,  чтобы
изучить друг друга так же, как и проблему.
 Отбор  членов  Команды  стоил  долгих  часов  испытующих   вопросов   в
звукоизолированных комнатах, задаваемых людьми, повышающими  голос  только
для выразительности. Шестеро были разделены по национальностям -  по  двое
от Советского Союза, Франции и  Соединенных  Штатов.  Позднее  планировали
потесниться и для других национальностей, но вмешались обстоятельства.
 Уильям  Бекетт  из  пары  Соединенных   Штатов,   ставший   номинальным
председателем  Команды,  прибыл   на   первую   встречу   в   чрезвычайном
беспокойстве,  вызванном  опустошительной  вспышкой   чумы   на   западном
побережье его страны. Был ли этот район заражен штаммами, вырвавшимися  из
ненадежной лаборатории? (Уже были подозрения, что Безумец оборудовал  свою
лабораторию в районе Сиэтла.) Прочие  были  слишком  заняты  оценкой  друг
друга, и он отложил свое дело на потом.
 Для Рокермана, бывшего профессором Бекетта  в  Гарварде,  не  составило
особого труда ввести своего лучшего ученика в  Команду.  Отборочный  совет
преисполнился благоговения перед талантами  и  образованностью  Бекетта  -
консультант народного здравоохранения по бубонной  чуме,  шкипер  мирового
класса на гоночных яхтах, лицензия пилота коммерческого  самолета,  обучен
летать и на реактивных (майор запаса ВВС),  хобби  -  создание  и  решение
"головоломных"   шарад,   консультант   по   военной    кодовой    системе
"Дискремблер", пловец и всеми почитаемый игрок в гандбол.
 - Как специалист в молекулярной  биологии,  он  не  уступит  никому,  -
сказал Рокерман. - Человек Ренессанса.
 Бекетт  был  песочноголовым  потомком   англо-шотландских   религиозных
беженцев.
 Соответственно происхождению у него была розовая кожа и бледные  глаза,
но черты лица в будущем обещали стать еще более  грубыми.  В  университете
Бекетт был голкипером,  пока  не  обнаружил,  что  постоянно  раздражающие
коллизии  футбола  могут  одолеть  предмет  его  особой  гордости  -   ум,
разрешающий большинство загадок, после схватки, куда более волнующей,  чем
любая из происходящих на футбольном поле.
 За те  минуты,  что  он  провел  с  Франсуа  Данзасом  из  французского
контингента, Бекетт понял, что работать с французами будет нелегко. Данзас
был высоким, стройным и смуглым  уроженцем  Перонна  со  следами  кельтов,
римлян, греков и викингов в своих генах. Его явно  крашенные  волосы  были
зачесаны назад двумя вороновыми крылами над  лицом,  зачастую  выглядевшим
слепым и пустым, за исключением больших карих глаз. Эти  глаза  пристально
смотрели с постоянным скептицизмом на мир непостоянства, то вспыхивая,  то
скрываясь под густыми черными бровями. Когда же Данзас закрывал глаза, его
лицо сразу пустело, оставался только длинный нос и узкий, почти  безгубый,
рот. Даже темные брови, казалось,  выцветали.  По  британскому  выражению,
Данзас  был  словно  старое   седло.   Закаленный   долгим   пользованием,
потрепанный непогодой и принявший удобную форму, он теперь  был  очевидным
вместилищем  ценного  опыта.  Данзас  был  уверен  в  Данзасе.  Он  боялся
опасности только когда  путешествовал  или  употреблял  иностранную  пищу.
Иностранцам, особенно англичанам и связанным с  ними  языком  американцам,
нельзя было доверять, так как они были  в  корне  ненадежны,  способны  на
отвратительные  поступки  и  сотрудничали  только  под  принуждением.  Для
Данзаса белая чума была только нынешним фактором принуждения. Несмотря  на
тот факт, что Данзас с презрением задирал свой длинный галльский нос перед
американцами, у себя на родине он был  известен  как  специалист  по  всем
штучкам янки. Разве Данзас не вытерпел четыре бесконечных года в Чикаго по
программе обмена исследованиями? Где  же  можно  найти  лучшее  место  для
изучения янки, чем поросячья столица мира?
 Данзас  мог  понять  непостоянство  жизни,  когда  это   касалось   его
жизненного уклада, но не его  лаборатории.  В  лаборатории  Данзас  всегда
рассчитывал быть очевидцем девственного  рождения,  если  уж  не  пришлось
наблюдать сам процесс непорочного зачатия. На  подобного  очевидца  всегда
налагалась  определенная  ответственность.  Двое   свидетелей   не   могут
предстать  перед  судом  с  разными  версиями  случившегося.  А   тридцать
очевидцев обязательно породят такое  же  количество  рассказов.  Это  было
незыблемым правилом. На лучшее не мог рассчитывать и Римский Папа.
 Во Франции шутили, что Данзас был включен в Команду  для  контраста  со
своим соотечественником Джостом Хаппом.  Очки  Джоста  в  роговой  оправе,
слегка увеличивающие глаза, юношеская безмятежность черт, все это в сумме,
словно сговорившись, вызывало доверие у окружающих. Те, кто называл  Хаппа
романтиком, не могли сосредоточиться на скрытой силе мира его фантазии. Он
пользовался романтикой, как Бекетт пользовался сокрытым гневом.  Там,  где
муза Бекетта вела к яростным интеллектуальным усилиям, муза Хаппа вызывала
любовь и способствовала всеобщему стремлению поделиться всем  -  успехами,
неудачами, радостями, горем... всем. Одной из основных  черт  этой  натуры
была  эльзасская  стойкость,  сформированная  французскими  и  германскими
предками. Частично это было наследием раннего влияния  римско-католической
церкви. Мефистофель был реален. Бог был реален. Белый Рыцарь  был  реален.
Грааль оставался вечной целью.
 В этой глубокой убежденности для Хаппа был образец. Без этого он был бы
просто исследователем, человеком в белой одежде, а не в белых доспехах.
 Бекетт решил, что с Хаппом все нормально. Слегка со странностями, но  в
порядке. Данзас, однако, был педантом от науки самого худшего сорта. Какая
к черту может быть разница, где  собирается  Команда,  до  тех  пор,  пока
условия приемлемы? Бекетта ужасно раздражало, что придется работать с этим
педантом одному Богу известно сколько времени. Он достаточно умело скрывал
свой праведный гнев, так что только Хапп что-то заподозрил.
 Многие  люди  годами  работали  с  Бекеттом,  не  сознавая,   что   тот
подпитывается регулярными порциями злости. Он мог  найти  себе  повод  для
раздражения  где  угодно  и,  зарядившись  таким  образом,  очертя  голову
ринуться в стоящую перед ним проблему. Белая  чума  была  словно  подарком
судьбы для него. Этот сукин-сын! Этот траханый  Безумец!  Какое  право  он
имел разрушать мир, пусть и недостаточно совершенный, но все же  постоянно
меняющийся в соответствии со своими собственными законами?
 Лишь малая часть этой злости прорывалась сквозь  маску  добродушия.  Он
редко разговаривал в резком тоне. Если уж на то  пошло,  Бекетт  был  даже
более   дружелюбен   с   Данзасом,   выказывающим   самую   корректную   и
чопорно-пристойную  французскую  учтивость.  Это  был   случай   взаимного
бешенства, что весьма забавляло Хаппа.
 Другой член контингента США, как отметил Хапп, был настоящей  шкатулкой
с  сюрпризами,  особенно   для   двоих   из   Советского   Союза,   Сергея
Александровича Лепикова и Дорены Годелинской. Они с  трудом  сдерживались,
искоса поглядывая на коллегу Бекетта, Ариену Фосс.
 При своих шести футах и шести дюймах роста и  двухсот  двадцати  восьми
фунтах веса Фосс без особого труда стала самой большой из  присутствующих.
Французское досье на Фосс полагало ее  одной  из  пяти  или  шести  лучших
медицинских умов в Соединенных Штатах в области того, что ее дед, сельский
врач, называл "женскими жалобами". И французы и советские подозревали ее в
связях с ЦРУ. Было замечено, что она бегло говорит на пяти языках, включая
французский и русский.
 У Фосс были довольно мелкие,  но  правильные  черты  лица,  обрамленные
золотыми волосами, уложенными тугими естественными завитками. Несмотря  на
свою величину, она была прекрасно сложена.
 В этот момент Лепиков и  Данзас  вели  словесную  войну  за  лидерство,
воспользовавшись поводом для предъявления  верительных  грамот.  Они  вели
себя,  словно  картежники,  раскрывающие  свои  карты  и  осознающие,  что
противник приберег сильных козырей.
 Лепиков, невысокий и коренастый, с густыми седыми волосами  на  плоском
лице со слегка монголоидными глазами, на фоне аристократа Данзаса выглядел
крестьянином. Факт, отмеченный каждым и сочтенный личным преимуществом.
 Дорена   Годелинская,   второй   представитель    Советов,    проявляла
усиливающиеся признаки возбуждения в мужском окружении.  Хрупкая  седеющая
женщина, постоянно прихрамывающая, она была награждена проклятьем, как она
зачастую жаловалась близким друзьям,  аристократического  лица,  "барьером
для продвижения в советской иерархии, где  более  предпочтительны  тяжелые
крестьянские черты".
 Внезапно Дорена прервала  мужчин  непристойным  русским  ругательством,
добавив на английском:
 - Мы здесь не для того, чтобы играть в детские игры!
 Фосс хихикнула и перевела ругательство:
 - Она просто назвала Сергея деревенским жеребцом-производителем. Что  у
нас тут - плохие парни и хорошие парни?
 Лепиков сердито посмотрел на Фосс, потом выдавил  из  себя  улыбку.  Он
прошел обязательный  курс  в  советском  посольстве  в  Вашингтоне,  округ
Колумбия, и понял намек Фосс.
 - Хороший  парень  -  это  я,  -  заявил  он.  -  Разве  я  не  ведущий
специалист-эпидемиолог в своей стране?
 Фосс  усмехнулась  ему.  В  досье,  собранном  в  Соединенных   Штатах,
говорилось, что Лепиков ненормально озабочен  работой  своей  печени,  что
было парадоксально, учитывая количество водки, которое он,  как  известно,
поглощал.  Однако  за  этими  алкогольными  поблажками  всегда   следовали
приступы отвращения к себе. Во время этих, приближающихся к патологическим
мук  он  пользовал  себя  не  только  специальными   препаратами,   но   и
патентованными средствами и  массированными  дозами  витаминов,  тщательно
упрятанными в бутылочки, маркированные более обычным содержимым.
 Годелинская, заслышав хвастливые слова, пробормотала:
 - Крестьянин!
 Она произнесла это на английском, чем и привлекла внимание других.
 Бекетт прочистил горло  и  подтянулся  поближе  к  столу.  Годелинская,
гласило досье, была в  Советском  Союзе  прославленным  взломщиком  кодов,
равно как и  медицинским  исследователем  в  космической  программе  своей
страны.  Она  считалась  диагностом  высокого  класса,   а   методики   ее
лаборатории оценивались как "великолепные".
 - Мы все представлены, - сказал Бекетт. - Мы  все  прочитали  секретные
служебные досье друг на друга. Вероятно, они содержат  точную  информацию.
Кто знает? Я предполагаю, что в последующие дни мы  узнаем  друг  о  друге
много нового.
 - Хотел бы я посмотреть, какие материалы имеются в вашем досье на меня,
- проворчал Лепиков.
 - К сожалению, мне не позволили его сохранить, - ответил Бекетт.
 Годелинская  кивнула.  Бекетт  принял   совершенно   правильную   линию
поведения с Сергеем.
 Шпионы были повсюду.  Примите  это  к  сведению  и  двигайтесь  дальше.
Значит, у Бекетта есть интуиция. Годелинская знала, что  в  этом  была  ее
собственная  сила.  Она  знала,   что   советские   коллеги   считали   ее
непредсказуемой, но этого не  понимала.  Для  нее  самой  причины  решений
всегда были предельно ясными. Это были промежуточные шаги, не  поддающиеся
пониманию "грязных мозгов" вокруг, потому что их мозги не  могли  работать
прыжками, плетясь вместо этого, словно престарелые рабочие клячи.
 Лепиков перевел свой взор на огромные, хорошей формы, груди  Фосс.  Что
за тело! Он питал тайное пристрастие к крупным женщинам  и  прикидывал,  а
что, если... возможно...
 - Я бы оценила, если бы вы прекратили пялиться на мою грудь,  -  кротко
произнесла Фосс.
 Лепиков резко обратил свое внимание на добродушную улыбку Хаппа.
 Однако Фосс еще не покончила  с  ним.  Она  тряхнула  своими  вьющимися
локонами.
 - Я сознаю,  доктор  Лепиков,  что  я  самый  большой  пупсик  во  всем
мироздании.
 Лепиков вовсе отказался смотреть на нее.
 Она сказала, не запуганная столь вопиющим невниманием:
 - Не  стоит  позволять  этому  факту  внушать  вам  какие-нибудь  идеи,
пожалуйста. Мой муж еще больше, чем я. Но это неважно, потому что я могу в
любой момент его вывести.
 Лепиков не понял идиому.
 - Вывести его?
 Фосс перешла на  разговорный  русский,  отругав  его  за  недостаточное
понимание английского. Лепиков может знать про хороших и плохих парней, но
этого мало. Потом она  оказала  ему  любезность,  красочно  расписав,  что
сделает с его половыми органами, если он еще хоть раз посмотрит на  нее  в
грубой манере.
 Это вызвало взрыв смеха у. Годелинской.
 Лепиков по-русски предостерег:
 - Ведите себя соответственно вашему положению!
 Годелинская покачала головой в  беспомощном  веселье,  потом  по-русски
обратилась к Фосс:
 -  Это  новая  порода  в  Советском  Союзе.  Их  вывели  ради  тупой  и
непоколебимой преданности власти и сексуальных достоинств.
 - Тут кое-кто не знает русского, а работа не ждет, - вмешался Бекетт.
 Все еще по-русски Годелинская добавила:
 - Он прав. Вы двое, ведите себя прилично. Вы, Сергей! Я думаю,  вам  бы
не хотелось, чтобы здесь обсуждали кое-какие  факты  из  вашей  биографии.
Будьте осторожней. А вы, миссис  Фосс!  Такой  красивой  женщине  и  знать
подобные выражения!
 Фосс усмехнулась и пожала плечами.
 Лепиков попытался сделать вид, что все это его забавляет.
 - Это была всего лишь шутка.
 Бекетт начал вытаскивать бумаги  из  своего  портфеля,  раскладывая  их
перед собой на столе. Все еще кипя от возмущения, Лепиков  сообразил,  что
его здесь передвинули на вторую позицию. Он задумался, а не  проделали  ли
это Фосс и Годелинская умышленно? Или, возможно,  к  этому  приложил  руку
Данзас? А Хапп, он выглядел таким самодовольным!
 Советское досье на Хаппа гласило, что тот не претендует  на  лидерство.
Правда ли это? Хапп учился в университете  Лос-Анджелеса,  где  его  часто
принимали за латиноамериканца. Он даже состоял  в  Латинском  политическом
клубе.  Хапп  был  тонким,  как  жердь  -  тип,  вызывавший   у   Лепикова
инстинктивное отвращение.  Эта  смуглая  кожа,  эти  мягкие  карие  глаза.
Коровьи глаза!
 "Он социалист, но поведение его аморально", -  говорилось  в  советском
досье.
 Отчет гласил, что Хапп был практически  неотразим  для  юных  белокурых
сокурсниц по ЛА, преисполненных фанатического побуждения трахаться во  имя
мира. Лепиков посмотрел на стареющую Годелинскую, потом на  монументальную
Фосс. Что за всем этим скрывалось? Бекетт взглянул на страницу перед собой
и в этот момент завладел лидерством в Команде.
 - Мне приказано сообщить вам,  -  сказал  он,  -  что  мы  не  основная
исследовательская Команда.
 - Но нам рассказывали... - нерешительно вмешалась Годелинская.
 - Это почему? - яростно вопросила Фосс.
 - По всему миру над этой проблемой  работают  сейчас  пятьдесят  восемь
команд, - продолжил Бекетт. -  Мы  связаны  телефаксом  и  закрытой  сетью
телесвязи через спутник. Ко второй половине завтрашнего дня  у  нас  будет
команда церковников и связистов из двадцати человек, плюс по меньшей  мере
тридцать лаборантов. Однако для связи будут два  центральных  терминала  -
один в Восточном Берлине, для всей  Европы,  другой  в  Вашингтоне,  округ
Колумбия.
 - Политики! - рявкнула Фосс.
 Бекетт проигнорировал эту вспышку.
 - Вашей первой задачей будет взяться  за  психофизический  профиль  для
нашего Безумца. Существуют убедительные доказательства того, что это  Джон
Рой О'Нейл.
 - Какие доказательства? - вмешалась Годелинская.
 Хапп поднял руку.
 - Все подходит - имена его детей и жены,  специфическая  компетенция  в
молекулярной биологии.
 - Мы не засекли его лабораторию, - сказал Бекетт, - но  становится  все
более очевидным, что она располагалась вблизи Сиэтла.
 - Не в Канзасе? - спросил Данзас.
 - Таков был первоначальный доклад. Но он сейчас опровергнут.
 - У вас есть новые биографические данные? - спросил Хапп.
 Бекетт раздал остальным листы копий из стопки, лежащей перед ним.
 - Заметьте, что его родители погибли в автомобильной катастрофе  в  тот
год, когда он закончил среднюю школу. Его вырастили родители  матери.  Дед
умер, пока О'Нейл учился в колледже. Бабушка дожила до того момента, когда
он стал первым в выпуске. Она оставила ему небольшое наследство и семейный
бизнес Мак-Карти.
 - Сколько смертей, - пробормотал Лепиков, глядя на  лежащую  перед  ним
страницу.
 - Невезучий клан,  -  согласился  Бекетт.  -  Взять  хотя  бы  тетку  в
аризонском приюте. Она до сих пор разговаривает  со  своим  давно  умершим
мужем.
 -  Нас  просят  определить,  насколько  далеко   мы   можем   зайти   в
противодействии этому Безумцу, не обратив его гнева на весь остальной мир.
 Замечание было встречено молчанием.
 - Вы знакомы с его угрозами, - прервал паузу Бекетт.
 - "Кнопка мертвеца", - сказал Лепиков, - прибор или устройство, которое
выпустит новую чуму на каждого, если Безумец будет схвачен или убит.
 - Значит, руки у нас связаны? - спросила Годелинская.
 -  Разумеется,  О'Нейл  должен  понимать,  что  мы   не   можем   вовсе
игнорировать того, что он натворил, - вмешался Хапп.
 - Определенная степень свободы у нас есть, - ответил Бекетт. - Эта база
- секретная и прекрасно оборудованная.
 - Но он предупреждает, чтобы мы не делали именно  того,  чем  мы  здесь
сейчас занимаемся, - сказал Лепиков. - Мы испытаем на себе его гнев,  если
не подчинимся.
 - Вот поэтому мы и  остаемся  спрятанными  здесь,  -  вкрадчивым  тоном
произнес Данзас.
 - Мои коллеги в Советском Союзе  уверены,  что  этот...  этот  ДИЦ  был
выбран  из-за  того,  что  он  не  в   Европе,   где   наиболее   вероятно
распространение чумы.
 Данзас развел своими большими руками и обратился к Бекетту:
 - Я прибыл сюда в уверенности, что это идеальное  место  для  тайной  и
скоординированной атаки на чуму. Мне сказали, что  это  будет  центральный
координационный пункт.
 - Планы изменились, - сказал Бекетт. - Ничего не могу с этим поделать.
 - Чертовы бюрократы! - воскликнула Фосс.
 Выражение лица Бекетта оставалось вежливым и дружелюбным.
 - ДИЦ очень просто может  стать  центром  объединенных  усилий  медиков
всего мира.
 - Но сначала мы должны себя проявить, а? - усмехнулся Хапп.
 - В первую очередь мы должны понять, что наш враг - человек, а не чума.
 - Где было принято такое решение? - спросила Годелинская.
 - На высшем уровне. Как мне сказали, большинство групп работают  как  в
этом направлении, так и в  изучении  путей  заражения  чумой,  придуманных
О'Нейлом. Это имеет высший приоритет. Сможем ли мы  его  остановить?  Если
да, то получим возможность атаковать Безумца по всему фронту.
 - Начнем ли мы завтра работать, шеф? - требовательно спросил Данзас.  -
Когда прибывают лаборанты?
 - Вполне возможно.
 - Вполне! - фыркнула Фосс.
 - Я не получал подобных приказов, - заявил Лепиков.
 - В вашей комнате есть телефон. Вы можете им воспользоваться.
 - И который можно прослушать? - возопил Лепиков.
 - И вашей, и нашей секретной полицией, - невозмутимо сказал  Бекетт.  -
Кого это должно беспокоить? Звоните своему боссу и получайте свой паршивый
приказ.
 - Секретность - это наша единственная надежда, - заметила  Годелинская.
- Если он сумасшедший, то мы не сможем предугадать его поступки.
 - А кто сомневается в том, что он ненормальный? - воскликнула  Фосс.  -
До этого состояния его довели психи всего мира! Включая политиков!



 Разумеется, должно быть куда опаснее жить в  неведении,
 чем жить, обладая знанием.
 Филипп Хендлер

 Без малейшего тщеславия, Джон считал свою лабораторию  в  подвале  дома
Баллардов   чудом   изобретательности.    Центрифуга,    сооруженная    из
приспособления для балансировки шин, обошлась  ему  меньше  чем  в  тысячу
долларов. Морозильная камера была банальным  оборудованием  для  домашнего
бара, перевернутым вверх ногами с добавленным  калиброванным  термостатом.
Он был отрегулирован с точностью до одного градуса по стоградусной  шкале.
Из снаряжения для подводного  плавания