горах, некоторые об®яснялись пением, иные -
свистом. Слова-свистки нельзя было записать буквами на бумаге, и слушатели
дружно щелкали  магнитофонами.  У  Льва  накопилась  куча  вопросов,  и  в
перерыве  он  поспешил  на  трибуну,  просочился   сквозь   кольце   самых
любознательных, сумел завладеть вниманием лектора. Совсем  забыл  о  своей
беспокойной соседке. Уже к концу перерыва, оглянувшись,  увидел,  что  она
терпеливо ждет его на краю скамьи.
   - Я не очень поняла начало, - сказала она робко.
   Выяснилось, что девушка не  поняла  ничего.  Но  не  от  бестолковости.
Просто она была новичком в лингвистике. Сама она училась  на  медицинском;
языки горных народов  понадобились  ей,  чтобы  поискать  забытые  рецепты
стародавней народной медицины, отвары из местных  растений,  гигиенические
приемы. Особенно  волновала  ее  легенда  о  затерянной  в  Тибете  долине
Шангри-Ла, где люди будто бы не умирают,  если  не  выходят  за  перевалы.
Сказка,  конечно...  но,  может,  было  что-то  особенное  в  воде  или  в
микроклимате этой долины. В сущности, Винете нужен был язык, а  не  теория
языка. И Лев, бывалый лингвист, вынужден был прочесть ей добавочную лекцию
-  введение  в  сегодняшнее  введение.  Но  девушка  понимала   его,   это
чувствовалась по репликам. Ей  приятно  было  об®яснять.  Всякому  учителю
приятно иметь дело с понятливой ученицей. К тому же она  не  скупилась  на
восторженные похвалы:
   - Вы так четко формулируете. У вас очень  ясный  ум.  Такое  прозрачное
мышление, четкое, просто чертежное!
   - Такие запутанные противоречия. И как это вы разбираетесь?
   - Без вас я ничего не поняла бы, ничегошеньки.
   Вероятно,  Лев  действительно  об®яснял  толково.  Как-никак   он   был
студентом третьего курса, в голове его  сложилась  система  знаний;  новые
сведения укладывались в готовый каркас. Возможно,  ум  его  в  самом  деле
отличался особенной методичностью, если судить  по  детской  склонности  к
составлению таблиц. Но девушка могла бы и не  заметить  этого  при  первом
знакомстве.
   - Большущее вам спасибо, - сказала она, прощаясь.  -  У  меня  сплошной
туман был в голове, сейчас хоть что-то забрезжило. Можно, я  на  следующей
лекции сяду рядом с вами?
   Они условились, что Лев займет ей место, записали номера  видеофонов  и
разошлись, довольные друг другом.
   Со стороны может показаться, что Винета явно напросилась на знакомство.
Впрочем, такое могли осуждать только в прошлых веках. В XXI веке вообще не
считалось предосудительным, если девушка  сама  предлагала  дружбу.  Но  у
Винеты не  было  ни  тени  кокетства.  Она  была  искренна,  общительна  и
простодушна, по-товарищески простодушна. В записной книжке странички  были
исписаны вдоль и поперек, места не хватало для знакомых. Пожалуй, она тоже
была универсалом: Лев - универсалом в мире книжных знаний, а она  в  сфере
общения.
   Винета увлекалась спортом - играла  в  баскетбол,  плавала,  прыгала  с
трамплина. Среди ее друзей было множество  любителей  спорта  и  мастеров,
вплоть до великой Ани Фокиной - рекордсменки мира  по  прыжкам  в  высоту.
Винета увлекалась и  театром  -  старинным,  неголографическим,  с  живыми
людьми, играющими сквозное действие,  водила  знакомство  с  театралами  и
артистами. Девушка любила туристские полеты в горы, на озера и  просто  за
облаками, на маршрутах обзавелась подругами, которых  надо  было  опекать,
поддерживать, обсуждать их прически и наряды, навещать в родильных  домах,
тетешкаться с их младенцами, поддерживать в дни сердечных  невзгод.  (Увы,
сердечные невзгоды встречались  даже  в  совершенном  обществе  будущего.)
Неутомимая, неунывающая и неизменно жизнерадостная, Винета  была  всеобщей
утешительницей; даже  специальность  выбрала  утешительскую  -  собиралась
стать медиком-гериатром.  И  это  прибавило  ей  еще  и  друзей-пациентов,
солидных и многословных  пенсионеров,  охотно  рассказывавших  молоденькой
девушке о своих недугах и  уверявших,  что  Винета  лечит  их  куда  лучше
прославленных профессоров.
   Спортсмены, театралы, подруги, больные,  еще  соученики.  В  алфавитной
книжке Винеты Лев сначала занял очень скромное место. Записан был на букву
Я, но не как личность - Январцев, а в строчке "Языки".
   Но сам он воспринял новое знакомство как событие чрезвычайной важности.
Воспитатели  так  и  не  смогли  преодолеть  его  главного  недостатка   -
самолюбивой  замкнутости.   Самолюбие   обрекало   его   на   одиночество.
Расспрашивать  товарищей  он  стеснялся:  как  это  он   обнародует   свою
беспомощность! В результате книжную мудрость Лев одолел, на людях  же  был
молчалив и мрачен. Зная свой  недостаток,  дичился,  избегал  общества,  в
особенности - общества глазастых, острых на язык насмешниц.  И  насмешницы
его избегали, называли медведем и букой. Он был застенчив, а  его  считали
заносчивым. Не хотел ошибаться, видите ли. Как будто есть на  свете  люди,
которые не ошибаются.
   Однако Винета не ведала, что заговорила  с  букой.  Для  нее  все  было
просто: села на  свободное  место,  с  расспросами  обратилась  к  соседу,
получила толковый ответ, условилась о встрече  с  толковым  консультантом,
взглянула на часы и помчалась на тренировку. Лев же был потрясен.  Впервые
в жизни ему  назначили  свидание.  К  свиданию  надо  было  подготовиться,
продумать как следует лекцию, чтобы не  вызвать  разочарования,  оправдать
комплимент насчет ясности ума. Для бедной девушки  был  заготовлен  полный
курс лингвистики. В голове  у  Льва  сложился  воображаемый  сценарий:  он
разглагольствует, она внимает с блестящими глазами, приговаривая:
   - Надо же! Какая глубокая мысль! Какое тонкое наблюдение!  Как  это  вы
все подмечаете!
   А Винета не подозревала ни о чем.  Тренировки,  репетиции,  практика  в
морге... Винета вообще забыла о второй лекции. Напрасно Лев отстаивал (как
лев) место в первом ряду, всю шею вывернул, оглядываясь на входные  двери.
Место в конце концов пришлось уступить какой-то долговязой девице. И  хотя
она  тоже  забыла  катушку,  тоже  рылась  в  сумочке,  пропахшей   духами
(противнейшими),  тоже  спрашивала,  нет  ли  лишней  нитки,  Лев  катушку
пожертвовал, но разговора не поддержал. Сердце его было  занято.  Конечно,
он был обижен, раздражен, разочарован, возмущен, дал себе  слово  навсегда
забыть легкомысленную, но тут же подумал, что девушка могла и заболеть,  а
конспект ей необходим. И доказал себе, что он  должен,  прямо-таки  обязан
связаться с девушкой по видеофону...  и  не  откладывая,  сразу  же  после
лекции, в вестибюле набрал номер.
   "Какая же она красивая!"  -  подумал  Лев,  когда  смеющееся  личико  с
лукавыми глазами появилось на экране.
   И позже так повторялось. Живое лицо Винеты всякий  раз  поражало  своей
красотой. Должно быть,  память  не  удерживала  подвижной  мимики  Винеты,
всегдашней готовности  посочувствовать,  порадоваться  вместе,  сердечного
участия, оживлявшего черты.  С  другими  девушками  получалось  иначе.  На
память они казались красивыми, а при встрече разочаровывали Льва.
   Винета искренно  обрадовалась  звонку.  Рассыпалась  в  благодарностях.
Обругала себя "дурехой  беспамятной".  (Лев  возмутился.  Никак  не  хотел
признать Винету дурехой.) Тут же заглянула в  записную  книжку,  разыскала
просвет между парикмахерской и анатомическим театром,  пригласила  Льва  в
гости:
   - Приходите. У нас такой удобный столик в саду, прямо под моим окошком.
Зубришь латынь в кустах сирени. Я так рада, мне ужасно повезло с  вами.  Я
бы потратила три дня в читалке, все равно не разобралась бы.
   После этого Лев полчаса сидел с глупо-блаженной  улыбкой  на  лице,  не
сразу спохватился, что в саду-то  надо  будет  не  в  глазки  смотреть,  а
сегодняшнюю   лекцию   пересказывать,   кинулся   срочно    расшифровывать
магнитозапись. Исписал несколько страниц, вложил  их  зачем-то  в  пеструю
обложку с букетом ромашек на ней, потом застеснялся и выбросил ее  в  урну
по  дороге.  Решил,  что  консультант  не  должен   дарить   цветы,   даже
нарисованные, это намек на ухаживание,  как  бы  использование  служебного
положения. И, краснея,  волнуясь,  страдая  и  блаженствуя,  он  пошел  на
свидание, неся конспект, словно букет роз.
   Итак, Лев влюбился. Почему влюбился,  нет  необходимости  об®яснять.  В
Винету  влюблялись  все  поголовно:   спортивные   мальчики,   медицинские
мальчики, театральные мальчики  и  даже  галантные  старички-пенсионеры  с
сердечно-сосудистыми  заболеваниями.   Труднее   понять,   почему   Винета
влюбилась в Льва. У нее был такой  выбор,  право  же,  Лев  был  не  самым
блестящим из ее поклонников. Вероятно, Лев  казался  ей  очень  умным.  На
самом деле был не умнее, но сосредоточеннее. Спортсмены, театралы и медики
не удивляли; Винета сама  зарабатывала  медали,  декламировала  и  сдавала
латынь. Но конструировать  мысли  не  могла,  вернее,  смогла  бы,  но  не
успевала. Винету  упрекали  в  несобранности,  а  она  была  прежде  всего
отзывчива - кидалась на помощь, не считая сил, не  экономя  времени.  Сама
она захлебывалась от дел, а Лев как-то успевал все. Это удивляло.
   Принцип дополнительности действует не только в мире электронов, но и  в
любви.  Противоположности  сходятся.  Природа  стремится  наделить   новое
поколение более богатым набором генов. Молодые люди ничего  не  знают  про
маневры природы, но сердцем помогают ей.
   К счастью, предлог для встреч не иссяк. На одной  из  ближайших  лекций
лингвист сделал сенсационное сообщение  о  языках  планеты  Той.  Юстус  с
гостями-тоитами еще не прибыл на Землю, только два дня назад  станция  МЗТ
приняла первые записи киберлинкоса. Ничего еще не было  систематизировано,
продумано, но в науке XXI века  полагалось  и  непосвященных  знакомить  с
сырыми  материалами.  Не  считалось  необходимым,  лелея  престиж  ученых,
публиковать только проверенные выводы. Факты поступили,  факты  сообщались
всем интересующимся, студентам в первую очередь.  Пусть  поломают  головы,
пусть сами подведут итог... Даже для развития мышления полезно.
   Оказалось, что у тоитов любопытная фонетика,  еще  более  оригинальная,
чем у горных народов. Множество звуков, не произносимых  для  человеческой
гортани. Сразу была создана комиссия, чтобы обсудить, как изображать их  в
земных алфавитах. Идиограмматика тоже была непривычна, отражая особенности
тоитского мышления. У тоитов, например, было четыре  множественных  числа:
двоичное "мы" - мы с тобой, родственное - мы  с  семьей,  мы  с  друзьями,
ораторское "мы" - все мы присутствующие, а также социальное -  наш  народ,
наша страна, наша армия, все тоиты. Соответственно и  четыре  произношения
было: для собеседника, для близких, для всех окружающих,  для  речей.  Все
это было изложено под кустами сирени...  а  также  и  многое,  не  имеющее
отношения  к  делу,  упоминались  даже  химические  элементы   львиний   и
мальвиний, планеты Львиния  и  Мальвиния  с  материками  Арбат,  Смолен  и
Дорогомил. Лев  никому  не  рассказывал  про  детские  забавы,  но  Винете
хотелось поведать  все.  Она  расспрашивала  с  таким  участием,  с  таким
сочувствием. Едва ли это был профессиональный медицинский  подход,  Винета
любила людей, рвалась принять участие в их заботах.
   Снова и снова приходится хвалить эту милую девушку. Почему же  все-таки
замкнутый, хмуроватый Лев пришелся ей по душе? Разглядела она его будущее?
Если так, это делает честь ее человеческой проницательности. Но, возможно,
Винета просто заразилась любовью. На почве языкознания встречи повторялись
ежедневно; молодые  люди  сидели  рядышком  в  весеннем  саду,  закипавшем
яблоневой  пеной.  И  Льва  окружало  этакое  поле  любовного  напряжения.
Конечно,  девушка  ощущала  его,  сама  погружалась  в  волны   радостного
волнения. Отмечала и спад, когда Лев усилием воли заставлял себя думать  о
тоитских иероглифах. И видела, как, встретив ее внимательный взгляд, юноша
сбивается я краснеет; при этом напряжение  возникает  снова,  как  бы  ток
включается. Ей даже нравилось играть с выключателем,  врубать  и  вырубать
любовный ток. Как же могла она не полюбить того, кто принес это счастливое
волнение в ее суетливо-озабоченный, "захлопоченный" мир?
   Сколько раз Лев перебирал в памяти эти весенние вечера!
   А что было? Трогательные мелочи, пустяковинки, о которых посторонним  и
не расскажешь. Плечами пожмут, усмехнутся снисходительно.
   Третий час  утра,  предрассветный  сумрак.  Половину  ночи  проговорили
неведомо о чем. Серым кажется побледневшее лицо девушки, а  глаза  и  губы
черные. Такое утомленное лицо, такое непривычно грустное, и Льву так жалко
девушку, хочется ее утешить, обнять, успокоить. "Эгоист, - корит он  себя,
- только о своем удовольствии думаю. Хоть и спортсменка,  а  все-таки  сил
меньше, чем у меня. Терпит, слушает, не гонит  по  своей  доброте".  И  он
самоотверженно прощается, а она  еще  удерживает  его,  спрашивает  что-то
структуральное, наверное, думает доставить ему приятное, проявляя  интерес
к науке.
   Еще взгляд  запомнился.  Это  уже  в  другой  раз  было,  днем.  Винета
отлучилась, к видеофону ее позвали. Урок прервался на полуслове, и,  чтобы
время не терять. Лев начал перерисовывать в ее тетрадь тоитские иероглифы,
очень сложные и красивые: цветом там обозначались  оттенки  речи.  Лев  не
заметил  как  ученица  вернулась.  Услышал  за  спиной:  "Лев-то,   Лев-то
старается". Юноша оглянулся и утонул в ее зрачках. Никогда не видел такого
взора: бездонно-глубокого, ласково-теплого, нежного, ликующего. Еще  сотню
прилагательных можно добавить, все равно не опишешь. Лев почувствовал, что
он  любим.  Потом  уже,  простившись  и   отойдя   на   добрый   километр,
рассудительно доказал себе, что  ошибся,  замечательная  Винета  не  могла
полюбить такого заурядного парня. Но,  вспоминая  ее  взгляд,  блаженно  и
глупо улыбался. И неуклюже пританцовывал в тени кустов. И  головой  мотал:
кружилась от счастья.
   Конечно,  первый  поцелуй  запомнился.   Нелепый   был   поцелуй,   без
об®яснения. Винета весь вечер рассказывала о своих пациентах.  Потом  губы
встретились. Потом он целовал ее пальцы, все подряд, а крохотный  мизинчик
дважды. Такой умилительный был мизинчик, такой беспомощный, игрушечный.  И
снова кружилась голова, когда возвращался.
   На следующий день - первая размолвка.  Сломя  голову  прибежал  Лев  на
свидание. Сегодня он никак не мог  заниматься  лингвистикой,  всего  сорок
минут было в его распоряжении. Очень спешил и  жаждал  рассказать,  почему
спешит. Но Винета сама опоздала.
   У режиссера было творческое настроение,  он  так  и  этак  перестраивал
мизансцену. И хотя у Винеты роль была второстепенная, самая  скромная  (ей
нелегко давалось сценическое искусство), но могла  ли  она  уйти,  нарушая
ансамбль?  Не  подобало   ей,   второстепенной,   перебивать   вдохновение
режиссера. И она прибежала запыхавшись, и  тут  же  требовательно  залился
колокольчик  квартирного  видеофона:  один  из  галантных  стариков  хотел
рассказать про боли в пояснице. Винета  сочувственно  кивала  и  разводила
руками за экраном, так, чтобы старик не  видел.  Ничего  не  поделаешь,  у
врачей своя дисциплина, больного поторапливать не полагается. Галантный  и
многословный старик с®ел добрую половину считанных минут Льва. И сразу  же
после него позвонила подруга, не та, которая сыграла  свадьбу,  другая,  у
этой любовь не ладилась. И поскольку у Винеты любовь ладилась, она считала
своим  долгом,  как  бы  моральным  выкупом  за  счастье,  посочувствовать
неудачнице.
   Все это не предназначалось для посторонних ушей; ласково  кивнув  Льву,
Винета повернулась к нему-спиной, загораживая экран. Лев постоял  еще  под
окошком, глядя на ее спину, потер переносицу указательным пальцем, - такой
у него был жест: в затруднении он тер переносицу. Чесал все яростнее и сам
распалялся гневом. Выходит, что для Винеты  он  самый  последний  человек.
Капризным  режиссерам  потакают,   радикулитчикам   улыбаются,   слезливых
девчонок утешают, а любящему показывают спину. Сорок  минут  истекли.  Лев
прибавил еще три, потом постучал в окно. Винета, не оборачиваясь, помахала
успокаивающе: дескать, извини,  не  до  тебя  сейчас.  Трагедия,  человека
спасать надо.
   И Лев ушел. Даже записки не оставил, даже  выключил  видеофон.  Никаких
об®яснений, никаких оправданий, разрыв навеки!
   Впрочем, в тот  вечер  ум  его  был  занят,  некогда  было  подумать  о
жестокой. Только в паузах ощущалось  что-то  тягостное,  камень  лежал  на
сердце. Но как раз дело ладилось. Льва расхвалили, возвращаясь,  он  начал
было составлять  подробный  устный  отчет  для  Винеты,  подбирать  точные
выражения, достаточно  скромные,  чтобы  не  перехвалить  себя,  но  и  не
преуменьшающие заслуг. И вдруг вспомнил: "Никаких отчетов! Кончено! Винеты
не существует. Точнее, он не существует для Винеты".  И  не  вызвал  ее  к
видеофону. Выдержал характер, хотя и горько было выдержать.
   Двое суток  ходил,  придавленный  к  земле;  то  проклинал  Винету,  то
оправдывал, себя винил. Учил слова, выполнял задания,  что-то  переписывал
бездумно, словно зимней ночью в лесу плутал: бредешь куда-нибудь, лишь  бы
не замерзнуть. Побрел и на семинар по лингвистике, хотя там  все  бередило
рану: каждый стол, каждый столб напоминал о равнодушной: тут сидел рядом с
ней, тут стоял, тут  формулы  для  нее  списывал.  Волоча  ноги,  вошел  в
лекционный зал... и остолбенел. Она! Она сидела в его  излюбленном  первом
ряду. Светловолосая  и  загорелая,  в  белом  платье  с  голубым  пояском,
олицетворение чистоты и свежести. Робко подняла на него глаза - синие и  с
синевой под веками, несчастные, невыспавшиеся. Лев хотел было пройти мимо,
буркнув "здра...", но к нему потянулась рука с записочкой: "Не знаю, в чем
виновата, но давай мириться".
   Лев так и не узнал, что говорилось в этот день на лекции. Седовласый  и
морщинистый лингвист раскрывал и закрывал рот, включал и выключал  запись,
водил указкой по экрану - до Льва не дошло ни единого слова.  Только  одно
имело смысл и значение: Винета  рядом.  Они  сидят  рядом,  и  поле  любви
окутало их. Они вдвоем и счастливы. Тоитское  двойственное  число.  Прочие
множества не существуют. Это был самый счастливый день  в  их  любви...  и
последний.



        6. ИЗ-ЗА ЛЮБВИ И ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТИ. 20-22 мая

   Принято считать, что  любовь  -  противница  успеваемости.  Вздохи  под
окнами, серенады и ревность порождают тройки и двойки. У  Льва  получилось
иначе: любовь помогла ему преуспеть, стать лучшим студентом на семинаре по
лингвистике и тоитоведению.
   Ведь все же встречи с Винетой были связаны  с  лекциями.  Либо  девушка
приходила  на  занятия,  тогда  они  сидели  рядышком.  Лев   силился   не
отвлекаться, запоминал, записывал, зарисовывал,  чтобы  после  пересказать
как можно толковее. Либо же, гораздо чаще, Винета пропускала лекцию, тогда
Лев слушал еще внимательнее, записывал еще тщательнее. По правде  сказать,
он запустил все другие предметы, изучая тонкости тоитского произношения  и
машинного перевода, будто бы по поручению Винеты.
   И преуспел. Соседи его с грехом пополам переводили  отдельные  тоитские
фразы, а он уже понимал на слух, даже  мог  произнести  несложную  речь  с
земным акцентом, конечно. Разобрался в хитросложностях идеосемантики  и  в
непроизносимых  звуках  идеофонетики.  Выговаривать   не   научился,   для
человеческого  горла  тоитские  фонемы  непроизносимы,  но,  чтобы  Винета
познакомилась со всеми: шелестящими, кряхтящими, свистящими,  клокочущими,
- Лев приспособил к своему магнитофону приставку, этакий звуковой линотип:
буквы набирались пальцем, выговаривались магнитофоном.
   На  очередном  занятии,  когда  Винеты   не   было,   конечно,   лектор
демонстрировал новые записи тоитской речи, сделанные  уже  на  Земле.  Но,
запуская с гордостью уникал