чистить сапоги другим жильцам и вспомнила про то,
что у Ворошилова сапоги худы.
     "Эка сиротливый!.." - подумала кухарка.
     Молодой человек внушал Агафье большое участие,  и  она  словно бы  мать
заботилась о Ворошилове.  То без просьбы с его стороны латочку к его жилетке
прикинет,  то  украдкой рубашку ему выстирает,  то  -  случалось -  побольше
дровец в его комнату принесет,  несмотря на хозяйкину воркотню.  Агафья сама
была одинокая старуха - родные были далеко, в Пермской губернии - и искренно
жалела одинокого Ворошилова.
     - И  не дает бог ему счастья!..  Все доброта!  -  не без злобы к  этому
качеству, проговорила Агафья и остановилась чистить сапоги.
     С минуту она раздумывала.  Потом подошла к своей кровати,  оглядываясь,
достала из-под  нее  маленький красный сундучишко и,  сняв  с  образка ключ,
отперла сундук.  В агафьином сундуке было много всякой дряни, которую тем не
менее Агафья очень берегла и не без гордости звала своим имением. Имение это
было  разнообразно;  в  сундуке была  всякая  всячина:  старый подсвечник из
томпаковой  меди{163},  несколько  тряпья,  дырявая  тальма{163},  несколько
изорванных детских сорочек,  бронзовая цепочка, купленная несколько лет тому
назад для  некоего городового,  обещавшего на  ней жениться,  две-три пустых
помадных банки,  словом,  немало всякого хлама,  собранного Агафьей во время
мыканья "по людям". Раскопав этот хлам, Агафья добралась до заветного уголка
и  вытащила оттуда старое порыжелое портмоне.  В  нем было на  десять рублей
бумажками и  рубля на  три мелочи.  Агафья,  крадучись,  пересчитала деньги,
прикопленные  несколькими  годами  подневольного  житья,   и   тут   же   ей
вспомнилось:
     - Кабы  не  этот  рыжий  дьявол,  было  бы  шестнадцать  рублей!..  Эх,
мазурики!
     Воспоминание это относилось,  конечно,  к городовому,  который, заняв у
Агафьи три  рубля  и  поклявшись перед образом,  что  на  будущей же  неделе
женится,  мало того что не женился и не отдал денег,  но даже с тех пор и не
показывался на глаза.
     - Без них и лучше! По крайности имение целое будет! - вздохнула Агафья,
пересматривая свои капиталы.
     Сперва  кухарка  отложила на  кровать синенькую с  твердою решимостью в
глазах,  но через минуту сердце ее сжалось тоской. Она жалобно посмотрела на
пятирублевую бумажку,  словно  бы,  расставаясь с  ней,  она  расставалась с
любимым ребенком изо всего семейства.
     - Довольно с  него и  трех!  -  блеснуло в агафьиной голове,  и кухарка
положила пятирублевую бумажку обратно в портмоне.
     Бережно уложив имение и замкнув сундучишко, Агафья положила зелененькую
в карман и несколько робко вошла в комнату Ворошилова.
     - Николай Николаич. А что я вам скажу? - начала Агафья.
     - А что, Агафьюшка? - спросил Ворошилов.
     Кухарка опять  заметалась и  стала  снова без  пути  скрести пальцами о
стену.
     - Я бы вас,  Николай Николаич,  попросила...  (Тут Агафья поперхнулась,
точно у  нее кусок в горле засел.) Я говорю,  Николай Николаич,  что так как
теперича...  Но только вы... (Агафья решительно стала заикаться, и ее добрые
глаза моргали без зазрения совести.) Зачем же быть гордыми?  Я,  то исть, от
сердца...  И сам господь бог повелел...  Возьмите вот три рубля!  -  наконец
выговорила старуха  и,  вся  покрасневшая,  подала  дрожащей  рукой  бумажку
Ворошилову.
     Молодой человек ничего не сказал,  только пожал агафьину руку и заметил
спустя несколько времени:
     - Спасибо, Агафья. Только, чай, у вас у самой не густо денег?
     - Есть еще.  Только вы,  Николай Николаич,  не обидьте. Отдадите, когда
бог поможет.
     Капли пота струились по лицу кухарки, когда она вышла из комнаты к себе
на кухню.  Точно она какое-то трудное дело свершила.  Но, свершив его, - она
боялась,  что Ворошилов откажется,  -  она повеселела и  весь остальной день
сносила хозяйкину воркотню,  не огрызаясь, хотя огрызаться была мастерица, и
даже  вычистила маленькому хозяйскому сынишке  башмаки,  что  делала  крайне
редко и что свидетельствовало о ее добром расположении духа.
     Ворошилов ходил из угла в угол и только повторял:
     - Экая деликатная! И откуда только набралась она этой тонины!
     Потом подошел к  столу и  заглянул в свою расходную книжку.  В ней было
изображено следующее:

                Расходы (примерные) на ноябрь.

                Матушке отослать            5 р.
                За квартиру                 6 "
                На стол                     5 "
                Фуражку новую               1 "
                Сапоги                      3 "
                На покупку книг             3 "
                Четверку чаю                 -   25 к.
                Три фунта сахару             -   50 "
                Стирка белья                 -   75 "
                Табак и гильзы               -   75 "
                За чтение в библиотеку       -   50 "
                Уплатить долгу              2     -
                Разные расходы              3     -
                ------------------------------------
                       Итого . . . . . . . 30 р. 75 к.

     - Надо  сократить расходы!  Эх,  кабы  Буковнин дал  сегодня  денег!  -
подумал молодой человек.
     Немного спустя Ворошилов шел на урок,  на Английский проспект. Дождь не
унимался и  заставлял молодого человека прибавить шагу.  Через час Ворошилов
позвонил у дверей квартиры Петра Ивановича Буковнина.


II

     Семейство Буковниных сидело еще за  самоваром,  когда в  столовую вошел
Ворошилов.  Петр Иваныч -  пожилой господин,  лет сорока пяти,  в халате,  с
сигарой в  зубах,  поспешил приветливо пожать Ворошилову руку  и  добродушно
пригласил его выпить чаю.
     - На дворе холодно. Вы, Николай Николаевич, верно, озябли, - заметил он
и обратился к жене:
     - Соня! Налей-ка поскорей Николай Николаевичу чаю...
     Молодая и  красивая брюнетка в  белом  пеньюаре налила чаю  и,  подавая
молодому человеку, улыбнулась и сказала:
     - Смотрите, не обожгитесь. Горячий!..
     - Не обожгусь!..
     - Ну, батенька, каково мои гвардейцы успевают? Только вы не хвалите их,
а правду говорите.
     Два маленькие мальчика - сыновья Буковнина - посмотрели на Ворошилова и
покраснели.
     - Небось,  заранее стыдно, что Николай Николаевич побранит? - засмеялся
Петр Иванович.
     - Ничего. Учатся хорошо, - ответил Ворошилов.
     - Ну, а Соня как?.. - спросил Буковнин.
     - Софья Ивановна только присутствует при уроках...
     - И меня, Pierre, в ученицы записал?.. - надула губки молодая дама.
     - Усердна уж  очень стала...  Видно,  охота учиться!  -  несколько сухо
сказал муж.
     Ворошилов хотел было ответить,  что Софья Ивановна не учится,  а только
ему мешает, но промолчал и усердно допил свой стакан.
     Через несколько времени дети  с  Ворошиловым пошли в  классную комнату.
Скоро туда пришла и Софья Ивановна.
     Ворошилов  и  не  подозревал,  что  имел  несчастие понравиться молодой
женщине. Правда, он несколько удивился и даже сконфузился, когда, месяца три
тому назад,  Софья Ивановна пришла в  классную комнату и  просила позволения
присутствовать при уроках. "Верно, от скуки", - подумал Ворошилов и спокойно
продолжал урок.  Но,  когда  Софья  Ивановна и  на  следующий день  пришла в
классную,  Ворошилов даже  несколько осердился.  "Чего ей  надо?  Уж  не  за
благонамеренностью ли  уроков  наблюдать?"  Но  барыня  продолжала аккуратно
приходить на  уроки  и  сидела очень смирно.  Мало-помалу Ворошилов привык к
присутствию молодой женщины и не обращал на нее внимания.
     Раз только он заметил,  что молодая женщина на него пристально смотрит.
Он взглянул на нее. Она сконфузилась.
     Что-то неопределенное, не то насмешка, не то сочувствие, промелькнуло у
Ворошилова.
     "Какой красивый однако этот учитель!" - подумала Софья Ивановна.
     И  молодая женщина стала  мечтать далее.  Конечно,  мечты эти  касались
молодого  человека.  Софья  Ивановна  мысленно  сравнивала красивую  молодую
фигуру Ворошилова с толстым,  не совсем уклюжим, седоватым Петром Ивановичем
и находила,  что Ворошилову было бы лучше на месте Петра Ивановича.  "Если б
его одеть в  мужнин мундир да повести на бал,  он бы произвел впечатление...
Экие у него густые волосы!"
     - Да  не  так!  -  раздался голос Ворошилова,  внимательно следящего за
задачей. - Ну, помножьте дробь на дробь. Как помножить дробь на дробь?..
     - Надо  числителя  одной  дроби  помножить на  знаменателя другой...  -
запищал мальчуган.
     "Все дроби на уме.  Экий медведь!  На меня и  не смотрит!"  -  подумала
Софья Ивановна.
     Ворошилов поднял  голову,  встретился со  взглядом  молодой  женщины  и
невольно проговорил про себя:
     - Чего она все...
     И продолжал рассказывать о дробях. Впрочем, искоса раза два взглянул на
молодую женщину.
     "Хороша!" - промелькнуло у него в голове.
     - Что же дальше будет? - спросил он у ученика.
     Брюнетка улыбнулась, точно этот вопрос относился к ней.
     "В самом деле, что ж дальше будет? - подумала она. - А ничего. Отчего ж
и не пококетничать с этим медведем?" - пронеслось в ее хорошенькой головке.


     Ворошилов хмуро сидел за уроком,  а  Софья Ивановна,  как нарочно,  все
улыбалась да шутила.
     - Отчего вы все моих пасынков мучите, Николай Николаевич?
     - Как мучу?..
     - Да  так.  Все  уроки да  уроки.  Вы  бы  что-нибудь веселей умножения
рассказали.
     - Петр Иванович мне не за сказки деньги платит!  - проговорил Ворошилов
и продолжал занятия.
     Софья Ивановна несколько времени помолчала и потом спросила:
     - Неужто, мосье Ворошилов, у вас все математика на уме?
     - Нет, не все!..
     - А я думала,  что только математика!  -  проговорила молодая женщина и
рассмеялась.
     "Кокетничает! - подумал Ворошилов... И если муж ревнив..."
     - Впрочем, я уйду... я вам мешаю! - снова начала Софья Ивановна.
     - Да. Время на разговоры уходит...
     - Ну,  я  буду сидеть смирно...  Дети!  И  вы сидите смирно и  слушайте
ученого человека.
     Когда  кончился урок  и  Ворошилов было  хотел уходить,  Софья Ивановна
остановила его и сказала:
     - Куда ж вы, уж бежать?
     И так ласково взглянула на него.
     - Пора домой! - отвечал молодой человек и снова подумал: "А ведь хороша
эта кокетка!"
     Ворошилов шел домой недовольный.  Во-первых,  у  Петра Ивановича он  не
спросил денег -  как-то не пришлось,  -  а во-вторых,  вместо математических
выкладок,   которые   предстояло  ему   сделать   дома   (он   был   студент
математического факультета), в голову его лезла "все несообразность", как он
в сердцах назвал образ красивой женщины, закрадывавшийся, помимо его воли, в
голову.
     - Экий я  глупый!  Ну  что изо всего этого выйдет?  -  поставил он себе
ясный вопрос, придя домой.
     И в тот же вечер отвечал на него, рассмеявшись:
     - Всего верней, что добрейший Петр Иваныч откажет мне от урока, и тогда
опять зубы на полку... Надо держать ухо востро!..
     В тот же самый вечер Петр Иваныч,  сидя за вечерним чаем, очевидно, был
не  в  духе и  косо глядел на  жену.  Сперва он,  было,  ничего не  хотел ей
говорить, но наконец не выдержал и сказал:
     - Соня!.. Неужели тебе не надоело сидеть в классной?..
     - А это тебе мешает, Pierre?
     - Это мне, Соня, не нравится!..
     - А отчего? позвольте вас спросить, - улыбнулась Софья Ивановна.
     - Оттого...  -  сконфузился Петр Иванович,  -  оттого... Ну, я этого не
хочу!..
     - Опять сиена ревности? - подсмеялась жена.
     - И ты не будешь сидеть, или я откажу Ворошилову! - вспылил Петр Иваныч
и,  отодвинув стакан,  быстро встал со стула и поплелся в кабинет, где долго
просидел, задумавшись.


III

     На другой день Ворошилов сидел на уроке суровей обыкновенного и,  когда
явилась Софья Ивановна, он ей поклонился и затем ни разу на нее не взглянул.
Когда  она  спросила его:  "отчего он  такой  сердитый?",  он  довольно сухо
ответил,  что  не  совсем здоров,  и  продолжал объяснять ученикам положение
городов на  карте.  А  Софья Ивановна,  как нарочно,  облокотилась на руки и
упорно глядела на Ворошилова.
     "Экая беспокойная!  -  подумал молодой человек. - Тебе хорошо шутить, а
мне ведь от уроков откажут!"
     "И  не  взглянет  медведь!"  -  думала  молодая  женщина  и  продолжала
кокетничать, довольная, что убьет часа два времени.
     Отворилась дверь,  и вошел Петр Иваныч.  Он был краснее обыкновенного и
несколько смутился,  подавая руку  Ворошилову.  Буковнин сердито взглянул на
жену и спросил Ворошилова:
     - Что, Николай Николаевич, успевают молодцы?
     - Успевают!
     - Скоро и в гимназию можно...  Соня!  - обратился Петр Иваныч к жене. -
Ты бы пошла распорядилась, тебя повар ждет в столовой...
     Молодая женщина улыбнулась и  вышла из  комнаты.  Петр  Иваныч,  понуря
голову, поплелся за ней, потрепав по щекам обоих сыновей.
     "Решительно потеряю урок. Петр Иваныч ревнует. Причем же я-то тут?.." -
подумал Ворошилов.
     А в столовой в это время шла супружеская сцена:
     - Софья Ивановна! Вы хотите, чтоб я отказал Ворошилову?
     - Опять? - упрекнула жена.
     - Да, опять! Это стыдно!
     - Что стыдно?
     - Да сидеть с ним...
     - Ха-ха-ха... Вот Отелло!..
     - К чему же вы меня раздражаете?..
     - А к чему вы мне мешаете учиться?
     - Не говорите вздору... Он вам нравится.
     - А хоть бы и нравился?..
     - Софья Ивановна! - крикнул муж.
     - Петр Иваныч! - ответила жена.
     - Если завтра я вас увижу в классной...
     - Что тогда?
     - Ты увидишь! - крикнул рассердившийся муж и хлопнул дверью.


IV

     "Ну,  слава богу,  нет ее сегодня!" -  подумал Ворошилов, усаживаясь на
следующий день с детьми за стол и приготовляя тетрадки для диктовки.
     - Ну, господа, готовы? - спросил он мальчиков.
     - Готовы!
     - Пишите:  У  бурмистра Власа...{170} "Верно,  после бала спит и хорошо
делает!" Написали?
     - Власа... - повторили дети.
     - Бабушка Ненила...  "Сегодня попрошу у Петра Иваныча десять рублей!  -
мечтал Ворошилов. - Верно, даст, завтра первое число!.." Починить избушку...
"Куплю сапоги... Этот старший туповат!.." Лесу попросила... Точка.
     Из спальни послышались рыдания.
     - Лесу  попросила...  Написали?  -  громко повторил Ворошилов.  "Верно,
семейная драма!  -  подумал он.  -  Петр Иваныч с  Софьей Ивановной вовсе не
пара!"
     Из-за  двери  доносился резкий  голос  Буковнина.  Слышались отрывочные
фразы:
     - Я от жены требую... Я вас взял в одной юбке... Я не позволю шутить!
     - Отвечал, нет лесу... - диктовал Ворошилов.
     - Ведь  это  бог  знает  что!   -   раздавался  голос  в   спальне.   -
Постыдитесь!..
     Рыдания становились сильней.
     - "Шибкая сцена ревности..."  И  не жди,  не будет,  -  громко произнес
Ворошилов, желая показать, что он ничего не слышит.
     - Скандал в доме! Вешаться на шею!.. Дети! - бушевал голос Буковнина.
     Нет ответа. Слезы.
     - "Минуй меня сия чаша!.." Вот приедет барин, - продолжал Ворошилов еще
громче. - Написали?..
     Но дети остановились, и младший заметил:
     - Это папа мамашу бранит?
     - Пишите же: вот приедет барин...
     Но мальчик не слушал и продолжал:
     - Папа иногда сердитый бывает...
     В  спальне стихло.  Дети продолжали диктовку.  Когда урок был  окончен,
лакей попросил Ворошилова в кабинет к Петру Ивановичу.
     Когда  Ворошилов  вошел  в  кабинет,  Петр  Иваныч  заговорил смущенным
голосом, опустив глаза вниз:
     - Вы извините меня,  Николай Николаевич...  Но я нашел более удобным...
Конечно, вы прекрасно преподаете, но я бы хотел...
     Буковнин остановился и жалобно взглянул на Ворошилова.
     - Я бы хотел...
     - Вы,  вероятно,  желаете определить детей куда-нибудь в  заведение?  -
пришел к нему на помощь Ворошилов.
     - Да... именно!.. - весело сказал Петр Иванович.
     - Так я больше не приду...
     - Извините меня... так внезапно...
     - Что ж делать! Имею честь кланяться!..
     - Прощайте, Николай Николаич, мне, право, совестно... но только детей в
заведение пора!..
     И,  когда  Ворошилов ушел  за  двери,  у  Буковнина точно гора  с  плеч
свалилась, и он сказал:
     - Баста учителей приглашать!  Как  раз  жена  сбежит,  как  описывают в
романах.


V

     "Разыгралось-таки  драматическое  представление",  -  думал  Ворошилов,
возвращаясь на Петербургскую сторону.  Дождь хлестал ему прямо в лицо, но он
не замечал этого,  думая о случившемся.  - "Эка кого приревновал! А я-то чем
виноват? Опять ищи уроков! Фу, ты!"
     И Ворошилов даже выругался.
     Вернувшись домой,  Ворошилов сел  писать  письмо к  матери,  в  котором
извинялся,  что  третьего числа  она  не  получит ежемесячно посылаемых пяти
рублей.  "Случай такой вышел,  -  писал он, - нежданно-негаданно отказали от
урока,  но ты, матушка, не беспокойся; я опять найду урок; только постараюсь
найти урок там, где жена любит мужа и с нашим братом, голяком, не балуется".
Затем,  в  письме Ворошилов не без юмора рассказал о случившемся и прибавил:
"Верно,  супруги помирятся,  и барыня плакать не будет,  а успокоится, найдя
отраду своему сердцу в более изящном юноше,  чем твой сын.  Опыт заставит ее
обманывать своего мужа остроумнее".
     В  тот же день Ворошилов пошел к  приятелям и  рассказал о  своем горе.
Приятели обещали сыскать урок.
     С полмесяца поголодал он и хоть утверждал,  что чаю не хочется,  тем не
менее  Агафья заставляла его  пить  лишний ее  чай  и  изредка приносила ему
обедать.
     Через  полмесяца Ворошилов получил урок  за  тридцать рублей в  месяц и
снова ожил.  Живет он по-прежнему впроголодь и  скоро будет держать экзамен.
Так живут многие из учащихся молодых людей. Еще хуже живут! Куда хуже!


ПРИМЕЧАНИЯ

НА УРОКЕ

     Впервые - в журнале "Искра", 1869, Э 6.

     Стр.   163.   Томпаковая  мель  -  специальный  сплав  меди  с  цинком,
разновидность латуни, применяемая для производства хозяйственных предметов.
     Тальма - женская длинная накидка без рукавов.
     Стр.  170.  "У  бурмистра Власа..."  -  из  стихотворения Н.А.Некрасова
"Забытая деревня" (1855).
                                                                 Л.Барбашова



    Константин Михайлович Станюкович.
    Непонятый сигнал



     ---------------------------------------------------------------------
     Станюкович К.М. Собр.соч. в 10 томах. Том 1. - М.: Правда, 1977.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 14 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------

     {1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.


I

     На  "Орле" все  господа офицеры носы повесили и  только что  спустились
вниз,  в  кают-компанию,  после парусного учения,  словно в  воду опущенные.
Рассердился адмирал,  начальник эскадры, собравшийся в Нагасаки, - известный
в  те  далекие времена,  о  которых идет речь,  как отчаянный "разноситель",
вспыльчивый и  необузданный человек,  приходивший иногда в раздражение из-за
пустяков.
     Парусное ученье на всей эскадре прошло, казалось, хорошо, и адмирал был
доволен,  но  под  конец  он  вдруг насупился и  стал  мрачен.  Густые брови
адмирала сдвинулись.
     А когда адмирал сердился и начинал, по выражению моряков, "штормовать",
то даже самые храбрые,  с воловьими нервами, люди испытывали некоторый страх
и  мысленно взывали ко  господу богу:  "Господи!  За что это он рассердился?
Успокой, боже, адмиральскую душу!"
     Но несмотря, однако, что подобные моления искренне и горячо возносились
решительно всеми офицерами на  корвете,  где  "сидел",  то  есть  имел  свое
местопребывание, адмирал, - начиная с капитана, пожилого, смелого моряка, не
боявшегося океанских штормов,  но трусившего, как огня, начальства, и кончая
младшим механиком, - господь бог ад