▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╧Ёшъы■ўхэш 
   ╧Ёшъы■ўхэш 
      ─■ьр └ыхъёрэфЁ. ─тх ─шрэ√ -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  -
и сжимая кулаки. Человек страсти и вдохновения, он не мог преодолеть выдержки человека из стали. И вдруг вырвавшееся ненароком слово круто изменило весь ход событий и сразу восстановило равенство между Габриэлем и Уэнтуорсом. - Диана, дорогая Диана! - едва слышно проронил молодой человек. - Что вы сказали, сударь? - вспыхнул лорд Уэнтуорс. - Вы, кажется, произнесли "дорогая Диана"! Вы так сказали или мне показалось? Неужели и вы любите герцогиню де Кастро? - Да, я люблю ее! - воскликнул Габриэль. - Но моя любовь столь чиста и непорочна, сколь ваша жестока и недостойна! - Так что же вы мне здесь болтали о принцессе крови и о заступничестве за угнетенных! - закричал вне себя лорд Уэнтуорс. - Значит, вы ее любите! И, конечно, вы тот, кого любит она! Вы тот, о ком она вспоминает, когда желает меня уязвить! А, значит, это вы! И лорд Уэнтуорс, только что столь презрительный и высокомерный, теперь с каким-то почтительным трепетом взирал на того, кого любила Диана, а Габриэль при каждом слове соперника все выше поднимал голову. - Ах, значит, она любит меня! - ликующе выкрикнул Габриэль. - Она еще думает обо мне, вы сами так сказали! Если она меня зовет, я пойду, я помогу ей, я спасу ее! Что ж, милорд, возьмите мою шпагу, терзайте меня, свяжите, швырните в тюрьму - я сумею назло всему миру, назло вам спасти и уберечь ее! О, если только она меня любит, я не боюсь вас, я смеюсь над вами! Будьте во всеоружии, я же, безоружный, смогу вас победить!.. - Так и есть, так и есть, я это знаю... - бормотал совершенно подавленный лорд Уэнтуорс. - Зовите стражу, прикажите бросить меня в темницу, если вам угодно. Быть в тюрьме рядом с ней, в одно время с ней - это ли не блаженство! Наступило долгое молчание. - Вы обратились ко мне, - снова заговорил лорд Уэнтуорс после некоторого колебания, - с просьбой снарядить второго посланца в Париж за вашим выкупом? - Совершенно верно, милорд, - ответил Габриэль, - с таким намерением я к вам и явился. - И вы меня, кажется, попрекали, - продолжал губернатор, - что я не доверяю чести дворянина, поскольку не хочу отпустить вас на честное слово поехать за выкупом? - Верно, милорд. - В таком случае, милостивый государь, - ухмыльнулся Уэнтуорс, - вы можете сегодня же отправиться в путь. - Понимаю, - сказал с горечью Габриэль, - вы хотите удалить меня от нее. А если я откажусь покинуть Кале? - Здесь я хозяин, милостивый государь, - ответил лорд Уэнтуорс. - Ни принимать, ни отвергать мою волю вам не придется, вы будете повиноваться. - Пусть так, милорд, но поверьте мне: я знаю цену вашему великодушию. - А я, сударь, ни в какой мере не рассчитываю на вашу благодарность. - Я уеду, - продолжал Габриэль, - но знайте: скоро я вернусь, милорд, и уж тогда все мои долги вам будут оплачены. Тогда я не буду вашим пленником, а вы - моим кредитором, и вам придется волей-неволей скрестить со мною шпагу. - И все-таки я откажусь от поединка, - печально вымолвил лорд Уэнтуорс, - ибо наши шансы слишком неравны: если я вас убью, она меня возненавидит, если вы меня убьете, она полюбит вас еще сильнее. Но все равно - если нужно будет согласиться, я соглашусь! Но не думаете ли вы, - добавил он мрачно, - что я дойду до крайности? Не пущу ли я в ход последнее, что у меня осталось? - Бог и все благородные люди осудят вас, милорд, если вы будете нагло мстить тем, кто не в силах защищаться, тем, кого вы не смогли победить, - угрюмо ответил Габриэль. - Что бы ни случилось, - возразил Уэнтуорс, - вам судить меня не придется. И, помолчав, добавил: - Сейчас три часа. В семь закроют городские ворота. У вас еще есть время на сборы. Я распоряжусь, чтоб вас беспрепятственно пропустили. - В семь, милорд, меня не будет в Кале. - И учтите, - заметил Уэнтуорс, - что вы никогда в жизни сюда не вернетесь, и если даже мне суждено скрестить с вами шпагу, то поединок наш состоится за городским валом! Я уж постараюсь, поверьте мне, чтобы вы больше никогда не увидели госпожу де Кастро. Габриэль, уже направившийся было к выходу, остановился у дверей и сказал: - То, что вы говорите, милорд, несбыточно! Так уж суждено: днем раньше, днем позже, но я встречусь с Дианой. - И все-таки так не будет, клянусь в этом! - Ошибаетесь, так будет! Я сам не знаю как, но это будет. Я в это верю. - Для этого, сударь, - пренебрежительно усмехнулся Уэнтуорс, - вам придется приступом взять Кале. Габриэль задумался и тут же ответил: - Я возьму Кале приступом. До свидания, милорд. Он поклонился и вышел, оставив лорда Уэнтуорса в полном смятении. Тот так и не понял, что ему делать: страшиться или смеяться. Габриэль направился прямо к дому Пекуа. Он снова увидал Пьера, точившего клинок шпаги, Жана, вязавшего узлы на веревке, и Бабетту, тяжко вздыхавшую. Он рассказал им о своем разговоре с губернатором и объявил о предстоящем отъезде. Он не скрыл от них и того дерзкого слова, которое он бросил на прощание лорду Уэнтуорсу. Потом сказал: - Теперь пойду наверх собираться в дорогу. Он поднялся к себе и стал готовиться к отъезду. Через полчаса, спускаясь вниз, он увидал на лестничной площадке Бабетту. - Значит, вы уезжаете, господин виконт? - спросила она. - И даже не спросили меня, почему я все время плачу? - Не спросил потому, что к моему возвращению вы, надеюсь, не будете больше плакать. - Я тоже на это надеюсь, ваша милость, - ответила Бабетта. - Значит, несмотря на все угрозы губернатора, вы собираетесь вернуться? - Ручаюсь вам, Бабетта. - А ваш слуга Мартен-Герр тоже вернется вместе с вами? - Безусловно. - Значит, вы уверены, что найдете его в Париже? Он же не бесчестный человек, верно? Ведь вы ему доверили такую сумму... Он не способен на... измену, да? - Я за него ручаюсь, - сказал Габриэль, удивившись такому странному вопросу. - Правда, у Мартена переменчивый характер, в нем будто завелось два человека. Один простоват и добродушен, другой - плутоват и проказлив. Но, кроме этих недостатков, он слуга преданный и честный. - Значит, он не может обмануть женщину? - Ну, это трудно сказать, - улыбнулся Габриэль. - Откровенно говоря, тут я за него ручаться не могу. - Тогда, - побледнела Бабетта, - сделайте милость: передайте ему вот это колечко! Он уж сам догадается, от кого оно и что к чему - Непременно передам, Бабетта, - согласился Габриэль, припоминая веселый ужин в день отъезда оруженосца. - Я передам, но пусть владелица этого колечка знает... что Мартен-Герр женат... насколько мне известно. - Женат! - вскричала Бабетта. - Тогда оставьте себе это кольцо, ваша милость... Нет, выбросьте его, но не передавайте ему! - Но, Бабетта... - Спасибо, ваша милость, и... прощайте, - прошептала потрясенная девушка. Она бросилась к себе в комнату и там рухнула на стул... Габриэль, обеспокоенный мелькнувшим у него подозрением, задумчиво спустился по лестнице. Внизу к нему подошел с таинственным видом Жан Пекуа. - Господин виконт, - тихо проговорил ткач, - вот вы у меня все спрашивали, почему я сучу такие длинные веревки. Вот я и хотел на прощание раскрыть вам эту тайну. Если эти длинные веревки перевязать между собою короткими поперечными, то получится длиннющая лестница. Такую лестницу можно вдвоем привесить к любому выступу на кровле Восьмиконечной башни, а другой конец ее швырнуть вниз прямо в море, где случайно - по недосмотру - очутится какая-нибудь шалая лодка... - Но, Жан... - прервал его Габриэль. - И довольно об этом, господин виконт, - не дал ему договорить ткач. - И я еще хотел бы перед расставанием подарить вам на память о преданном вашем слуге Пекуа одну любопытную штучку. Вот вам схема стен и укреплений Кале. Этот рисунок я сделал во время своих бесцельных блужданий по городу, которые так вас удивляли. Спрячьте его под плащом, а когда будете в Париже, кое-когда поглядывайте на него... И Жан, не дав Габриэлю опомниться, тут же пожал ему руку и ушел, сказав напоследок: - До свидания, господин д'Эксмес, у ворот вас ждет Пьер. Он дополнит мои сведения. Действительно, Пьер стоял перед домом, держа за повод коня Габриэля. - Спасибо, хозяин, за доброе гостеприимство, - сказал ему виконт д'Эксмес. - Скоро я вам пришлю или вручу собственноручно те деньги, которые вы мне любезно предложили. А пока - будьте добры передать от меня вот этот небольшой алмаз вашей милой сестричке. - Для нее я возьму, - ответил оружейник, - но при одном условии: что и вы от меня примете вещицу моей выделки. Вот вам рог - я сделал его своими руками и звук его различу в любую минуту даже сквозь рев морского прибоя, а особенно по пятым числам каждого месяца, когда я обычно стою на посту от четырех до шести часов ночи на верхушке Восьмигранной башни, которая возвышается над самым морем. - Спасибо! - сказал Габриэль и так пожал ему руку, что оружейник сразу смекнул: его намек понят. - Что же касается запасов оружия, которым вы так удивлялись, - продолжал Пьер, - то должен сказать: если Кале будет когда-нибудь осажден, мы раздадим это оружие патриотам-горожанам, и эти люди поднимут мятеж в самом городе. - Вот как! - воскликнул Габриэль, еще сильнее пожимая руку оружейника. - А теперь, господин д'Эксмес, я пожелаю вам доброго пути и доброй удачи! - сказал Пьер. - Прощайте - и до встречи! - До встречи! - ответил Габриэль. Он обернулся в последний раз, помахал рукой Пьеру, стоявшему у порога, Жану, высунувшемуся из окошка, и, наконец, Бабетте, выглядывавшей из-за занавески. Потом он пришпорил коня и помчался галопом. У городских ворот пленника пропустили беспрепятственно, и вскоре он очутился на дороге в Париж один на один со своими тревогами и надеждами. Удастся ли ему освободить отца, приехав в Париж? Удастся ли, вернувшись в Кале, освободить Диану? V. ДАЛЬНЕЙШИЕ ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ МАРТЕН-ГЕРРА Мчась по дорогам Франции, Габриэлю де Монтгомери не раз приходилось проявлять всю свою изобретательность, чтобы обойти всевозможные помехи и препятствия, стоявшие на пути к столице. Но как он ни спешил, в Париж он прибыл только на четвертый день после отъезда из Кале. Париж еще спал. Бледные отблески рассвета едва озаряли город. Габриэль миновал городские ворота и углубился в лабиринт улиц, примыкавших к Лувру. Вот они, чертоги короля, неприступные, погруженные в глубокий сон. Габриэль остановился перед ними и задумался: подождать или проехать мимо? Наконец решил немедленно направиться домой, на улицу Садов святого Павла, и там разузнать все последние новости. Путь его лежал мимо зловещих башен Шатле. Перед роковыми воротами он приостановил бег коня. Холодный пот выступил на лбу Габриэля. Его прошлое и его будущее - все было там, за этими сырыми и угрюмыми стенами. Но Габриэль был человеком действия. Поэтому он отбросил прочь мрачные мысли и двинулся в путь, сказав себе: "Вперед!" Подъехав к своему особняку, он увидел, что окна нижней столовой освещены. Значит, недремлющая Алоиза на ногах. Габриэль постучал, назвал себя, и через минуту бывшая кормилица уже обнимала его. - Вот и вы, ваша светлость! Вот и ты, дитя мое!.. - только и могла вымолвить Алоиза. Габриэль, расцеловавшись, отступил на шаг и поглядел на нее. В его взгляде стоял немой вопрос. Алоиза сразу поняла и, поникнув головой, ничего не сказала. - Значит, никаких вестей? - спросил Габриэль, словно само молчание ее было недостаточно красноречивым. - Никаких вестей, монсеньер, - отвечала кормилица. - О, я и не сомневался! Что бы ни случилось - доброе или худое, - ты бы сразу мне сказала. Итак, ничего... - Увы, ничего! - Понимаю, - вздохнул молодой человек. - Я был в плену. Пленникам долги не платят, а покойникам и подавно. Но все-таки я жив и на свободе, черт возьми, и теперь уж им придется со мной считаться! Волей или неволей - а придется! - Будьте осторожны, монсеньер, - заметила Алоиза. - Не бойся, кормилица. Адмирал в Париже? - Да, монсеньер. Он приехал и раз десять присылал справляться о вашем приезде. - Хорошо. А герцог де Гиз? - Тоже прибыл... Что касается Дианы де Кастро, которую считали без вести пропавшей, - продолжала Алоиза в замешательстве, - то господин коннетабль узнал, что она в плену в Кале, и теперь все думают, что ее вскорости вызволят оттуда. - Это мне известно... Но, - добавил он, - почему ты ничего не говоришь о Мартен-Герре? Что же с ним случилось? - Он здесь, ваша милость! Этот бездельник и сумасброд здесь! - Как здесь? И давно? Что он делает? - Спит наверху. Он, видите ли, заявил, что его будто бы повесили, и поэтому сказался больным. - Повесили? - воскликнул Габриэль. - Должно быть, для того чтобы похитить у него деньги за мой выкуп. - Деньги за ваш выкуп? Скажите-ка болвану про эти деньги, и вы поразитесь тому, что он вам ответит. Он даже не будет знать, о чем идет речь. Представьте себе, монсеньер: когда он явился сюда и предъявил мне ваше письмо, я сама заторопилась и тут же собрала ему десять тысяч экю звонкой монетой. Не тратя ни минуты, он уезжает, а через несколько дней вдруг возвращается в самом непотребном виде. Он утверждает, будто от меня не получал и ломаного гроша, твердит, будто сам попал в плен еще до взятия Сен-Кантена, и теперь, по его словам, по прошествии трех месяцев, он совершенно не знает, что сталось с вами... Вы, видите ли, никакого поручения ему и не давали! Он был бит, повешен! Потом ухитрился вырваться и явился в Париж! Вот россказни, которые долбит Мартен-Герр с утра до вечера, когда ему задают вопрос о вашем выкупе. - Объясни мне толком, кормилица, - сказал Габриэль. - Мартен-Герр не мог присвоить эти деньги. Он ведь честен и всемерно предан мне, разве не так? - Ваша светлость, он хоть и честный, однако же сумасброд... Сумасброд без мысли, без памяти, его связать нужно, уж вы мне поверьте. Я боюсь его. Может, он не так зол, да зато опасен... Он же действительно получил от меня десять тысяч экю. Мэтр Элио не без труда собрал их для меня в такой короткий срок. - Возможно, - заметил Габриэль, - что ему придется собрать еще скорее такую же сумму, если не большую. Но сейчас не об этом речь... Однако день наступил. Я иду в Лувр, я должен поговорить с королем. - Как, даже не отдохнув? - спросила Алоиза. - И потом вы не учли, что придете к закрытым дверям, ведь их открывают там только в девять часов. - Верно... Еще два часа ждать! - простонал Габриэль. - О боже правый, дай мне терпения еще два часа, если уж я терпел два месяца! Но тем временем я могу повидать адмирала Колиньи и герцога де Гиза. - Но ведь они тоже, по всей вероятности, в Лувре, - ответила Алоиза. - Вообще король раньше полудня не принимает... В это самое время, словно для того чтобы развеять тревожное ожидание, в комнату ворвался бледный, обрадованный Мартен-Герр, проведавший о приезде хозяина. - Вы? Это вы!.. Вот и вы, ваша светлость! - кричал он. - О, какое счастье! Но Габриэль сдержанно принял излияния своего бедного оруженосца. - Если я и вернулся, Мартен, - сказал он, - считай, что это не по твоей милости и что ты сделал все, чтобы навеки оставить меня пленником! - Что такое? И вы тоже? - растерянно переспросил Мартен. - И вы тоже, вместо того чтоб меня обелить с первого слова, обвиняете меня, будто я присвоил эти десять тысяч экю! Может, вы еще скажете, что сами мне приказали получить их и привезти к вам?.. - Несомненно так, - сказал с недоумением Габриэль. - Значит, вы считаете, что я, Мартен-Герр, способен прикарманить чужие деньги, предназначенные для выкупа моего господина из неволи? - Нет, Мартен, нет, - живо ответил Габриэль, тронутый скорбным тоном верного слуги, - я никогда не сомневался в твоей честности. Но у тебя могли украсть эти деньги, ты мог их потерять в дороге, когда ехал ко мне. - Когда ехал к вам? - повторил Мартен. - Но куда, ваша светлость? После того как мы вышли из Сен-Кантена, разрази меня бог, если я знаю, где вы были! Куда же я мог ехать? - В Кале, Мартен! Как ни пуста, как ни легка твоя голова, но про Кале ты ведь позабыть не мог! - Как же мне позабыть то, чего я никогда не знал, - спокойно возразил Мартен. - Несчастный, неужели ты и в этом запираешься? - вскричал Габриэль. - Посудите, монсеньер, тут все твердят, будто я помешался, и раз я вынужден все выслушивать, то и в самом деле скоро свихнусь, клянусь святым Мартеном! Однако и рассудок, и память пока еще при мне, черт подери!.. И если уж так нужно, берусь рассказать вам досконально все, что со мной случилось за эти три месяца... Так вот, ваша светлость, когда мы выехали из Сен-Кантена за подмогой к барону Вольпергу, то мы отправились, если вы изволите помнить, разными дорогами, и тут я попал в руки противника. Я пытался, по вашему совету, проявить изворотливость, но странное дело, меня сразу опознали... - Ну вот, - прервал его Габриэль, - вот ты и путаешь. - О, ваша светлость, - отвечал Мартен, - заклинаю вас, дайте мне досказать все, что знаю! Я и сам в самом себе с трудом разбираюсь... В тот самый момент, как меня опознали, я тут же и примирился. Я знаю сам, что иногда я раздваиваюсь и что тот, другой Мартен, не предупреждая меня, обделывает в моем лице свои темные делишки... Ну ладно, я ускользнул от них, но по глупости попался. Пустяки! Я и еще раз улизнул и опять попался. А попавшись, я с отчаяния стал от них отбиваться, да что толку-то?.. Все равно они схватили меня и всю ночь колотили и варварски мучили, а под утро повесили. - Повесили? - вскричал Габриэль, окончательно удостоверившись в безумии оруженосца. - Они тебя повесили, Мартен? Что ты под этим подразумеваешь? - Я подразумеваю, сударь, то, что меня оставили висеть между небом и землей, привязав за горло пеньковой веревкой к перекладине, которая иначе именуется виселицей. Ясно? - Не совсем, Мартен. Как-никак для повешенного... - Для повешенного я неплохо выгляжу? Совершенно верно! Но послушайте, чем кончилось дело. Когда меня повесили, от горя и досады я потерял сознание. А когда пришел в себя, вижу - лежу я на траве с перерезанной веревкой на шее. Может, какой-нибудь путник пожалел меня, беднягу, и решил освободить это дерево от человеческого плода? Но нет, я слишком знаю людей, чтобы в это поверить. Я скорее допускаю, что какой-нибудь жулик задумал меня ограбить и обрубил веревку, а потом порылся в моих карманах. Вот в этом я уверен, ибо у меня действительно исчезли и обручальное кольцо, и все мои документы. Однако все это неважно... Главное - что я сумел убежать в четвертый раз и, то и дело меняя направление, через пятнадцать дней приплелся в Париж, в этот дом, где меня встретили не ахти как приветливо. Вот и вся моя история, ваша светлость. - Ладно, - сказал Габриэль, - но в ответ на эту историю я мог бы рассказать другую, ничем не похожую на твою. - Историю моего второго "я"? - спокойно спросил Мартен. - Если в ней нет ничего непристойного и у вас, ваша светлость, есть ж

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє