╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
тоже
обрушился на соперника, к великому удовольствию Екатерины Медичи.
- Господин коннетабль, - сказал он с убийственной вежливостью, - ваши
друзья и приверженцы, заседавшие вместе с вами в Совете - Боштель, л'Обепин
и прочие, - несомненно пожелают последовать вашему примеру в поисках
уединения. Король поручил вам передать им свою благодарность. С завтрашнего
дня они могут считать себя свободными. Их заменят другие.
- Прекрасно, - процедил сквозь зубы Монморанси.
- Теперь относительно вашего племянника, адмирала де Колиньи, который
управляет Пикардией и Иль-де-Франсом. Государь считает, что быть
губернатором двух провинций несколько утомительно, и предлагает господину
адмиралу освободиться от одной из них по своему выбору. Не сочтите за труд
поставить его в известность.
- Уж конечно же, - согласился коннетабль, криво улыбаясь.
- Что же касается вас лично, господин коннетабль... - так же спокойно
продолжал герцог.
- Уж не отнимут ли у меня и жезл коннетабля?! - язвительно перебил его
Монморанси.
- Увы! Вы прекрасно знаете, что это невозможно, ибо звание коннетабля
дается пожизненно. Но разве оно совместимо со званием великого магистра,
которым вы облечены? Его величество считает, что вам надлежит отказаться от
этой тяжкой обязанности и передать ее мне.
Монморанси заскрежетал зубами.
- Все к лучшему! Это все, милостивый государь?
- Думаю, что так, - ответил герцог де Гиз, снова занимая свое место.
Коннетабль чувствовал, что не в силах справиться со своей яростью, что
может разразиться гневом и, нарушив почтение к королю, превратиться из
опального вельможи в мятежника. Он не хотел доставить ликующему противнику
такую радость и, резко поклонившись, направился к двери. Но перед тем как
уйти, он будто о чем-то вспомнил и обратился к королю:
- Государь, последнее слово, последний мой долг в память вашего
доблестного родителя. Тот, кто нанес ему смертельный удар, возможно, повинен
не только в неловкости. По крайней мере у меня есть основания так думать.
По-моему, он вышел на поле с преступным намерением. Человек этот - мне
доподлинно известно - считал себя оскорбленным королем. Ваше величество
несомненно назначит строжайшее следствие...
Герцог де Гиз поежился, услышав грозное обвинение, но Екатерина
перебила коннетабля:
- Знайте, сударь, что в вашем участии нет никакой нужды. Я, вдова
Генриха Второго, не позволю никому другому сказать здесь первое слово!
Будьте спокойны, сударь, об этом подумали раньше вас.
- Тогда я ничего не могу добавить, - ответил коннетабль.
Ему не позволили даже направить стрелу своей давней ненависти в сторону
графа де Монтгомери, ему не дали выступить обвинителем против убийцы и
мстителем за своего повелителя! Он ушел, задыхаясь от гнева и стыда, и
вечером уехал в свое поместье Шантильи. В тот же день герцогиня де
Валантинуа покинула Лувр, сменив его на дальнюю и мрачную ссылку в
Шомоне-на-Луаре.
Так завершилась месть Габриэля.
Правда, бывшая фаворитка готовила нечто страшное тому, кто низверг ее с
высоты величия.
Что же касается коннетабля, то Габриэлю еще доведется с ним встретиться
в тот день, когда он вновь придет к власти.
Но не будем предупреждать события, а возвратимся лучше в Лувр, где
Франциску II только что доложили о депутатах парламента.
XV. ПОГОДА МЕНЯЕТСЯ
Как и говорила Екатерина Медичи, парламентские посланцы застали в Лувре
полное согласие. Франциск II представил им герцога де Гиза как первого
министра, кардинала Лотарингского - как главного управляющего финансами и
Франсуа Оливье - как хранителя государственной печати. Герцог де Гиз
ликовал, королева Екатерина радостно улыбалась. Все шло как нельзя лучше!
Один из парламентских советников вообразил, что мысль о милосердии
будет доброжелательно воспринята, и, проходя мимо короля, крикнул.
- Помиловать Анн Дюбура!
Но советник этот упустил из виду, что новый министр был ревностным
католиком.
Герцог де Гиз, по своей привычке, прикинулся непонимающим, но в то же
время, даже не советуясь с королем и с Екатериной Медичи, сказал внятно и
раздельно:
- Да, господа, дело Анн Дюбура и тех, кто вместе с ним, будет назначено
к производству и в скором времени закончится! Не беспокойтесь!
После этого заверения члены парламента - одни в печали, другие в
восторге - покинули Лувр, но как бы то ни было, все они были убеждены, что
никогда еще не было столь отзывчивого и дружного правительства.
И действительно, даже после их ухода герцог де Гиз еще видел на устах
Екатерины улыбку. Правда, улыбка эта теперь казалась ему какой-то
неестественной, фальшивой.
Франциска II, видимо, слишком утомила вся эта церемония.
- Думаю, что на сегодняшний день достаточно, - заметил он. - Как
по-вашему, матушка, не могли бы мы провести несколько дней под Парижем,
например в Блуа, на берегу Луары?
- Герцог не Гиз все это примет к сведению, - ответила Екатерина. - Но
на сегодня, сын мой, ваши труды еще не закончены. Прежде чем отдохнуть, вы
должны уделить мне всего полчаса для выполнения одного священного долга.
- Какого, матушка? - спросил Франциск.
- Это долг судьи.
"Куда она клонит?" - встревожился герцог де Гиз.
- Государь, - продолжала Екатерина, - ваш царственный родитель погиб
насильственной смертью. Кто этот человек, который нанес ему удар: растяпа
или злоумышленник? Я лично склоняюсь к последнему. Но так или иначе, в этом
вопросе нужно детально разобраться. Необходимо учредить следствие.
- Но если так, - возразил герцог, - графа де Монтгомери надо тут же
арестовать по обвинению в цареубийстве!
- Граф де Монтгомери арестован сегодня утром, - ответила Екатерина.
- Арестован? Но по чьему приказу? - вскричал герцог де Гиз.
- По моему! Власть еще не была установлена, я сама подписала приказ. Он
мог каждую минуту ускользнуть. Его привезли в Лувр без всякой огласки. Я
прошу вас, сын мой, допросить его. - И, не дожидаясь ответа, она дернула
звонок с такой же уверенностью, с какой это проделал герцог де Гиз два часа
назад.
Франциск Лотарингский нахмурился. Запахло грозой.
- Пусть приведут арестованного, - приказала королева вошедшему слуге,
и, когда тот удалился, наступило тягостное молчание.
Король был растерян, Мария Стюарт обеспокоена, герцог де Гиз недоволен.
Одна лишь Екатерина была решительна и непреклонна.
- Мне кажется, - начал герцог де Гиз, - если бы граф де Монтгомери
захотел скрыться, у него было достаточно времени - целых две недели!..
Екатерина не успела ответить, ибо в эту минуту ввели Габриэля.
Он был бледен, но спокоен. В этот день, рано утром, четверо вооруженных
людей явились к нему в дом. Он последовал за ними без малейшего
сопротивления и, не проявляя ни малейшего беспокойства, стал ждать.
Когда Габриэль четким шагом и с полнейшим спокойствием вошел в залу,
король при виде этого невольного убийцы отца переменился в лице и хрипло
произнес, обернувшись к Екатерине:
- Говорите, сударыня, вам говорить...
Екатерина не преминула воспользоваться этим предложением. Теперь она
чувствовала свою власть и над королем и над министром. Повелительно и
высокомерно взглянув на Габриэля, она заявила:
- Мы пожелали, помимо всякого дознания, чтобы вы предстали перед его
величеством и ответили нам на некоторые вопросы, дабы мы могли восстановить
ваши права, если признаем вас неповинным, а если признаем виновным, то
неукоснительно покарать. Приготовились ли вы нам отвечать, сударь?
- Я приготовился вас слушать, государыня, - ответил Габриэль.
Спокойствие этого человека не только не убедило Екатерину в его
невиновности, но еще сильнее разозлило ее. Недаром она ненавидела его со
всей силой любви, которую он когда-то отверг.
Она продолжала оскорбительным тоном:
- Вас обвиняют, сударь, сами необычные обстоятельства: ваши долгие
отлучки из Парижа, ваше добровольное удаление от двора, ваше появление на
роковом турнире и загадочное поведение, наконец, ваш многократный отказ
помериться силами с королем. Как могло случиться, что вы, великолепно
знающий устав военных игр, не отбросили обломок сломанного копья вопреки
общепринятой осторожности? Чем объяснить эту странную забывчивость?
Отвечайте, что вы можете сказать обо всем этом?
- Ничего, государыня, - ответил Габриэль.
- Ничего? - удивленно переспросила она.
- Ровно ничего.
- Как! Значит, вы соглашаетесь? Вы признаетесь?
- Я ни в чем не признаюсь, ни с чем не соглашаюсь.
- Значит, вы отрицаете?
- Я ничего не отрицаю. Я молчу.
У Марии Стюарт вырвался жест одобрения, король с жадностью смотрел и
вслушивался в этот необычный допрос, герцог де Гиз стоял молча и неподвижно.
Екатерина заговорила еще язвительнее:
- Будьте осторожны! Было бы лучше для вас, если бы вы отрицали или
оправдывались! Примите к сведению: господин де Монморанси утверждает, что
ему известно о ваших счетах с королем, о вашей личной к нему неприязни. Мы
можем привлечь его в качестве свидетеля!
- А господин де Монморанси не говорил случайно, какие именно счеты?
- Не говорил, но несомненно скажет!
- Так пусть говорит, если осмелится, - спокойно усмехнулся Габриэль.
- А вы говорить отказываетесь?
- Отказываюсь.
- А что, если мы при помощи пытки нарушим ваше столь гордое молчание?
- Не думаю, государыня!
- Вы ставите свою жизнь под угрозу, предупреждаю!
- Я не стану ее защищать, она мне не нужна.
- Вы так решили? И больше ни слова?
- Ни слова, - склонил голову Габриэль. В эту минуту Мария Стюарт,
движимая участием к обвиняемому, порывисто воскликнула.
- Как это хорошо, как хорошо! Сколько благородства, сколько величия в
этом молчании! Настоящий рыцарь! Он даже не отвергает подозрений! О, такое
молчание говорит больше, чем все оправдания!
Екатерина смерила юную королеву суровым, гневным взглядом, но это не
остановило Марию:
- Возможно, я ошибаюсь, но... Я говорю то, что думаю! Я не могу
скрывать свои чувства. Моя политика - это мое сердце! И оно говорит мне, что
граф де Монтгомери не мог с холодным расчетом пойти на такое преступление,
что он явился слепым орудием судьбы, что он считает себя выше подозрений и
не нуждается ни в каком оправдании! Разве не так?
- О, государыня, как я вам благодарен! - вырвалось у Габриэля. - Вы
сказали правду!
- Я это знаю! - ответила Мария.
- Будет ли конец этому ребячеству? - крикнула разъяренная Екатерина.
- Нет, государыня! - возразила Мария Стюарт. - Нет! Мы уже покончили с
ребячеством, но мы, слава богу, еще молоды, у нас все впереди. Не правда ли,
государь? - грациозно обернулась она к своему молодому супругу.
Король ничего не ответил и только прикоснулся губами к руке, которую
протянула ему Мария.
Наконец Екатерина не сдержалась. До сих пор она видела в короле только
сына, чуть ли не ребенка; более того, она была уверена в поддержке герцога
де Гиза: ведь за все это время он не проронил ни звука. Поэтому в ответ на
последние насмешливые слова Марии она выплеснула наружу всю свою затаенную
злобу:
- Так вот оно что! Я говорю о праве, а надо мной издеваются! Я требую -
имея все основания - хотя бы допросить убийцу Генриха Второго, а его
оправдывают да еще и восхваляют! Хорошо! Если дело так пошло, то я сама
открыто выступлю как обвинитель графа де Монтгомери! Откажет ли государь в
правосудии своей матери? Пусть допросят коннетабля, если надо! Пусть
допросят госпожу де Пуатье! И да откроется истина! Так или иначе, но
предательское убийство короля на глазах у всего народа будет отомщено!
Во время этой яростной речи грустная, отрешенная усмешка блуждала на
губах Габриэля.
Он вспоминал два последних стиха Нострадамова гороскопа:
Полюбит его и его же убьет
любовь короля!..
Ну что ж! Предсказание до сих пор было точным - и оно сбудется до
конца! Екатерина добьется осуждения и гибели того, кого она некогда
полюбила. Этого Габриэль ждал, и к этому он был готов.
Между тем Екатерина, рассудив, что зашла слишком далеко, остановилась и
любезно обратилась к герцогу де Гизу:
- Почему вы ничего не скажете, герцог? Ведь вы-то со мной согласны, не
так ли?
- Нет, государыня, - медленно произнес герцог, - я с вами не согласен,
потому-то я и молчу. Глухо и угрожающе Екатерина спросила:
- Как! И вы тоже? И вы против меня?
- Да, государыня, о чем сам глубоко сожалею, - ответил герцог де Гиз. -
Однако вы же видели, когда речь шла о коннетабле и герцогине де Валантинуа,
я всецело разделял ваши взгляды...
- Потому что они совпадали с вашими, - процедила Екатерина Медичи. - Я
это вижу теперь, но уже поздно!
- Что же касается графа де Монтгомери, - преспокойно продолжал герцог,
- то я никак не могу согласиться с вами. Мне думается, что невозможно
налагать ответственность за несчастный случай на дворянина исключительной
храбрости и благородства. Подобный процесс принес бы ему торжество, а его
обвинителям - посрамление. И посему, а также по некоторым иным причинам я
держусь того мнения, что нам надлежит принести извинения графу де Монтгомери
за необдуманный арест и освободить его. Таково мое мнение.
- Превосходно! - захлебнулась злобным смехом Екатерина, круто
повернувшись к королю: - Вот так мнение! Не совпадает ли оно случайно с
вашим, сын мой?
Признательная улыбка Марии Стюарт, обращенная к герцогу де Гизу, была
так выразительна, что у короля рассеялись все сомнения.
- Матушка, - сказал он, - я должен признаться, что придерживаюсь того
же мнения, что и дядя.
- Предать память отца! - чуть ли не простонала Екатерина.
- Нет, государыня, я, напротив, ее берегу, - возразил Франциск II.
Разве не сказал отец сейчас же после ранения, что Монтгомери здесь ни при
чем?! И потом, в минуты своей агонии, он даже и не подумал отказаться от
сказанных им слов! Разрешите уж мне, его сыну, повиноваться ему!
- Так! Значит, вы начинаете с презрения к священной воле вашей матери!
- Государыня, - перебил королеву герцог де Гиз, - разрешите вам
напомнить ваши собственные слова: единая воля в государстве!
- Но я разумела, что воля министра не должна возвышаться над волей
короля.
- Кстати, государыня, кто же может больше заботиться о короле, нежели
я, его супруга? - вмешалась Мария Стюарт. - Вот я вместе с дядей и подаю ему
совет: верить в честность, а не в предательство, когда речь идет о
благороднейшем и храбрейшем из его верноподданных, и не позорить свое
царствование беззаконием!
- И к таким увещаниям вы прислушиваетесь? - обратилась королева к сыну.
- Я прислушиваюсь к голосу моей совести, - отвечал молодой король с
такой твердостью, которой от него никто не ожидал.
- Это ваше последнее слово, Франциск? Тогда берегитесь! Если вы
отказываете вашей матери при первом ее обращении к вам и проявляете слишком
уж полную независимость, тогда можете управлять страной без меня, с вашими
верными министрами! Мне нет больше дела ни до короля, ни до королевства, я
покидаю вас! Подумайте, подумайте хорошенько над этим!
- Мы горько бы оплакивали такую потерю, но сумели бы с ней примириться!
- шепнула Мария королю.
И тот, влюбленный в нее до безрассудства, повторил вслед за ней:
- Мы горько бы оплакивали такую потерю, но сумели бы с ней примириться.
- Хорошо же! - только и могла сказать Екатерина и добавила, кивнув в
сторону Габриэля: - А этого я еще рано или поздно найду.
- Я это знаю, государыня, - почтительно ответил ей молодой человек,
думая о гороскопе.
Но Екатерина уже не слыхала его. Налитыми кровью глазами она взглянула
на молодую королевскую чету, на герцога де Гиза и, ничего не сказав, вышла
из залы.
XVI. ГИЗ И КОЛИНЬИ
После ухода Екатерины наступило долгое молчание. Молодой король,
казалось, сам был поражен своею смелостью. Мария, опасаясь за свое счастье,
со страхом вспоминала последний угрожающий взгляд королевы.
Один только герцог де Гиз был счастлив, радуясь, что так быстро
избавился от своевластной и опасной союзницы.
Тогда Габриэль, виновник всех этих тревог, заговорил первым:
- Ваше величество, я вам крайне признателен за великодушное отношение к
несчастному, от которого отвернулось даже небо. Но поверьте: моя жизнь уже
никому не нужна, в том числе и мне самому. Настолько не нужна, что я даже не
хотел спорить с королевой...
- Вы не правы, Габриэль, - возразил ему герцог де Гиз, - вся ваша жизнь
полна славных дел в прошлом, она будет полна ими и в будущем. У вас есть та
стремительность, которая нужна всякому государственному человеку, а у наших
деятелей именно ее и не хватает.
К этим словам присоединился нежный, утешающий голосок Марии Стюарт:
- И потом, вы, господин де Монтгомери, так великодушны и благородны!
- Таким образом, - заключил Франциск II, - ваши прежние заслуги
позволяют мне рассчитывать на вас и в дальнейшем. Я не хочу, чтобы мы под
влиянием тяжкой скорби лишили родину такого защитника, в котором верность
сочетается с доблестью.
Габриэль с каким-то печальным удивлением впитывал в себя эти слова
надежды и одобрения. Он медленно переводил затуманенный взор с одного на
другого и, казалось, о чем-то мучительно думал.
- Хорошо! - наконец сказал он. - Эта столь неожиданная доброта, которую
вы все проявили ко мне, потрясла меня до глубины души. Теперь моя жизнь,
которую вы мне, так сказать, подарили, принадлежит только вам! Я отрекаюсь
от собственной свободы. Во имя тех, кому я верю, я готов делать все, что
угодно! Моя шпага, моя кровь, моя жизнь - все, что я имею, я отдаю вам.
Пылкая самоотверженность молодого графа произвела на них неизгладимое
впечатление: у Марии на глазах навернулись слезы, король поздравлял себя с
тем, что, выдержав характер, спас такое признательное сердце; ну, а
герцог-то знал лучше, чем другие, на что способен Габриэль в своей жажде
подвига и самопожертвования.
- Да, друг мой, - сказал он ему, - скоро вы мне понадобитесь. Настанет
день, когда во имя Франции и короля я пущу в ход вашу честную шпагу.
- Она к вашим услугам в любую минуту.
- Оставьте ее пока в ножнах, - засмеялся герцог. - Войны и распри, как
видите, поутихли. Отдохните и вы, Габриэль, а заодно пусть уляжется
нездоровый интерес вокруг вашего имени. А когда ваша печальная известность
несколько позабудется, то через год или два я испрошу у короля для вас ту же
должность гвардии капитана, которой вы так же достойны, как и прежде.
- Разве я ищу почестей, ваша светлость? - возразил Габриэль. - Я ищу
случая принести пользу королю и Франции, случая ринуться в бой и достойно
там умереть!
- Вы слишком торопитесь, - усмехнулся герцог. - Скажите лучше, что,
если король вас призовет, вы откликнетесь немедленно.
- Где бы я ни был, я тотчас же предстану перед королем, ваша светлость!
- Очень хорошо, больше от вас ничего и не требуется.
- А я со своей стороны, - добавил Франциск II, - благодарю вас за это
обещание и постараюсь, чтобы вы о нем не пожалели.
- И помните, - заметила Мария Стюарт, - что в наших глазах
╧Ёшъы■ўхэш 