й крен.
   Они летели почти весь день, страдая от жары,  жажды  и  голода,  но
каждый час, каждая  минута  уносили  их  все  дальше  от  ненавистного
Дандарата и страшного Пирса.
   К вечеру поднялась гроза. Самолет трепало.  Он  нырял  в  воздушных
ямах, поднимался на гребни воздушных волн.
   Во время одного сильного порыва Ариэль  и  Шарад  были  сброшены  с
самолета. Догнать аэроплан у Ариэля  не  хватило  сил,  и  они  начали
опускаться на землю.
   - На этот раз нам удалось улететь далеко, Шарад, - сказал Ариэль.



        Глава тринадцатая. Вишну и парии




   Еще в воздухе они увидели  развалины  длинного  здания  без  крыши.
Ариэль и Шарад приземлились на груду щебня в  одной  из  комнат  этого
здания, вспугнув целую тучу летучих мышей, ютившихся  по  углам.  Мыши
долго летали, пока, наконец, не успокоились. Беглецы  нашли  местечко,
защищенное от дождя и ветра, обнялись и заснули.
   На заре Ариэль поднялся первым, стараясь не  разбудить  Шарада.  Он
вылез через пролом в стене и оглянулся.
   Солнце еще не всходило. Клочья легкого тумана тянулись над  землей,
как ночные призраки, вспугнутые первым  веянием  утра.  Растения  были
покрыты крупными каплями росы. Развалины неуклюжего  здания  придавали
местности унылый вид. Безобразное дерево ашат протянуло  свои  толстые
цепкие  корни  сквозь  зияющие  трещины  в   стене.   Среди   цветущих
кустарников   кое-где   возвышались   обломки    этой    стены.    Два
полуразрушенных столба указывали на  место  бывших  ворот.  От  них  к
берегу реки шла аллея из деревьев шишу.  Под  сенью  вековых  деодаров
виднелись бугорки, похожие на могилы.  В  тумане  поблескивал  пруд  с
размытыми берегами. Вода из него вытекала ручейками, а его дно служило
ложем для корней кориандра. Запах его цветов  наполнял  весь  сад.  За
чертою сада  начиналось  небольшое  кукурузное  поле,  с  краю  стояла
хижина, крытая соломой. Глиняные стены потемнели от ливней.
   Заря окрасила туман. Защебетали птицы, ожили вороньи гнезда. Первый
луч солнца зажег  бриллиантом  росинку  на  листе  кустарника.  Ариэль
засмотрелся на сверкающую точку. Но она вдруг исчезла.  Жадное  солнце
выпило ее. Ариэлю стало грустно. Красота и радость так  быстротечны...
Присев на камень, он задумался.
   Звуки и шорохи пробуждающегося дня мешали сосредоточиться.
   Из хижины за  кукурузным  полем  вышел  старик  в  одном  дхоти  и,
напевая, начал свою ежедневную утреннюю работу, -  он  обмазывал  свою
избу свежей глиной.
   Вскоре из хижины вышла девочка-подросток в сизом сари, которое было
когда-то голубым. Черные волосы девочки были заплетены в косы. В руках
она несла медный таз и котелок. Посуда и запястья  на  руках  и  ногах
звенели при каждом ее шаге.
   И девочка пугливо посматривала в  сторону  развалин.  Это  начинало
беспокоить Ариэля. Уж не видели  ли  эти  люди,  как  он  спускался  с
Шарадом?
   Девочка подошла к ручью и начала чистить посуду песком.
   - Иди ко мне, милый, - услышал Ариэль ласковый голос  и  вздрогнул.
Повернувшись, он увидел сквозь кисею редеющего тумана  юношу,  который
стоял по пояс в воде у противоположного  берега  пруда,  на  берегу  -
огромного буйвола с кроткими, покорными глазами. Как бы отвечая на зов
юноши, буйвол шумно вздохнул и медленно вошел в пруд, поднимая широкой
грудью легкую волну. И  юноша  начал  усердно  мыть  буйвола,  который
пофыркивал от удовольствия и медленно качал головой.
   Не этот ли юноша  и  заставлял  старика  и  девушку  поглядывать  в
сторону развалин? Юноша и девушка действительно переглядывались друг с
другом, но не обменивались ни одним словом.
   Вымыв буйвола, юноша вывел его из пруда, бросил взгляд  на  девушку
и, похлопывая по лоснящейся коже буйвола,  пошел  по  заросшей  травою
дорожке. Девушка провожала их взглядом, пока они не скрылись за рощей.
   - Дада! Ариэль-дада! Где ты? - послышался голос Шарада. Проснувшись
и не найдя возле себя Ариэля, он забеспокоился и выбежал  во  двор.  -
Ах, вот где ты, дада! Я есть хочу, дада! Очень!
   Ариэль заметил, как девушка-подросток, увидав Шарада,  выронила  из
рук котелок  и,  бросив  посуду,  побежала  к  хижине.  Края  ее  сари
развевались, обнажая крепкие смуглые ноги, бились по плечам и спине, а
запястья громко бренчали. Старик посмотрел на  девушку,  потом  и  он,
отряхивая глину с рук, поспешно скрылся в хижине.
   - Вот что ты наделал, Шарад,  -  сказал  Ариэль,  поднимаясь  из-за
куста. - Нас заметили.
   - Прости, дада, но я так перепугался, когда не увидел тебя возле.
   - Что нам теперь делать? Убежать? Улететь?
   - Как ты хочешь, - покорно отвечал Шарад. -  Но  мне  очень,  очень
хочется есть. Еще никогда так не хотелось, даже ноги дрожат.  Ведь  мы
вчера весь день не ели  и  всю  прошлую  ночь...  Может  быть,  у  них
найдется горсточка риса?
   "Едва ли в этом глухом месте могли быть сообщения Пирса. И в  конце
концов всегда можно улететь. Шарад прав. Надо попросить  пищи  у  этих
крестьян", - думал Ариэль. Он сам чувствовал  голод  и  слабость.  При
такой слабости, пожалуй, не улетишь.
   Пока он раздумывал, дверь хижины открылась  и  на  пороге  появился
старик. В руках он держал деревянное блюдо с двумя мисками,  а  локтем
прижимал циновку. Из-за спины  выглядывала  девушка  в  новом  красном
сари, с венком в руках. Торжественно шли они по краю кукурузного поля,
направляясь к развалинам, старик - впереди, девушка - следом  за  ним.
Ариэль и Шарад, держась за руки, молча ожидали, что будет  дальше.  Не
доходя шагов семидесяти, старик приостановился. Девушка  взяла  из-под
его локтя циновку и разостлала ее на земле, старик поставил на циновку
блюдо. Потом они оба поклонились Ариэлю до земли.
   - Привет  тебе,  неведомый  посланник  неба!  Позволь  моей  внучке
коснуться головою твоих ног. Благослови нас. Кто выше людей,  того  не
осквернит  близость  отверженных.  А   если   мы   недостойны   твоего
благословения, то даруй нам радость принять от нас  пищу,  которую  мы
приносим тебе от чистого сердца!
   Ариэль не сразу понял, почему старик воздает ему такие  почести.  А
Шарад, не отрывая жадного взгляда от блюда,  толкал  Ариэля  в  бок  и
шептал:
   - Пойдем, дала! Я вижу жареный рис и молоко!..
   Ариэль пошел к старику. В то же  время  старик  и  внучка,  пятясь,
удалялись.
   - Благодарю вас, добрые люди, - ответил Ариэль, дойдя  до  лежащего
на земле блюда. - Почему  вы  отходите  от  нас?  Мы  с  удовольствием
разделим с вами ваш утренний завтрак. Шарад, подними блюдо и  циновку.
Неси к дому! - И добавил тише:  -  Но  не  вздумай  есть,  пока  я  не
разрешу.
   Старик и его внучка остановились, не  переставая  кланяться.  Когда
Ариэль и Шарад подошли, девушка, покраснев, дрожащими руками протянула
Ариэлю венок и в смущении что-то пробормотала.
   Ариэль поклонился, взял из ее рук венок и надел себе на шею.
   Когда дошли до хижины, старик с сияющим лицом обошел свое жилище  и
ввел гостей на небольшую веранду. Стена дома, примыкавшая  к  веранде,
была закопчена пламенем светилен.
   Девушка разостлала циновку. Шарад поставил  блюда  на  пол,  и  все
уселись вокруг.
   - Принеси сахарной патоки,  лучи  и  еще  рису,  Лолита,  -  сказал
старик. Но девушка, словно зачарованная,  смотрела  на  Ариэля,  а  он
глядел в ее большие темно-карие, подведенные сажей глаза. - Лолита!  -
повторил старик. Она вздрогнула и бросилась  исполнять  приказание.  -
Прошу принять пищу из рук недостойного раба!
   Шарад не  заставил  повторить  просьбу.  Ариэль  тоже  с  аппетитом
принялся за еду.
   - Жаль, что рис нельзя подкислить,  нет  сока  незрелого  манго,  -
продолжал старик. - На моем участке растут манговые деревья,  -  и  он
указал рукой, - но мне уже трудно доставать плоды.
   Ариэль посмотрел по направлению руки старика.
   - Скажи мне, бабу, как твое имя? - спросил он старика.
   - Низмат, - ответил старик, взволнованный тем, что гость назвал его
отцом.
   - Вблизи нет людей? - спросил Ариэль.
   - Только за рощей живет юноша Ишвар со своей слепой матерью.
   "Вероятно, это его я и  видел,  -  подумал  Ариэль.  -  Его  нечего
опасаться. Он добрый. Как ласково обращался он со своим буйволом..."
   Ариэль прикинул расстояние до деревьев и сказал:
   - Так я сейчас принесу несколько плодов.
   И, даже не поднимаясь на ноги, он, как сидел, взлетел на воздух  и,
когда поднялся выше дома, понесся к деревьям.
   Необычайное чувство легкости овладело им.
   Впервые летел он под открытым небом без груза.  Его  вдруг  охватил
такой восторг, что он готов был петь, кувыркаться в воздухе.  Пролетая
над старым джамболяновым деревом, он словно нырнул в воздухе, на  лету
сорвал несколько листьев и бросил их, забавляясь этой игрой.  Подлетел
к манговому  дереву,  сделал  круг  над  большими  тяжелыми  листьями,
спустился ниже  и,  вертикально  повиснув  в  воздухе,  начал  срывать
оранжево-желтые величиной с гусиное яйцо плоды, как будто он стоял  на
земле и снимал их с ветвей. Набрав несколько  плодов,  он  "ласточкой"
вернулся на  веранду,  вспугнув  голубей  на  крыше  и  павлина  возле
веранды.
   Низмат лежал распростертым на циновке. Лолита сидела на полу, возле
разбросанных мисок, лепешек и деревянных блюд, которые она,  очевидно,
выронила из рук. Только Шарад с  раскрасневшимся  лицом  и  блестящими
глазами смеялся и хлопал себя по коленам. Какой переполох произвел его
друг!
   Сам Ариэль был  смущен,  видя  растерянность  девушки  и  изумление
старика.
   - Простите, я, кажется, напугал вас, - сказал он.
   - Свет мой, ласкающий глаза! Свет, услаждающий сердце!  Полна  твоя
радость во мне! О господин всех небес! Ты сделал меня участником твоей
славы! О Вишну, воплощавшийся в Раму и  Кришну!  Не  твое  ли  десятое
воплощение удостоились видеть глаза мои, не видевшие радости жизни?  -
И Низмат, стоя на коленях, протянул Ариэлю руки.
   - Я... Нет, нет,  Низмат-бабу,  я  не  Вишну!  Я  простой  смертный
человек, такой же, как и ты. Я умею только летать. Меня сделали  таким
без моей воли. Ты же знаешь, что люди летают на аэропланах,  и  ты  не
считаешь их богами. Летают и мухи, и стрекозы, и птицы...
   Но Ариэль видел, что старик не верит ему, не верит потому,  что  не
хочет отказаться от своей радости видеть божество. Быть  может,  и  не
нужно отнимать от старика эту радость.
   - Ну, хорошо! Считай меня за кого хочешь, но относись ко мне как  к
простому человеку. Я приказываю тебе это! Садись рядом и ешь со  мной.
Пусть ест и Лолита. И расскажи мне, как ты живешь.
   - Да будет воля  твоя!  -  ответил  старик.  -  Садись,  Лолита,  -
приказал он внучке. - Ешь, и да возвеселится сердце твое!
   И Низмат начал рассказывать о себе.
   Он принадлежал к последним из париев. Двери храмов были закрыты для
него. Он не мог  брать  воду  из  общественных  колодцев.  Должен  был
сходить с дороги, хотя бы в грязь и болото, на много шагов при встрече
с людьми высшей  касты  или  высшей  ступени  своей  касты,  чтобы  не
осквернить их своим дыханием, даже взглядом. Он всю жизнь  голодал  со
своей семьей. Его старший сын, радость очей его и  утешение  старости,
заболел, когда ему исполнилось двадцать лет. Жена позвала  знахаря,  и
колдун  всю  ночь  прожигал  больного  раскаленным  железом  и   читал
заклинания. Но злой дух, вселившийся в сына, был сильнее, и к утру сын
умер. Такова воля бога. От  холеры,  лихорадок,  голода  умерли  жена,
второй сын, его жена и дети. Осталась одна внучка-Лолита.  Умер  и  ее
муж.
   - Лолита вдова? - с удивлением спросил Ариэль. - Сколько же ей лет?
   - Скоро будет пятнадцать. Она вдовеет уже три года.
   - Но почему же Лолита не носит беловдовьей одежды? Почему не  сняты
ее волосы? Почему на ней стеклянные запястья? Почему родственники мужа
не разбили их? - спросил Шарад,  который  больше  Ариэля  знал  обычаи
страны.
   - Мы слишком бедны для соблюдения всех  обрядов  и  обычаев,  да  у
покойного мужа Лолиты и не было родственников,  -  ответил  Низмат.  -
Сосед Ишвар любит Лолиту, - при этих словах девушка опустила  глаза  и
покраснела, - и готов жениться на ней. Но его мать не  соглашается  на
то, чтобы ее сын женился на вдове, как это теперь иногда делают  люди,
забывающие старые законы. Слепая  помнит  еще  то  время,  когда  вдов
сжигали живыми с трупами умерших мужей. Ее самое должны были сжечь, но
сагибы не позволили. Но старуха твердо держится старого закона:  вдовы
не должны вторично выходить замуж. Оттого в  нашей  стране  так  много
вдов, - вздохнул Низмат. - И род мой угаснет.
   Ариэль задумался. Обо всем этом не приходилось слышать в Дандарате.
Ариэлю хотелось спросить, а любит ли Лолита Ишвара, но  он  удержался.
Боялся ли он еще больше смутить Лолиту, или  же  услышать  из  ее  уст
утвердительный ответ?..
   Чтобы перевести разговор на другую тему, он спросил:
   - А какие это развалины?
   - Когда-то здесь находилась фабрика индиго, - ответил Низмат. -  Ее
хозяин, сагиб, человек жестокий, умел превращать в синее индиго  кровь
своих рабочих. Он одарил местного раджу Раджкумара, и  раджа  отнял  у
нас, крестьян, землю и передал сагибу. Лишенные земли крестьяне, чтобы
не умереть от голода, принуждены были работать на фабрике,  позабыв  о
кастовых различиях.  Я  тоже  работал  на  ней.  Несколько  мусульман,
крестьян  соседней   деревни,   тоже   лишенных   земли,   потребовали
возвращения   отнятых   полей,   которые   засевались   под    индиго.
Фабрикант-сагиб принимал на работу не только мужчин, но  и  женщин,  и
стариков, и детей от семи лет. Рабочие умирали. Умер и сам сагиб. Одни
говорят - от лихорадки, другие - от укуса змеи, ходили и такие  слухи,
что его удушил один мусульманин. Из населения трех деревень остались в
живых только я с внучкой да  слепая  Тара  с  сыном  Ишваром.  Пришлые
рабочие разошлись. Фабрика развалилась. Теперь кустарники и цветы  все
больше покрывают развалины. Мать-природа залечивает  раны,  нанесенные
землей. Когда сагиб умер, - продолжал Низмат,  -  раджа  об®явил,  что
возвращает нам землю в аренду. Надо же  ему  иметь  хоть  какой-нибудь
доход: земли стало много, а крестьян - всего две семьи. Но  Тара  и  я
могли взять только маленькие клочки, хотя аренда была и  не  велика...
Если бы об®единить наши хозяйства, зажить одной семьей...
   Он замолчал. Молчал  и  Ариэль.  Шарад  доедал  последнюю  лепешку.
Лолита из-под опущенных век  смотрела  на  Ариэля.  Он  чувствовал  ее
взгляд, и это волновало его.



        Глава четырнадцатая. И боги могут завидовать людям




   Ариэль и Шарад  отдыхали  после  перенесенных  волнений.  Низмат  и
Лолита ухаживали за ними; на Ариэля они чуть не  молились.  Шарад  уже
называл  Лолиту  сестрою  -  диди.  К  нему  скоро  вернулась  детская
жизнерадостность. Низмат  полюбил  его,  как  сына,  "дарованного  ему
небом", Лолита баловала, как младшего брата.
   Шарад нашел семью.
   Ариэль задумался о судьбе Шарада  и  о  своей  собственной  судьбе.
Среди этих простых любящих людей он чувствовал бы себя совсем  хорошо,
если бы к нему относились,  как  к  Шараду.  Излишняя  почтительность,
которая  граничила  с  обожанием  и  религиозным  поклонением,   очень
стесняла и смущала  его.  Каждое  утро  Лолита,  склоняясь  до  земли,
подносила ему венки и гирлянды, словно жертвоприношения.  Он  читал  в
глазах вдовы-подростка, как в открытой книге:  почтение,  смешанное  с
долей страха, - вот что было в ее душе.  В  этих  больших  темно-карих
глазах с длинными загнутыми черными ресницами он хотел бы видеть более
простые, дружеские чувства. Ариэль пытался  шутить  с  нею,  показывая
всем своим видом и поведением, что он обыкновенный  человек,  но  лицо
Лолиты оставалось серьезным, строгим,  почтительным,  и  это  огорчало
Ариэля.
   Он уходил в лес, забирался куда-нибудь в чащу, ложился на  траву  и
думал.
   Как странно и печально сложилась его судьба! Он не знал  родителей,
не видел ни любви, ни дружбы, ни ласки, не  имел  настоящего  детства,
ничему не учился, кроме нескольких языков, зубрежки текстов  священных
книг.  И  вдруг  его  сделали  летающим  человеком.  Он  может  летать
свободнее и легче, чем птица! Разве это не прекрасно? Разве об этом не
мечтают люди? Не видят себя летающими  во  сне?  Не  эти  ли  мечты  и
сновидения породили аэропланы, дирижабли? Да, стать летающим человеком
было бы очень хорошо, если бы это не отделяло его от людей. Что  ждало
его в Дандарате? И Пирс  и  Броунлоу  по-прежнему  заставляли  бы  его
исполнять их волю, обходились бы  с  ним  как  с  охотничьим  соколом,
показывали бы его людям как чудо природы. Здесь простые люди - Низмат,
Лолита - принимают его за божество. Да и только ли Низмат и Лолита?  А
Шарад?.. Быть может, и остальные люди будут так же относиться к  нему?
Разве  он  не  обладает  свойством,  которое  должно  казаться   людям
сверхчеловеческим, сверх®естественным? Примириться с  ролью  божества?
Но это значит обречь себя на великое одиночество  и  скуку...  Лолита,
такая милая, нежная женщина-полуребенок, всегда будет смотреть на него
снизу вверх, как на недосягаемое существо. Быть может, он  и  нравится
ей, но Лолита, наверное, сочла бы святотатственною мысль о том,  чтобы
между   ними   могли   быть   иные   отношения,   кроме    "божеского"
покровительства с его стороны и преклонения - с ее.
   И потом, он не может навсегда остаться жить с ними.  Его  ищут.  Он
редкая птица, улетевшая из клетки. Ему нужно менять место,  уходить  и
улетать все дальше. На его  несчастье,  у  него  белая  кожа,  хотя  и
загоревшая под жгучими лучами солнца Индии. Он слишком бел для  индуса
и здесь будет обращать на себя внимание. Красить кожу глиной неприятно
и ненадежно: первый  дождь  смывает  такую  окраску.  Выдать  себя  за
сагиба, разыскать европейский костюм? По-английски он говорит  хорошо.
Но что скажет о себе людям? Об этом надо подумать. Летать он не будет.
Разве только в темные ночи, перед рассветом, когда люди крепко спят.
   С Шарадом придется расстаться. С ним и летать тяжелее, и узнать  их
вдвоем могут  скорее.  Шарад  устроен.  Его  будут  лелеять  как  "дар
божества", как ниспосланного небом сына Низмата.
   А Лолита?.. Ариэль вздохнул.
   Пусть она найдет возможное для нее  счастье  и  почти  невероятное,
редкое счастье для индийской вдовы, - пусть выходит замуж  за  Ишвара.
Он добрый юноша, и она будет с ним счастлива. Ариэль поможет им. Жаль,
что мать Ишвара слепа. Она покорилась  бы  "воле  божества",  если  бы
увидела Ариэля, спускающегося к ней с неба. Но  ей  расскажут,  и  она
поверит.
   Над головой Ариэля раздался пронзительный крик. Он увидел в  густых
ветвях деревьев двух белобородых обезьян, одну  -  большую,  другую  -
поменьше. Большая отнимала у меньшей какой-то плод.  Меньшая  визжала,
большая царапала ее, хватала за уши, за  хвост.  Меньшая  так  жалобно
кричала, быть может звала на помощь  мать,  но  Ариэль  не  утерпел  и
взлетел к обезьянам.
   Обезьяны были так поражены, что сразу замолчали.  Но  когда  Ариэль
протянул к ним руку, желая разнять, обе  кинулись  в  разные  стороны,
перепрыгивая  с  ветки  на  ветку,  с  дерева  на  дерево.  И,  только
удалившись на большое расстояние, закричали, вероятно, сигнал тревоги,
на который отозвались другие обезьяны и птицы в  разных  местах  леса.
Ариэль грустно улыбнулся: "И обезьяны боятся меня", - и оглянулся. Над
его  головой  был  сплошной  покров  сочных  зеленых  листьев.  Стволы
деревьев обвиты вьющимися растениями и  переплетены  лианами.  Кое-где
лучи солнца пробивались сквозь листву и золотыми пятнами  ложились  на
землю, поросшую кустарниками и травой. Место глухое. Никто  не  видит.
Но все-таки напрасно он взлетел. Не выдержал.
   Лавируя между лианами, Ариэль стал медленно спускаться.  Послышался
шорох. Ариэль оглянулся и увидел Ишвара. Уронив связку хвороста, юноша
пал ниц. Ариэль опустился возле него и сказал:
   - Встань, Ишвар, не б