добился, стреляя  в
негодяев. Они неистребимы, как головы Горгоны,- их можно убить только вместе
с системой, которая их породила. Но боюсь, что это дело для наших внуков...
     Александрийский  перестал рисовать  и взял  револьвер  в руки.  Склонив
набок голову, он любовался табличкой с выгравированной надписью,
     - Ни  в коем случае не передавайте  револьвер Альбине из рук в  руки...
Добро бы обыкновенная пушка, а то - реликвия великой эпохи! Если в ближайшие
годы  твоего Алмазова  не  пустят  в расход, этот ревнаган станет экспонатом
музея Революции.
     Александрийский подошел к платяному шкафу и положил револьвер на него.
     - Мы с Конан Дойлем считаем, что улики должны лежать на виду - тогда их
никто не видит,- сказал он.
     - А мы не возьмем его с собой?
     - Сначала надо отыскать безопасное место.
     - Я хотела вам сказать, что ко мне приходил Матя... Матвей Ипполитович.
     - А  этому что было  нужно? - Александрийский  сразу подобрался, словно
кот, увидевший птичку.
     - Он искал Полину.
     - Как так искал?
     - Он сказал, что не видел ее с ночи.
     - А  зачем она ему понадобилась? -  Александрийский агрессивно наступал
на Лиду, словно она была в чем-то виновата.
     - Она его  шантажировала, она  требовала,  чтобы он на ней женился, дал
свою фамилию, помог устроиться...
     - Бред  и  неправда. Она  бы не посмела.  Он  ее  убил,  а теперь  ищет
оправданий.
     - А  если  он  ее не убивал? Он сказал, что  ходил к ней во флигель, но
увидел там Алмазова.
     - А чем она его запугивала?
     - Что расскажет про тот случай... когда он участвовал в насилии.
     -  Этим вашего Матю не испугать, - отмахнулся Александрийский.  - Такой
грех молодости только красит его в глазах Алмазова.
     - Я ему то же самое сказала.
     - Надо было промолчать. С убийцами следует вести себя осторожнее.
     - Вы правы. Он оказался очень нервным.
     - Что еще?
     - Я сказала, что знаю о поезде Троцкого!
     - Вот! Именно! - Александрийский обрадовался так, словно уже разоблачил
убийцу.-  В самое больное место! Я же говорил, что ему плевать  на насилия и
убийства  - но Троцкий!  Троцкий, предатель партии  и Марксизма, наш главный
соперник и враг - тут уж не до супербомбы - от такого Мати мы побежим как от
Зачумленного! Ясно, он боялся именно этого. И  Полину ухлопал из-за этого. И
вас  задушит из-за  этого... Что молчите? Он вас душил? Ну признавайтесь, он
забыл о вашей несказанной красоте и  начал откручивать вам головку или сразу
в сердце ножик? А? Почему молчите?
     - Марта вошла в комнату, и он не успел меня задушить.
     - Вот именно! - профессор зашелся в вольтеровском смехе.
     - Павел Андреевич. - Лидочке было вовсе  не смешно. - Вы забываете, что
он мог меня в самом деле убить!
     - Вы  живы! Остальное  - лирика, сентиментальная литература.  Главное -
Шавло фактически признался в убийстве Полины. Как только Алмазов узнает, что
Шавло так замаран, он побежит от него, как черт от ладана!
     - Но ведь речь идет о супербомбе, о спасении нашего Союза от фашизма!
     - Супербомба - дело  завтрашнее, дело непонятное и рискованное. А Шавло
-  сегодняшняя угроза.  Ты увидишь, как  Алмазов от него  отвернется.  Вот и
замечательно. Это и требовалось доказать...
     Раздался отдаленный удар гонга.
     - Обед,  - со значением сказал профессор. -  Теперь  можем со спокойным
сердцем и за супчик!
     Следующий удар раздался куда ближе-президент Филиппов шел по коридору и
бил восточной колотушкой в старинный и тоже восточный гонг.
     -  Но если  Полина  мертвая, кто же скажет Алмазову,  что Матя служил в
охране Троцкого?
     Вопрос застал профессора у самой  двери. Вопрос вонзился в  спину,  как
копье. Профессор ослаб в коленях,  его лицо вмиг побелело. Он приоткрыл рот,
словно рыба.
     - Лекарство? - спросила Лидочка. - Где лекарство?
     -  Господи, - отмахнулся профессор, - Вы ничего не понимаете, Я ведь не
умею доносить!
     - На кого доносить? - не поняла Лидочка.
     - На Матвея.  Надо срочно донести  на Матвея Алмазову. Что он  служил в
охране Троцкого. Иначе всем будет плохо.
     - Павел Андреевич, ну что вы говорите! Я же тоже не умею доносить.
     -  Или  вы доносите,  или  происходит  всемирное бедствие!  -  закричал
профессор.
     - Тише, тише, вам же нельзя так волноваться..
     - А ему можно? Ему можно убивать людей?
     - Никто еще ничего не знает.
     - Он убил единственную свидетельницу!
     - Но можно найти документы, найти других людей, которые там служили...
     -  Вы  думаете,  их еще не расстреляли? Не сослали куда  Макар телят не
гонял? Где вы  их будете искать? Вы  понимаете, что к тому времени ваш  Матя
будет недосягаем. Машина  начнет крутиться, найдутся люди  и деньги -  и  мы
сделаем  эту бомбу. Я  знаю, что мы сделаем, У  нас есть такие головы, такие
головы... и  они хотят работать и их нетрудно убедить в том, что они спасают
родину.
     Александрийский мелко и часто откашлялся. Он продолжал;
     - Талантливым,  бесстыжим и наглым Матей руководили тщеславие и  страх.
Он хочет быть великим изобретателем атомной бомбы и в то же время трясется в
ужасе оттого, что станется с ним, если этот великий - а это воистину великий
план - провалится.  Тогда через год или два вспомнят, что он жил  в Италии и
даже носил гитлеровские усики. Для него бомба - спасение! Ради нее он пойдет
на все...
     Гонг прозвучал  где-то  вдалеке. Значит, президент уже  окончил обход и
отправился в столовую.
     - Пойдем, пойдем,  - сказал  Александрийский.  -  Пока  мы  живы,  есть
надежда.  Где моя  трость? По  дороге мы  с вами должны отыскать укрытие для
револьвера.
     - Мы его не будем брать с собой?
     - Ни  в коем случае? Любая случайность может  быть  губительна.  Мы  не
знаем - а вдруг в коридорах уже обыскивают прохожих.
     Лидочка поежилась - раньше, когда  она таскала револьвер под мышкой или
лазила  за ним под биллиард, в том  был элемент игры,  а в игре всегда можно
сказать: я с вами больше не играю, и пойти домой.  А  слова Александрийского
звучали предупреждением - никто с тобой играть не намерен.
     Профессор  почувствовал,  какое  впечатление  произвели  его  слова  на
молодую спутницу, дотронулся до рукава блузки и сказал:
     - Считайте, что я пошугил. Но  не забывайте об осторожности. Разрешите,
я зас возьму под руку? Учтите, что у нас с вами платонический роман - в иной
вид романа никто не поверит.
     - А жаль, - искренне сказала Лидочка.
     -  Это  лучший комплимент,  который я  получал  за последние месяцы,  -
сказал профессор. - Вперед!
     В  столовой  Альбины не  было.  Алмазов,  мрачный,  как  туча, сидел  в
одиночестве и никто не смел к нему приблизиться.
     - Внимательно следите за всеми подозреваемыми. Два глаза хорошо, четыре
лучше, - успел  сказать Александрийский,  прежде  чем они  разошлись к своим
местам. - После обеда встречаемся у медведя!..
     - Иваницкая! - сказал Филиппов убитым голосом. - Я буду вынужден!..
     Прежде  чем  сесть  на  свое  место,  Лидочка  подошла к президенту  и,
наклонившись к его уху, прошепталаз
     - Вы мне надоели!
     - Как? - сказал президент вслух. Но Лидочка уже шла к себе.
     Матя сидел за столом.
     Лидочка не сразу его увидела - он сидел не на своем месте, почему-то он
оказался рядом с  Максимом Исаевичем, он оживленно с ним беседовал.  Лидочка
сразу перестала слышать, о чем щебечет Марта, она уловила  тот момент, когда
Матя поймал взгляд Алмазова и в ответ  на его кивок склонил  голову. Лидочка
посмотрела на Александрийского  -  тот  подмигнул ей - он тоже  видел  немой
разговор Алмазова и Мати.
     - Сегодня  на второе  рыбные котлеты. Обожаю рыбные котлеты, - сообщила
Марта. - Мы до революции жили в Таганроге, тогда еще не было карточек, ты не
представляешь, сколько там было разной рыбы. И куда это все подевалось?
     Алмазов поднялся и, не доев котлету, пошел к выходу. Президент сорвался
со своего места и поспешил  следом, но был от двери  возвращен на место.  На
Лидочку он не глядел. Матя продолжал сидеть. Принесли котлеты,  Котлеты были
вялыми, они разваливались под нажимом вилки.
     - Ты совсем не ешь, - сказала Марта, мгновенно смолотившая свою порцию.
     - Возьми, - сказала Лидочка. - Я котлеты не трогала.
     Матя поднялся и пошел к двери.
     Лидочка  поглядела  на  Александрийского.   Тот  отрицательно   покачал
головой. Он был прав -  если Лидочка  сейчас выбежит  в пустую гостиную, она
неизбежно привлечет к себе внимание Алмазова и Мати.
     Чем  бы  заняться?  Лидочка  подвинула  к  себе  компот. Он был  совсем
несладкий  и чуть теплый. Первые из обедающих стали подниматься и потянулись
к выходу,
     - Они здесь воруют просто ужасно, - сказала Марта. - Еще два года назад
здесь был такой компот, что ложка стояла, ты представляешь?
     Поднялся  Александрийский, Глазенап увидел  его, стал быстро говорить и
сам смеялся. Александрийский вежливо и тонко улыбался. Потом  пошел к двери.
Ему снова  пришлось  задержаться - его окликнул незнакомый Лидочке господин,
сидевший за столом академиков. Видно, недавно появился.
     Александрийский  разговаривал  с  ним.  Лидочка  поднялась  и  вышла  в
гостиную. Ни Мати, ни Алмазова там не было.
     Возле  вешалки  она увидела растоптанный комочек желтой  глины. В такой
глине  были измазаны  башмаки Мати.  Лидочка подняла  кусочек. Он был  почти
сухой.
     - Что обнаружил доктор Ватсон? - спросил, подходя, Александрийский.
     - Я хотела бы узнать, - сказала Лида,  - где наш подозреваемый наступил
в эту глину?
     - Здесь нет никакой тайны.  С таким  же успехом эта глина могла попасть
сюда с  моих галош, -  сказал Александрийский.  -  Куча этой глины  лежит по
дороге к тригонометрическому  знаку.  Когда  мы ходили туда вчера вечером, я
наступил в эту грязь. И, наверное, не я один.
     - Да, не один,- согласилась Лидочка.- Матя тоже.
     -  К сожалению,  мы не можем строить  наши  умозаключения на  случайных
уликах, - сказал профессор. - Вы нашли наших недругов?
     - Нет,
     - Я тоже не нашел. И что будем делать дальше?
     - Может, пойдем погуляем? Дождик вроде перестал.
     - Великолепная идея, - сказал Александрийский.- И полезно, и приятно.
     - А вы  мне расскажете об атомной  бомбе - мне  кажется, что вы с Матей
совсем по-разному ее понимаете.
     - Вы совершенно правы.
     Они  медленно  шли  по полого  поднимавшейся дорожке, которая вела мимо
теплиц,   заброшенных  недавно   на   волне  коллективизации   огородов,   к
тригонометрическому знаку.
     Александрийский тяжело опирался на трость, ему было нелегко говорить на
ходу, поэтому они часто останавливались передохнуть.
     Тонкий нос  профессора  покраснел, он шмыгал, порой доставал из кармана
пальто носовой платок я промокал им нос. Лидочка подумала, что в детстве ему
строго внушали, что хорошие мальчики  не  сморкаются на людях. И ей хотелось
сказать: "Павел Андреевич,  сморкайтесь, после революции это разрешили", по,
конечно, она не посмела так сказать.
     - К  сожалению,  ситуация с созданием сверхбомбы, - назовем  ее  бомбой
атомной,  это  название  не  хуже любого другого  -  на самом деле серьезна.
Наверное,  вы, Лидочка, решили, что Матя набивает себе цену и морочит голову
нашей секретной полиции.
     - Нет, я думала, что Матя не дурак и вряд ли его продержали бы три года
в Италии, если бы он был обманщиком.
     - Матя - редкий тип ученого, который двумя ногами стоит на земле. Я его
знаю  уже  много  лет - одно  время он был моим студентом.  Крайне способен,
почти талантлив. Из таких получаются неплохие директора институтов и  ученые
секретари, но никогда -  гении... Матя умеет думать. Он  овладел  логикой. К
тому же у него  замечательный нюх  на новое,  на  перспективное,  что  может
принести  ему выгоду... Впрочем,  я несправедлив.  Я недоволен  им и  потому
стараюсь его принизить... Вам не холодно?
     - Нет.
     -  У  Мати еще  одна  удивительная способность - он  смотрит на  все со
стороны.  Он никогда не становится участником, он всегда - наблюдатель.  А в
этом  есть  преимущества  -  ты  сохраняешь  способность  к  трезвой  оценке
происходящего. Знаете, я думаю, что ни Ферми, ни  Гейзенберг, ни Бор - никто
из них не догадывается о том,  к чему пришел Матвей. Он увидел в их движении
к  цели  закономерности,  которые  они  сами,  в азарте труда и открытий, не
замечали. И поверьте, сейчас открытия в ядерной физике сыплются, как из рога
изооилия.  Матвей связал две несовместимые  для остальных проблемы - мировой
политический  кризис, войну, до которой  мы докатимся через несколько лет, и
возможности ядерной физики. Более того, я подозреваю, что своими выводами он
ни  с кем  не  стал делиться.  Он унес конфетку в уголок, стал  ее жевать  и
рассуждать - а где дадут целый торт?..
     Александрийский проводил глазами белку, которая бежала через прогалину,
держа в зубах большой орех.
     - К сожалению, Матвей катастрофически прав. Мы провели с  ним несколько
часов  в спорах  - он старался привлечь меня к себе  в союзники,  ему  нужны
более солидные имена, чем его имя... И знаете, он меня  убедил. Я совершенно
и бесповоротно верю в возможность  создания  супербомбы  на  основе  реакции
деления  ядер  урана.  Никаких   чисто  физических  возражений  этому  я  не
обнаружил. Боюсь, что  не обнаружат и  другие ученые,  И при организационных
способностях,  силе убеждения и  напористости Матвея работы над бомбой могут
начаться в ближайшее время. Если не заговорит Полина.
     - А вы думаете, что Алмазов ищет ее именно поэтому?
     - Господи, это яснее ясного! Альбина рассказала ему, что услышала...
     - А мне обещала молчать.
     - Алмазов знает слабые места Альбины и умеет допрашивать. У нее не было
шансов... впрочем, пистолет - это шанс! Шанс кролика.
     - Ой, не говорите так.
     -  Лучше  говорить правду.  Алмазову  нужна Полина.  Ему  нужно  самому
допросить ее. Нужно  понять, что она знает о Мате и чем это грозит не только
Мате, но и проекту века и лично товарищу Алмазову. И ему также важно понять,
что выгоднее  -  уничтожить Полину, позволить это сделать  перепуганному  за
свое будущее Мате или оставить ее как угрозу. Ох, какая интрига!
     - Ничего интересного! Это же люди. Вы не знаете Полину, а я ее немножко
знаю,
     - И вам ее жалко?
     - Конечно, жалко.
     - Тогда ей лучше было сидеть дома и не провоцировать события. Каждый из
нас  -  раб  собственной  судьбы.  Судьба  Полины -  ничтожная  песчинка  по
сравнению  с  судьбами,  на право  распоряжаться  которыми замахнулись  ваши
друзья Матя и Алмазов.
     Они медленно пошли дальше. Впереди холмом, заваленным гнилыми  листьями
и заросшим жухлой травой, поднимался старый погреб.
     - Почему  вы  все  время говорите о том, что Матю надо остановить? Ведь
завтра бомбу  начнут изобретать французы и англичане, которые нас ненавидят,
завтра она попадет к фашистам. Гейзенберг сделает ее для Гитлера.
     - Слышу аргументацию Матвея. Это он сказал?
     - Он сказал.
     - Не бойтесь за Гейзенберга. Бойтесь тех, кто ближе. Бойтесь Матю.
     - Бомба - надежная защита от фашизма!
     -  Опять Матвей:  Да поймите, прекраснодушное дитя, что эта бомба -  не
просто бомба. Энергия,  которая высвобождается при разделении  атома  урана,
так  велика,  что одной бомбы  будет достаточно,  чтобы снести с лица  земли
Париж.
     - Или Москву?
     -  Подумайте  же, что  случится,  когда у Алмазова  я  его  друзей -  у
Сталина,  Косиора,  Кирова, Тухачевского, у  этих  убийц, - окажется в руках
абсолютное оружие! Неужели вы думаете, что они постесняются его употребить в
дело?  Неужели вы думаете,  что они  не сбросят его на Париж, сберегая собор
Парижской Богоматери? Неужели  вы не понимаете,  что страшные  преступления,
которые уже совершила или еще  совершит сталинская банда, будут удесятерены?
Они  же  с  помощью  тщеславного Мати завоюют  весь мир, экспроприируют весь
швейцарский сыр и шоколад, чтобы самим его сожрать!
     - А Матя?
     -  Матя?  Если  он доживет до торжества мирового  коммунизма с  атомной
бомбой, то, возможно, будет  стоять на трибуне среди победителей. Но, вернее
всего,  на  каком-то  этапе его отстранят или  уничтожат. А впрочем -  что я
знаю?
     Они  подошли  к  погребу.  Между  ним  и дорожкой ярким пятном  желтела
расплывшаяся куча глины. Видно, ее завезли для хозяйственных надобностей еще
летом, а потом почему-то забыли о ней,
     - Вот видишь,  - сказал Александрийский. -  Я же говорил тебе,  что уже
видел эту глину.
     - А Матя не только видел, - сказала Лидочка,- но и ходил по ней.
     - Если  вам  интересно,- Александрийский все  еще  думал о  бомбе, -  я
покажу принцип, по которому  можно построить атомную бомбу. Один воин еще не
войско и  даже три  воина не войско  -  но с  какого числа воинов получается
войско?
     - Подождите одну минутку,- сказала Лидочка,- я все же загляну в погреб.
     - Только не промочите ног, - сказал Александрийский. Он оперся о трость
обеими руками и стал смотреть на лес.
     Лидочка  осторожно  обошла  по  краю  пятно  глины,  потянула  на  себя
прикрытую,  почти развалившуюся дверь  в погреб.  Та  заскрипела и  с трудом
поддалась.
     Вниз вело несколько  ступенек - свет почти не проникал внутрь  и потому
непонятно было, глубок ли погреб.
     - Вы меня слышите? - спросил сверху Александрийский.
     - Слышу, - откликнулась Лидочка. Она увидела на ступеньках желтые следы
-  человек,  который совсем  недавно спускался  в погреб,  не  заметил,  что
наступил в глину.  Следы были большие, но нечеткие,  и  нельзя было сказать,
кому они принадлежат. Зачем же человеку было спускаться в погреб?
     Лидочка еще  не видела ничего, но с внутренним предчувствием,  точным и
неотвратимым, она уже знала, что найдет сейчас на полу погреба, и страшилась
сделать  еще шаг вниз,  но и не могла вернуться к Александрийскому,  пока не
убедилась в том, что права. При держиваясь рукой за отвратительно холодную и
влажную стешу, Лидочка спустилась вниз. Нога ее попала  в воду - ботик сразу
промок.
     Тело  Полины - Лидочке пришлось присесть,  чтобы дотронуться до него, -
было сделано  из скользкой  ледяной  глины.  Лида  поняла,  что  вот-вот  ее
вырвет...
     Видно, она все же  на несколько  секунд  или минуту потеряла  сознание,
потому что снаружи донесся трубный глас Александрийского:
     - Что с вами, Лидия?
     -  Я иду,-сказала Лида, - я иду,  -  повторила  она,  потому что первые
слова остались только в мозгу.
     Она  упала на руки Александрийскому.  Тот не ожидал этого и не смог  ее
удержать, и потому Лидочка уселась на землю, к счастью, не на желтую глину.
     - Она там, - сказала Лидочка.
     Александрийский  был безжалостен. Подняв  Лидочку на ноги,  потребовал,
чтобы она закинула голову и считала до ста, и не думала о том, что увидела -
не столько увидела, как нащупала в погребе.
     А  Лидочка и  не думала  об  этом.  Как ни странно, страх миновал почти
сразу после того, как она вылезла на свежий воздух. Конечно, больше всего на
свете Лидочке хотелось  забраться в постельку, закрыть глаза и быстро-быстро
заснуть.  Но  она  понимала,  что  Александрийский  ей  этого  не  позволит.
Александрийский был сердит на себя, потому  что не поверил в важность улики,
которую можно было назвать "тайна желтого следа", и потому потерял лицо  - в
погреб  пришлось лезть  Ватсону,  и именно  Ватсон совершил открытие,  когда
Шерлок Холме рассуждал о делении атомов.
     Но сам  Александрийский  в погреб,  конечно же,  не  полез,  зато, пока
Лидочка приходила в себя, он разрабатывал  схему дальнейших действий. Больше
таких ошибок не должно быть!
     - Вам лучше? - спросил он.
     -   Мне  хорошо,-  попыталась   ответить   с  иронией  Лидочка,  Иронии
Александрийский не уловил.
     - Если Полину убил Матвей,- ска