бы  прогнать  сон.  Нервы  уже
притупились. Нельзя без отдыха горевать двое суток подряд.
   - Итак, мы в атоме, друзья, -  оповестил  бодрым  голосом  Гранатов.  -
Выбрали кремний, чтобы рассмотреть ядро  посложнее.  Надеемся  разобраться
наконец, какой смысл в магических числах, почему это система из 16, 28 или
40 нуклонов прочнее всех промежуточных. Но это в будущем. Пока что для нас
ядро величиной с орех, и орех этот довольно далек, еле виден  в  телескоп.
Но точечки разобрать можно - все 28 нуклонов. Пробиваемся к ядру, надеемся
рассмотреть его на следующей станции. Пока об атоме в целом.
   Как выглядит атом?
   Самое важное, что он доступен наблюдателю, его можно видеть  с  помощью
наших  локационных  телескопов.  Конечно,  картина  условная,   мы   видим
отраженные сигналы. Впрочем, всякая картина условна. Зависит не только  от
устройства вещества, но и от устройства наших глаз.
   Так  вот,  наши  технические  глаза-локаторы  не  отмечают  электронных
облаков. Очевидно, электронное облако - условный энергетический график. Мы
видим другое - некую  пустоту,  перламутровую,  переливающуюся,  а  в  ней
течения, завихрения, водовороты, нет, правильнее  сказать,  "вакуумвороты"
красоты неописуемой. Они  радужные,  как  нефтяная  пленка  на  воде,  как
полярные сияния, как цвета побежалости на остывающем железе,  как  разводы
на шлифующемся стекле. Я мог бы бесконечно описывать эту игру  красок,  но
понимаю, что она рождается в наших очках, то есть в локаторе.  Существенно
другое: мы видим, что внутриатомное пространство неоднородно и  изменчиво.
И никакая это не пустота. Она тверда, как  стекло,  пожалуй,  даже  тверже
алмаза. Мы с трудом проедаем в ней дорогу, тратя гораздо  больше  энергии,
чем при внедрении в кристалл на восьмом уровне. Что  же  такое  разводы  в
этой тверди? Не знаем. Но вокруг нашего корабля, протискивающегося в  свой
тоннель, тоже цветные разводы. Краски  здесь  еще  гуще,  еще  насыщеннее,
калейдоскоп,  вакханалия  алого  и  фиолетового.  Эти  цветовые  волны  не
расходятся далеко, плещутся у самых бортов темпоскафа.
   Электронная орбита -  тоже  радужный  развод.  Повторяю:  мы  не  видим
электронного  облака,  однако  орбиты  различаются  отчетливо.  Вся   даль
исчерчена цветными эллипсами - и в нашем  кремнии,  и  в  соседних  атомах
кислорода. Серпантин! На ближних орбитах заметны золотые колечки величиной
с орех - сердцевины электронов. Колечки носятся вокруг нас и обметают небо
своими золотисто-голубыми хвостами. Хвосты на  всю  орбиту  -  один  перед
колечком, другой - позади. Электрон -  колечко  и  его  орбита  -  кольцо,
волна, бегущая по замкнутому кругу. Вспоминается, что именно так трактовал
электроны де Бройль в начале XX века. Потом его модель отставили. И зря.
   После Гранатова Чанг передавал  свои  таблицы,  Джон  басил,  зачитывая
инвентарные списки, Марина в который  раз  надрывала  душу  сообщениями  о
кровяном  давлении  Гранатова  и  легком  насморке  Чанга.  Их  слушали  с
горестной улыбкой, но невнимательно. Ждали,  когда  к  микрофону  подойдет
Гранатов. И вот:
   -  Друзья,  образно  говоря,  настоящая  экспедиция  на   планету   Той
начиналась где-то  здесь,  на  перепутьях  электронных  орбит.  Только  из
темпоскафа  и  можно  рассмотреть  ее  хорошенько,  взвесить  все  "за"  и
"против", рассчитать варианты спасения планеты.
   Мы отправляемся на четырнадцатый  уровень.  До  свиданья,  а  может,  и
прощайте.
   Молчание. Тягостная пауза...
   - Почему я сказал "прощайте"? Потому что нет у нас, зачем же обманывать
друг друга, нет стопроцентной уверенности, что мы вернемся оттуда.
   Причины две. Одна была известна заранее. Здесь проходит порог.  До  сих
пор мы переходили с уровня на уровень нашего обычного вещественного  мира,
сейчас переходим в другой - ядерно-квантовый. Тот мир принципиально иной -
это известно со школьной скамьи. Люди, металлы, земля, вода и атомы -  все
это тела одного порядка плотности, атомные ядра на  четырнадцать  порядков
плотнее.  И  напряжение  там  на  шесть  порядков  выше,  и,   что   самое
настораживающее, время тоже делает скачок. До сих пор все  шло  у  нас  по
простому закону  Аникеева  -  Жерома:  ускорение  времени  пропорционально
уменьшению. Но на пути к ядру перелом: там четырнадцатый порядок  малости,
но двадцать четвертый порядок темпа. Нет ясности, как мы преодолеем порог.
Если наше время будет меняться плавно, мы ничего не разглядим в  мелькании
ядер. Если же оно изменится скачком, неизвестно, как мы перенесем  его.  И
совсем неведомо,  как  мы  вернемся.  Природа  что-то  добавляет  к  нашим
расчетам. Непонятно, какой темп будет  нам  сопутствовать,  следовательно,
нет уверенности, что мы точно прицелимся для возвращения.
   Как осторожный и разумный капитан я должен был бы остановиться у  этого
порога... или непроходимой пропасти...  если  бы  не  одно  дополнительное
обстоятельство, о котором доложит вам Чанг.
   Снова говорок физика, подчеркнуто невыразительный, бесстрастный:
   - С разрешения  профессора  Гранатова  я  поделюсь  с  вами  некоторыми
предварительными соображениями. Речь идет о деталях, трудноразличимых  при
телескопическом  наблюдении,  но  явственно  проступающих  при   сравнении
последовательных снимков. Мы  регистрируем  электронные  волны  уже  около
четырех биологических суток, сделали скоростную с®емку, накопили несколько
тысяч  кадров,  пригодных  для  изучения  с  помощью  микроскопа.  И  нами
установлено, что в зоне максимального напряжения, которую Юлий  Валентинич
образно и условно;  называет  золотым  колечком,  наблюдаются  интенсивные
изменения  -   пятна   неправильной   формы,   причем   изменяющие   форму
периодически. Они становятся шире и приобретают явственную окраску,  когда
колечко приближается к ядру и  к  нашему  темпоскафу  одновременно;  пятна
блекнут, когда колечко находится в дальних участках орбиты.  Заметно,  что
эти изменения запаздывают примерно на десятую часть периода, то  есть  как
бы на месяц, если считать один оборот электронным годом.
   Это  запаздывание,  а  также  неправильная  форма  пятен,  разнообразие
оттенков, сезонность изменений привели нас к гипотезе о том, что мы  имеем
здесь дело с проявлением своеобразной внутриэлектронной жизни.
   В пользу данной гипотезы говорят земные аналогии. Максимум  тепла  наше
полушарие получает в июне, но июнь - только начало лета, минимум тепла - в
декабре, но  январь  и  даже  февраль  холоднее.  Температура  отстает  от
календаря, и жизнь отстает от календаря на Земле.
   Кроме того, жизнь предпочитает пограничную среду: стык воздуха и  суши,
воды и суши, то есть берега, дно, поверхность. Поверхность электрона также
является  пограничной  средой.  И   наконец,   напоминаем,   что   явления
физического порядка чаще имеют правильную форму: шары, плоскости, эллипсы,
овалы. Неправильная форма пятен свидетельствует в пользу их биологического
происхождения или же говорит о неоднородностях  среды.  Но  неоднородности
тоже являются благоприятной средой для генезиса жизни.
   Остается вопрос об энергетике. Хотя планетарная  модель  Бора  в  общем
подтвердилась, атом действительно напоминает солнечную систему с массивным
центральным  телом  и  спутниками  на  орбитах,   но   на   том   аналогия
исчерпывается. Нет никаких оснований полагать, что ядро, связанное  полями
с электронами, играет здесь роль солнца, которое могло  бы  способствовать
появлению жизни. По-видимому, ядро  не  является  солнцем  и  не  освещает
электроны.   Однако   имеется   еще   одна   теоретическая    возможность.
Пятнообразование не наблюдалось в течение первого биодня нашего пребывания
в данном атоме. На второй и третий день оно стало заметным, сегодня  -  на
четвертый биодень - идет с возрастающей интенсивностью. Все это происходит
только на ближайших к нам электронах К-уровня. На уровнях L и М, а также и
на электронах кислорода никаких пятен не наблюдается. Напрашивается вывод,
что именно мы, локируя  близлежащие  электроны  и  постоянно  облучая  их,
подали  туда  поток  энергии,   достаточный,   чтобы   создать   изменения
небиологического или биологического характера. Следует  добавить,  что  за
эти четыре биодня электрон  совершил  десять  миллиардов  оборотов  вокруг
ядра,  на  нем  прошло  как  бы  десять  миллиардов  лет  -  срок,  вполне
достаточный для зарождения и развития сложной и даже разумной жизни.
   Такова моя  предварительная  гипотеза.  А  теперь  слушайте  заключение
профессора.
   Снова гремит из рупора бодрый, при всех обстоятельствах  бодрый,  голос
профессора Гранатова:
   - Товарищи, я  разделяю  и  одновременно  не  разделяю  гипотезу  моего
молодого друга. Не разделяю, потому что считаю его вывод скороспелым...  и
чересчур простым, как ни странно. Ведь это  же  самое  примитивное,  самое
первобытное рассуждение: все  непонятное  об®яснять  вмешательством  живых
невидимок.  Ветер  поднимается  -  кто-то  дует,  выпятив   щеки.   Вулкан
извергается - кто-то в жерле разжег костер. Откуда  на  электроне  цветные
пятна? Какие-то духи раскрашивают его акварелью...
   Нет, я предпочел бы найти там  что-то  неожиданное,  может  быть,  даже
более удивительное, чем жизнь.
   Вместе с тем, как было сказано, я разделяю соображения  моего  молодого
друга. Познакомившись с насекомыми, амебами, клетками и генами,  я  увидел
такую оригинальную, "не по-человечески"  устроенную  жизнь,  что  я  готов
поверить и в электронную. Жизнь живуча невероятно и бесконечно  изменчива.
Дайте ей материал и приток энергии, она  появится  обязательно.  Жизнь  мы
встречали на втором, четвертом и шестом уровнях. Нет ничего удивительного,
если мы встретим ее и на шестнадцатом, а если не на шестнадцатом, то уж на
двадцать шестом несомненно. И  без  сомнения,  где-нибудь  есть  и  разум,
где-нибудь   мы   сумеем   побеседовать   с   миллимикролилипутиками    об
относительности пространства и времени, о дружбе и любви, отцах  и  детях,
войне и мире, разуме и чувстве и обо всем прочем, что нас волнует. Но если
где-нибудь жизнь встретится обязательно, я не вижу оснований, почему бы ей
не зародиться на этих двух К-электронах, которые мы без спроса необдуманно
облучаем  уже  десять  миллиардов  оборотов  подряд.  Придется  проверить,
несмотря на риск. И это очень грустно. Чанг в своем упоении  открытием  не
понимает, как это грустно, если мы действительно  породили  жизнь,  ставши
непрошеным солнцем.
   Если он прав, что делать тогда? Придется светить и дальше.
   Гранатов помолчал и добавил со сдержанной печалью:
   - Профессор Юстус сказал когда-то: "Что дороже жизни? Две жизни  дороже
одной". Мне жалко Чанга и Джона, очень жалко Марину - этакое недоразумение
в  самом  начале  молодости.  Мне  и  себя  жалко:  так  много   начатого,
незавершенного. Хотелось  завершить  начатое,  хотелось  и  просто  пожить
почетным  гражданином-пенсионером  на  зеленой  планетке  Земля,  с  таким
вкусным воздухом и  водой.  Ну  что  ж,  не  доведется.  Незаменимых  нет,
когда-то приходится сдавать дела. Гельмут, видимо, ты  заменишь  меня,  ты
самый опытный. Помни, что я говорил тебе на скамеечке. В Т-граде назревает
кризис, и Атомматерик не выручит его. С горечью признаю,  что  Атомматерик
отпадает... Временно. В него нельзя вторгаться  беспрепятственно,  сначала
надо подумать о  здешних  аборигенах,  электронных.  Значит,  надо  искать
новое. Ищи! Но не  единолично.  Спрашивай  Анджея,  говори  с  Вильяновой,
владельцем гениальных рук, с человеколюбивым Бхакти и практичным Катаямой.
И выслушивай Льва тоже. Он зелен, молод,  но  у  этого  молодого  человека
чутье на неоткрытое. Желаю успеха,  друзья.  Прощайте...  а  может,  и  до
свидания. Держитесь. Не сдавайте темп Темпограда!


   Ну мог ли Лев покинуть Темпоград в такое время?



        19. ДЕНЕК И ЕЩЕ ДЕНЕК. Июнь 2099 года

   "Прошу продлить мне срок пребывания в Темпограде на одни (1) темпосутки
в связи со срочной работой  по  реорганизации  совета  после  безвременной
гибели..."
   "Прошу продлить мне срок пребывания в Темпограде на одни (1) темпосутки
в связи..."
   "Прошу продлить на одни (1) темпосутки..."
   "Прошу продлить..."
   "Приказываю оформить мне продление..."
   "Приказываю оформить..."


   "Президенту Академии Времени
   Многоуважаемый президент Ван Тромп!
   Существующее положение  с  жестким  трехгодичным  сроком  пребывания  в
Темпограде мешает нормальному проведению научных работ.
   Многие   ученые   не   успевают   окончить   исследование,   приходится
откомандировывать их только потому, что истек положенный срок  и  поручать
завершение работ некомпетентным новичкам.
   В других случаях, хорошо зная, что возвращение в Темпоград  практически
исключено, закончив работу, люди дотягивают свой срок  без  особой  нужды,
придумывая себе добавочную тематику.
   Прошу уравнять нас - темпонавтов - в правах с астронавтами.  В  космосе
нет стандартных сроков, каждая экспедиция работает  сколько  требуется  по
конкретному плану...
   В Темпоград каждый ученый прибывает по своему личному желанию  и  имеет
возможность по желанию оставить город в любую минуту. В отличие от космоса
отбытие осуществимо практически.
   Настаиваю на том, чтобы отменить надуманные ограничения..."


   Денек, еще денек, неделька, другая... Но много ли темпоградских  недель
у человека? Четыре-пять полновесных. А там уже старость, на  пенсию  пора,
силы иссякают, жизнь подходит к концу.
   Логика  же  всякий  раз  одинаковая.  В  Большом  мире  тебя   подождут
денек-другой. Мама на курорте, за Жужей присматривают  медики;  с  родными
ничего не случится за эти два дня. В Темпограде же ты остро необходим. Тут
решаются судьбы замыслов и проектов, накладки, запарка, кризис. И никак не
обойдется Т-град без референта Льва Январцева, без члена совета Январцева,
без ученого секретаря Январцева, без его докладов,  его  предложений,  его
гипотез, его расчетов, его опыта, без чутья на  очередные  и  внеочередные
несделанные открытия.
   Тем более что в Большом мире сию минуту глубокая ночь,  Жужа  спит  все
равно, или же раннее утро, незачем будить,  или  поздний  вечер,  до  утра
можно и  подождать,  или  нерабочий  день,  Академия  закрыта,  не  с  кем
разговаривать до понедельника.
   Или же ливень, гроза: глайсеры не летают. Есть  смысл  подождать,  пока
распогодится.
   А пока распогодится, возникает еще одно срочное  дело,  задерживает  на
часок, другой, третий.
   Надо же разрешить острый кризис.
   Но, как говорил Гранатов, Темпоград был  запроектирован  на  неизбежные
кризисы. Он был задуман и  построен,  как  город  скорой  научной  помощи.
Готовые оказать помощь ежеминутно, на  всех  ярусах  должны  были  ожидать
кабинеты, лаборатории и  головы.  Но,  ожидая,  простаивали.  Простаивание
лабораторий невыгодно, простаивание голов недопустимо; мозги  надо  занять
чем-то, иначе их владельцы  разбегутся...  и  будут  правы.  Чем  занимать
свободные места и умы? - эта проблема не уходила из Темпограда.
   Только  в  самые  первые  дни  она  не   чувствовалась.   Город   долго
проектировался, долго строился. Надеясь на  него,  все  науки  накапливали
списки срочных дел. Не всех жаждущих удалось включить  в  первую  очередь.
Институты и ученые спорили, с  обидой  доказывали,  что  их  темы  важнее,
напрасно их обошли, предпочли бесперспективных соперников,  большой  ущерб
будет от такого непродуманного решения.
   Счастливчики, получившие билет в Т-град, рьяно взялись за работу...  На
сколько лет была рассчитана их работа?  У  большинства  -  на  год-два,  у
некоторых - на полгода. Следовательно,  уже  15  мая,  не  успев  написать
возмущенный протест, обиженные  получили  приглашение  в  Темпоград  -  на
освободившиеся места. И многие запросили отсрочку. Далеко не каждый  может
приступить к исследованию сию минуту, даже если оно задумано и  продумано.
Нужно собрать материалы, нужно собрать вещи, подбить итог прежним делам.
   Так  что  через  несколько   дней   завал   срочных   дел   рассосался.
Подготовленные исследования были завершены, неподготовленные  нельзя  было
начать. Город начал пустеть.
   Тогда в опустевшие кабинеты пригласили авторов  монографий,  учебников,
романов, поэм, симфоний и опер, монументальных полотен и световых  картин,
монументальных статуй и  все  ниспровергающих  теорий.  В  парке  у  Часов
слышались разговоры  о  статических  и  динамических  композициях,  борьбе
линий, форме и содержании, формулах  и  существе.  Изменился  дух  города,
изменился  состав  президиума.   Шел   спор:   что   такое   Темпоград   -
Город-лаборатория или Город-гостиница? Гости были в большинстве.
   Лев застал самый конец этого периода. Мрачный поэт,  предсказавший  его
будущее, а также первый муж Жужи были из числа гостей.
   Гостиница  исчерпала  себя.  Сколько  лет  нужно  было  авторам,  чтобы
завершить свой труд? Полгода, год-два,  три  года  -  самым  неторопливым.
Следовательно, через два-три дня  творцы  освободили  свои  кабинеты.  Еще
через два дня ушла и вторая смена. Третья не набралась. Оказалось, что  на
всем свете не так уже много авторов, способных сию же  минуту  явиться  на
вокзал Темпограда с ворохом бумаг и замыслом в  голове.  Большинству  надо
еще подумать, почитать, поднакопить наблюдения, повременить месяц или два.
Но два месяца для Темпограда - это же целая эпоха.
   Дискуссия угасла сама собой. Примерно к 22-23 мая в президиуме остались
только представители точных  наук,  твердо  убежденные,  что  Темпоград  -
Город-лаборатория.
   Лев вошел в эпоху лаборатории.  Город  заполонили  математики,  физики,
химики, физикохимики, химикофизики, биохимики и  биофизики.  Разговоров  о
композиции и контрапункте почти не было. У  Часов  рассуждали  о  квантах,
сингулярностях,   релятивизме,   аберрации,   адсорбции,   аккумуляции   и
активации.
   Лев это слышал, отметил, принял как должное. Но  он  не  понял,  что  и
эпоха лаборатории на склоне.  Лев  не  понял,  а  Гранатов  знал  и  очень
беспокоился о надвигающемся кризисе.
   Дело в том, что физика, задававшая тон  в  лабораториях,  во  все  века
развивалась рывками. Физика изучает вещество, а вещество, образно  говоря,
"этажно". Небесные тела, земные, молекулы, атомы, частицы  -  это  и  есть
"этажи". Рывок следует за открытием очередного этажа.
   Телами  занимались  ученые  XVII  и  XVIII  веков.  XIX  век  -   эпоха
молекулярной, затем и атомной физики. Физика газов,  жидкости,  теплоты  -
молекулярные разделы. Глубже атомов наука не шла,  некоторые  ученые  даже
считали атомы условной гипотезой. И раздавались наивные голоса о том,  что
вообще физика завершена, остались некоторые уточнения.
   Но на рубеже XX века состоялся прорыв (и рывок)  в  недра  атома.  Были
открыты ядро,  электроны  и  многие  другие  частицы,  неудачно  названные
элементарными. Расцвела атомная физика, ядерная, физика частиц.  В  первой
половине века открытия сыпались как из рога изобилия, во  второй  половине
рог иссяк. Частицы считались  неделимыми,  бесструктурными.  Говорилось  о
неделимых  окончательных  порциях  энергии,  пространства,   времени,   об
условности всех физических понятий. И раздавались голоса о том, что вообще
физика завершена, основные законы известны, остались некоторые уточнения.
   Однако в XXI веке из недр материи ударил новый  фонтан  сенсаций.  Было
признано, что все частицы состоят из вакуума, а вакуум  -  из  тонюсеньких
фибрилл, невидимых, непостижимых, невообразимо маленьких,  ни  на  что  не
похожих. Их тоже считали гипотетическими, условными... но  условности  эти
поддавались расчетам и укладывались в формулы. Из вакуум-физики  XXI  века
вырос МЗТ - межзвездный транспорт и МВТ - межвременной.  И  сам  Темпоград
был детищем вакуумной физики. Но чтобы идти дальше, требовалось проникнуть
внутрь фибрилл, требовалась какая-то иная, еще не родившаяся техника. Пока