- Да, конечно, - согласился Джим, - но рис вообще не ходкий товар,  и
берут его больше для балласта. Меня интересует чай и шелк.  Надо  только
выяснить, сколько их было погружено. А для этого достаточно взглянуть на
корабельные документы. Я позвонил в контору Ллойда  и  договорился,  что
капитан придет туда через час, и тогда я буду знать  о  бриге  все  так,
словно сам его выстроил. Кроме того, ты и представления не имеешь,  Лау-
ден, что можно снять с разбитого корабля: медь, свинец, такелаж,  якоря,
якорные цепи, даже посуду!
   - По-моему, ты упускаешь из виду один пустяк, - сказал  я.  -  Прежде
чем ты начнешь снимать посуду с разбитого корабля, тебе надо его еще ку-
пить. А во сколько он обойдется?
   - В сто долларов, - не моргнув глазом ответил Джим.
   - Да почему ты вообразил, что именно в сто долларов? - воскликнул я.
   - Я не вообразил - я знаю, -  ответил  Коммерческий  Гений.  -  Может
быть, я ничего и не смыслю в литературе, мой милый, но ты никогда не на-
учишься разбираться в делах. Каким образом, по-твоему, мне  удалось  ку-
пить "Джеймса Моди" за двести пятьдесят долларов, когда одни его  шлюпки
стоили тысячу? Просто мое имя стояло первым в списке. Ну, и на этот  раз
оно стоит первым. Цифру называю я, и я назову маленькую, потому что мес-
то крушения находится отсюда очень далеко. Но какую бы цифру я  ни  наз-
вал, она и будет ценой.
   - Что это за таинственный список? Или этот аукцион проводится в  под-
земном тайнике? - спросил я. - Можно ли обыкновенному  частному  лицу  -
мне, например, - присутствовать на нем?
   - Все ведется честно и открыто! - с  негодованием  воскликнул  он.  -
Присутствовать может кто угодно, только никто не станет перебивать у нас
покупку, а если и найдется такой смельчак, это для него плохо  кончится.
Один раз такой смельчак нашелся, но одного раза оказалось достаточно.  Я
член синдиката, и у нас есть все необходимое для этого дела: у нас  есть
связи, мы можем поднять цену до цифры, перед которой отступит любой пос-
торонний. Наш синдикат располагает двумя миллионами долларов,  и  мы  ни
перед чем не остановимся. И если даже кто-нибудь перебьет у нас покупку,
то поверь мне, Лауден, он решит, что город сошел с ума: ему  не  удастся
заключить ни одной сделки. Все, что ему будет нужно, - шхуны,  водолазы,
матросы, - окажется ему решительно не по карману.
   - Но как же ты попал в этот синдикат? - спросил я. - Ты ведь  тоже  в
свое время был человеком посторонним.
   - Я понял, в чем тут суть, Лауден, и стал подбирать факты, -  ответил
он, - и очень увлекся: таким романтичным показалось мне это дело. А  за-
тем я увидел, что из него можно извлечь немало выгод. И скоро я сделался
настоящим знатоком. Никто не знал, что я подумываю  о  покупке  разбитых
кораблей, только в одно прекрасное утро я явился в контору Дугласа Лонг-
херста, сообщил ему все факты и цифры и спросил его прямо: "Берете  меня
в синдикат или мне основать свой собственный?" Он попросил на  размышле-
ние полчаса, а когда я пришел снова, сказал:  "Пинк,  я  записал  тебя".
Когда в первый раз мое имя оказалось в списке первым, я купил "Моди",  а
теперь оно снова стоит в нем первым.
   Тут Пинкертон, взглянув на часы, вскрикнул, быстро сказал мне,  чтобы
я встретил его у дверей Торговой биржи, и побежал в  контору  страхового
агента просматривать документы и разговаривать с капитаном.  Я  медленно
докурил мою папиросу, решив про себя, что из всех видов погони за долла-
ром покупка разбитых кораблей наиболее льстит моему воображению. И корда
я шел на биржу по знакомым шумным улицам Сан-Франциско, меня преследова-
ло видение корабля, лежащего на мели у далекого острова, где  его  палит
беспощадное солнце и где над ним кружит туча морских птиц. И это видение
неотразимо манило меня. Если даже не я сам, то, во всяком случае,  чело-
век, выполняющий мое поручение, отправится к этому клочку суши, затерян-
ному среди необозримого океана, и спустится в покинутую каюту.
   Пинкертон встретил меня на условленном месте. Его  губы  были  крепко
сжаты, и держался он необыкновенно прямо, как человек, принявший великое
решение.
   - Ну? - спросил я.
   - Ну, - ответил он, - могло быть лучше и могло быть хуже. Этот  капи-
тан Трент - человек необыкновенной честности, один на тысячу. Как только
он узнал, что я собираюсь принять участие в аукционе, он тут же  сказал,
что рис, вероятно, погиб почти весь. По его расчетам,  в  лучшем  случае
могло уцелеть кулей тридцать. Однако шелк, чай и ореховое масло оценива-
ются в пять тысяч долларов, и поскольку они были сложены в помещении  на
второй палубе, то, вероятно, нисколько не пострадали. Год назад на  бриг
поставили новую медную обшивку. На нем находится до полутораста  саженей
якорной цепи. Это, конечно, не золотая россыпь, но дело прибыльное, и мы
за него возьмемся.
   Было уже почти десять часов, и мы немедленно направились в  зал,  где
проводились аукционы. Хотя "Летящий по  ветру"  чрезвычайно  интересовал
нас с Пинкертоном, его продажа привлекла очень мало народу. Рядом с аук-
ционистом стояло "не более двадцати зрителей, по большей части  широкоп-
лечих молодцов, истинных уроженцев Дальнего Запада, одетых, с точки зре-
ния человека с простыми вкусами, излишне щеголевато и пестро.  Держались
они между собой с подчеркнутым дружелюбием. Громогласно заключались  па-
ри. Всюду слышались фамильярные прозвища. "Ребята", как они называли се-
бя, ребячились вовсю и явно пришли сюда повеселиться,  а  не  заниматься
серьезным делом.
   Несколько в стороне я заметил человека, совсем на них не похожего, а,
именно - капитана Трента, который, как и подобает капитану, пришел услы-
шать, какая судьба постигнет его бывшее судно. На этот раз он был одет в
черный костюм, купленный в магазине готового платья и не очень хорошо на
нем сидевший. Из верхнего левого кармана торчал кончик белого  шелкового
платка. Нижний правый топорщился от бумаг. Несколько минут назад Пинкер-
тон назвал его человеком необыкновенной честности. И действительно,  он,
казалось, рассказывал о своем корабле откровенно и прямо. Я поглядел  на
него внимательнее, чтобы проверить, насколько эти качества отражались  в
его наружности. Лицо у него было красное, широкое, какое-то возбужденное
и, пожалуй, неискреннее. Казалось, что этого  человека  томит  неведомый
страх. Не замечая, что я наблюдаю за ним, он грыз ногти, хмуро  глядя  в
пол, а потом вдруг быстро и испуганно оглядывался на людей,  проходивших
мимо.
   Когда начался аукцион, я все еще глядел на капитана как зачарованный.
Были произнесены вступительные официальные фразы,  прерываемые  непочти-
тельными шуточками развеселившихся "ребят", а потом установилась относи-
тельная тишина, и две-три минуты аукционист разливался  соловьем:  прек-
расный бриг, новая медная обшивка, исправные механизмы, три великолепные
шлюпки, ценный груз - поистине безопаснейшая сделка;  но  нет,  господа,
больше он ничего не скажет, он просто назовет цифру, он не боится  (зая-
вил этот смелый аукционист) выразить возможную прибыль в цифрах;  с  его
точки зрения, принимая во внимание то, се и это, покупатель может  расс-
читывать на чистую прибыль, равную сумме, из которую оценен груз. Други-
ми словами, джентльмены, равную десяти тысячам долларов. При этом скром-
ном утверждении потолок над головой аукциониста  (я  полагаю,  благодаря
вмешательству кого-нибудь из зрителей, знакомых с искусством  чревовеща-
ния) испустил звонкое "кукареку", после чего все  расхохотались,  и  сам
аукционист не преминул любезно присоединиться к этому смеху.
   - Итак, господа, что же мы предложим? - продолжал он свою речь,  отк-
ровенно поглядывая на Пинкертона. - Что же мы предложим,  чтобы  обеспе-
чить за собой эту выгодную покупку?
   - Сто долларов, - сказал Пинкертон.
   - Мистер Пинкертон предлагает сто долларов, - продолжал,  аукционист,
- сто долларов. Кто-нибудь хочет предложить больше? Сто долларов, только
сто долларов...
   Аукционист продолжал монотонно твердить эту цифру, а я  со  смешанным
чувством симпатии и изумления смотрел на искаженное волнением лицо капи-
тана Трента, как вдруг все мы вздрогнули, услышав резкий голос:
   - И пятьдесят!..
   Пинкертон, аукционист и "ребята", все посвященные в секрет  существо-
вания синдиката, даже рты разинули от изумления.
   - Прошу прощения, - сказал аукционист. - Кто-то прибавил?
   - И пятьдесят! - повторил тот же голос, который, как я  теперь  заме-
тил, исходил из уст невысокого и крайне неприятного на вид человека.
   Его кожа была землистого цвета и вся какая-то пятнистая,  говорил  он
напевно и очень гнусаво и так дергал руками и  головой,  что,  Казалось,
страдал болезнью, известной под названием пляски святого  Витта.  Одежда
его была сильно потрепана, а держался он как-то развязно и  одновременно
робко, словно гордился тем, что находится здесь и  принимает  участие  в
аукционе, и в то же время боялся, что его сейчас отсюда вышвырнут.  Пра-
во, мне редко приходилось встречать столь законченный тип - и  в  то  же
время тип совсем для меня новый. Ничего подобного я еще никогда не видел
и невольно вспомнил проходимцев из бальзаковской "Человеческой комедии".
   Пинкертон  несколько  секунд  мерил  неожиданного  соперника  злобным
взглядом, затем вырвал листок из записной книжки, что-то быстро  нацара-
пал на нем карандашом, повернулся, поманил к себе посыльного  и  шепнул:
"Лонгхерсту!" Мальчишка со всех ног бросился исполнять поручение, а Пин-
кертон повернулся к аукционисту.
   - Двести долларов, - сказал Джим.
   - И пятьдесят, - сказал наш соперник.
   - Дело становится жарким, - шепнул я Пинкертону.
   - Да, тут что-то нечисто, - ответил он. - Ну, придется дать урок это-
му сморчку. Погоди, пока я поговорю с Лонгхерстом. Триста, - повысил  он
голос, поворачиваясь к аукционисту.
   - И пятьдесят, - раздалось эхо.
   Тут я снова поглядел на капитана Трента. Его красное лицо стало  баг-
ровым. Все до единой пуговицы нового  сюртука  были  расстегнуты,  новый
шелковый носовой платок то и дело взлетал к его лбу и шее, а синие глаза
совсем остекленели от волнения.  Он  по-прежнему  испытывал  мучительную
тревогу, но, если я правильно истолковал выражение его лица, в нем  про-
будилась какая-то надежда.
   - Джим, - шепнул я, - взгляни на Трента: держу пари на что угодно: он
этого ожидал.
   Они доторговались уже примерно до тысячи, когда я  заметил  некоторое
волнение среди присутствующих и,  оглянувшись,  увидел  очень  высокого,
элегантного и красивого человека, который, небрежной походкой приблизив-
шись к нам, сделал знак аукционисту.
   - Одну минуту, мистер Борден, - сказал он и повернулся к Джиму: - Ну,
Пинк, сколько вы предлагали в последний раз?
   Пинкертон назвал свою цифру.
   - Я дошел до этого на свою ответственность, - прибавил он, покраснев.
- Я решил, что так будет правильно.
   - Конечно, конечно, - сказал Лонгхерст, ласково похлопав его по  пле-
чу, словно любящий дядюшка. - Мы сами беремся за дело.  Можете  выходить
из игры. Повышайте сумму до пяти тысяч, а если он еще прибавит, то пусть
себе покупает на здоровье.
   - Между прочим, кто он такой? - спросил Пинкертон.
   - Я послал Билли навести справки, - сказал Лонгхерст.
   В ту же минуту ему была вручена сложенная записка. Она пошла  по  ру-
кам, и, когда настал мой черед, я прочел: "Гарри Бэллерс, адвокат, защи-
щал Клару Верден, два раза чуть не был исключен из сословия".
   - Хоть убейте, ничего не понимаю! - сказал мистер  Лонгхерст.  -  Кто
мог прибегнуть к услугам крючкотвора такого сорта? Во всяком случае,  не
человек с деньгами. Попробуйте-ка сразу взвинтить цифру, Пинк. На  вашем
месте я поступил бы именно так. Ну, всего хорошего. А, ваш партнер  мис-
тер Додд? Рад познакомиться с вами, сэр! - И великий делец удалился.
   - Ну, что ты думаешь о нашем Дугласе? - шепнул мне Пинкертон,  благо-
говейно глядя ему вслед. - С ног до головы безупречнейший джентльмен,  а
уж культурой так и брызжет!
   Во время этого разговора аукцион временно прекратился. И  аукционист,
и зрители, и даже Бэллерс - все отлично понимали, что дело,  собственно,
ведет мистер Лонгхерст, а Пинкертон всего только его рупор.  Но  теперь,
когда самодержавный олимпиец удалился, мистер Борден  заговорил  строгим
тоном.
   - Так как же, мистер Пинкертон, вы прибавляете? - спросил он резко.
   И Пинкертон, решив идти напролом, ответил:
   - Две тысячи долларов.
   Бэллерс и глазом не моргнул.
   - И пятьдесят, - сказал он.
   Кругом все зашептались, и, что было  гораздо  важнее,  капитан  Трент
побледнел и судорожно глотнул слюну.
   - Давай, давай, Джим, - шепнул я. - Трент сдает.
   - Три тысячи, - сказал Джим.
   - И пятьдесят, - сказал Бэллерс.
   Затем Джим стал снова набавлять по сотне, а Бэллерс - свои неизменные
пятьдесят; я же успел сделать два вывода.  Во-первых,  Бэллерс  надбавил
сверх трех тысяч с тщеславной улыбкой.  Он  явно  наслаждался  важностью
своей роли и был уверен, что выйдет из схватки  победителем.  Во-вторых,
когда Джим назвал три тысячи, Трент снова побледнел, а когда он  услышал
ответ Бэллерса, на его лице отразилось непритворное облегчение. Это  по-
казалось мне загадочным: оба они, безусловно, были связаны какими-то об-
щими интересами и в то же время один не был посвящен в намерения  друго-
го. Но это было еще не все: несколько минут спустя мой  взгляд  случайно
встретился со взглядом капитана, и тот поспешно отвел глаза,  словно  не
желая, чтобы я заметил,  как  он  взволнован.  Следовательно,  он  желал
скрыть свой интерес к происходящему? Как сказал Джим,  тут  что-то  было
нечисто. И, несомненно, оба эти человека, находившиеся в таких  странных
и сложных взаимоотношениях, готовы были предложить совершенно  невероят-
ную цену, лишь бы "Летящий по ветру" не достался нам.
   Неужели груз этого корабля стоит больше, чем  мы  предполагали?  Меня
вдруг бросило в жар. Джим уже приближался к пяти тысячам, до которых ему
разрешил торговаться Лонгхерст. Еще минута, и будет поздно.  Вдохновлен-
ный тщеславной уверенностью в своем умении постигать людскую психологию,
я принял единственное сумасшедшее решение в моей жизни. Вырвав  лист  из
своего альбома, я поспешно нацарапал: "Если хочешь продолжать,  я  готов
идти на весь свой капитал".
   Джим прочел, растерянно посмотрел на меня, но тут же его глаза  заго-
релись, и, снова повернувшись к аукционисту, он крикнул:
   - Пять тысяч сто долларов!
   - И пятьдесят, - повторил свой припев Бэллерс.
   Вскоре Пинкертон написал: "В чем дело?" А я написал в ответ: "Сам  не
знаю, но дело нечисто. Погляди-ка на Бэллерса: он дойдет до  десяти  ты-
сяч, вот увидишь".
   И Бэллерс дошел до десяти тысяч, а мы предложили больше. Уже давно по
бирже распространился слух, что аукцион превратился  в  настоящее  гене-
ральное сражение, и нас теперь окружала большая толпа потрясенных зрите-
лей. "А когда Пинкертон предложил десять тысяч долларов, то есть больше,
чем стоил бы груз, даже если бы уже находился в  Сан-Франциско,  а  Бэл-
лерс, ухмыляясь до ушей, потому что ему нравилось быть центром всеобщего
внимания, провозгласил: "И пятьдесят..." - всеобщее возбуждение достигло
апогея.
   - Десять тысяч сто, - сказал Джим, и  не  успел  он  договорить,  как
вдруг махнул рукой, выражение его лица изменилось, и  я  понял,  что  он
разгадал (или по крайней мере решил, что разгадал) тайну корабля.
   Когда он стал быстро царапать что-то в своем блокноте, рука его  пры-
гала, как рука телеграфиста.
   "Контрабандный груз, - написал он и дальше размашисто,  захватив  две
строки: - Опиум".
   Ну, конечно, подумал я, все дело в этом. Мне  было  хорошо  известно,
что почти любой корабль, идущий из Китая, везет в каком-нибудь  потайном
месте контрабандный груз этого дорогого яда. Несомненно, и  на  "Летящем
по ветру" где-нибудь скрыто, подобное же сокровище. Сколько же оно  сто-
ит? Мы этого не знали и вели свою игру наугад, однако  Бэллерс  и  Трент
явно были хорошо осведомлены, и мы могли наблюдать за ними  и  принимать
соответствующие решения.
   К этому времени мы с Пинкертоном словно обезумели. Пинкертон был  вне
себя, глаза его горели, как угли. Меня била лихорадка. Если бы в ту  ми-
нуту, когда мы торговались на пятнадцатой тысяче, в зал  вошел  какойни-
будь свежий человек, его симпатии, вероятнее всего, оказались бы на сто-
роне Бэллерса. Последняя цифра уже превышала пятнадцать тысяч,  и  толпа
кругом следила за нами в мертвом молчании, изредка прерываемом  взрывами
взволнованного шепота.
   Мы достигли уже семнадцати тысяч, когда  Дуглас  Лонгхерст  растолкал
зрителей на противоположном конце зала и, глядя  Джиму  прямо  в  глаза,
энергично помотал головой. Джим послал ему коротенькую записочку, состо-
ящую из трех слов: "За мой счет!" - после чего Лонгхерст предостерегающе
погрозил ему пальцем и удалился, как мне показалось,  с  очень  грустным
лицом.
   Хотя мистеру Лонгхерсту Бэллерс известен не был, этот темный крючкот-
вор прекрасно знал, кто такой глава синдиката. Когда тот вошел  в  круг,
Бэллерс бросил на него взгляд, исполненный надежды,  а  когда  Лонгхерст
ушел, на лице нашего противника изобразилось явное удивление и разочаро-
вание. "Да как же это? - очевидно, думал он. - Значит, я имею дело не  с
синдикатом?" И он решил резко повысить цифру.
   - Восемнадцать тысяч, - сказал он.
   - И пятьдесят, - ответил Джим, используя его прием.
   - Двадцать тысяч, - объявил Бэллерс.
   - И пятьдесят, - отозвался Джим с нервным смешком.
   Затем, словно сговорившись, они опять вернулись к прежним цифрам,  но
только сотни называл Бэллерс, а "пятьдесят" выкрикивал Джим. Теперь  уже
многие пришли к тому же выводу, что и мы: я слышал, как повсюду  в  зале
раздавался шепот: "Опиум..." - и, судя по взглядам, которые на нас кида-
ли окружающие, они были убеждены, что мы получили эти сведения из надеж-
ного источника. И тут, что было крайне типично  для  Сан-Франциско,  мой
сосед, пожилой толстяк с приятным лицом,  неожиданно  принял  участие  в
аукционе. Он резко поднял цену "Летящего по ветру", четырежды  предложив
по тысяче, а затем так же неожиданно вышел из игры и превратился в  без-
молвного зрителя.
   После бесполезного вмешательства мистера  Лонгхерста  Бэллерс,  каза-
лось, встревожился и при появлении третьего конкурента, в свою  очередь,
нацарапал какую-то записочку. Я, конечно, решил, что она предназначается
капитану Тренту. Однако, когда юрист кончил писать и обвел взглядом тол-
пу, он, к моему величайшему удивлению,  словно  бы  и  не  заметил  при-
сутствия капитана.
   - Позовите ко мне посыльного, - услышал я его слова.
   Наконец кто-то исполнил его просьбу, но это был не капитан. "Он посы-
лает за инструкциями", - написал я Пинкертону. "За деньгами,  -  написал
он. - По-моему, пора сделать рывок, ладно?"
   Я кивнул.
   - Тридцать тысяч, - сказал Пинкертон, повышая цену сразу почти на три
тысячи долларов.
   Бэллерс как будто бы заколебался, а затем  с  неожиданной  решимостью
сказал:
   - Тридцать пять тысяч!
   - Сорок тысяч!
   Наступила долгая пауза. Бэллерс, казалось, ни на что не мог  решиться
и только в последнее мгновение, когда молоток  аукциониста  опускался  в
третий раз, крикнул:
   - Сорок тысяч и пять долларов!
   Мы с Пинкертоном  обменялись  понимающим  взглядом:  Бэллерс  слишком
взвинтил цену, а теперь понял свою ошибку и пытался выиграть время, что-
бы заткнуть аукцион до возвращения посыльного.
   - Сорок пять тысяч долларов, - сказал Пинкертон глухим, дрожащим  го-
лосом.
   - Сорок пять тысяч и пять долларов, - сказал Бэллерс.
   - Пятьдесят тысяч, - сказал Пинкертон.
   - Прошу прощения, мистер Пинкертон, - сказал аукционист, - вы что-ни-
будь сказали?
   - Мне... мне трудно говорить, - прохрипел Джим.  -  Пятьдесят  тысяч,
мистер Борден.
   Бэллерс обратился к аукционисту:
   - Прошу разрешить мне три мин