ганцевич:
   - Благоустройство планеты, двадцать тысяч передатчиков, двадцать  тысяч
приемников для двадцати  миллионов  пассажиров.  Еще  искать  их,  ловить,
уговаривать, устраивать, кормить, лечить, оберегать, от  них  оберегаться.
Сложное  решение.  Неизящное.   Гениально   только   простое,   а   просто
грандиозное. Я предлагаю  решить  задачу  в  общем  виде.  Не  возиться  с
личностями, эвакуировать всю планету разом. Вывезти ее в безопасную  зону.
Как? По принципу фотонной ракеты. Горючее есть  -  все  атомы  горючее.  В
каждом энергия: E=mc^2. Жертвуем  часть  атомов,  превращаем  их  массу  в
энергию, получаем космическую скорость и странствуем по космосу,  пока  не
рассеются газы после взрыва.
   - Теоретически  вполне  правильно,  -  быстро  подхватил  Вильянова.  -
Достаточно сжечь миллионную долю всех атомов. Возьмем  их  из-под  мантии,
такие глубокие недра ни нам, ни тоитам не нужны. Пробурим  сотню  шахт  на
разных  широтах,  в  пустынях  по  возможности.  Каждая  шахта   -   дюза,
маневрирование обеспечено...
   Всякую  идею  он  мгновенно  воображал  в  конструкциях:  какие   нужны
сооружения, сколько. И мысленно уже приступал к расчетам.
   Но одновременно с ним, послушно подхватывая каждое слово, паттернизатор
Скептика рисовал последствия.
   На экранах  появились  пейзажи  Тоя:  пыльные  пустыни,  серые  моря  с
короткими  крутыми  волнами,  заросли,  снежные  горы,  освещенные   двумя
солнцами, селения с топкими улочками, сбегающими к реке.
   В пустыне, на берегу, в зарослях,  у  подножия  горы  и  возле  селения
выросли широченные кольца, похожие на лунные цирки - жерла фотонных шахт.
   Пульт управления - мозаика циферблатов и клавиш.  На  экране  Вильянова
собственной персоной.  Смотрит  в  телескоп,  смотрит  на  часы,  поспешно
кидается к пульту. Пора!
   Схема орбиты. В какой-то точке от эллипса  ответвляется  другой,  более
пологий. Шарик планеты, катясь по эллипсу, доходит до ответвления, как  бы
перекатывается на другие рельсы.
   Нервные музыкальные пальцы Хулио Вильяновы нажимают на клавиши.
   Карта. На ней зажигается десятка два лампочек. Шахты действуют.
   Пустыня, берег, гора, селение. Всюду столбы ослепительного света бьют в
небо.
   Чудовищный ураган в пустыне. Экран заслонила туча песка.
   Море отступило.  Заросли  горят.  Катятся  в  реку  домишки.  Сама  она
выплеснулась на противоположный берег.
   Карта. От  засветившихся  лампочек  расползается  сияние.  Весь  глобус
окутывает красноватая дымка.
   Над пустыней, над морем, над горами и рекой пламя -  эта  самая  дымка.
Под ним черная обожженная земля.
   Гранатов усмехнулся:
   - Мигрени не будет, если отрубить голову. Поздравляю, Анджей, ты  нашел
радикальное решение. Я тут прикидывал в уме.  В  нормальных  условиях  Той
получает от своего солнца два килограмма энергии в секунду,  после  взрыва
новой -  тонн  двадцать.  Твои  жерла  должны  выбрасывать  миллион  тонн.
Здорово! Но непрактично.
   - А я в порядке бреда, - возразил Ганцевич,  не  слишком  смущенный.  -
Когда идет мозговой штурм, бред разрешается. Я бы не  отвергал  с  налета,
лучше поискал бы рациональное зерно.
   - Зернышко, может, и есть, - согласился Гранатов. - Зернышко в том, что
нужны простые решения. Поищем.
   Воцарилось   принужденное   молчание.    Другие    ученые    стеснялись
высказываться "в порядке бреда", искали умеренные идеи. Но легко ли решить
космическую проблему умеренными средствами?
   Через некоторое время  привстал  Катаяма,  японский  гидролог,  коротко
остриженный, не старый еще, не седой, но сморщенный и с  тяжелыми  мешками
под глазами.
   - Мой уважаемый коллега и сосед по столу профессор Бхакти очень точно и
справедливо  отметил,  что  жители  планеты  Той  вовсе  не  стремятся   к
эвакуации. Они предпочли бы остаться на своей планете и переждать беду.  И
если я правильно рассуждаю, мне представляется, что возможность  переждать
имеется. Я внимательно читал  и  перечитывал  записки  профессора  Юстуса,
столь предупредительно присланные нам. Глубоко сожалею, что сам  профессор
не сумел прибыть, его присутствие сразу продвинуло бы  нашу  дискуссию.  И
вот, по мнению  профессора  Юстуса,  а  на  мнение  его  можно  положиться
всецело, взрыв новой только опалит грунт,  вскипятит  поверхность  океана,
исключительно  поверхность,  рыбы  же  на  дне  даже  не  заметят  ничего,
поскольку  температура   в   придонных   слоях   останется   около   нуля.
Следовательно, усиленную радиацию можно переждать и на дне и в убежищах, в
подвалах, даже в пещерах.  Подземные  убежища  тоиты  могут  копать  сами,
простыми лопатами; с подводными мы им поможем. Вероятно, надо будет помочь
и с запасами пищи... возможно, выдадим  им  комплекты  анализ-синтез.  Мне
видится здесь меньше сложностей, чем при эвакуации. Уж, во всяком  случае,
тоиты останутся на своей планете.
   - Выслушаем Скептика тоже, - сказал Гранатов.
   В  полутьме  на  округлых  холмиках  донного  ила  массивное  угловатое
сооружение.
   Коридоры,  коридоры,  серые  чугунные  коридоры.  Каморки  с  чугунными
стенами.
   В одной из них, сидя  на  полу,  молодой  охотник,  брезгливо  морщась,
вылавливает из миски белковый студень.  Потом  от  скуки  тычет  копьем  в
стену.
   В другой каморке, прислонившись  к  стене,  сидит  художник.  От  скуки
царапает узоры н