▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╧Ёшъы■ўхэш 
   ╧Ёшъы■ўхэш 
      ─■ьр └ыхъёрэфЁ. ─тх ─шрэ√ -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  -
наклонился над постелью Франциска, шум снаружи усилился и докатился до соседнего зала. Злобная, торжествующая улыбка пробежала по бледным устам Екатерины. Дверь с силой распахнулась, и коннетабль Монморанси в полном вооружении показался на пороге. - Вовремя! - вскричал он. - Что это значит? - произнес герцог де Гиз, хватаясь за клинок. Амбруаз Парэ поднял голову и остановился. Двадцать дворян, сопровождавших Монморанси, ворвались вместе с ним в королевскую спальню. Вполне понятно, что в этих условиях удалить их из комнаты было просто невозможно. - Если так, - с досадой буркнул Амбруаз Парэ, - я отказываюсь от операции! - Метр Парэ! - вскричала Мария Стюарт. - Я королева! Я вам приказываю подготовить операцию! - Государыня, я же говорил: основное условие - полная тишина, а здесь сейчас... - и хирург указал на коннетабля с его свитой. - Господин Шапелен, - потребовал коннетабль, - примените ваше средство. - Сию же минуту, - засуетился Шапелен. - У меня все готово. И с помощью двух своих собратий он немедленно влил микстуру в ухо королю. Мария Стюарт, Гизы, Габриэль, Амбруаз ничего не смогли поделать. Растерянные, окаменевшие от ужаса и собственного бессилия, они молчали. Зато говорил коннетабль: - Вот и хорошо! И подумать только: без меня вы успели бы раскроить череп королю! Нет, уж предоставьте королям Франции умирать на полях сражений и пусть разит их меч врага, но только не нож хирурга! Потом, упиваясь смятением герцога де Гиза, он добавил: - Я прибыл, благодарение господу, как раз вовремя! Вы хотели, как мне сказали, отрубить голову принцу Конде, моему милейшему племяннику! Но вы разбудили старого льва в его логовище - и вот он здесь! Я освободил принца, договорился с запуганными вами Генеральными штатами и, как коннетабль, снял часовых, которых вы поставили у ворот Орлеана! С каких это пор охраняют у нас короля от собственных его верноподданных! - О каком короле вы говорите? - спросил Амбруаз Парэ. - Скоро у нас будет другой король - Карл Девятый! Посмотрите, господа, - обратился он к врачам, - несмотря на вашу знаменитую микстуру, гной прорвался внутрь и теперь проникает в мозг... По скорбному виду Амбруаза Екатерина поняла - все кончено. - Вот и конец вашему царствованию! - не сдержавшись, сказала она герцогу де Гизу. Франциск II в это мгновение резко привстал, широко открыл испуганные глаза, беззвучно произнес чье-то имя и тяжело рухнул на подушку. Он был мертв. Горестный жест Амбруаза Парэ подтвердил это. - Это вы, государыня, убили свое дитя! - В ужасе и отчаянии Мария Стюарт бросилась к Екатерине. Но та, впившись в свою невестку ледяным взглядом, злобно ответила: - Вы, моя милая, не имеете больше права так разговаривать! Вы больше не королева! Ах, впрочем, вы королева Шотландии! Так мы и отправим вас туда. Царствуйте себе на здоровье среди ваших туманов. После бурного порыва скорби силы вдруг изменили Марии, и с рыданиями она упала к подножию постели, на которой покоился король. - Госпожа де Фиеск. - совершенно спокойно приказала Екатерина, - извольте немедленно разыскать герцога Орлеанского. А вы, господа, - обратилась она к герцогу де Гизу и кардиналу, - знайте, что Генеральные штаты, которые еще четверть часа назад были на вашей стороне, сейчас стоят за нас! Мы с герцогом Бурбонским постановили: я буду правительницей, он - главнокомандующим! Господин де Гиз, поскольку вы еще в должности великого магистра, извольте исполнять ваш долг: объявите о смерти короля Франциска Второго. - Король скончался, - глухо произнес герцог. И герольд повторил на пороге большого зала, как требовал обычай: - Король скончался! Король скончался! Король скончался! Молите господа о спасении его души! И тотчас же первый придворный сановник воскликнул: - Да здравствует король! Тогда госпожа де Фиеск подвела маленького герцога Орлеанского к королеве Екатерине, и та, взяв его за руку, вывела в залу и показала придворным. - Да здравствует наш добрый король Карл Девятый! - раздались их крики. Кардинал и герцог остались одни. - Так и кончилось наше счастье! - печально покачал головой кардинал. Честолюбивый герцог возразил: - Наше - возможно, но не нашего дома! Мы еще проложим дорогу для моего сына. - Как бы нам снова сговориться с королевой Екатериной? - озабоченно спросил Карл Лотарингский. - Подождем, когда она рассорится со своими Бурбонами и гугенотами. И, продолжая разговор, они покинули комнату через потайную дверь. Мария Стюарт в это время целовала восковую руку Франциска: - Увы! Никто, кроме меня, не плачет над тобой! Бедный ты мой, ты так любил меня! - Но я тоже здесь, государыня, - с глазами, полными слез, сказал Габриэль де Монтгомери, все время державшийся в стороне. - О, благодарю вас! - признательно взглянула на него Мария. - Но я не только буду оплакивать его, - прошептал Габриэль, следя издали, как важно выступает Монморанси рядом с Екатериной Медичи. - Вполне возможно, что я отомщу не только за него! Если коннетабль снова стал всемогущ, мы еще с ним поборемся! XXXIV. ПРОЩАЙ, ФРАНЦИЯ! Восемь месяцев спустя после кончины Франциска II, 15 августа 1561 года, Мария Стюарт готовилась к отплытию из Кале в Шотландию. В течение этого времени она каждый день и каждый час противилась настояниям не только Екатерины Медичи, но даже и своих дядюшек, жаждавших удалить ее из Франции. Мария никак не могла решиться расстаться с этой милой ее сердцу страной, где она была счастлива и любима. Несмотря на свою скорбь, она побывала по приглашению своего дядюшки кардинала Лотарингского в Реймсе и там, в Шампани, оставалась до весны. Потом, когда религиозная смута докатилась до Шотландии, она наконец решилась на отъезд. В решении этом сыграла свою определенную роль и ненависть Екатерины Медичи, преследовавшая ее всюду. Итак, в июле она простилась со двором в Сен-Жермене. В качестве вдовстующей королевы она получила ренту в двадцать тысяч ливров от доходов Турени и Пуату. Кроме того, при ней было множество драгоценностей. Такая добыча вполне могла бы соблазнить какого-нибудь "джентльмена удачи". Можно было также опасаться какого-либо выпада со стороны Елизаветы Английской, уже видевшей в молодой шотландской королеве свою соперницу. Поэтому несколько человек из дворян вызвались проводить Марию до ее резиденции. Прибыв в Кале, она увидела там не только своих дядюшек, но и многих блестящих придворных. В порту уже стояли наготове две галеры, но тем не менее она провела в Кале еще шесть дней, ибо все провожавшие ее никак не могли с нею расстаться. Отплытие назначили на 15 августа. День выдался какой-то грустный, серый, хотя дождя и ветра не было. На берегу Мария, желая поблагодарить всех провожающих, каждому протянула руку для прощального поцелуя. И все подходили и почтительно, преклонив колено, касались губами этой прелестной руки. Последним подошел какой-то человек, следовавший за Марией от самого Сен-Жерменского предместья. Закутавшись в плащ и надвинув шляпу, он ехал позади всех и ни с кем не разговаривал. Но когда он преклонил колено и обнажил голову, Мария узнала Габриэля де Монтгомери. - Как, граф, это вы? Верный друг, я счастлива видеть вас! Как бы мне хотелось выразить свою признательность не только словами, но - увы! - здесь у меня нет другой возможности. Если бы вы согласились последовать со мной в бедную мою Шотландию... - Таково и мое желание, - порывисто воскликнул Габриэль, - но одна важная причина удерживает меня во Франции. Есть некая особа, которая мне дорога и священна... я не встречался с ней два года, и она в это время... - Неужели вы говорите о Диане де Кастро? - перебила его Мария. - О ней, государыня. В прошлом месяце, в Париже, я получил от нее письмо. Она назначила мне свидание в Сен-Кантене 15 августа. Однако я смогу прибыть туда только завтра. Не знаю, зачем она меня призывает, но убежден: она не станет упрекать меня за то, что я хотел проститься с вами. - Милая Диана! - задумчиво молвила Мария. - И она меня тоже любила, и она мне была сестрой. Возьмите и передайте ей от меня этот перстень. И поскорей поезжайте к ней. Возможно, она нуждается в вашей помощи. Прощайте! И вы, друзья мои, прощайте! Меня ждут. Она решительно ступила на сходни. За нею поднялись на борт судна те, кто отправлялся с нею в Шотландию. Отирая слезы, она махала платком родным и друзьям, остававшимся на берегу. Наконец, когда галера вышла в открытое море, она заметила какое-то большое судно, входившее в порт. Но вдруг судно это ни с того ни с сего наклонилось вперед и, будто напоровшись на подводный камень, стало быстро погружаться в море. Это произошло так стремительно, что с галеры даже не успели спустить шлюпку. Через минуту морская пучина поглотила судно со всей его командой. - Всемогущий боже! - воскликнула Мария. - Какое ужасное предзнаменование! В это время ветер посвежел, и галера пошла под парусами. Берег таял на глазах у Марии, и она, опершись о перила, смотрела в сторону гавани, без конца повторяя: - Прощай, Франция! Прощай, Франция! Так она простояла до самой темноты, а когда ее пригласили к ужину, она в порыве отчаяния безудержно зарыдала: - Прощай, моя дорогая Франция! Я не увижу тебя никогда! Потом, отказавшись от ужина, она ушла в свою каюту, попросив рулевого разбудить ее утром, если покажется берег. На сей раз судьба улыбнулась Марии ветер стих, судно еле двигалось на веслах, и поэтому, когда день занялся, Франция была еще видна. Когда рулевой постучал в каюту королевы, она была уже одета и, сидя на постели, смотрела в раскрытое окно на далекий, дорогой ее сердцу берег. Но радость ее была непродолжительна: ветер окреп, и вскоре Франция скрылась из виду. На море лег густой, плотный туман. Пришлось плыть наудачу, стараясь держаться нужного курса. И когда на третий день туман рассеялся, выяснилось, что вокруг судна громоздились скалы и если бы оно продвинулось еще на два кабельтова, то непременно бы разбилось. Лоцман, измерив глубину, определил, что они находятся у берегов Шотландии, и галера, искусно лавируя между скал, наконец бросила якорь в одном из портов, неподалеку от Эдинбурга. Среди свиты Марии были остроумцы, которые говорили, что под покровом тумана она прибыла в страну, полную смут и смятений. Марию никто не ждал, и, чтобы добраться до Эдинбурга, ей вместе со свитой пришлось трусить на деревенских лошаденках. При виде этих кляч Мария невольно вспомнила породистых скакунов, на которых она гарцевала во время королевской охоты. Она уронила еще несколько скудных слезинок, сравнивая покинутую страну с той, в какой она теперь находилась. Но вот она улыбнулась сквозь слезы и сказала: - Нужно запастись терпением тому, кто меняет рай на преисподнюю. Так прибыла Мария Стюарт в Англию, которая, словно роковой палач, лишит ее впоследствии жизни. ЭПИЛОГ Лишь на следующий день, 16 августа, Габриэль прибыл в Сен-Кантен. У городских ворот он увидел поджидавшего его Жана Пекуа. - Вот и вы, господин граф! - обрадовался ткач. - Я так и думал, что вы приедете. Жаль только, что опоздали. Жаль! - Опоздал?.. Но почему? - встревожился Габриэль. - Да разве госпожа де Кастро не звала вас приехать пятнадцатого? - Звала, но она отнюдь не настаивала именно на этом числе и совсем не сообщила, для чего я ей нужен. - Так вот, господин граф, - объявил Жан Пекуа, - именно вчера, пятнадцатого августа, госпожа де Кастро постриглась в монахини. У побледневшего Габриэля вырвался болезненный стон. - Да, и если бы вы поспели вовремя, - продолжал Жан Пекуа, - вы бы как раз и помешали тому, что произошло. - Нет, - еще больше помрачнел Габриэль, - я бы не смог это сделать, я бы сам не захотел помешать этому. Очевидно, само провидение задержало меня в Кале! Если бы я был здесь, то она, вручая себя богу, страдала бы от моего присутствия еще сильнее, чем от полного одиночества в эту торжественную минуту. - Ну, одинокой-то она все-таки не была, - заметил Жан Пекуа. - Конечно, - согласился Габриэль, - с нею были вы, Бабетта, ее друзья... - Не только мы, - перебил его Жан Пекуа, - при ней находилась также и ее матушка. - Что? Госпожа де Пуатье? - вскричал Габриэль. - Да, господин граф, госпожа де Пуатье, она самая... Получив письмо от дочери, она поспешила сюда и уже вчера присутствовала при обряде... Она, наверно, и сейчас с новопостриженной. Габриэль остолбенел от ужаса. - Почему же она позвала к себе эту женщину? - Но, ваша милость, ведь эта женщина - как-никак ее мать... - Какая ерунда! - разъярился Габриэль. - Теперь я вижу, что мне действительно надо было быть здесь! Госпожа де Пуатье явилась сюда явно не для доброго дела! Я иду в Бенидиктинский монастырь. Мне нужно во что бы то ни стало видеть госпожу де Кастро. Думается, что и она нуждается во мне! Идемте скорей! Габриэля де Монтгомери ждали со вчерашнего дня и поэтому тут же пропустили в приемную монастыря. Там уже находилась Диана со своею матерью. Габриэль вновь увидел ее после долгой разлуки и, словно сраженный неодолимым вихрем, рухнул на колени перед решеткой, разделявшей их. - Сестра моя... сестра моя... - только и мог он сказать. И услышал в ответ ее ласковый голос: - Брат мой! Одинокая слеза медленно скатилась по ее щеке, хотя на губах ее и играла отрешенная улыбка. Повернув голову, Габриэль заметил и другую Диану - госпожу де Пуатье. Она смеялась, и это был сатанинский смех. Габриэль ответил ей лишь презрительным взглядом и снова обернулся к сестре Бени, тоскливо повторяя: - Сестра моя... Тогда Диана де Пуатье холодным и бесстрастным тоном спросила: - Полагаю, что вы разумеете свою сестру во Христе, обращаясь к той, кого еще вчера называли герцогиней де Кастро? - Что вы хотите сказать? Боже правый, что вы хотите сказать? - вздрогнул Габриэль. Диана де Пуатье, не отвечая ему, обратилась к своей дочери: - Дитя мое, кажется, настало время открыть вам тайну, на которую я вчера лишь намекала, а сегодня не должна и не могу больше скрывать от вас. - О чем вы говорите? - обезумев, вскрикнул Габриэль. - Дитя мое, - так же спокойно продолжала госпожа де Пуатье, - я приехала сюда из уединения, в котором по милости господина де Монтгомери пребываю два года... да, я приехала сюда не только для того, чтобы вас благословить... Сегодня, дитя мое, я нарушаю свое молчание! По скорби и по пылкости господина де Монтгомери ясно видно, что он без ума от вас. Так пусть же он забудет вас! Если он будет лелеять надежду на то, что вы - дочь графа де Монтгомери, то мысли его всегда будут возвращаться к вам... И это было бы преступлением. Преступлением, в котором я не хочу быть соучастницей! Итак, знайте, Диана: вы не сестра графа, а вы дочь короля Генриха Второго. - О боже! - закрыла лицо руками Диана. - Вы лжете! - гневно вскричал Габриэль. - Где доказательства? - Вот! - И Диана де Пуатье, вынув из-за корсажа записку, протянула ему ее. Габриэль судорожно схватил записку. Между тем госпожа де Пуатье продолжала как ни в чем не бывало: - Это письмо, как вы можете убедиться, было написано вашим отцом за несколько дней до его заточения. В нем он жалуется на то, что я была слишком неприступна, но тем не менее примиряется с этим, ибо верит, что скоро я стану его женой. О, в подлинности этого письма усомниться невозможно: ведь это его выражения, его почерк, не считая уже даты, которой оно помечено. Теперь вы видите, господин де Монтгомери, насколько преступны были ваши мечты о сестре Бени! Вы ни единой каплей крови не связаны с той, кто отныне Христова невеста!.. Теперь мы вполне в расчете, граф. Больше мне нечего вам сказать! Прочитав письмо, Габриэль сам убедился: здесь не могло быть никакой ошибки. Габриэлю казалось, будто голос его отца из глубины могилы вещает ему истину. Когда же он оторвал от письма воспаленный взгляд, то увидел, что Диана де Кастро, потеряв сознание, лежит у подножия аналоя. Он бросился к ней, но лишь натолкнулся на железные прутья решетки. Тогда он обернулся и увидел Диану де Пуатье. Она удовлетворенно улыбалась. Теряя рассудок, он поднял на нее руку... Но, опомнившись, ударил себя по лбу и как безумный пустился бежать, на ходу восклицая: "Прощай, Диана, прощай!" Он боялся, что если задержится хоть на мгновение, то раздавит, как ядовитую змею, эту бесчестную мать!.. У ворот монастыря его ждал обеспокоенный Жан Пекуа. - Не расспрашивай меня! Не говори со мной! - воскликнул Габриэль в каком-то исступлении. Однако Пекуа смотрел на него с таким горестным сочувствием, что Габриэль тут же смягчился: - Простите меня, я и в самом деле близок к помешательству. О, лучше мне ни о чем не думать!.. Да, да... для этого я скроюсь, я убегу в Париж... Проводите меня, если хотите, до городских ворот. И сделайте милость, не расспрашивайте меня, а расскажите лучше о своих делах... Жану Пекуа очень хотелось отвлечь Габриэля от мрачных мыслей, и он поведал, что Бабетта чувствует себя превосходно и недавно подарила ему великолепного бутуза, что их брат Пьер собирается открыть новую оружейную мастерскую в Сен-Кантене и, наконец, что один пикардийский солдат, возвращавшийся к себе на родину, рассказывал о Мартен-Герре, который счастливо живет со своей умиротворенной Бертрандой. Впрочем, Габриэль, ослепленный своим горем, слушал его плохо. Когда они подошли к парижской заставе, он сердечно пожал руку Жану Пекуа: - Прощайте, друг мой, и спасибо за ваше доброе отношение. Передайте от меня привет всем, кто вам дорог. Я рад, что вы счастливы. Вспоминайте же хоть ненароком обо мне. И, заметив, что в глазах Жана Пекуа блеснули слезы, Габриэль, не дожидаясь ответа, вскочил в седло и ускакал. На следующий день он явился к адмиралу Колиньи. - Адмирал, - сказал он, - я знаю, что религиозные гонения и войны незамедлительно возобновятся, несмотря на все попытки их предотвратить. Прошу учесть, что отныне я могу отдать делу Реформации не только свою мысль, но и шпагу. В ваших рядах мне будет легче защититься от одного из моих врагов и покарать другого... Габриэль подразумевал Екатерину Медичи и коннетабля. Нужно ли говорить, с какой радостью принял Колиньи товарища по оружию, доблесть и энергия которого были проверены им не раз. С того времени история жизни графа совпадает с историей религиозных войн, которые залили страну кровью при Карле IX. В этих войнах Габриэль де Монтгомери обрел славу неустрашимого и грозного воина, и недаром при получении известия о каком-нибудь важном сражении Екатерина Медичи всегда бледнела, услыхав его имя. Общеизвестно, что после резни в Васси [В марте 1562 года Франциск де Гиз, проезжая во главе отряда солдат через местечко Васси, напал на гугенотов, распевавших свои гимны в риге; было убито двадцать три и ранено около ста человек] в 1562 год

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє