визгнул. Мотор отчаянно заревел. Лида
увидела белую оштукатуренную кирпичную арку, которая выплыла из-за  спины и,
пошатываясь и уменьшаясь, растворилась в темноте.
     Грузовик скрипел, с®езжая  в очередную яму,  скользил к кювету,  опасно
накренившись,  замирал  над  ним,  собирался  с силами,  выползал  вновь  на
середину дороги и несколько  метров  проносился,  словно  железный  мяч,  по
каменной  терке,  затем  подпрыгивал на неожиданном  пригорке и снова ухал в
бурный поток, прорезавший многостсрадальную дорогу.
     Люди в грузовике  совершали невероятные  движения руками и всем  телом,
чтобы не  вылететь  наружу  или  не свалиться под ноги своим спутникам,  они
цеплялись  друг  за  дружку,  за  деревянные  скамейки,  за  задний  борт  и
занозистые  стойки,  они даже потеряли способность проклинать Академию наук,
которая  никак не соберет денег для ремонта своей дороги, Трубецких, которые
могли бы отремонтировать дорогу лет  на  сто вперед, и, конечно же,  шофера,
который мог бы ехать осторожней, но, видно, торопится к бутылке "рыковки".
     Когда  Лидочке   уже  казалось,  что  еще  минута  такой  пытки  и  она
добровольно выскочит из грузовичка и отправится дальше пешком, грузовик стал
заметно убавлять ход, притом пронзительно и жалобно гудеть.
     Никто  в  кузове не  проронил  ни  слова -  но все  напряженно слушали,
стараясь сквозь шум мотора  и плеск воды услышать  нечто новое  и тревожное.
Наконец, не выдержав, кто-то нервно спросил:
     - Что? Приехали?
     - Да что вы говорите! - возмутился Максим Исаевич. - Мы еще и версты не
проехали - неужели непонятно?
     - Я боюсь,  - сказала Марта Ильинична, которая также была старожилом, -
что разлился нижний пруд.
     - Как так разлился? - обиделся за пруд Максим  Исаевич. - Что вы хотите
этим сказать?
     - А то и хочу, - сказала Марта Ильинична, - что он вышел из берегов.
     - А зачем шофер гудит? - спросил Матвей Ипполитович. - Чтобы пруд вошел
обратно в берега?
     Никто не  засмеялся,  потому что,  перебрасываясь фразами и  слушая эту
пикировку, все продолжали ловить звуки снаружи.
     Грузовик дернулся и  замер. Сразу стало в сто раз тише - остался только
шум дождя - а его можно было игнорировать.
     Хлопнула дверца кабины. Захлюпала вода. Ясно, что шофер вышел наружу.
     - Что там у вас? - спросил у кого-то шофер.
     Ему ответили. Но невнятно.
     Максим Исаевич высунулся из кузова - кто-то невидимый его  поддерживал,
чтобы не вывалился.
     -  Там  авто, - сказал  Максим  Исаевич, забравшись  обратно.  -  А  вы
говорите - наводнение!
     -  Я ничего  не  сказала,  -  возразила  Марта  Ильинична, -  Я  только
высказала предположение.
     - Тише! - прикрикнул Матвей Ипполитович Шавло. - Дайте послушать.
     - Ничего интересного, - сказал Максим Исаевич, как человек, вернувшийся
с  покорения Эвереста и  имеющий  моральное  право утверждать,  что там лишь
снег, только снег и ни одного дерева!
     -  Вам неинтересно, - огрызнулся Матя, - а если та машина застряла, нам
придется здесь ночевать!
     - Что? Что вы сказали?
     И  поднялось  невероятное  верещание - потому что все  устали, все  так
надеялись, что  через несколько минут окажутся  в  тепле дворца,  -  и тут -
новая опасность!
     Шум не успел еще стихнуть, как  послышались шаги  по воде и  над задним
бортом появилась голова шофера.
     -  Так  что, граждане отдыхающие,  - сказал  он и сделал  драматическую
паузу, но все молчали, потому  что  неловко  прерывать Немезиду, - там мотор
стоит, в®ехал по уши в канаву, И нам его не об®ехать... Понятно?
     Никто не ответил, все знали - продолжение следует.
     - Так что пока не сдвинем - дальше не поедем.
     - А мы при чем? - громко и высоко крикнул Максим Исаевич.
     - А вы толкать будете, - сказал шофер. - Если, конечно, уехать хотите.
     - А если нет?
     - А если нет - добро пожаловать с вещичками полторы версты по воде да в
горку. Мое дело маленькое.
     -  Вы   обязались   нас  доставить  до  места  назначения,   -  сказала
обладательница капризного голоса.
     - Это кому я, гражданка, обязывался? - обиделся шофер.
     - Спокойно, спокойно!  - раздался голос Мати Шавло. - Шофер прав. Никто
не  заставлял нас сюда ехать, и добровольцы на самом деле могут погулять под
дождем. Я предпочитаю короткое бурное усилие, а затем - заслуженный отдых.
     Перешагнув через  доски-скамейки,  Шавло  добрался  до  заднего  борта,
перенеся через него ногу, нащупывая упор, спросил:
     -  А  что за авто, скажите, товарищ  шофер?  Кого  понесла нелегкая  на
легковой машине  в "Узкое"? Неужели никто не сказал этому покрытому сединами
отцу семейства, что так себя вести нельзя?
     -  Сюда  ногу ставьте, сюда, а теперь опирайтесь  об  меня,  -  слышала
Лидочка голос шофера. - Вот так. А машина из ГПУ, я их по номерам знаю.
     - Ну это совсем лишнее -  что же  я, должен толкать машину ГПУ, которая
приехала арестовывать очередную заблудшую овечку?
     - Матя! - грозно воскликнул Максим Исаевич.
     Лида между тем уже стояла у заднего борта.
     - Матвей Ипполитович, - сказала она. - Дайте руку.
     - Прекрасная незнакомка? Я вас с собой не возьму. Вы простудитесь,
     - У меня непромокаемые боты, - сказала Лидочка,  опираясь на протянутую
руку.  Она  легко перемахнула  через  борт и  полетела  вниз, в  бесконечную
глубину, но Матвей поймал и умудрился  при том прижать ее к себе, а уж потом
осторожно поставить на землю.
     - Молодец,  девица, - сказал  он.  - Чувствую за вашей спиной  рабфак и
парашютную вышку в парке "Сокольники". Будь готов?
     - Добрый вечер, -  сказал  человек, вышедший изза  грузовика, -  темный
силуэт  на  фоне  черных  деревьев. -  Мне хотелось бы  внести  ясность  как
пассажиру мотора, который так неловко перекрыл вам дорогу к санаторию.
     Голос у него был чуть напряженный, как будто владелец его старательно и
быстро подыскивал правильные слова  и при том решал проблему, как произнести
то  или  иное  слово,  где  поставить  ударение.  В  ближайшие  дни  Лидочке
предстояло убедиться  в том,  насколько она была  права,  -  восхождение Яна
Яновича Алмазова к власти было столь стремительным, что у него не оставалось
времени подготовить себя к той  роли, которую ему предстоит играть в  жизни.
Но как только жизнь немного  успокоилась и появился  досуг,  Алмазов не стал
тратить  его на девиц или пьянки -  он начал  учиться. Причем не алгебре или
электрическому делу, а лишь тому, что  могло помочь ему  в  общении с людьми
наследственно  культурными,  знающими с рождения много красивых значительных
слов.   Ян   Янович   панически  боялся  попасть   впросак  в   разговоре  с
интеллигентом, и, если такое все же происходило, то горе тому  интеллигенту,
который  своим  присутствием,  вопросом  или  упрямством  заставил ошибиться
товарища Алмазова.
     - Добрый вечер, -  сказал  Матя Шавло,  все  еще не отпуская Лидочкиной
руки, но не помня о ней, - встреча с чекистом требовала всего внимания,
     Чекист протянул руку и представился:
     - Ян Алмазов, сотрудник ОГПУ. Считаю долгом  развеять ваши опасения:  я
никого не намерен арестовывать, я  такой же  отдыхающий, как вы, и хотел бы,
чтобы вы забыли о моей специальности. Хорошо, Матвей Ипполитович?
     Матя Шавло вздрогнул, но  почувствовала  это только Лидочка, которой он
касался плечом.
     - Я  вас по гренадерскому росту узнал, - засмеялся чекист. - Вы человек
всемирно известный.
     -  Тогда пошли к вашей  машине, - сказал решительно  Шавло. - Что с ней
случилось?
     И он, скользя по глине, заспешит к перекрывшей дорогу машине Алмазова -
длинному  черному лимузину,  возле которого  стоял  могучий  детина в черной
куртке и такой же кожаной черной фуражке - шофер Алмазова.
     Лидочка  обернулась,  удивляясь тому, что никто из ученых не последовал
их  примеру и  не  спешит  вытаскивать  из  грязи  машину чекиста. Шавло, не
оборачиваясь, угадал ее  мысль, потому  что сказал (сквозь дождь  его  слова
донеслись невнятно):
     - Мы с вами  не  ему идем помогать, а  тем, кто  остался в грузовике. В
этом вся разница.
     Лидочка  согласилась  - на  самом деле ей  хотелось  как  можно  скорее
добраться до  теплого  санатория и  забыть  об этой дикой дороге,  схожей по
трудностям с путешествием фашистского адмирала Нобиле к Северному полюсу.
     Тут Лидочка угодила  ногой в яму, полную черной ледяной воды, и страсть
делать исторические сравнения оставила ее.
     Пока она, прыгая на одной ноге, пыталась  вылить  воду из ботика,  мимо
прошел  Алмазов. Его плащ блестел, будто  сделанный из  черного фарфора.  Он
гнал перед собой  шофера  грузовичка. Именно гнал, хотя никакого насилия над
ним  не производил. Уж  больно покорнo была  склонена голова шофери,  а руки
были почему-то  заведены за  спину и  сцеплены  пальцами, будто  шоферу  уже
приходилось так ходить.
     - Ну что же вы стоите, товарищи, - сказал чекист. - Навалимся?
     Он сделал широкий округлый жест рукой в черной перчатке, призывая народ
включиться в выполнение и перевыполнение.
     Машина Алмазова попала передними колесами в глубокую промоину в дороге,
и ее колеса по ступицы скрылись под водой.
     Подчиняясь жесту и крику Алмазова, остальные навалились на зад  машины.
Спутники  Лидочки казались ей черными  пыхтящими  тенями  - по пыхтению  она
угадала, что справа от нее трудился Шавло, а слева - один из шоферов.
     Машина чуть  покачивалась,  но не двигалась  с  места. Алмазов  напевно
восклицал: "А ну, раз! Еще раз! Раз-два, взяли, и-що взяли!".
     Они с минуту подчинялись крику, потом Шавло первым выпрямился и сказал:
     - Так дело не пойдет.
     - А как пойдет? - заинтересованно спросил Алмазов.
     - Надо сучьев под передок наломать, - сказал шофер грузовика.
     - Все  равно  народу мало, - сказал Шавло.  - Не справимся.  Поднимайте
народ.
     Дождь  припустил  с  новой  силой,  будто  кто-то  наверху  открыл  душ
посильнее.
     Алмазов  постучал  по  дверце лимузина. Дверца тут  же  приоткрылась, и
оттуда вылезла палка, которая замерла под углом  вверх, будто некий  охотник
вознамерился стрелять из машины по пролетающим уткам. Затем раздался громкий
щелчок, и палка превратилась  в раскрывшийся зонт.  Под  прикрытием зонта из
машины выглянула ножка в блестящем ботике и светлом чулке, ножка замерла над
лужей,  затем из машины донесся отчаянный писк,  и  ножка  соприкоснулась  с
водой, которая  фонтаном  взмыла  вверх, обдав  шелковые  чулки и край  юбки
существа женского пола.
     - Этого еще  не хватало - возмутилась Лидочка. - Мы  толкаем, а ваши...
друзья сидят. Если б я знала!
     Алмазов  ничего не ответил, а маленькая женщина отважно кинулась  через
лужи к  чекисту и, вознеся  зонтик над его головой, словно  он был китайским
богдыханом, пропищала что-то умиленно.
     - Немедленно  в  машину!  -  приказал Алмазов,  который, как показалось
Лидочке, и сам на секунду растерялся от неожиданного явления. - Альбина,  вы
простудитесь!
     Алмазов взял свою спутницу под руку и повлек к машине. Остальные стояли
под дождем,  всматриваясь  в  темноту,  ибо  стоило  человеку  исчезнуть  из
конусов,  образовапных  светом  фар  машины  или  грузовика,  он  становился
невидимым.
     Заталкивая попискивающую даму в лимузин и отказываясь принять из ее рук
зонт, Алмазов крикнул своему шоферу:
     -  Жмурков, пойди к  грузовику, вытащи оттуда всех мужчин, А  то мы  до
утра прочикаемся.
     Лидочке вдруг  все надоело. Как будто то,  что  здесь происходило, было
направлено именно против нее. Угадав  ее  движение, Матя Шавло схватил ее за
руку и удержал.
     -  Потерпим,  -  сказал он,  -  и будем  относиться с  юмором  к  таким
коллизиям.
     - Юмора не хватает, - сказала Лидочка.
     - Ваш друг прав, - сказал Алмазов, вынырнувший  из-за лимузина. Он имел
дьявольскую способность все слышать, даже если говорившие находились от него
на обратной стороне Земли. - Терпение и еще раз терпение. Цель у нас простая
-  освободить  дорогу для грузовика. К сожалению,  моему  мотору  дальше  не
проехать. -  Тут  же он сменил тон, как  будто один человек ушел, а  другой,
хамский, занял его место: - Жмурков, тебя что, за смертью посылать? Где наша
ученая рабочая сила?
     -  Идем!  - откликнулся Максим Исаевич, возглавлявший небольшое научное
стадо, которое  продвигалось будто бы  по Дантовому аду, то попадая  в  свет
фар, то исчезая в прорезанной дождливыми струями темноте.
     Если возмущение  и владело этой  группой людей,  то,  вернее всего, оно
было истрачено еще в машине, когда властью Алмазова их вытягивали под дождь,
на холод, а сейчас все молчали, бунтовать было бессмысленно - все уже знали,
чью машину надо стаскивать с дороги.
     -  Попрошу  минуту внимания,  - сказал Алмазов,  поправляя  фуражку,  с
козырька  которой  срывались  тяжелые капли. -  Женщины  толкают  автомобиль
сзади,  мужчины приподнимают передний бампер, чтобы не  повредить мотор. Как
только машина окажется на обочине, все свободны. Задача ясна?
     Не  дожидаясь ответа, он отошел к передку машины и  принялся загонять в
глубокую канаву несчастных своих рабов во главе с Максимом Исаевичем.
     План Алмазова удался на славу - в считанные минуты продрогшие, а потому
горевшие  страстью к труду ученые  развернули черный лимузин, чтобы не мешал
проехать  грузовику,  и,  отпущенные Алмазовым  на волю, кинулись под защиту
фанерного потолка своего автобуса. Лидочка шла последней.
     Алмазов не забыл  свою спутницу. Сам открыл  дверцу  лимузина, велел ей
выйти.  Пока  женщина раскрывала зонтик и  попискивала, вытаскивая из машины
свой баул.  Алмазов давал  указания шоферу,  оставшемуся у машины, чтобы тот
никуда не  отлучался,  -  Алмазов по  телефону вызовет  ему  помощь. Алмазов
повлек  свою  даму  к кузову, но она  вдруг  тихонько  и жалобно заверещала.
Выслушав эти  звуки,  Алмазов  пошел  не  к  кузову, а  к  дверце  кабины  и
решительно  отворил  ее.  Оттуда  на  него  воззрился  согбенный   профессор
Александрийский.
     -  Освободите,  пожалуйста,  место, -  вежливо,  но  решительно  заявил
чекист.
     - Простите? - послышался скрипучий неприятный голос Александрийского. -
К сожалению, не имею чести быть с вами знаком...
     Слова Александрийского  были  неразборчивы,  в  ответ  Алмазов плевался
краткими приказами; Лидочка  хотела об®яснить чекисту, что  профессор болен,
она ринулась к машине, но поскользнулась и со всего размаха уселась в  лужу,
а когда поднялась, то увидела, что мимо нее  проходит, не глядя по сторонам,
Алмазов, ловко  и быстро подтягивается,  переваливается через задний  борт в
кузов.
     - А ну, трогай! - весело, громко, перекрывая дождь, крикнул он.
     Голоса под фанерным кузовом подхватили крик, машина послушно покатилась
вперед.
     Лидочке  надо было  кинуться следом и  закричать  -  они  наверняка  бы
остановили  машину  -  ведь забыли ее  по недоразумению,  от растерянности и
страха - еще минута, и  должна спохватиться Марта Ильинична... Но Лидочка не
кинулась, не  закричала, потому  что в этот момент увидела человека, который
стоял, являя собой вопросительный знак, он опирался  обеими руками о рукоять
трости, согнувшись вперед и натужно кашляя.
     Лидочка  не  сразу  сообразила,  что это  - Александрийский,  но  потом
поняла:  Алмазов  попросту вытащил старика из кабины, чтобы освободить место
для своей дамы.
     - Это вы?  -  спросила  почому-то  Лидочка  и  потом  уже  побежала  за
грузовиком, крича:
     - Стойте! Стойте! Остановитесь немедленно!
     Но задние  красные  огоньки грузовика  уже растаяли в  ночи, и гул  его
двигателя слился с шумом дождя.
     Лидочка подбежала к Александрийскому - тот перестал  кашлять и старался
распрямиться.
     - Вам плохо?
     Тот  ответил  не  сразу - сначала он все же  принял  почти вертикальное
положение.
     - А вы что здесь делаете? - спросил он.
     -  Меня  забыли.  Как и  вас,  -  Лидочка улыбнулась,  как  ни  странно
обрадованная  тем, что она не одна  на этой дороге и Александрийскому не так
уж плоховот и он улыбнулся.
     Александрийский сделал шаг, охнул и сильнее оперся о палку.
     - Беда в том, - сказал он медленно, стараясь говорить отчетливо, - что,
падая из машины, я подвернул ногу.
     - Больно? - спросила Лидочка.
     - Вот именно что больно, - сказал профессор.
     -  Не  бойтесь,  -  сказала  Лидочка.  Она  старалась  разговаривать  с
Александрийским как с маленьким - он был  так стар и слаб, что  мог упасть и
умереть, его нельзя было сердить  или расстраивать. -  Мы обязательно найдем
это "Узкое" - я думаю, что совсем немного осталось.
     - Вы  совершенно  правы, -  сказал Александрийский, -  тут уже  немного
осталось. Но я боюсь, что мне не добраться.
     - Это еще почему?
     - А потому что за плотиной начнется под®ем к церкви, а  я его  и раньше
одолеть  без  отдыха не мог. Так что придется вам, дорогая  девица, оставить
меня здесь на  произвол  судьбы и, добравшись до  санатория, послать мне  на
помощь одного-двух мужиков покрепче, если таковые найдутся.
     - А вы?
     - А я подожду. Я привык ждать.
     - Хорошо,  - догадалась Лидочка. - Если вам трудно идти, то забирайтесь
в машину гэпеушника и ждите меня там.
     - Это  разумная  мысль,  и в ней  есть  даже  высшая  справедливость, -
согласился Александрийский.  -  Если  меня  выбросил на  улицу  хозяин  этой
машины, то она обязана дать мне временный приют.
     - А что он вам сказал? - спросила Лидочка, поддерживая Александрийского
под локоть и помогая дойти до лимузина.
     -  Он сказал,  что я  должен уступить место даме.  А когда я отказался,
сославшись на мои болячки и недуги, он помог мне выйти из машины.
     - Это хамство?
     -  Это принцип современной справедливости. Уважаемый Алексей Максимович
Горький сказал как-то: если  враг  не  сдается, его уничтожают. Он, лукавец,
очень чутко чувствует  перемены в  обстановке. Мне не хотелось бы попасть во
враги человеку в резиновом плаще. Это Дзержинский?
     - Что вы говорите! Дзержинский умер!
     - Как, по доброй воле? Или его убили соратники?
     - А я не сразу поняла, что вы шутите.
     Дверцы в лимузин были закрыты. Шофера не видно.
     - Эге! - сказала Лидочка. - Кто в домике живой?
     - Никакого ответа, - добавил Александрийский.
     Лидочка  потрогала  ручку дверцы, ручка  была холодной  и  мокрой.  Она
чуть-чуть поддалась, и затем ее застопорило.
     - Эй! - рассердилась Лидочка. - Я уверена, что вы нас видите и слышите.
Так что не  притворяйтесь. Вы видите, что  на дожде по недоразумению остался
пожилой человек. Откройте дверь и впустите его, пока я сбегаю за помощью. Вы
меня слышите?
     Никакого ответа из машины не последовало.
     - Послушайте, - сказала  Лидочка. - Если вы сейчас не будете вести себя
по-человечески, я возьму камень и стану  молотить им по  вашему стеклу, пока
вы не сдадитесь!
     Дверца  машины  распахнулась  резко  и  неожиданно,  словно ее толкнули
ногой. Хоть глаза Лидочки давно уже привыкли к  темноте,  тьма в машине была
куда  более густой, чем снаружи, и она скорее угадала, чем увидела, что там,
скорчившись, сидит  закованный  в кожу шофер Алмазова, выставив перед  собой
револьвер.
     -  А  ну  давай отсюда!  -  заклокотал  злой  и скорее испуганный,  чем
решительный, голос. - Давай, давай, давай!
     - Да  вы  что! -  закричала Лидочка  и  осеклась, потому что слабые, но
цепкие  пальцы  Александрийского  вцепились ей  в рукав и  тянули  прочь  от
машины.
     - Считаю до трех! - крикнул из машины шофер.
     Чтобы  не свалить Александрийского, Лидочка  была вынуждена подчиниться
ему и отступить. На секунду мелькнули растопыренные пальцы, которые потянули
на себя дверцу машины. Дверца хлопнула -  и стало  тихо - как будто скорпион
сам  себя захлопнул в банке  и ждет, кто  сунет руку, кого  можно смертельно
ужали