ет  - сам  скажет. Не  захочет,  она
переживет.
     - В  Италию  они меня снова не выпустят, - сказал  Матя. - Это понятно.
Нет, и сидеть в тихом уголке у Френкеля, который не  понимает, куда  несется
сегодня атомная физика, я не желаю.
     - Переходите в другой институт.
     - Нет такого института.
     - Что же делать?
     - Получить свой институт. Только так. Получить свободу работы, Лидочка,
девочка  моя, меня ведь  на самом  деле  в жизни  интересует только  работа.
Настоящая работа, чтобы в руках горело, чтобы голова раскалывалась!
     - Зачем? Работа ради работы?
     - Ах, поймала! - Матя легонько  притянул ее за плечо к себе и поцеловал
в щеку,  в завиток выбившихся  пепельных волос.  - Конечно, не ради головной
боли, а  ради того,  что  может дать работа и  только работа.  А работа дает
власть!  Сегодня  я  ничто,   и  какой-нибудь  Алмазов,  ничтожество,  может
изгаляться надо  мной, угрожать мне и даже... даже приводить  свои угрозы  в
исполнение.  Если  я  буду  самостоятелен,  если то,  что  я  могу  сделать,
изобрести, придумать, исполнится, тот же Алмазов будет  приползать по  утрам
ко мне в кабинет я спрашивать разрешения подмести пол...
     - Ой-ой-ой!
     - Ты еще ребенок, Лидия. Ты не понимаешь,  насколько я прав. Я прав для
любой ситуации, для  любого  государства и  трижды прав  для нашей Советской
державы! Мы  как были страной рабов, так и остались таковой. Только поменяли
вывески. Наше рабство похуже того, которое затевал царь Иван Васильевич... В
силу  своей  натуры я  не могу быть рабом,  я хочу  быть  господином. Умным,
справедливым господином -  но  не ради того, чтобы повелевать людьми, а ради
того,  чтобы  мной  никто  не смел  повелевать. Я не  хочу просыпаться ночью
оттого, что кто-то  поднимается по лестнице,  и ждать - в мою квартиру или в
твою. Не отмахивайся,  ты не знаешь - а я только  что из  Италии,  я  жил  в
фашистском государстве и знаю, что может оделать страх.  Завтра это случится
в Германии, и с каждым днем эта спираль все  круче, завинчивается у нас. Все
тирании схожи.
     - Вам надо было уехать в Америку, - сказала Лида.
     -  Глупости, вы же знаете, что у меня мать и сестра,  -  они бы  на них
отыгрались. Я уеду в Америку только на моих условиях.
     - Я хотела бы, чтобы вам так повезло.
     - Не верите?
     - Я уже научилась их бояться.
     - Ничего, у меня все рассчитано.
     - Вы приехали сюда отдыхать? - спросила Лида.
     - Разве вы еще не догадались, что я приехал, потому что мне надо решить
тысячу проблем. И для  себя, и  с Алмазовым, который  тоже находится здесь в
значительной степени из-за меня.
     - Вы хотите, чтобы ГПУ дало вам свой институт?
     - ГПУ не хуже любой другой организации в  этой стране.  По крайней мере
они быстрее  догадываются,  что им нужно, чем президиум Академии или пьяница
Рыков.
     - Если вы живете в Ленинграде, может, вам лучше поговорить с Кировым?
     -  Я  не хочу оставаться в  Ленинграде, Это великолепная,  блестящая  и
обреченная на деградацию провинция.
     - Ну и как идут ваши переговоры?
     - Об  этом  тебе  рано знать, ангел мой,  - сказал Матя. Он вернулся на
диван и сел совсем близко к Лиде.
     - Впрочем,  -  продолжал  он,  -  главное,  чтобы  они поверили  в  мою
исключительность  и незаменимость. Чтобы  они  заплатили за  мою  голову как
следует.
     - Разве Алмазов годится на эту роль?
     - А он один из лучших у них. Он даже почти кончил университет. Впрочем,
дело не в образовании, а в понимании момента. У них идет отчаянная борьба за
власть...
     - Вы рискуете, гражданин Шавло!
     - Да, я рискую. Но я знаю ради чего, и у меня высокая карта!
     - Может, смиритесь?
     -  Девочка моя, вы не жили  до  революции,  вы не  жили за градицей. По
наивности, внушенной  вам комсомолом  и  партией,  вы полагаете, что во всем
мире крестьяне мрут с голода, горожане покупают хлеб по карточкам и за всем,
вплоть  до  булавки,  по  милости  кремлевских террористов  надо  маяться  в
очереди.  Есть другой  мир. И я хочу либо  жить  в  нем,  либо заставить  их
перенести сюда часть этого мира - для меня лично.
     - А вы?
     - А я взамен дам им новое  оружие, о котором  Гитлер и Муссолини только
мечтают.
     - Они возьмут его, а потом вас выкинут.
     -  Так  не бывает. - Матя  был верен себе.  -  То,  чем я занимаюсь, их
пугает. Отношение ко  мне  почти религиозное. Я - колдун. И если я покажу им
мой  фокус,  то  стану страшным  колдуном. Они не посмеют  меня обидеть. Они
просты и религиозны.
     Рука Мати перекочевала на колено Лидочке, Рука  была тяжелая, теплая, и
коленке было приятно  оттого что такая  рука обратила на  нее  благосклонное
внимание.  Но  Лидочка  понимала,  что хорошие девочки не  должны  разрешать
самоуверенному Мате класть руки куда ни попадя. Потом его не остановишь.
     Пришлось  руку вежливо убирать, Матя вздохнул, как вздыхают уставшие от
скачки кони.
     - Вы забываете, что я великий человек,- сказал он, как будто шутя.
     - Я  ничего  не  забываю,  - возразила Лидочка. - Я буду ждать, пока вы
станете великим человеком. Пока что вы, как я понимаю, торгуете воздухом.
     - Вы слышали о Лизе Мейтнер?
     - Нет.
     - Два месяца назад я провел у нее три недели в Берлинском университете.
Она рассказала мне о делении атомов урана.  Она считает, что именно в  уране
можно вызвать цепную реакцию деления атомов. Об этом не думал никто. Что вам
говорит  понятие критической  массы урана?  Той,  после  которой  начинается
цепная  реакция? Ничего? Так вот, кроме  меня  и Лизы  Мейтнер,  сегодня это
ничего  не говорит  ни  одному из физиков мира. Даже Бор  или  Ферми сделают
большие глаза, когда вы об этом расскажете. А через пять, от силы через семь
лет -  наши беседы с  Лизой за чашкой кофе перевернут мир. И на перевернутом
мире, как на стульчике, буду сидеть я, собственной персоной, в новом костюме
и  лакированных  ботинках.  А в  руках у меня  будет  бомба,  которая  может
взорвать всю Москву. Смешно?
     - Страшно.
     - Бояться не надо, бояться будут другие.
     - А если эту бомбу сделают?
     - Ее обязательно  сделают, - сказал Матя.  - Не  сегодня, так завтра. И
все  те гуманисты,  которые  сегодня вопят о сохранении  мира, отлично будут
трудиться над сверхбомбами или ядовитыми  глазами. Я лучше их, потому что не
притворяюсь  ягненком,  а  понимаю,   что  происходит  вокруг.  И,  понимая,
использую слабости диктаторов. На сеновал придешь, девица?
     Лидочка не сразу сообразила, что  Матя уже  сменил тему, и переспросила
его глупым вопросом:
     - Что? Куда?
     Потом засмеялась.  Они оба смеялись, когда пошли  прочь из биллиардной.
Матя поцеловал Лидочке руку и сказал:
     - Прости  меня, мой  друг  желанный, мне надо буодет немного почитать в
постели - идеи, которые будоражат мой мозг, не дают мне спать спокойно.
     Он  пошел  к  себе  в правый,  северный  корпус, где  жили академики  и
профессора,-там  у каждого была отдельная  комната,  а у академиков  даже со
своим умывальником и туалетом.
     Лидочка была встревожена разговором с Матей.
     Матя не шутил и  не  хвастался. Он был  человеком  достаточно  простым,
открытым, он любил нравиться. Вот и Лидочке он хотел понравиться - и если он
не мог играть с ней в лаун-теннис, плавать в бассейне, кататься на извозчике
по набережной Неаполя, он говорил о  своих научных  успехах и будущей славе,
во что сам верил.
     Но  его  решение продаться подороже  не  показалось Лиде убедительным и
безопасным. Алмазов не делает подарков.
     Лидочка поднялась на второй этаж. Ей захотелось спать. Дома она никогда
не  спала  после  обеда,  но свежий  воздух и  насыщенносгь  жизни событиями
склоняли ко сну...
     В дверь своей комнаты она  стучать не стала -  не пришло  в голову. Она
толкнула дверь и вошла.
     Несмотря  на то что день был пасмурным и перед окном длинного пенала, в
котором  обитали Марта с Лидочкой, стояла колонна, преграждавшая путь свету,
Лидочка во всех деталях увидела любовную сцену, которая происходила на койке
Марты.  Правда,  потом Марта  упорно утверждала, что дверь  была  закрыта на
крючок и лишь  дьявольская  хитрость  и  коварство  Лидочки,  которая хотела
скомпрометировать Марту в глазах общественности, и в частности ее  мужа Миши
Крафта, позволили этот  крючок  откинуть  не повредив. На  самом  же деле ни
Максиму  Исаевичу,  ни  Марте   не  пришло   в  голову  закрывать  дверь  на
несуществующий крючок, так как  они не  намеревались грешить. Максим Исаевич
заглянул к Марте,  чтобы  дать ей  последний номер журнала "Огонек", который
обещал ей  еще за завтраком. А уж потом, слово  за  слово... Ведь не секрет,
что санатории и дома  отдыха обладают странным и еще  не  до конца изученным
порочным свойством  снижать уровень сопротивляемости порядочных женщин перед
поползновениями развратников мужского пола.
     - Ой!-сказала  Лидочка и  отступила к двери, правда,  к  сожалению  для
всех, не успела уйти. Марта, придя в себя, воскликнула;
     - Ты что здесь делаешь?
     Приземистый  Максим  Исаевич  не  стал  даже  оглядываться - он  ловким
движением  отыскал на  полу возле  кровати свои  брюки, сделал шаг к окну  и
быстро стал их натягивать.
     - Ой, простите! - сказала Лидочка.
     - Шпионка! Диверсантка!  -  вдруг закричала  Марта,  натягивая на  себя
покрывало. Ее черные  глаза  сверкали ненавистью, и  Лидочка  поняла, что ей
лучше ретироваться.
     Так  и получилось, что  Лидочка  оказалась одна в коридоре  в  половине
четвертого пополудни, когда весь санаторий погрузился в послеобеденный сон.
     Она спустилась вниз,  прошла в гостиную. В  гостиной  никого не было, а
библиотека была закрыта. По стеклам окон  текли струйки воды, ели подступали
к окнам, чтобы было еще темнее и сумрачней.
     И зачем  я согласилась поехать в санаторий в это мертвое время? Я же не
увижу ни  капельки  солнца,  я буду ходить  по этим  скрипучим  лестницам  и
мрачным, недометенным залам, откуда даже привидения эмигрировали в  Западную
Европу, я буду избегать Матю,  чтобы он меня не соблазнил, и Алмазова, чтобы
не прижал в углу, за что ангельского  вида Альбиночка  ночью выцарапает  мне
глазки. А теперь еще осложнятся отношения  с Мартой, которая на меня обижена
за то, что я не стучусь, входя в дверь, не говоря уж о президенте Филиппове,
который меня не выносит...
     Пребывая  в  таком  печальном  настроении,   Лидочка  прошла  в  альков
гостиной,  где под  портретом молодой  женщины,  заморенной  Петром Великим,
стояли павловский  диван и два кресла. Возле них торшер. Лидочка решила, что
посидит здесь, и хотела зажечь  торшер, чтобы  не мучиться  в  полутьме,  но
торшер, конечно, не  зажегся,  и  Лидочка  уселась просто так. Никого ей  не
хотелось видеть. Ни с кем не хотелось разговаривать.
     В тот момент она услышала нежный шепот:
     - А я вас искала.
     Темная тень скользнула из-за киноаппарата, который стоял перед диваном,
и уселась на диван рядом с Лидой.
     Лида сразу  узнала  Альбину,  спутницу  Алмазова, из-за которой вчера и
разгорелся весь сыр-бор. Меньше  всего ей хотелось общаться с этой  ласковой
кошечкой.
     - Я как раз собиралась к себе пойти, - сказала Лидочка.
     -  Ой,  не надо  врать,-  прошептала  Альбиночка.-  Я  же  за  вами  от
биллиардной следила. Вы  у себя  в комнате  были,  а  там  Марта Ильинична с
администратором из мюзик-холла, правда?
     Альбина засмеялась почти  беззвучно. Но без желания кого-то обидеть, ей
показалось смешным, как Лида стала свидетелем такой сцены.
     - Я все замечаю,- сочла нужным пояснить она.-  Я  даже не хочу, а вижу.
Как будто меня кто-то за руку подводит к разным событиям. Вы не думайте, что
это  Ян Янович, он даже  и не знает иногда, как я  все замечаю. А  зачем ему
знать?
     Лидочка не стала возражать. Пускай говорит, потерпим.
     Но  намерение Лидочки  отсидеться, пока Альбина  кончит  свой  монолог,
оказалось тщетным,  потому  что уже  следующей своей  фразой Альбина удивила
Лиду.
     - Вы, наверное, думаете, что меня Ян Янович к вам прислал. А все совсем
наоборот. Если он узнает, что я с вами разговаривала, он так рассердится, вы
не представляете. Он меня может побить, честное слово...
     Альбина  сделала паузу, как бы желая, чтобы смысл ее слов получше дошел
до  Лидочки, а Лидочка успела подумать, что Альбиночка испугалась соперницы,
-  она, наверное, решила, что  Лидочка готова заступить ее место  при бравом
чекисте.
     - Вы уже, наверное, догадались, что я вам скажу, только  вы неправильно
догадались.
     Альбина говорила  вполголоса, впрочем, говорить громко  в той  гостиной
было  бы  неприлично  -  такая тишина  царила  в  доме.  Альбина,  поудобнее
устраиваясь  на узком  диване,  подобрала  под себя ноги, и диван заскрипел,
будто был недоволен тем, что кто-то посмел забраться на него с ногами.
     От  Альбины пахло  хорошими французскими духами  - Лида  любила хорошие
духи, и ей было грустно, что  теперь у нее нет таких духов и вряд ли в жизни
ей удастся снова надушиться ими. И как ни странно, этот добрый терпкий запах
примирял Лиду с присутствием этой чекистской шлюшки -  как будто возможность
вдыхать  аромат была платой за необходимость слушать ее излияния. А может, и
угрозы.
     - Мне  бы не  хотелось, - сказала Альбина, - чтобы вы сблизились с Яном
Яновичем. Я человек прямой, я сразу вам об этом говорю, без экивоков.
     - А почему вам кажется, что мне этого хочется?
     - Нас редко кто спрашивает, - сказала Альбина  и улыбнулась, в полутьме
сверкнули  ее белые  ровные  зубы. - Нас,  красивых женщин, берут,  и от нас
зависит  лишь  умение  отдаться  тому,  кто  нам  больше нравится. Только, к
сожалению, даже этого нам не дают.
     -  Ваш Алмазов,  - сказала Лидочка с прямотой  двадцатилетней девушки с
хорошим дореволюционным воспитанием,  - мне  ничуть  не симпатичен,  и  я не
собираюсь с ним сближаться.
     - Я вижу, что вы искренняя, - сказала Альбиночка, - но ваше решение так
мало значит!
     - Если оно так мало значит, зачем со мной разговаривать?
     - Потому что я хочу, чтобы вы отсюда уехали. Тут же..
     - Почему?
     - Вы  ему страшно  понравились!  Если  вы  останетесь  здесь, Лида,  вы
обречены, Я клянусь вам.
     - Вы ревнуете? -  спросила Лида. Чтобы что-то спросить - нельзя же так:
слушать и молчать.
     - Господи,  сколько вам лет? - Альбина сморщила нос, нахмурилась, сразу
стала  старше  -  даже  в полутьме видно. Наверное, со стороны  они  кажутся
добрыми подружками, обсуждающими мелкие дела -  какую шляпку  купить или где
достать муфту  из кролика. Пустяки... делят  чекиста Алмазова,  а он Лидочке
вовсе не нужен.
     - Разве мой возраст так важен? - спросила Лидочка.
     - Я  думаю,  вам немного больше двадцати,- сказала Альбина. - А мне уже
тридцать.
     - И что из этого следует? - Лидочкиному  тщеславию захотелось поглядеть
на себя со стороны.  Приятно  быть сильнее и знать, что Альбина вымаливает у
нее то,  что Лидочке не нужно, то, с чем  она готова расстаться, не имея. Но
пускай помучается.
     - Вы его любите? - спросила Лидочка.
     - Господи, о чем вы говорите?
     - Тогда зачем вы со мной разговариваете?
     -  Потому что  вы еще ребенок,  вы  не понимаете на что себя обрекаете,
если попадете в когти этому стервятнику.
     - А вы?
     - Обо мне уже можно не думать, со мной все конечно.  Он - моя последняя
соломинка.
     Лидочке  не  нравилось, что Альбина  говорит  так красиво. Хотелось  ей
сказать:  "Не говорите  красиво!",  нельзя переступать  определенные правила
поведения.  Хорошо  бы  кто-нибудь  сейчас  пришел,  и  тогда   бы  разговор
кончился...
     Альбина, как и следовало ожидать, достала из махонькой бисерной сумочки
махонький  шелковый  платочек.  Из   сумочки  вырвался  такой  заряд  запаха
французских духов, что Лидочка чуть не лопнула от зависти. Сейчас бы сказать
ей: меняюсь - тебе Алмазов, мне духи.
     Альбина промокнула глаза, чтобы не потекла тушь с ресниц.
     - Я не могу, он для меня все...
     - Я даю  вам  честное слово,-  сказала  Лидочка,-  честное  благородное
слово, что у меня нет ровным счетом никаких видов на вашего Алмазова. Мне он
даже противен. Я скорее умру, чем буду с ним близка.
     - Вам надо будет скрыться из Москвы.
     Господи, она просто  дурочка!  Она забыла, где мы  живем. Но Лидочка не
могла оставить последнего слова за Альбиной.
     - Приедет мой муж. Он обещал...
     -  Ты с ума сошла! - только тут Лида увидела, как Альбина  испугалась.-
Умоляю, пускай он не приезжает!
     Почему-то Альбина тут задрала широкую шелковую юбку и оказалось, что на
ее панталонах был сделан карман - оттуда Альбина вытащила помятую на углах и
сломанную пополам фотографию-визитку и  протянула ее  Лиде. Можно  было лишь
угадать, что на фотографии изображен какой-то мужчина, и рядом с ним Альбина
- они похожи друг на дружку, даже головы  склонили одинаково, а у Альбины на
шее  те же  бусы,  что и сегодня, и так  же завиты кудри  на висках. Значит,
фотография снята не так давно.
     Альбина  обернулась  -  никого близко  не было - дом  Трубецких застыл,
сонно зажмурился в полумраке дождливого дня. Она спрятала визитку на место и
оправила юбку.
     - Поняли? - спросила Альбина шепотом. - Это мой муж. Вам понятно?
     Лиде  ничего не  было  понятно. И  она  задала  глупейший  из возможных
вопросов.
     - Он приедет, да? - спросила она.
     Альбина смотрела  на Лиду  широко  открытыми глазами, на  нижних  веках
скопилась  вода,  которая  никак не  могла  превратиться в слезы и скатиться
вниз.
     -  Когда   Георга  взяли,  -  сказала  Альбина  как  во  сне,  ровно  и
невыразительно,  -  то  он  меня  допрашивал... Ян.  Он  меня  допрашивал  и
отпустил. Но потом приехал ко мне и сказал, что может нам помочь. Хоть  дело
очень сложное и помочь почти невозможно. Мой муж грузин, вы понимаете?
     Лидочка ничего не ответила.
     -  Все  это очень  сложно.  У них там все перепуталось. Мой  Георгий  -
дальний  родственник  Ильи  Чавчавадзе -  это  вам что-нибудь говорит? Тогда
неважно, это и мне было неважно,  Георгий из очень уважаемой фамилии - мы  с
ним  бывали в  Вано, там у них дом на берегу Куры, там очень  красиво, вы не
представляете, как  там красиво. Но Георгий мне говорил, что он обречен, а я
смеялась,  понимаете,  он  театральный  художник  -  он  даже  в  партию  не
вступал... Ян сказал, что  я одна могу помочь Георгию. Если я буду  покорна.
Вы меня поняли? Теперь я понимаю, что  я тоже обречена. Даже если он  спасет
Георгия. Вы верите, что  он спасет  Георгия?  Не  говорите - я  не  верю. Он
говорит, что время идет и он старается, но не все от него зависит, я играю в
театре и у меня была роль в  кино - я сейчас все бросила. Он сказал, что все
зависит оттого,  смогу ли я его полюбить. Он  понимает,  что я делаю это для
Георгия, но когда Георгий придет, он меня убьет. Вы не представляете,  какой
он у меня дикий. Но я же не могу... если есть один маленький-маленький шанс.
Я должна сделать, чтобы Ян меня любил, если он меня любит, он сделает что-то
- он  ведь  не  совсем  плохой, иногда  он бывает такой  забавный... Так  вы
уедете, Лида?
     - Я  думаю... что если я сейчас  уеду и постараюсь скрыться, то, может,
будет еще хуже. Он вас заподозрит.
     - Но я не знаю, что делать! Ну просто хоть вас убивай.
     И Лидочка  вдруг  поняла, что Альбина сказала  это совершенно серьезно,
что она  готова  убить  Лиду, потому что  зашла  так далеко в  своих жертвах
Георгию, который все равно  убьет  ее, что смерть  Лиды мало что меняла в ее
трагедии.
     - Не надо  меня  убивать, - сказала Лида. - Я обещаю вам, что он ко мне
не притронется. А если притронется, я уеду.
     - Вы мне даете слово?
     - Даю.
     - Только не уходите. Я вам все рассказала, а теперь вы одна все знаете.
А мне  обязательно надо вам еще сказ