Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
вленную и растащенную
поскользнувшимся каблуком желтую глиняную плюху. Взглядом проследив желтую
полосу до валика земли, намытого ручейком, пересекавшим дорожку, Лида
заметила, что валик перерезан дважды - убийца здесь волочил жертву - пятки
Полины скребли землю...
И Лида поняла, что убийца - рядом.
Стоя под фонарем, у берега пруда, она понимала, насколько беззащитна. В
этом монашеском многопудовом одеянии ей и не убежать - любой догонит,
задушит... и кинет в пруд. Ведь только в первый раз трудно убить человека, а
потом это становится таким же обыкновенным занятием, как приготовление
яичницы. А почему яичницы? Какая такая яичница - она пахнет яйцами... это
очень неприятный запах... Лидочке стало противно от запаха яичницы, хотя
умом она понимала, что никакого запаха нет, - лес пахнул гнилью, холодом,
водой... Это у меня поднимается температура, понимала Лидочка, Мне надо
возвращаться на танцы, Лучше всего танцевать, потому что когда танцуешь,
можешь прижаться к партнеру, и он тебя обязательно согреет. Господь создал
мужчин только для того, чтобы они вытирали женщин махровыми полотенцами и
высушивали их своим телом... Что я думаю! Остановись, сказала себе Лидочка.
Фонарь качался почти над головой, и собственная тень Лидочки совершала
вокруг нее какие-то нелепые скачки.
Лидочка поняла, что никого она здесь не найдет, кроме собственной
смерти. Но она заставила себя пойти дальше, она добрела до плотины между
верхним и средним прудами. Верхний пруд был небольшим, идиллическим, со всех
сторон он был окружен деревьями, росшими на пологих откосах, и питался водой
из ручья, который стекал по густо заросшему оврагу. Средний пруд, отделенный
от него насыпной плотиной, по которой проходила дорожка, ведущая в лес,
находился на более пологой и открытой местности усадьбы Трубецких. На этом
пруду сохранилась старая купальня, устроенная так, чтобы посторонние не
могли увидеть за деревянными стенками господ, которые решили искупаться.
Нижний пруд упирался в дорогу, ведущую от Калужского шоссе, и соединялся с
другой системой небольших прудов, уже за пределами усадьбы.
Сейчас, ночью, с плотины между верхним и средним прудами трудно было
различить истинные размеры прудов, а нижний и вовсе был лишь сверканием
искорок от далекого-далекого фонаря у в®езда в парк.
Лидочка пошла по плотине, потому что это был самый удобный и прямой
путь от погреба в лес. Она говорила себе, что далеко не пойдет - да и куда
идти, - вот еще десять шагов... нет, еще пятьдесят... перейдет плотину,
посмотрит, что там, - и повернет обратно.
Было очень тихо-ветер стих и сразу стало спокойно. Тишина была
совершенная - куда более совершенная, чем полное беззвучие, потому что ее
деликатно подчеркивал шепот дождевых капель. Чем ближе Лидочка подходила к
дальнему концу плотины, тем явственнее доносился до нее новый непонятный
звук - пустой и журчащий.
И только оказавшись на той стороне пруда, у скамейки, словно забытой в
этом дальнем углу парка, она вспомнила, что это за звук, - он исходил от
водяной струи, которая переливалась через край колодца, сооруженного посреди
пруда.
Сообразив, что означает звук, и вспомнив о назначении колодца, Лидочка
пересекла плотину, чтобы заглянуть в средний пруд - где же выходит там эта
труба. Но ее не было видно. Значит, слив был ниже уровня воды в среднем
пруду. Разница в уровне воды в прудах была не меньше пяти метров, значит,
колодец среди пруда был глубже пяти метров. Лидочке почемуто захотелось
убедиться в этом, она довольно долго искала на берегу камешек, чтобы кинуть
в колодец, который привлекал ее невероятностью своего образа - круглая дыра
в воде! А в воде не бывает дыр! Она кинула камешек, чтобы по звуку
определить, какой глубины колодец, но звук падения до нее не донесся. Тогда
Лидочка захотела заглянуть в колодец, но для этого надо было пройти метра
четыре по воде. Или найти доску, чтобы перекинуть с берега... "Что я тут
делаю?
Чего мне сдался этот колодец? - спохватилась вдруг Лида. - Разве я
сошла с ума? Что мне оттого, глубокий он или мелкий?" Но, задавая себе эти
вопросы, Лида на них не отвечала - мы же не отвечаем себе на свои вопросы,
если знаем ответ! И Лидочка знала - хоть и не формулировала для себя причину
такого интереса к колодцу в пруду, ее тянуло к нему, потому что она для себя
решила задачу: где спрятать труп Полины. Она бы сбросила его в колодец - он
был фантастичен, он был нелогичен - он был как пасть морского чудовища,
которое требует человеческой жертвы.
Как-то Лидочка читала о древнем многометровом колодце в Чечен-Ице.
Конечно же, древние майя или ацтеки кидали туда невинных девушек - боги
могли создать его только для жертвоприношений.
Впрочем, в этом была и хитрость, понятная только Мате и Лидочке: ведь
иной человек, устроенный просто, никогда не догадается искать в колодце - с
его точки зрения, убийца должен кинуть труп в пруд, а не устраивать себе
сложности подобно Тому Сойеру, когда он освобождал из тюрьмы старого друга
негра Джима.
Потому Лидочка была убеждена, что, если в поисках трупа даже спустят
поду из всех прудов - в колодец никто не заглянет! Снимаем шляпу перед
физиками!
Она рассуждала так, словно уже нашла труп Полины...
Кашель миновал - теперь можно бы возвращаться. Но профессора она так и
не отыскала. Хотя, вернее всего, он уже дома, пьет чай, забыв с Мате.
В лесу хрустнул сучок-Лидочка быстро обернулась. Там, на дальнем
берегу, зашевелились кусты.
Лидочка замерла. Она кинула взгляд на дом Трубецких - до него тысяча
километров - и в гору. Квадратики его светящихся окошек были недостижимы,
как лунные кратеры. Лидочка стала медленно отступать - она была на открытом
простраястве, а тот, другой, затаился в кустах и потому имел преимущества -
он увидит, куда она бежит, и догонит ее без труда... если бы еще не эта
чертова одежда! - пудовая, настолько насыщенная водой и облепленная грязью,
что втащить ее в гору можно только трактором. Лидочка наклонилась и
подобрала подол - руку оттягивало его тяжестью.
"Я гуляю,- колдовала Лидочка,- я медленно и с достоинством гуляю".
Почему-то ей хотелось, чтобы преследователь понял, что она гуляет именно с
достоинством. Она шла по плотине и проклинала себя за то, что так очевидно
обратила внимание на колодец.
Если бы не это, Матя бы ее не тронул, он бы пожалел ее, ведь он не
садист - его заставили обстоятельства... Лидочка сошла с плотины и побрела к
дому, делая вид, что не спешит. Ей очень хотелось разжалобить Матю, и она
как бы репетировала слова, что произнесет, когда он ее догонит.
- Я никому не скажу, - бормотала Лидочка, бредя вверх по дорожке,-
честное слово, никому не скажу... Только ты меня не трогай, я еще так мало
жила...
По замершему заколдованному парку голых черных деревьев, часто и мелко
переступая ногами, семенила простоволосая монашка, сжимая в кулаке черный
грязный подол. Монашка причитала-то ли молилась, то ли пела - и часто,
по-птичьи, оглядывалась, будто ждала погони... Но погони не было видно -
кому нужна промокшая монашка?
Лидочка миновала погреб, не заметив этого, - ей казалось, что она,
задыхаясь, несется по дорожкам и дорожки эти невероятно длинны и запутанны.
И когда она добралась до двери в дом Трубецких, то не поверила, что
спасена...
Лидочка ввалилась в прихожую. При виде Лидочки чучело медведя с
подносом оскалилось еще более - ему еще никогда не приходилось видеть более
грязной и несчастной женщины.
Лидочка действовала как во сне, хотя со стороны могло показаться, что
она ведет себя разумно.
Она сняла пальто и после нескольких попыток повесила его на крюк
вешалки. К счастью, в прихожей никого не было - публика веселилась в
столовой и гостиной.
Лидочке не пришло в голову поглядеть на часы, иначе бы она поняла, что
сейчас лишь начало девятого и маскарад только начинается. О маскараде
Лидочка начисто забыла - она помнила только, что ей надо зайти к
Александрийскому, чтобы проверить, жив ли он.
В прихожую вбежала Альбина. Она увидела Лидочку.
- Ну что же вы! - закричала она с порога. - Я места себе не нахожу.
- Все в порядке, - ответила Лидочка. - Я знаю, где она лежит.
- Я о револьвере, - прошептала Альбина. - Я жду весь вечер.
- Какой револьвер? - Лидочке не хотелось обижать Альбину, но у нее
раскалывалась голова, и музыка, доносившаяся из гостиной, вкупе с
драматическим шепотом Альбины ее страшно раздражали.
- Немедленно отдайте мне револьвер! - почти закричала Альбина. - Иначе
я скажу, вы знаете кому!
Лидочка обрела способность думать, но у нее не было никакого револьвера
и отдать Альбине она ничего не могла. Надо было отделаться от Альбины и
скорее идти к Александрийскому.
- А я скажу, что не видела никакого револьвера,- сказала она,
- А я скажу... - Альбина замолкла и сжалась - она спиной почувствовала,
что вошел повелитель.
Полуобнаженный Алмазов был весел - он поигрывал концом цепи и был похож
скорее на пирата, чем на пролетария, намеренного освободиться от своих
цепей.
- Альбина, нам выступать, - сказал он, мальчишески улыбаясь, и тут
увидел Лидочку. Лишь Альбина, находившаяся практически в истерике, могла не
заметить состояния Лидочки. Алмазов такой невнимательности позволить себе не
мог.
- Что с вами? - спросил он сразу - вся маскарадность в мгновение ока
слетела с него.
- Я пошла погулять, - Лидочка шмыгнула носом и закашлялась. - Я...
поскользнулась и упала... а я ужасно выгляжу?
Алмазов смотрел на ее ботики, измазанные желтой глиной.
- Вам надо тут же переодеться, - сказал он. - Обязательно. У вас есть
лекарства? А то боюсь, что наш доктор тоже отплясывает за свободу
пролетариата.
Алмазов подошел ближе - от него сильно пахло водкой. Сказал,
наклонившись:
- Нашли время бегать по улицам и падать в лужи... нашли время.
Но тут же он засмеялся, подхватил Альбиночку под руку и потащил, не
оборачиваясь, в гостиную, откуда доносилось пение "Марсельезы".
Удостоверившись, что Альбина с Алмазовым ушли, и не дожидаясь, пока
появится кто-нибудь еще, Лида поспешила к Александрийскому.
Лидочка была почти убеждена, что профессор, узнав, куда направляется
Матя, возвратился к себе. Но с каждым шагом ее уверенность падала и вместо
нее рос страх, что профессор не откликнется на стук и ей придется снова идти
под холодный ночной дождь - искать Александрийского в лесу. И не к кому
обратиться за помощью. Пастернак уехал еще утром.
Лидочка коротко постучала в дверь, ее знобило, как будто она стояла на
зимнем ветру. Дверь отворилась сразу - видно, Александрийский ждал
визитеров.
- Лидия! Что с вами! Куда вы делись! Я схожу с ума!
Старик был взволнован - у пего даже кончики губ опустились и зло
дрожали.
- Почему вы не вышли? Что вас задержало?
- Господи, - сказала Лидочка, - какое счастье! С вами ничего не
случилось!
- Что могло со мной случиться кроме простуды?
Выглядел старик ужасно - вокруг глаз темные тени, щеки ввалились, руки
дрожат - словно за то время, пока они не виделись, профессор постарел на
десять лет. Сейчас он был похож не на Вольтера, а на древнего пророка из
Библии.
- Можно я сяду, - спросила Лида. Если бы он не разрешил, она бы все
равно села - на пол.
Александрийский только тут увидел, как она выглядит.
- Конечно, - сказал он, словно выпустил злой дух и сразу подобрел. -
Конечно. Вы вся дрожите. Вы промокли. Лида, скажите - что произошло?
- Какое счастье. - сказала Лидочка. Она не могла сдержать слез. Сидела
мокрая и грязная на стуле и поливала слезами ковер - Какое счастье! -
бормотала она между приступами кашля и потоками слез, - я уже думала, что он
вас убил... он вас убил, а потом за мной бежал, до самого дома...
- Погодите, погодите, вы можете рассказать внятно?
- Еще бы... Я пошла за вами, а вас нет... Я пошла за ним, я думала, что
вас убили. А вы где были?
- Вы мою записку нашли?
- Нашла.
- Я ждал вас до девятнадцати часов. Как было уговорено. Было уговорено?
- Но они все разговаривают... маскарад...
- Я ждал вас до девятнадцати пятнадцати. И рад бы ждать далее, но, к
сожалению, у меня не было на это сил. И я не мог понять, что с вами
произошло... - Александрийский подошел к ней и навис, как аист над лягушкой.
Но не клюнул, а погладил по мокрой голове. - С ума сойти! - сказал он. -
Зачем вы купались?
- А Матя? А убийца?
- Он не вышел, - сказал профессор. - Наверное, он выйдет позже, когда
все в доме заснут.
- Значит, вы его не видели?
- Я повторяю - я вернулся и стал искать вас, и я был, к сожалению,
бессилен что-либо сделать, как только ждать и злиться на вас.
- А я все знаю, - сказала Лидочка, глупо улыбаясь. Ей стало тепло, даже
жарко, и ей было приятно сознавать, что доктор Ватсон опять оказался
проницательнее самого Шерлока Холмса. - Я все знаю, мистер Холме. Я пришла -
вас нет - я полезла в погреб, а Полина исчезла... нет Полины.
- Во сколько это было?
- Потом. Потом... я пошла за ним до пруда...
- Вы видели убийцу?
- Я не хочу его видеть... я вообще никого не хочу видеть. Я буквально
провалилась - видите, как я одета? Я монахиня, честное слово, только из
эксплуататорских классов - вы можете представить, что я из эксплуататорских
классов?
- Лидочка, сейчас вы пойдете к себе, ляжете и будете спать. И все
пройдет. Вы мне только скажите - вы видели убийцу?
- Он спрятался, он смотрел на меня из кустов, а потом бежал за мной до
самого дома, вы представляете?
- Нет, - сказал профессор, - я не представляю. Я думаю, что, если бы он
хотел, он бы вас догнал.
- А я убежала...
- Хорошо, хорошо. Но главное: вы видели, куда он перепрятал труп?
- Я догадалась - только не смогла туда залезть,
- Куда?
- В ко-ло-дец! Хитро, да?
- Какой колодец? Ну какой еще колодец? Здесь нет колодцев!
Лидочка почти не видела профессора - слезы лились из глаз.
- В пруду, - сказала она, - есть волшебный колодец, там дьявол прячет
своих агнцев, смешно?
Как сквозь сон, Лидочка видела и слышала, что профессор нажал на
звонок, лежавший на столике у его кровати. Он держал его, не отпуская, а
Лидочка плакала. А потом прибежала женщина в белом халате - и она стала
что-то делать, и было щекотно...
Ночью Лидочка просыпалась несколько раз - почему-то она спала не в
своей кровати, а в белой маленькой комнате, где был столик, на столике
стояла лампа, женщина в белом приходила и уходила, Лидочка все хотела
вернуться к себе в комнату, но ее не пускали...
Глава восьмая
Лидочка проснулась, потому что ее будили, причем один голос требовал,
чтобы Лидочка скорее проснулась и куда-то шла, а другой - Лидочку защищал и
хотел, чтобы она спала и дальше, потому что она жестоко простужена и не
исключено, что у нее воспаление легких. Лидочка с сочувствием слушала второй
голос и внутренне с ним соглашалась. Ей очень хотелось пить, но она не смела
попросить воды, потому что обладатель паршивого голоса только и ждет, что
она проснется. И тогда выскочит из-за кустов.
- Она в первую очередь больная, а уж потом вы решайте свои проблемы, -
сказал приятный голос, и Лидочка догадалась, что он принадлежит краснощекой
докторше Ларисе Михайловне. Лидочка чуть приоткрыла глаз - дышать носом она
не могла, и потому она лежала очень некрасивая, с приоткрытым ртом, и дышала
как старуха. Ага, так и думала - над кроватью стоял президент Филиппов.
Конечно же, от него ничего хорошего не дождешься...
Лидочке казалось, что она приоткрыла глаз незаметно, но Филиппов
заметил и закричал - словно поймал вора:
- Все! Она проснулась!
Раз попалась, можно попросить воды. Все равно уж не спрячешься.
Глаза открылись с трудом, будто к ресницам были привязаны гирьки.
- Пить, - сказала Лида.
- Сейчас, моя девочка, - сказала Лариса Михайловна. Она подвела ладонь
под затылок Лиде и приподняла ее голову.
Лида нащупала губами носик поилки, вода была сладкая и теплая.
- Вы ждали, что я проснусь? - спросила Лидочка, стараясь в вопросе
передать благодарность докторше.
- Лежи, отдыхай, - сказала Лариса Михайловна.
- Здесь не больница, а санаторий, - сообщил президент. - Если больная,
то мы ее сдадим в больницу. Правильно?
Последний вопрос относился к вошедшему в маленький санаторский бокс Яну
Алмазову. Алмазов был строг, печален, одет в военную форму с ромбами в
петлицах.
- Ну как, наша авантюристка пришла в себя? - сказал он. - Вот и
замечательно. Сейчас мы с вами оденемся, Иваницкая, и вы нам поможете. Вы
ведь нам поможете?
- Товарищ командир, - сказала Лариса Михайловна. - Больную нельзя
поднимать с кровати. Ей нужен полный покой. У нее воспаление легких.
- Это только предположение, а я думаю, что у нас насморк, - сказал
президент, и Лидочке показалось, что он при этих словах помахал хвостом.
- Сначала мы решим все наши дела, - сказал Алмазов, - в больницу всегда
успеем?
- Я протестую! - сказала Лариса Михайловна.
- А мы ваш протест запишем - куда следует, - сказал Алмазов, - запишем,
а потом спросим, почему это вдруг доктор из нашей любимой Санузии так шумно
протестовала? Может быть, они с Иваницкой были знакомы? Или дружили даже?..
Ну!
Последнее слово прозвучало резко, и Лида хотела заткнуть уши, потому
что такой Алмазов был беспощаден. Но почему он так сердился на нее - она
совершенно не представляла. Его крики мешали сосредоточиться и вспомнить,
что случилось. Кажется, был маскарад?
- Вы были освобожденный пролетарий, - сообщила Лидочка Алмазову.
- Давайте не будем валять дурочку, - сказал Алмазов. - Ты совершенно в
своем уме. Будешь одеваться или мне тебя одеть?
Лидочка посмотрела на докторшу и поняла, что та не хочет встречаться с
ней взглядом. Значит, ей тоже страшно! Лидочке стало жалко добрую Ларису
Михайловну.
- Мне надо в туалетную? - спросила она.
- Обойдешься ночным горшком, - сказал президент.
- Как так? - удивилась Лидочка. - Здесь?
- А мы поглядим! - Из президента буквально сочилась радость от того,
что он мог унизить Лидочку.
- А ну отставить! - сказал Алмазов брезгливо. - Пускай одевается и
идет, куда ей надо.
- А если она уничтожит улику?
- Ей же хуже, - сказал Алмазов.
- А такой худенький, - сказала Лидочка вслух с сочувствием.
Президент догадался, что она говорила о нем, и выругался, а Лариса
Михайловна сказала;
- Постыдились бы женщин.
Президент хотел ругаться и дальше, но Алмазов сказал:
- Доктор права, не надо переходить границ.
- Выйдите, пожалуйста, - сказала Лидочка. - Мне же надо одеться.
- Еще чего не хватало! - даже обиделся президент, Можно было подумать,
что он играет в игру, а Лидочка все время норовит нарушить правила.
- Правильно, - сказал Алмазов. - Давайте выйдем, Филиппов.
- Ей не во что одеваться, - сказала Лариса Михайловна. - Все было
мокрое и еще не высохло.
- Дайте ей свои туфли - у вас вроде нога побольше. Чтобы через три
минуты она была полностью одета.
- Но ей же нельзя!
- Я это