ый? - Это была стоящая  рядом  с  ним  Консуэла.  Из-под
занавесок на окнах просачивалась темнота.
 Джон учуял куриный бульон.
 Под  его  спину  просунулась  мускулистая  рука  и  поставила   его   в
вертикальное положение.
 Другая рука держала бульон, чтобы Джон  мог  пить.  Бульон  был  только
слегка теплым и на вкус получше, чем в первый раз. Джон услышал, как чашка
звякнула, когда Консуэла поставила ее на тумбочку рядом с телефоном.
 - Эскузадо, - сказала она и щелкнула пальцами. - Ванная! Вы желать идти
в ванная?
 Джон кивнул.
 Консуэла  втащила  его  в  ванную  комнату  и  оставила,  прислонив   к
умывальнику.
 - Я жду сньаружи, - сообщила она. - Вы зовете, а?
 Когда она уложила его обратно в свежезастеленную кровать, Джон спросил:
 - Какой... день?
 - Этот день? Этот день после, как вы прибыть, сеньор О'Дей.  Это  день,
когда О'Дей лучше, а? - Горничная усмехнулась своей шутке.
 Он не смог ей ответить, беспомощно подергав губами.
 - Вы не жьелаете дорьогой доктор, сеньор?
 Джон качнул головой из стороны в сторону.
 - Мы смотрим завьтра, - заявила  горничная.  Она  вышла,  задержавшись,
чтобы выдать ему веселое "Аста маньяна!", прежде чем закрыть дверь.
 Утро можно было определить по возвращению Консуэлы.  На  этот  раз  она
принесла маленькую чашку с вареным яйцом в дополнение к бульону. Горничная
подперла его подушками и накормила яйцом  с  ложечки,  вытерев  подбородок
словно младенцу, прежде чем дать бульон.
 Джону показалось, что  сил  прибавилось,  но  в  мозгах  все  еще  была
путаница и сводящая с ума неспособность определить, какой сейчас день  или
час. Консуэла расстраивала Джона, увертываясь от его вопросов.
 - Это день, когда О'Дей есть двьа яйца утром.
 - Это день, когда О'Дей имеет мьясо и хлеб для обеда.
 - Это день, когда О'Дей имеет морьоженое с его комида.
 - ...день, когда О'Дей... день, когда О'Дей... - Веселое лицо  Консуэлы
стало  приметой  неисчислимых  дней,  но  Джон  чувствовал,  как  к   нему
возвращаются силы. В одно прекрасное утро Джон принял ванну. Он больше  не
нуждался в помощи, чтобы добраться до ванной комнаты.
 Когда Консуэла унесла тарелки из-под его завтрака, Джон  поднял  трубку
телефона  и  попросил  управляющего.  Оператор  ответила,  что  НЕМЕДЛЕННО
соединит его с месье Депла. И меньше, чем через две минуты, Депла  был  на
линии, разговаривая с ярко выраженным британским акцентом.
 - А, мистер О'Дей. Я как раз собирался вам позвонить по  поводу  вашего
счета. Обычно мы требуем еженедельной оплаты, а уже девять  дней...  но  в
таких обстоятельствах... - Он откашлялся.
 - Если вы пришлете кого-нибудь, я подпишу необходимые дорожные чеки,  -
сказал Джон.
 - Сейчас, сэр. Я сам принесу счет.
 Джон извлек пакет дорожных чеков из-под ящика шкафа  и  теперь  ждал  в
постели, пока придет Депла.
 -  Жерар  Депла  к  вашим  услугам,  сэр.  -  Управляющий  был  высоким
седовласым мужчиной с приятными правильными чертами лица и широким ртом  с
крупными зубами. Он предъявил счет  на  маленьком  черном  подносе,  сбоку
аккуратно помещался карандаш.
 Джон подписал десять чеков и попросил, чтобы ему принесли сдачу.
 - Для Консуэлы, - пояснил он.
 - Драгоценность из драгоценностей, - улыбнулся  Депла.  -  Я  на  вашем
месте посоветовался бы с врачом, но  все  хорошо,  что  хорошо  кончается.
Должен сказать, что вы выглядите значительно лучше, сэр.
 - Значит вы заглядывали ко мне? - спросил Джон.
 - В данных обстоятельствах, сэр. - Депла поднял  поднос  и  подписанные
чеки. - Но Консуэла зачастую оказывается права насчет болезней гостей. Она
уже давно у нас работает.
 - Если я обзаведусь собственным хозяйством во Франции, то непременно  у
вас ее украду, - хмыкнул Джон.
 Депла хихикнул.
 - Постоянный риск в нашем деле, сэр.  Можно  ли  мне  поинтересоваться,
какие дела привели вас в Париж?
 - Я консультант по инвестициям, - солгал Джон. Он изобразил перед Депла
озабоченного бизнесмена. - И я  опаздываю  на  важную  встречу  по  поводу
одного проекта. Я вот думаю, не может ли отель предоставить  мне  напрокат
машину с шофером, разговаривающим по-английски?
 - С какого дня, сэр?
 Джон проверил свои внутренние резервы - маловато. Но всего через четыре
дня... Остров Эчилл... письма. Необходимо было еще кое-что сделать, прежде
чем предпринять последующие шаги.  Он  чувствовал,  что  времени  осталось
мало. Придется изменить планы.
 Джон глубоко вздохнул.
 - Завтра?
 - Разумно ли это, сэр? Вы выглядите намного лучше,  благодаря  отличной
заботе Консуэлы, но даже так...
 - Это необходимо, - сказал Джон.
 Депла выразительно пожал плечами.
 - Могу ли я спросить, куда вы направляетесь, сэр?
 - В Люксембург. А потом, наверное, обратно в Орли. Я не уверен.  Машина
будет мне нужна на несколько дней.
 - Машиной? - Депла явно был поражен. - Орли? Вы куда-то летите?
 - Я собирался, когда было чуть сильнее...
 - Поговаривают об еще одной забастовке авиадиспетчеров, - сказал Депла.
 - Тогда я могу воспользоваться машиной, чтобы добраться до Англии.
 - Так далеко! - По тону Депла  было  понятно,  что  он  считает  своего
постояльца расточительным.
 Как и весь остальной штат отеля, особенно Консуэла.
 - Эти амьериканцы! Он не будет платить доктору. Сльишком дорого. Но  он
наньимает машину и  водьителя,  говорящего  по-англьийски  для  подьобного
путешествия. Мои амьериканцы  в  Мадриде  проявльяли  такьие  же  признаки
безьумия. Они вопят на песетес, и потом они  покьупают  тельевизор,  такой
большой, что его нельзя двьигать, кромье как с брьигадой грьузчиков.



 Я думаю, мужчины всегда были по большей части  тупой  и
 бесчувственной массой. Их эмоции покрыты рубиновой тканью.
 Они противятся чувствительности и завершенности, исходящим
 от женщин - цементу, скрепляющему все воедино. Когда  наши
 сторожа оставляют  переговорник  открытым,  я  слышу,  как
 снаружи Падрейк бормочет о том, какого мужчину он  возьмет
 в свой Круг Дружбы, мучаясь над именами, то  это  имя,  то
 другое. Круг Дружбы! Все они ищут  что-нибудь,  что  снова
 соберет  нас  вместе,  что-нибудь,  что  поддержит  их   и
 пронесет сквозь эти ужасные времена.
 Дневник Кети О'Хара

 Не  раздеваясь,  Бекетт  вытянувшись   лежал   на   своей   спартанской
раскладушке в крохотной комнате ДИЦ. Он заложил руки за  голову,  чувствуя
костяшками пальцев комковатую подушку.  Единственным  источником  света  в
комнате были часы с подсветкой на  столе  возле  его  головы.  Полтретьего
ночи. Глаза Бекетта были открыты. В горле у него застрял комок, который он
никак не мог проглотить.
 "Слава Богу, моя семья пока в безопасности", - думал Бекетт.
 Вся эта зона северного Мичигана была оцеплена войсками.
 "Мы идем по пути Франции и Швейцарии".
 "Распались".
 Он знал,  что  стоит  только  закрыть  глаза,  как  сознание  заполонят
воспоминания об умирающей Ариене Фосс.
 - Я замерзаю! - не переставала она жаловаться.
 Впрочем, между жалобами Фосс снабжала  их  клинической  картиной  своих
симптомов, как они виделись изнутри сознанию, окончательно  настроившемуся
на медицинские детали.
 В палате госпиталя были светло-зеленые стены и твердый пластиковый пол,
покрытый пятнами засохшего антисептика.  Окон  не  было.  Лишь  картина  с
горным пейзажем висела на стене, создавая иллюзию пространства за  стенами
стерильной комнаты. Линии проводов в сером изоляционном покрытии  выходили
из-под ложа Фосс, прячась в коробке электронной системы, наблюдавшей за ее
жизненными  показателями.  Лишь  одна  прозрачная  трубочка   сбегала   из
капельницы в ее правую руку: раствор Рингера.
 Со своего кресла возле ее кровати Бекетт  мог  держать  в  поле  своего
зрения и монитор, и пациентку. Губы Фосс шевелились. Звука не было,  глаза
закрыты. Губы шевельнулись снова, потом послышалось:
 - Был наплыв той странной  разновидности  дезориентации,  -  прошептала
она. - Вы уловили это?
 - Да, Ари.
 - И с Дореной тоже? Что она говорит?
 Бекетт подвинул лампу  ближе  к  тетради  на  своих  коленях  и  сделал
пометку.
 - У нас скоро будет доклад от Джо, - сказал он.
 - Скоро, - прошептала Фосс. - Что это означает?
 - Через час или около того.
 - Через час или около того меня уже здесь  может  не  быть.  Эта  штука
быстрая, Билл. Я это чувствую.
 - Я хочу, чтобы вы мысленно вернулись назад, - сказал Бекетт.  -  Какой
первый симптом заставил вас заподозрить, что это чума?
 - На моей правой стопе этим утром появилось белое пятно.
 "Белые пятна на конечностях", - записал Бекетт.
 - А раньше ничего? - спросил он.
 Фосс открыла глаза. Зрачки были остекленевшими,  веки  -  опухшими.  Ее
кожа была бледной и бескровной, как у мертвеца. Почти такого же цвета, как
и подушка под головой. Кукольные черты обрюзгли, вьющиеся волосы спутались
и были влажными от пота.
 - Вспоминайте, - приказал Бекетт.
 Фосс закрыла глаза, потом прошептала:
 - Ах, нет.
 - Что? - Он склонился к ее голове.
 - Это не могло быть симптомом, - прошептала она.
 - Что?
 - Позавчера я проснулась с мозолями, как у черта.
 Бекетт быстро начал записывать.
 - Вы это тоже протоколируете? - шепотом спросила Фосс.
 - Вообще все, что может оказаться важным. Что еще?
 - Я приняла ванну и... Иисусе! У меня болит кишечник.
 Бекетт сделал пометку, потом сказал:
 - Вы приняли ванну.
 - Это было странно. Казалось, что вода никак не нагреется как  следует.
Я думала, что это проклятые сантехники, но была туча пара, и кожа  у  меня
покраснела. Хотя мне было холодно.
 "Сенсорное искажение", - записал Бекетт, потом:
 - Вы не обливались холодной водой?
 - Нет. - Фосс медленно качнула головой из стороны в сторону. - И я была
голодна. Я съела два завтрака. Я думала, это просто весь  этот  беспорядок
и... вы знаете.
 - Вы не щупали себе пульс?
 - Не думаю. Я не помню. Господи, меня это обеспокоило, так много  есть.
Меня всегда тревожит набираемый вес. Куда вы поместили Дорену?
 - Чуть дальше по коридору. Мы поставили ультрафиолетовые  излучатели  и
антисептические распылители в проходе между комнатами. Мы решили, что  это
хорошая идея... просто на всякий случай.
 - На случай, если одна из нас  получила  порцию  чумы,  а  вторая  нет.
Хорошая мысль. Что это за дрянь в капельнице?
 - Просто раствор  Рингера.  Мы  собираемся  попробовать  немного  новой
крови. Вам нужна лейкоцитарная стимуляция.
 - Значит, она уже добралась до костного мозга.
 - Мы в этом не уверены.
 - Как только я увидела то белое пятно у себя на лодыжке,  Билл,  думаю,
что уже тогда все поняла. У меня кишки стали, словно комок льда. Но мне не
хотелось об этом думать. Вы заметили пятно у Дорены на руке?
 - Да.
 - Сделайте основательное вскрытие, - сказала Фосс. - Отыщите  все,  что
сможете. - Она закрыла глаза, потом снова открыла.
 - Я долго была без сознания?
 - Секунду.
 - Нет! Когда вы принесли меня сюда?
 - Около часа.
 - Это обрушилось, словно тонна кирпича, - сказала Фосс. - Я помню,  как
вы сажаете меня на край кровати, чтобы помочь надеть халат, а потом - ап!
 - У вас упало давление.
 -  Я  так  и  думала.  А  что  с   другими   женщинами   в   ДИЦ?   Это
распространяется?
 - Боюсь, что так.
 - Дерьмо! - Она помолчала мгновение, потом: - Билл, не  думаю,  что  от
вашей антисептической обработки будет много толку. Я думаю, что носителями
являются мужчины.
 - Боюсь, что вы правы, - Бекетт откашлялся.
 - Какая температура?
 - Сначала был жар,  а  сейчас  снижается  -  девяносто  девять  и  семь
десятых. - Бекетт посмотрел на монитор. - Сердцебиение сто сорок.
 - Собираетесь попробовать наперстянку?
 - Я заказал немного ланоксина, но мы еще обсуждаем это. На Дорену он не
слишком подействовал.
 - Вскрытие, - прошептала Фосс. - Ищите фибробласты.
 Он кивнул.
 - Боже, - сказала она.  -  В  печени  ощущения,  как  в  использованном
футбольном мяче.
 Бекетт сделал пометку.
 - Вы пробовали интерферон... Дорене? - прошептала Фосс.
 - Да.
 - И что?
 - С тем же успехом можно было применять дистиллированную воду.
 - Я заметила, что моя сиделка - мужчина. Насколько плохо обстоят дела с
другими женщинами?
 - Плохо.
 - Что вы делаете?
 - Мы перекрыли все помещения. Нам повезло, что этот  комплекс  строился
так, чтобы противостоять радиоактивному заражению.
 - Думаете, любая из них может подхватить чуму?
 - Слишком рано что-то говорить.
 - Есть ли какие-то идеи насчет того, как это сюда попало?
 - Любой из нас мог занести это. Лепиков думает, что это он. Он говорит,
что никак не может связаться со своей семьей в Советском Союзе.
 - Данзас из Бретани, - прошептала Фосс.
 - Но он уже давно там не был.
 - Лепиков, - сказала она. - Он получил все виды инструктажа, прежде чем
был послан сюда. Годелинская на это жаловалась.  Специалисты,  эмиссары...
Лепиков уверен, что у него ослабленная форма.
 - У вас есть какие-нибудь симптомы? - спросила она.
 - Небольшой насморк и легкая лихорадка,  но  это  было  еще  пять  дней
назад.
 - Пять дней, - прошептала Фосс. - А я уже умираю.
 - Мы предполагаем, что инкубационный период не больше трех или  четырех
дней,  -  пояснил  Бекетт.  -  Может  быть,  даже  меньше.  Мужчине  может
потребоваться пара дней, чтобы стать активным носителем.
 - Легкая форма для мужчин, смертельная - для женщин, - прошептала Фосс,
потом громче: - Этот Безумец - грязный сукин сын! Они все  еще  думают  на
О'Нейла?
 - Никто в этом больше не сомневается.
 - Думаете, он тоже носитель?
 Бекетт пожал плечами. Не  было  смысла  рассказывать  ей  про  Сиэтл  и
Такому. С нее и так достаточно.
 - Я бы хотел свести воедино ваши симптомы.
 - Может быть, на это времени у нас больше не  будет,  так  что  давайте
сейчас.
 - Не сдавайтесь, Ари!
 - Вам легко говорить, - она молчала почти целую минуту, потом  сказала:
- Расстройство желудка в то утро, когда я чувствовала  себя  возбужденной.
Потом жажда. У Дорены было то же самое?
 - Идентично.
 - Головная боль. Боже, временами это просто невозможно терпеть.  Сейчас
еще сносно. Вы даете мне какое-то обезболивающее через капельницу?
 - Пока нет.
 - У меня болят соски, - сказала Фосс. - Я вас  уже  просила,  чтобы  вы
сделали лучшее чертово вскрытие в своей жизни?
 - Я помню.
 Тихонько зашел Данзас и шепнул Бекетту:
 - Дорена Только что умерла.
 - Я слышала, - сказала Фосс. - Вот еще одно,  Билл.  Обостренный  слух.
Все так чертовски громко! Вы можете привести мне рабби?
 - Мы пытаемся, - начал Данзас.
 - Прекрасное время для меня вернуться  к...  Проклятье!  Мой  трахнутый
желудок в огне! - Она посмотрела мимо Бекетта на Данзаса. -  Этот  Безумец
просто грязный садист. Он должен знать, в какой муке умирают его жертвы.
 Бекетт раздумывал, не стоит ли ей рассказать  о  том,  что  большинство
женщин впадали в кому и умирали, не просыпаясь. В конце концов он решил об
этом умолчать. Не  было  смысла  демонстрировать,  что  попытка  сохранить
Ариене жизнь лишь продлевала ее боль.
 - О'Нейл, - прошептала  она.  -  Интересно,  чувствовала  ли  его  жена
какую-нибудь... - Фосс закрыла глаза и замолчала.
 Бекетт приложил ладонь к артерии на ее шее. Он наклонился  к  монитору:
кровяное давление шестьдесят на тридцать. Пульс падает.
 - Каждый антибиотик, опробованный нами на  Дорене,  только  ухудшал  ее
состояние, -  пояснил  Данзас.  Но,  возможно,  мы  могли  бы  попробовать
какие-нибудь хемо-препараты...
 - Нет! - Это была Фосс, голос ее был неожиданно громким и  резким.  Она
повернулась и пристально посмотрела на Бекетта. - Ничего не  рассказывайте
моему мужу про боль.
 Бекетт проглотил комок в горле.
 - Я не буду.
 - Скажите ему, что это было очень легко... очень спокойно.
 - Может быть, немного морфина? - предложил Бекетт.
 - С морфином я не смогу думать. А если я не смогу думать, то не смогу и
рассказывать вам, что со мной происходит.
 В комнату вошел санитар в белой куртке поверх армейской формы. Это  был
молодой мужчина с мелкими невыразительными чертами лица. Его именная бирка
гласила: "Диггинс". Он перепуганно уставился на неподвижную фигуру Фосс.
 Бекетт мрачно посмотрел на него.
 - Вы ищете подходящий тип крови с ослабленной инфекцией?
 - Да, сэр. У донора подтвержденная инфекция мочевого пузыря. Он уже  на
кушетке.
 - Количество лейкоцитов? - спросил Бекетт.
 - Доктор Хапп сказал, что достаточно высокое. Точных цифр у меня нет.
 - Тогда давай его сюда. Он просто вызвался сдавать кровь.
 Диггинс остался стоять на том же месте.
 - Это правда, сэр, что мы  все  переносчики  этой  штуки?  Все  мужчины
здесь?
 - Вероятно, - буркнул Бекетт. - Тот донор, Диггинс.
 - Простите, сэр, но снаружи задается масса вопросов... закрытые двери и
все такое.
 - Нам придется это просто выдержать, Диггинс! Вы собираетесь  доставить
сюда донора?
 Диггинс немного поколебался, потом сказал:
 - Я посмотрю, что я могу сделать, сэр.
 Он повернулся и поспешил прочь из комнаты.
 - Дисциплина катится к черту, - улыбнулась Фосс.
 Бекетт посмотрел на монитор - пульс восемьдесят три, кровяное  давление
пятьдесят на двадцать пять.
 - Какое у меня давление? - спросила Фосс.
 Бекетт сказал ей.
 - Так я и думала. Я испытываю некоторые  затруднения  с  дыханием.  Мне
холодно. Дрожат ли у меня ноги?
 Бекетт приложил руку к ее правой ступне.
 - Нет.
 - А ощущение именно такое. Знаете, Билл, я кое-что поняла. Я  не  боюсь
смерти. Умирание освободило меня от всего дерьма. - Фосс замолчала,  потом
добавила  слабым  голосом:  -  Не  забудьте,  дружок  -   лучшее   чертово
вскрытие...
 Не  услышав  продолжения,  Бекетт   взглянул   на   монитор.   Он   мог
почувствовать, как ее пульс  угасает  под  его  рукой.  Монитор  показывал
десять ударов в минуту, и частота продолжала снижаться. Кровяное  давление
резко упало. Как раз пока Бекетт смотрел на приборы, он почувствовал,  как
пульс замер под его  пальцами.  Монитор  издал  резкий  и  продолжительный
электронный визг.
 Данзас обошел вокруг кровати и отключил приборы.
 В наступившей внезапно тишине Бекетт снял свою руку с шеи Фосс. По  его
щекам катились слезы.
 - Будь он проклят! Будь он проклят! - бормотал он.
 - Мы договорились, что  будем  проводить  вскрытие  в  операционной,  -
сказал Данзас.
 - Отвяжись, ты, кровожадный французский зануда! - заорал Бекетт.



 Я   всегда   испытывал    определенный    ужас    перед
 политическими экономистами. Это началось с тех пор, как  я
 однажды услышал заявление одного из  них  о  том,  что  он
 боится, если голод 1848 года в Ирландии  убьет  не  больше
 миллиона  человек.  А  этого,  мол,  едва  ли  хватит  для
 улучшения дел.
 Бенджамин Джоуэтт, хозяин Баллиойля, Оксфорд

 - Конечно, мистер президент, - заявил генеральный  секретарь,  -  можно
найти какой-нибудь способ, чтобы спасти то, что осталось от вашей  Команды
в ДИЦ. Кажется, они там прекрасно сработались.
 Генеральный секретарь. Халс Андерс Берген,  был  норвежцем,  получившим
образование в Англии. С мужчиной на том конце телефонной линии  он  сыграл
множество партий в гольф, во время которых они были друг для друга Хабом и
Адамом. Но сегодня Адам Прескотт твердо уселся в своем кабинете президента
Соединенных Штатов. В  его  голосе  уже  не  осталось  и  следа  дружеской
теплоты.
 "Что его так тревожит, помимо очевидного?"  -  размышлял  Берген.  Было
что-то, о чем Прескотт  не  желал  говорить  без  сложных  предварительных
переговоров. Президент выглядел весьма рассеянным. Зачем ему беседовать  о
процедурах стерилизации зараженных районов в то время,  когда  обсуждается
трагедия  в  Денвере?  Эти  процедуры  были  выработаны  и  приняты  всеми
участниками. Не может ли быть чего-нибудь нового в издержках?
 - Я  согласен,  сэр,  что  экономические  реалии  имеют  первостепенную
важность,  -  сказал  Берген.  Потом  он  просто  слушал,  пока   Прескотт
разыгрывал свой гамбит. Расходы, которые в тысячи раз превышали затраты на
ликвидацию любого другого бедствия в истории человечества, явно были  лишь
частью непосредственных забот президента.
 "Уж не думает ли он о стерили