приятеля. По большому счету, Фэгин никогда ему не лгал и, кроме того,  был
единственным среди  Внеземных,  кто  без  всяких  задних  мыслей  искренне
восхищался человеческой историей и культурой. Не  похожий  на  людей  куда
больше, чем все прочие чужаки, кантен тем не менее изо  всех  сил  пытался
понять землян.
     "Все будет в порядке, если я просто  скажу  ему  правду.  Если  Фэгин
начнет на меня давить, расскажу ему  об  экспериментах  с  самогипнозом  и
странных результатах, которые я получил. Он не будет  слишком  настаивать,
если я взову к его чувству справедливости".
     - Ладно, - вздохнул Джейкоб, - ты победил, Фэгин. Я приеду. Только не
жди, что я стану гвоздем программы.
     Смех Фэгина напоминал пение деревянных флейт.
     - Об этом можешь не беспокоиться, дружище Джейкоб. Никому не придет в
голову считать тебя гвоздем этой программы!


     Солнце еще не зашло за  горизонт,  когда  Джейкоб  вышел  на  верхнюю
палубу. Надо было проведать  Макой.  Закат  поражал  странной  красотой  -
тускло-оранжевый  диск  в  обрамлении  клочьев  розовых   облаков.   Чтобы
насладиться этим великолепием, Джейкоб на  мгновение  остановился.  Свежий
морской ветер упруго обдувал лицо.  Солнце,  забывшее  полуденную  ярость,
ласкало кожу. Он прикрыл глаза.  Потом  тряхнул  головой,  перекинул  ноги
через поручень и спрыгнул на нижнюю палубу. Дневная усталость была забыта,
и он принялся напевать - фальшиво, но с чувством.
     Когда Джейкоб появился у бассейна, Макой утомленно подплыла к краю  и
поприветствовала его очередной стихотворной строкой на тринари. Джейкоб не
успел разобрать ее дословно, уловив лишь довольно дружелюбное  настроение,
ну и, конечно же, непристойный смысл - что-то насчет  его  половой  жизни.
Дельфины, весьма склонные к грубоватому юмору, целое тысячелетие с успехом
рассказывали  людям  двусмысленные  истории  на  тринари,   пока   те   не
разобрались в дельфиньем языке.
     Джейкоб плеснул в дельфиниху водой.
     - Ну-ка угадай, у кого сегодня день был тяжелее?
     Она в ответ обдала его целым фонтаном брызг и прокричала что-то вроде
"Черт с тобой!".  Джейкоб  опустил  руку  в  воду,  и  дельфиниха  ласково
ткнулась ему в ладонь твердым блестящим клювом.



        2. РУБАШЕЧНИКИ И ШКУРНИКИ

     Много лет назад для того, чтобы взять под контроль передвижение людей
из Мексики и обратно, правительство Северной Америки снесло все  постройки
на старой пограничной  полосе,  и  там,  где  когда-то  соприкасались  два
города, возникла пустыня.
     После Переворота и свержения Бюрократии власти  Конфедерации  разбили
на этом месте парк, и со временем на пограничной полосе между Сан-Диего  и
Тихуаной, к югу от Пендлтона, разросся один из крупнейших лесных массивов.
Но и эта эпоха уже уходила в прошлое.
     Ведя взятый напрокат  автомобиль  по  шоссе,  Джейкоб  повсюду  видел
признаки постепенного возврата к былым временам и нравам. По  обе  стороны
дороги  бригады  рабочих  устанавливали  столбы  для  забора  из   колючей
проволоки. Этот забор  должен  был  протянуться  с  востока  на  запад  на
огромное расстояние. Ужасное зрелище! Джейкоб отвернулся. В глаза бросился
огромный транспарант, установленный на обочине:

        НОВАЯ ГРАНИЦА БАХА, РЕЗЕРВАЦИЯ ДЛЯ  ВНЕЗЕМНЫХ.  ЖИТЕЛЯМ  ТИХУАНЫ,  НЕ
ИМЕЮЩИМ СТАТУСА ГРАЖДАНИНА, СЛЕДУЕТ ОБРАТИТЬСЯ В  АДМИНИСТРАТИВНЫЙ  ЦЕНТР,
ЧТОБЫ  ПОЛУЧИТЬ  КОМПЕНСАЦИЮ  ЗА  ПРИНЯТОЕ  ВАМИ  БЛАГОРОДНОЕ  РЕШЕНИЕ   О
ПЕРЕСЕЛЕНИИ!

     Джейкоб  покачал  головой  и  выругался  сквозь  зубы.  "Oderint  dum
metuant" - пусть ненавидят, лишь бы боялись... Что  с  того,  что  человек
родился в этом городе, прожил здесь всю свою жизнь? Если у него нет  права
голоса, он должен убраться с дороги прогресса.
     С  того  момента,  как  вновь  начали  практиковать  резервации   для
Внеземных, одинаковая участь ждет  Тихуану,  Гонолулу,  Осло  и  еще  пять
городов. Пятидесяти-шестидесяти тысячам проживающих в них  поднадзорных  -
как постоянных, так и временных -  придется  сняться  с  насиженных  мест,
чтобы обеспечить "безопасность" нескольким сотням чужаков. Разумеется, это
не коснется основной части населения Земли. Планета  в  целом  по-прежнему
закрыта для Внеземных. И для неграждан городов тоже найдется пристанище. К
тому же им полагается компенсация, и немалая. И  тем  не  менее  на  Земле
снова появились беженцы.
     Джейкоб вздохнул.
     По  бокам  шоссе  замелькали  постройки.  Город  еще   жил.   Кое-где
угадывался староиспанский колониальный стиль, но  в  основном  преобладали
архитектурные эксперименты, типичные для современных мексиканских городов.
Преобладающими цветами зданий были  белый  и  голубой.  Воздух  звенел  на
высоких тонах - выли электродвигатели многочисленных машин.
     По всему городу бело-зеленые таблички возвещали о грядущих переменах.
Одна, ближе к шоссе, была заляпана черной краской. Джейкоб успел разобрать
наспех написанные сверху слова: "Оккупация. Вторжение".
     Дело рук постоянного поднадзорного.
     Гражданин вряд ли станет заниматься такой чепухой, когда  есть  сотни
законных способов выразить свой протест. Да и временно попавший под надзор
за  какое-нибудь  преступление  вряд  ли  захочет  продлить   себе   срок.
Несомненно, это кто-нибудь из несчастных - постоянных поднадзорных  -  дал
волю своим чувствам, забыв о последствиях. Джейкоб от души  посочувствовал
ему - бедняга скорее всего уже за решеткой.
     Джейкоб происходил из семьи потомственных политиков, хотя  сам  и  не
испытывал к ней никакого интереса. Оба его деда были  героями  Переворота,
членами небольшой группы технократов, сумевшей свергнуть Бюрократию. Но  к
Закону о надзоре его семья не имела отношения.
     В последние годы Джейкоб научился не вспоминать прошлое. Сейчас же он
ничего не смог поделать с собой - воспоминания нахлынули мощной волной.


     Летняя  школа  клана  Альварес  располагалась  на  одном  из  холмов,
раскинувшихся вокруг Каракаса, в том самом доме, где в свое  время  Джозеф
Альварес с друзьями разрабатывал планы Переворота. Дядя Джереми читал свою
лекцию, а Джейкоб и его многочисленные кузены и кузины  слушали  с  минами
всепоглощающего внимания на  лицах  и  смертной  тоской  в  душе.  Джейкоб
беспокойно вертелся в самом дальнем углу класса, страстно мечтая оказаться
в своей комнате, где его ждало "секретное устройство", которое  он  собрал
со сводной сестрой Алисой.
     Учтивый и немного наивный Джереми Альварес тогда еще только вступал в
пору  политического  расцвета,  только  начинал  завоевывать  авторитет  в
Ассамблее Конфедерации. Вскоре он станет главой клана  Альварес,  оттеснив
на задний план старшего брата Джеймса.
     Джереми рассказывал о том, что Бюрократия издала закон,  по  которому
каждый человек должен был проходить проверку на "склонность к насилию".  И
тот, у кого данную склонность обнаружат, обязан находиться всю свою  жизнь
под надзором.
     События того утра навсегда врезались Джейкобу в память. Даже  сейчас,
столько лет спустя, он мог слово в слово повторить речь Джереми в  момент,
когда в  класс  незаметно  прошмыгнула  Алиса,  сияя,  словно  вспыхнувшая
сверхновая.
     -  ...Они  потратили  огромные  усилия,  дабы  убедить  население,  -
раскатистым басом вещал дядя Джереми, - что  этот  закон  раз  и  навсегда
покончит с преступностью. И в этом  смысле  закон  действительно  оказался
очень эффективен - человек с вживленным  передатчиком  сто  раз  подумает,
прежде чем решится причинить неприятности своему ближнему. Граждане  тогда
одобрили  закон.   Они   с   удивительной   легкостью   забыли   о   своих
конституционных правах. Тем более что большинство из них жили  в  сельской
местности, где никогда и не знали подобной роскоши.
     Когда же лазейки именно в этом законе позволили Джозефу  Альваресу  и
его  друзьям  свергнуть  саму  Бюрократию,  ликующие  граждане   вновь   и
бесповоротно отдали ему свои сердца. Руководители  Переворота  не  посмели
поднять вопрос об этичности и правомерности Закона о надзоре. К тому же  у
них и без того хватало в те дни проблем с организацией Конфедерации...
     Джейкобу тогда подумалось, что он не выдержит и закричит от  смертной
тоски и нетерпения. Дядя Джереми все  бубнит  и  бубнит  об  этой  древней
чепухе, а  Алиса,  счастливица  Алиса  тайком  наслаждается  сигналами  из
глубокого космоса по "секретному устройству", рискуя навлечь на себя  гнев
взрослых. Эх, что-то она в этот раз услышит!
     Нет никаких сомнений, сигналы подает космический корабль! И это  явно
всего лишь третье тихоходное судно, вернувшееся назад! Чем  еще  об®яснить
странную суматоху, поднявшуюся в восточном  крыле  здания,  где  находятся
лаборатории и кабинеты взрослых? Да еще  по  тревоге  подняли  космических
резервистов...
     Дядя Джереми все продолжал свои разглагольствования, но  Джейкоб  его
уже не видел и не слышал. Алиса возбужденно выпалила ему в ухо:
     - Чужаки, Джейкоб! Чужаки! Люди везут с собой чужаков!  Внеземные  на
своих собственных кораблях следуют за земным кораблем! О Джек,  "Везариус"
обнаружил В.З.!
     Так Джейкоб  впервые  услышал  это  слово.  Впоследствии  он  не  раз
спрашивал себя, уж не Алиса ли ввела  его  в  обиход?  В  свои  десять  он
частенько  размышлял,  не  означает  ли  слово  "Внеземные",  что  кого-то
намерены с®есть? [игра слов: "eatee" (англ.) - внеземные, "eat" (англ.)  -
с®есть]


     И теперь, проезжая по улицам Тихуаны, давно уже повзрослевший Джейкоб
вдруг подумал, что все еще не знает ответа на свой детский вопрос.
     Угловые здания на основных перекрестках были снесены, и  вместо  них,
переливаясь всеми цветами радуги, красовались "пункты отдыха для В.З.".  У
входов замерли новенькие автобусы с  открытым  верхом,  оборудованные  для
перевозки как людей, так и чужаков.
     Возле одного из "пунктов  отдыха"  Джейкоб  увидел  пикет.  Где-то  с
десяток шкурников. По крайней мере похожие  на  шкурников  -  разряжены  в
звериные шкуры, размахивают игрушечными пластиковыми копьями. Кто  бы  еще
мог так выглядеть?!
     Он прибавил громкость радио и  нажал  кнопку  голосового  управления:
"Местные  новости,  ключевые  слова:  шкурники,  городская  администрация,
пикеты".
     Через мгновение раздался надтреснутый  металлический  голос.  Джейкоб
раздраженно скривился: могли бы наконец подобрать подходящий тембр.
     "Краткая  сводка  новостей.  -  Искусственный  голос,   несмотря   на
дребезжание, обладал  оксфордским  произношением.  -  Сегодня  двенадцатое
января две тысячи двести сорок восьмого года, сейчас  девять  часов  сорок
одна минута. Доброе утро. Тридцать семь  человек  на  законных  основаниях
пикетируют   здание   городской    администрации    Тихуаны.    Официально
зарегистрированные требования сводятся к сокращению числа  резерваций  для
Внеземных. Пожалуйста, прервите сообщение, если желаете получить факс  или
устное изложение их официального манифеста".
     Механический голос выжидающе замолк. Джейкоб начал терять интерес. Он
был хорошо знаком с сутью протеста шкурников.  Она  состояла  в  том,  что
люди, по крайней мере некоторые, не желают или неспособны  сотрудничать  с
чужаками.
     "Двадцать шесть из тридцати  семи  членов  группы  имеют  передатчики
поднадзорных, - вновь задребезжал голос, - остальные являются  гражданами.
В целом соотношение жителей Тихуаны  следующее:  на  сто  двадцать  четыре
гражданина приходится один поднадзорный.  Поведение  и  одежда  пикетчиков
позволяют отнести их к приверженцам так называемой неолитической этики,  в
просторечии именуемым шкурниками. Поскольку никто  из  граждан  города  не
воспользовался своим правом  не  регистрироваться,  можно  с  уверенностью
сказать, что тридцать человек - жители Тихуаны, остальные приезжие..."
     Джейкобу стало неинтересно, в сцене у  административного  корпуса  не
оказалось ничего нового. Он выключил радио. Однако полемика о  резервациях
для В.З. напомнила ему, что уже почти два года он не навещал дядю  Джеймса
в Санта-Барбаре. Старик наверняка по уши увяз в  тяжбах,  которые  вел  по
поручению половины поднадзорных Тихуаны. И все же дядя Джеймс, уж конечно,
возьмет на заметку, что племянник Джейкоб отправился в дальнюю поездку, не
удосужившись попрощаться ни с ним, ни с прочими своими  родственниками  из
многочисленного клана Альварес.
     "Дальняя поездка? О чем это я? - Джейкоб дернул головой. -  Я  никуда
не собираюсь".
     Но в уголке его мозга, отведенном для подобных вещей, засела какая-то
заноза, связанная с предстоящей  таинственной  конференцией.  Предвкушение
чего-то важного боролось в душе с желанием повернуть назад. Ситуация могла
бы показаться очень забавной ему самому, если бы не была слишком знакомой.
     Какое-то время Джейкоб ехал в тишине - город уступил место бескрайним
просторам, и поток машин превратился в тоненький ручеек. Солнце пригревало
руки, лежавшие на руле, а сомнения все больше и больше одолевали душу.
     Несмотря на свои тревоги, он все еще не хотел признать, что для  него
настала пора покинуть Центр Развития. Работа с дельфинами и шимпанзе  была
просто замечательной и куда более спокойной  (исключая  первые  суматошные
недели занятий с водным сфинксом), чем его прежняя профессия криминального
исследователя. Сотрудники Центра были по-настоящему преданы  своей  работе
и, в отличие от множества иных современных земных ученых, обладали высокой
этикой. Их работа имела огромное и непреходящее значение. Она не  потеряет
смысл и тогда, когда в Ла-Пасе в  полную  силу  заработает  земной  филиал
Библиотеки.
     Но гораздо более важным представлялось  Джейкобу,  что  в  Центре  он
нашел друзей. Именно они оказывали ему неоценимую поддержку весь  минувший
год,  в  течение  которого  шел  медленный  процесс   соединения   воедино
распавшихся частей его мозга. Особенно участливой  была  Глория.  "Если  я
останусь,  с  ней  придется  что-нибудь  решать".  Джейкоб  понимал,   что
дружескими отношениями тут не ограничишься,  чувства  девушки  проявлялись
все более явно.
     До катастрофы в Эквадоре, которая и привела его  в  Центр  в  поисках
покоя, Джейкоб знал бы, как поступить  в  подобной  ситуации,  и  имел  бы
мужество сделать решительный шаг. Но теперь... Теперь он  потерял  прежнюю
твердость, стал подвержен сомнениям. Сможет ли он решиться когда-нибудь на
нечто большее, чем мимолетная интрижка?
     Со смерти Тани прошло два года. Два долгих года! Временами ему бывало
очень одиноко. Не помогали ни работа, ни  друзья,  ни  даже  увлекательные
игры со своим мозгом.


     Ландшафт постепенно становился все более безжизненным.  Яркая  зелень
исчезла. Провожая глазами проносящиеся мимо одинокие  шишковатые  кактусы,
Джейкоб откинулся назад и расслабился,  наслаждаясь  медленным  и  плавным
ритмом езды. Тело его слегка покачивалось в такт движению  машины,  словно
он все еще находился в море.
     За выжженными холмами блеснула  синь  океана.  Чем  ближе  извилистая
дорога подводила его к месту  встречи,  тем  сильнее  и  сильнее  Джейкобу
хотелось оказаться на борту ставшего  родным  судна,  ждать,  когда  вдали
мелькнет черная спина первого дельфина, когда  раздастся  щелкающий  свист
вожака стаи... Вот-вот должна начаться ежегодная миграция дельфинов.
     Машина обогнула холм, и Джейкоб с удивлением обнаружил, что все места
парковки по обе стороны от  шоссе  заняты  компактными  электромобилями  -
собратьями его собственного. Он поднял голову: на вершине холма  толпились
люди. Джейкоб перестроился на правую полосу, где  движение  регулировалось
автоматически и не было нужды следить за дорогой.  Тут  на  левой  стороне
остановился вновь прибывший автомобиль. Из него вылезли  двое  взрослых  и
несколько детей. Все держали в руках по корзинке для пикника и по биноклю.
Компания вполне походила на типичное городское семейство,  выбравшееся  на
уик-энд, если бы не серебристые одеяния  и  золотые  амулеты.  Большинство
людей на холме были облачены в те же серебристые одежды. Многие смотрели в
личные мини-телескопы  куда-то  за  соседний  холм.  На  этом  холме  тоже
толпились люди, одетые "в пещерном стиле". Правда, убежденные  кроманьонцы
пошли на некоторый компромисс: наряду с каменными топорами и копьями в  их
арсенале имелись телескопы, часы, радио и мегафоны.
     Две группы символично расположились  на  противоположных  холмах.  Но
было у них и  нечто  общее:  и  шкурники,  и  рубашечники  ненавидели  все
ограничения на общение с В.З., дружеское или враждебное.
     В ложбине  между  холмами,  пересекая  шоссе,  красовался  гигантский
плакат:

        КАЛИФОРНИЙСКАЯ РЕЗЕРВАЦИЯ ВНЕЗЕМНЫХ БАХА.
         В®езд поднадзорным без специального разрешения запрещен.
                   Просьба ко всем, кто приезжает впервые,
                     обращаться в информационный центр.
               Амулеты и неолитические одеяния не допускаются,
                   Просьба о появлении шкурников сообщать
                           в информационный центр.


     Джейкоб улыбнулся. Пресса изрядно повеселилась по  поводу  последнего
требования. На всех каналах то и дело появлялись карикатуры,  изображавшие
посетителей центра, вынужденных сдирать  с  себя  не  только  экзотические
одеяния, но и кожу - под одобрительными взглядами змееподобных существ.
     Стоянка на вершине соседнего  холма  также  была  забита  до  отказа.
Автомобиль Джейкоба медленно взобрался  наверх.  Отсюда  он  наконец  смог
увидеть пресловутый барьер.
     Посредине  широкой   полосы,   лишенной   какой   бы   то   ни   было
растительности, тянулась линия столбов с натянутой колючей проволокой.  На
многих  столбах  краска  успела  поблекнуть,  а  фонари  на  их  верхушках
покрылись пылью.
     Вездесущие детекторы действовали  подобно  ситу,  позволяя  гражданам
свободно входить в резервацию и покидать ее,  тогда  как  поднадзорные  не
могли проникнуть внутрь, а чужаки, напротив, оказаться снаружи. Этот забор
являлся  грубым  напоминанием  того  факта,  который   большинство   людей
старалось не замечать: значительная часть человечества  носила  вживленные
передатчики только потому, что другая, большая часть, попросту не доверяла
им. И это большинство не желало, чтобы Внеземные и те, кого  на  основании
психологического теста сочли "склонными к насилию", вступали между собой в
контакт.
     Барьер, судя по всему, неплохо справлялся со своей задачей. Скопления
людей по обе стороны шоссе становились все плотнее, а  их  одеяния  -  все
экзотичнее,  но  перед  самой  линией  столбов  оставалась  узкая  полоска
свободного пространства. Кое-кто из рубашечников  и  шкурников  относился,
вероятно, к гражданам, но они оставались вместе  с  товарищами  то  ли  из
солидарности, то ли из чувства протеста.
     Перед барьером толпа была особенно плотной. И шкурники, и рубашечники
провожали автомобили угрозами и оскорбительными жестами. Джейкоб продолжал
неторопливо двигаться по полосе с  автоматической  регулировкой  движения,
прикрывая рукой глаза от слепящего солнца и наслаждаясь зрелищем.
     Молодой человек, с ног до  головы  закутанный  в  серебристую  ткань,
потрясал над головой плакатом:
     "Человечество - продукт Развития! Пусть наши внеземные братья  выйдут
из резерваций!"
     С другой стороны шоссе женщина размахивала  копьем,  к  которому  был
прикреплен лист, гласивший:
     "Земляне достигли всего сами! В.З., убирайтесь с Земли!"
     Эти два плаката со всей полнотой выражали суть спора. Весь мир жаждал
узнать, кто прав:  сторонники  Дарвина  или  последователи  фон  Даникена.
Шкурники и рубашечники представляли собой всего лишь  наиболее  фанатичные
течения двух философских лагерей, на которые  людей  разделил  этот  спор.
Суть спора состояла в сакраментальном  вопросе:  каким  образом  вид  гомо
сапиенс стал самим собой?
     Но   рубашечники   и   шкурники   об