не больше пяти
учеников,  включая  Рона.  Ротен  выполнил  три задания,  и с  каждым  разом
художник становился все задумчивей и задумчивей.  Под конец он попросил Рона
прийти в следующий выходной.
     Время до него тянулось целую  вечность. И  вот,  через ладонь, вечером,
когда Нелькос с Роном остались одни, мастер приступил к решающему разговору.
     - Малыш, у тебя редкий дар. Сейчас таких, как ты в школе  пожалуй что и
нет. Я  могу научить  тебя немногому. Я ведь порядком подрастерял форму, уча
здесь этих бездарных эдорских балбесов. Конечно, лепишь ты неважно, да это и
не  твоя стихия: ни архитектором, ни скульптором тебе не быть. Ведь черчение
ты тоже, как я погляжу, не любишь.
     - Слишком занудно.
     -  Ну-ну-ну!  Мы не  всегда  можем  заниматься тем, что  нам  нравится.
Рисовать с  натуры для тебя тоже нудно! Ты предпочитаешь творить героев сам,
наделяя  их  лишь самыми  важными  чертами  прототипа. Это я еще  на  первом
занятии  заметил.  Так  что,  профессиональным портретистом ты  тоже быть не
сможешь. Да и  пейзажи у тебя не очень выходят. Лучше всего тебе расписывать
фрески,  посуду или изготовлять драгоценное оружие. Наш кузнец хорошо о тебе
отзывается.  Занятие  тебе  нужно  индивидуальное - для преподавания у  тебя
характер не тот. Может,  стоит  пойти в ювелиры,  не  знаю.  Это будешь  уже
решать ты и твои наставники.
     - А как же Вы? - жалобно спросил Рон.  Сердце у него оборвалось. Только
нашел себе покровителя...
     - Понимаешь, дружок. Как  я уже сказал, научить тебя я смогу немногому.
Необходимо  научить  тебя нашим приемам и  отточить  технику. Первое  займет
полгода, да и на  второе уйдет год,  не больше. Тебе нужно  стать учеником в
моем цехе,  цехе  художников.  Но  вот  беда  - тебе  еще нет и  десяти, а в
кандидаты берут только в одиннадцать-двенадцать, а в ученики и того позже.
     - А почему?
     - Видишь ли, ты не можешь жить  в цехе, пока не узнал всего, что должен
знать будущий грамотный гражданин Тивендаля. И пока ты все  не выучишь, уйти
из  школы,  чтобы учиться  дальше,  не имеешь права. Одиннадцать -  это  еще
ничего, в обычных  школах  и учиться-то  начинают  только в восемь  лет, это
здесь, в интернате, мы лезем на рожен, нам неймется. Так что, даже кандидаты
в цехе не живут, а ходят туда заниматься, пока доучиваются здесь.
     - А цех далеко?
     - Не то чтобы очень далеко, мили две. Но на  дорогу и занятия уходит не
меньше  четырех  часов, а  где ты выкроишь это время?  Только  в выходной  и
иногда  после  обеда,  вместо необязательных  занятий.  У  старших-то уроков
поменьше, им легче. И вообще, что может кандидат  выучить за два часа? В это
время обычно только проверяют  учеников на  пригодность,  да  крепче вбивают
азы, полученные еще здесь. Тебе-то это не нужно.
     В общем, торопись  учиться, Рон! Подержу я  тебя  здесь  годик-полтора,
погоняю  и представлю  тебя цеху. У  меня  там друзья, вместе придумаем, как
быть. Многое  от  тебя  зависит. Тебе нужно  стать хорошим  мастером,  чтобы
преуспеть, ведь во время похода куда больше ценятся воины, врачи и учителя.
     - Похода? На Ротонну?! - голос Рона зазвенел.
     - Прости, малыш, - растерянно пробормотал Нелькос. - Я совсем забыл...
     - Почему бы им  не оставить нас в  покое!  - с  ожесточением  выкрикнул
мальчик.
     Нелькос нагнулся и взял его за плечи.
     - А вот этого, сынок, никому больше не говори. Лучше об этом не думать,
поверь мне, малыш, а то наживешь себе одни неприятности. Станешь гражданином
-  трепись  себе  как угодно,  в  худшем случае  просто  угодишь в тюрьму. А
мальчишка старше десяти, не желающий принять Тивендаль, попадает в рабство с
весьма призрачной надеждой на свободу.
     После минутного молчания Рон спросил:
     -  А когда  становятся гражданами?  Эмрио  мне  много  рассказывал  про
Мэгиену, но это я забыл у него спросить.
     Рон осекся, с тоской ожидая расспросов, но мастер лишь кивнул головой.
     - Да, я знаю, что ты познакомился с принцем. Глор раззвонил эту новость
по  всей школе.  У  нас  нет определенного  возраста  совершеннолетия,  как,
например, в Трис-Броке. Крестьяне становятся гражданами в  четырнадцать лет.
С  этого же возраста  можно идти в армию и  во флот, не спрашивая разрешения
родителей, и, когда из юнги станешь моряком,  а из  кадета - воином, тогда и
будешь гражданином.  Ремесленники и мастера получают звание взрослого вместе
со  званием  подмастерья.  А  лорды  и  торговцы  вступают  в  свои  права в
четырнадцать.
     - Как крестьяне. - улыбнулся Рон.
     - Да, тут они равны. Считается,  что в этом возрасте ребенок отличается
от взрослого только опытом и знаниями и может отвечать за себя.
     - А в каком сословии Ваша жена?
     - Ты круто меняешь темы, паренек. Она художник, и неплохой. Юноши часто
встречаются с девушками своего сословия и женятся на них.
     - А воины? - лукаво спросил Рон.
     - Даже армия нуждается в женщинах.
     Отпустив эту двусмысленность, мастер прогнал Рона спать.

        x x x

     - Ты знаешь, скоро Новый Год! - сказал Пек как-то утром в ванной.
     - Нетривиальное замечание. Ну и что?
     - Ты не знаешь?! Будет большой праздник.
     - У нас  тоже праздники  под Новый Год. Что же в этом  удивительного? Я
слышал, лучшие поедут на ярмарку?
     - Это не главное.
     - А что, кто-то приедет сюда?
     - Само  собой.  - сказал Пек,  вытираясь. - У нас  ведь  три интерната.
Ближе  к  деревне -  для  малолеток,  а  по  другую  сторону,  в направлении
Андикрона -  для  девчонок. Новый  Год  все встречают дома.  Как  -  я  тебе
рассказывать  не  буду, сам  увидишь.  Но  здорово.  А  в  первый  день года
приезжают  к  нам,   устраивается  грандиозная   заварушка.  Всем  нравится.
Некоторые малыши остаются потом здесь учиться.
     -  А  у нас  под Новый Год все собираются  вместе, охотники обязательно
возвращаются в форт. Никто не остается один. - мечтательно сказал Рон.

        x x x

     Как и  предсказывал Пек, суматоха  под Новый Год была большая. Началось
все за  три дня, когда  все, кто  успешно  закончил учебный год,  поехали на
ярмарку.  (Ни  Рона,  ни Пека не было  в  их  числе.)  Остальные лихорадочно
сдавали  долги,  чтобы не  заставили  учиться  в каникулы, а  в  промежутках
украшали двор и школу еловыми лапами.
     Из  кладовой  достали  цветные   блестящие   игрушки.  Некоторые   были
заводными.  Существовали  даже  целые  системы, сделанные  руками  учеников,
которые приводились в действие одним поворотом рычага где-нибудь  в укромном
уголке.
     31 декабря  никто не учился. Все,  кто не  уехал на ярмарку (а уехавшие
должны были вернуться  вечером), мастерили из  снега во дворах  трех  зданий
школы  большие,  семь  футов в высоту и четыре в ширину,  арки. Группа ребят
поехала  за дровами в  лес. (Рон был  этому удивлен, так  как зимой  в школе
обычно топили углем.) Наконец, за аркой и  перед ней был приготовлен (сложен
шатром) самый сухой хворост и несколько бревен для костров. Рону  все было в
новинку - у себя на родине ничего подобного он не видел.
     И  вот, после ужина, ближе к двенадцати, все, кто жил в главном здании,
собрались во дворе у первого костра. (Точнее, пока около дров.)
     Налект  в праздничной  серебристой накидке поднял руку  и  взглянул  на
небо. Луна уже взошла, ни одно облачко не  заслонло звезд. Речь ректора была
короткой и радостной. Закончилась она так:
     -  Последним, кого принес в наш дом этот год был  Ронис Ворансон. И ему
суждено сегодня  зажечь  последний костер уходящего года. -  Налект протянул
растерявшемуся мальчику факел.
     - Давай, Роне.
     Рон со смущенной улыбкой принял его, и учитель высек искру.

Промасленный  факел вспыхнул, и  Рон осторожно поднес  его к  костру.  Почти
одновременно  с  ним  вспыхнули два  других костра у соседних зданий.  Когда
огонь разгорелся, Налект пригласил всех потеснее окружить костер.
     - Давайте споем прощальную песню.
     Когда звуки песни замолкли, Налект выжидательно  посмотрел на Полената,
державшего в руках массивные часы,  чуть меньше  стенных и без маятника. Они
показавали без пяти двенадцать.
     - А первый новогодний костер по обычаю зажжет наш самый младший жилец -
Ян.
     Светловолосый малыш, весь  надувшийся от гордости,  подошел к Поленату.
Тот  взял его  за  руку  и повел к арке.  В этот  миг часы в руках  Полената
заиграли  дивную  мелодию. Нагнувшись, Поленат  прошел  под  аркой.  За  ним
гуськом, держась за руки последовали все собравшиеся.
     Стояла полная тишина. Были снышны лишь потрескивание дров  в костре, да
чудесная  музыка.  Налект,  который  шел  последним,  достал  другой  факел,
вставленный в роскошно украшенный держатель, и зажег его от пламени  костра.
Затем, переложив факел в левую руку, взял правой торчавшую из снега лопату и
затушил костер, подбросив туда снега.
     Пройдя  под аркой, Налект передал факел по цепочке, пока он не дошел до
Яна.  Малыш  подождал  несколько   мгновений  и,  когда  часы  начали  бить,
решительно ткнул им в костер.
     Затем факел взял Поленат. Орудуя им, как дубинкой, он перечеркнул стены
арки,  и  она рухнула.  Грянула приветственная  песня,  а  в  доме,  как  по
мановению ока, зажглись огни. (Об этом позаботился кто-то из взрослых, скоре
всего, Калима.)
     Все  повалили в дом, растирая раскрасневшиеся от мороза щеки. В доме их
ждали накрытые - нет, не столы, а доски, чуть выше уровня пола.
     И так уютно было сидеть здесь, на циновках, среди еловых лап и  сияющих
звездочек, в ярко освещенной комнате, в окружении веселых приятелей, что Рон
почувствовал себя дома и понял, что наконец-то стал родным здесь.

        x x x

     Наутро  в  школу приехали гости, девочки и малыши. И опять  был веселый
праздник,  на котором  выступали  и  прибывшие,  и  хозяева.  Особенно  Рона
развеселил хор малышей. Среди них были почти одни эдоры - маленькие мальчики
и  девочки.  Они  так  важно  изображали   взрослых,  явно   гордясь   своим
выступлением, что Рон чуть не лопался со смеху.
     Дети пели на твентри с милым эдорским акцентом, какой Рон слышал только
и Риндона - у  взрослых школьников он пропадал.  Тут  Рон вспомнил, отчего у
этих детей  акцент  и как они  очутились  в школе,  и  сердце у него екнуло.
Неужели через двадцать лет такие же маленькие ротени будут... вот так?



        Глава 7. 1 января - 11 мая 956 г. п.и. Чиросская школа.

     Рон смотрел на сцену.
     "Вот и год прошел. Ох, ну почему я ничего не чувствую,  почти не  грущу
по  родным и по  Ротонне?  Может,  я каменный? Нет, это все проклятая  школа
задурила мне голову. Ну ничего, я вырасту и..."
     Но он еще сам толком  не знал, что же  он будет делать, когда вырастет.
Пока  дела у  него шли на лад. У Рона  выявилась  мания - сдавать как  можно
больше предметов и как можно  раньше. Причем, привлекал  его  отнюдь не  сам
процесс учебы, как  таковой,  а результат  -  количество  зачтенных  курсов.
Раньше,  чем через три месяца прошедшего года  Рон уже перешел в группу Пека
по основным предметам, а по математике шел впереди.
     Математика  нравилась  Рону именно  из-за  того, что  было ясно, что  и
сколько  нужно  решить,  чтобы  сдать тему.  Кроме  того,  Рона  никогда  не
привлекала  зубрежка, хотя  именно этим  способом  ротени вбивали  знания  в
головы своих непослушных детей.
     История  и  география  интересовали  Рона меньше, чем литература, и  он
налегал на них еще упорней. Наука жизни  оказалась не такой интересной,  как
показалось Рону  в начале.  Здесь  изучали не столько  саму природу, сколько
нудные  ее подробности  и детали, важные для человека. На большинстве уроков
речь шла о  болезнях,  домашних  животных и культурных  растениях,  а  то  и
минералах.
     Музыка нравилась  Рону чуть больше, но ни  малейших следов музыкального
слуха у  него  не наблюдалось, и,  несмотря  на свою любовь к  пению Рон  на
уроках стеснялся раскрывать рот.
     Но  в остальном прилежание  Рона  было  явно выше  обычного. Ильзар, не
привыкший  к такому вниманию  к  своему предмету со стороны эдоров и  слегка
ошалевший от вечных требований Рона зачесть ему то или  это, в конце концов,
устроил ротену контрольную на  все пройденные темы, чем слегка погасил азарт
своего ученика, вызвав, впрочем, у последнего  немалую досаду и  возмущение.
Впрочем, Рон оправился  от такого удара  за три недели  и,  вскоре, на  горе
учителю, вновь обрел свой пыл.
     Но единственным предметом, приносившим Рону несказанное

удовольствие, которым он делился только с Пеком и Катиленом, было рисование.
Нелькос  гонял  его неимоверно, и  за  этот год  юный  художник отточил свое
мастерство и  систематизировал  свои  знания  на  научной  основе.  Он  стал
совершенно  по-другому смотреть на  многие вещи и из любителя превратился  в
профессионала.
     Сейчас Рон перебирал в  уме предметы, которые собирался сдавать в конце
каникул. Он уже начал изучать физику и астрономию и собирался идти в старшую
группу  Ильзара.  По остальным предметам он шел месяца на три  впереди своей
группы,  кроме языков. Там от  него вообще  отвязались,  после  того, как он
благополучно  сдал  твентри,  так как  рота, сиалона и  эдорского с избытком
хватало для получения диплома школы.
     Итак,  у  Рона  появилась  надежда,  что  как   только  ему  исполнится
одиннадцать, его примут кандидатом в цех художников.

        x x x

  Но, когда настала  весна, и Рон, радостно насвистывая, пришел к Нелькосу
и об®явил, что ему уже одиннадцать лет, его ждал обескураживающий ответ.
     -  Ты  ошибаешься,  если думаешь, что я отпущу тебя в  кандидаты, - Рон
удивленно поднял голову. - Я не собираюсь из-за тебя краснеть. Лепишь ты еще
плохо,  пейзажи  у  тебя  не получаются, да и вообще, в  последнее время  ты
обленился.
     Глотая  слезы, Рон  выбежал из мастерской и  уселся на  ограде,  мрачно
уставившись в  землю. Сзади подошел Пек  и, легко подтянувшись,  примостился
рядом.
     - Что это с тобой? У тебя же сегодня день рождения!
     От его неуверенного тревожного голоса у Рона стало тепло на душе.
     - Нелькос меня отшил. Ничего, Пек, спасибо. Я в порядке.
     - Вот гад! В день рождения!
     - Да  нет,  это  я  сам виноват, почти  не ходил к  нему  последние три
месяца, вот ему и стало обидно.
     - Ты обязательно хочешь стать кандидатом? Зачем так торопиться?
     - Не знаю, Пек,  не  знаю. Только  мне все  время кажется, что  здесь я
загниваю, вернее,  будто бы куда-то  опаздываю, что-то в мире проходит  мимо
меня. Я здесь, а... - тут Рон осекся. На Ротонну готовилось нападение, и Рон
ничего не мог сделать, но говорить об этом не стоило даже Пеку.
     - Ты никогда не пытался сбежать. - задумчиво произнес Пек. -  А  многие
новенькие пробуют.
     - Меня Мэйдон заколдовал.
     Пек издал  неопределенный звук и с открытым  ртом и широко распахнутыми
глазами уставился на Рона.
     - Вот это да! Ну, тогда понятно! А если бы нет, то сбежал бы?
     - Не знаю...
     Рон поднял голову. Было начало мая, почки только начали

распускаться, но в воздухе уже явственно пахло весной.
     - Здесь ничего. Я думал, будет хуже.
     -  Не надо Рон, не убегай.  Без тебя будет скучнее. С кем еще можно так
трепаться, не опасаясь, что тебя прервут!
     Пек схлопотал по шее и свалился с забора. Тем не менее, он был рад, что
сумел растормошить друга.



        Глава 8. Август 956 г. п.и. Чиросская школа;
              филиал цеха художников в Чиросе.

     Рон  шел  по  широкой  лесной тропинке. Первый раз он был  здесь  один.
Тропинка проходила по краю леса,  лишь немного срезая дорогу. Под ногами уже
шуршали красные и золотые листья, кончался август. От входа в лес предстояло
пройти около мили, а потом обогнуть холм.
     Рон  направлялся на  свое  первое занятие  в цех  живописцев. Название,
конечно было чисто условным - там были и скульпторы, и чеканщики, и ювелиры.
     Нелькос  договорился, что Рон будет приходить туда  два раза в ладонь -
вместо занятий с ним после обеда и в выходной с утра.
     Хоть мастер и предупредил Рона, что кандидату ничего особенного ожидать
не приходится,  у Рона  все-таки в  душе  тлела надежда  на какие-то  важные
перемены  в его  жизни. Тем  более, что он  уже почти  перешел  в  четвертую
группу, последнюю, и ученичества теперь оставалось ждать недолго.
     В интернате, в отличии от обычной школы, было не шесть групп, а четыре.
Первые два года превращались в три в младшем интернате, где учиться начинали
в пять-шесть лет. Благодаря этому, время учебы  сокращалось  и в цех ученики
могли попасть в двенадцать лет. Отставали только те, кто пришел в интернат с
опозданием,  вроде Чентиса  или Рона.  Но  последний,  перейдя  в  четвертую
группу, оказывался среди своих ровесников и, таким образом, ничего не терял.
     Пек  вообще кандидатом  быть не хотел.  Его тянуло море.  Но, поскольку
простым матросом ему быть не хотелось, пришлось учить  историю, географию  и
языки, то есть все, что должен знать капитан, кроме своего непосредственного
дела.
     Катилен тоже хотел идти в этот цех, но собирался  стать офицером армии,
как погибший отец.
     Ильзар отозвался о решении Рона неодобрительно.
     - Всегда легче смотреть на мир, чем проникать в его суть, -  сказал он.
- Некоторые  называют это широтой взглядов, а  по-моему  так это  -  бегство
лентяев от  работы в философию. Какая может быть широта взглядов у человека,
нахватавшегося  по верхам? И  не думай, что  тебе удастся  меня  покинуть до
того, как вдолблю в твою упрямую голову хотя бы половину того, что знаю сам.
Должен  же я воспитать  хотя бы одного  пристойного  ученика в  этой дыре! А
сплав художника с математиком оценят многие.
     Действительно,  Ильзар  занимался с  ним  больше, чем  с  любым  другим
учеником, и Рон уже ломал голову: как бы избежать такого внимания?
     Незаметно  Рон  добрался до  зданий цеха.  Разыскав  мастера, с которым
познакомился в прошлый свой приход в цех в  компании Нелькоса, Рон доложился
ему и  стал ожидать распоряжений.  Они не  замедлили последовать.  Рону было
приказано привести  в  порядок кисти  и  краски после сеанса  учеников,  все
убрать и  подмести  мастерскую. Рона  это  не очень  обескуражило,  в  конце
концов,  надо же кому-то убирать, но в его голову впервые закралось страшное
сомнение, что Нелькос не так уж и не прав.
     Выполнив первые два задания, Рон уже собрался было  идти за метлой, как
вдруг его поймал парень, наголову выше, с нашивкой ученика цеха.
     - Ты  умеешь  рисовать?  -  нетерпеливо спросил  он. -  Ну, расписывать
глину?
     - Д-да! - растерянно ответил Рон.
     - Вот, Канди, он за тебя дорисует.  Смотри, малек,  вот здесь,  дорисуй
орнамент, сумеешь?
     Рон взглянул на вазу. По ее бокам шли девушки, взявшись за руки. Две из
них уже были полностью нарисованы, остальные, только  намеченные, предстояло
дорисовать.
     - Наверное, сумею.
     - Вот видишь, Канди,  решайся. В кои-то веки есть кости, до ужина успем
сыграть  пару партий.  Как  нам  без  четвертого? Ты, глядишь,  еще два часа
провозишься!
     - Ну, ладно. - Канди, высокий гибкий парень с черными прямыми волосами,
бросил суровый  взгляд  на  Рона. - Только делай  как  следует.  Испортишь -
узнаешь, что почем.
     Четверых  учеников  как  ветром сдуло, а  Рон принялся  за  работу. Его
мучили сомнения. Возможно, у  учеников  действительно было право командовать
кандидатами, но в интернате строго осуждались игры, основанные лишь на одном
случайном  везении, победить  в  которых  мог круглый дурак,  и  Рон не  был
уверен, что здешний мастер одобрил бы то, что ученик бросил работу ради игры
в  кости.  Поразмыслив,  мальчик  решил  закончить  вазу  поскорее  - авось,
обойдется.  Он уже рисовал  третью фигурку,когда сзади  раздался недовольный
грохочущий голос мастера:
     - Чем это ты здесь занимаешься, парши