сумасшествие  будет  служить  оправданием  за
другие отвратительные преступления, мы вынуждены  будем  пересмотреть  всю
историю нашего мира. Это можно поставить в один ряд только с распятием  на
кресте самих себя.
 Доэни быстро взглянул на отца Майкла. Затронута  его  религия,  как  он
отреагирует?
 - Священник говорит, что это  вспышка  гнева,  страстная  ненависть,  -
продолжил  Финтан.  -  Теперь   это   предельная   вспышка   гнева   всего
человечества. Может ли оно сейчас проявить милосердие к О'Нейлу? Можем  ли
мы  рассматривать  явный  факт   его   безумия   как   просто   смягчающее
обстоятельство? Я думаю,  что  не  можем!  Есть  такие  преступления,  для
которых сумасшествие не является  оправданием!  Есть  такие  преступления,
само рассмотрение которых требует, чтобы Безумца признали виновным!
 Доэни повернулся,  чтобы  увидеть  О'Нейла.  Почему  этот  человек  так
пристально смотрит на голову бедного Алекса? Безумец, казалось,  никак  не
реагирует на ход процесса, только  его  плечи  низко  опущены,  но  взгляд
прикован к голове, находящейся в сосуде.
 - Священник говорит: не судите и не судимы будете. Известное выражение,
слышанное каждым. Но чье суждение мы выносим здесь? Неужели мы  допускаем,
что Бог одобряет преступление О'Нейла?
 Доэни посмотрел на отца Майкла и подумал: "Пусть он теперь  вернется  к
своему оправданию безумия!"
 Все еще глядя на священника, Финтан продолжал:
 - Только сам дьявол радовался бы  совершенному  О'Нейлом  злодеянию.  И
пожалуй, это седьмой день дьявола, когда он  отдыхает  и  восхищается  его
работой. Я не могу сказать: "Пусть Бог судит этого  человека,  потому  что
мы, люди, не можем его судить".
 Доэни вновь обратил  свое  внимание  на  присяжных,  заметив,  как  они
заскучали. Достаточно ли веских доводов он привел?
 - Бог лучше знает. Это ли наше-суждение? - спросил Доэни. - Допустим ли
мы, простые смертные, что не сможем оценить сделанное О'Нейлом? Неужели  у
нас нет наблюдательности и логического мышления?
 Один из присяжных, человек с красным шрамом через всю  щеку,  подмигнул
Доэни.
 Тот  отвернулся,  внезапно  почувствовав  себя  как-то   причастным   к
преступлению. Когда он вновь заговорил, голос его стал  тише  и  не  таким
уверенным. Кевин вынужден был приказать:
 - Говори громче!
 - Я говорю вам, - опять начал Доэни, - что решение должны  вынести  мы.
Мы, выжившие после насилия. На  нас  лежит  задача  восстановления  нашего
доброго имени. В этой комнате не дьявол выступает  против  дьявола,  а  мы
боремся со злом! Это война! Это принципы, которые мы должны  признавать  и
применять!
 Жестом, полным наигранного драматизма, Доэни указал на Джона.
 - Что он может  опровергнуть?  Единственное  и  не  очень  убедительное
объяснение, которое он себе позволил, то, что это не он, а другой человек,
живущий внутри него.  Но  мы  знаем  правду,  которой  мы,  находящиеся  в
комнате, должны придерживаться.
 И снова Джон  загремел  наручниками,  пытаясь  освободиться.  Голова  в
кувшине снова заговорила с ним! Голос, без сомнения, принадлежал  О'Нейлу:
"О чем говорят здесь эти идиоты? Я сделал то, что должен был сделать. Меня
вынудили к этому. А почему они здесь держат тебя,  Джон  Гарреч  О'Доннел?
Наверное, потому что нет никого, кто был мне  настолько  близок...  Потому
что ты знаешь меня лучше всех!"
 -  Не  хочет  ли  священник  что-нибудь  добавить   к   сказанному?   -
поинтересовался  Кевин.  -  Я  не  вижу  никого,  кто  бы   вам   в   этом
препятствовал.
 Отец Майкл медленно поднялся, вперив злобный взгляд в Доэни, и сказал:
 - Закон в целом и ирландский суд, в частности, претендуют на сохранение
этических принципов в науке. Это правда! Мы должны  следовать  правде  вне
зависимости от обстоятельств. Правда, во что бы то  ни  стало,  даже  если
небо упадет на землю.
 Священник осмотрел суд присяжных.
 - Все, что я хочу сказать, это то, что если вы следуете этому принципу,
то должны будете отказаться от этого на свой страх и риск. Я был  счастлив
услышать слова "судьи" О'Доннела, что он не будет мешать защите. Когда  бы
мы не  замалчивали  линию  расследования,  которая  могла  бы  привести  к
нежелательным открытиям, мы не  оказывали  бы  плохую  услугу  правде.  Мы
избрали принцип открытого расследования и никакого законного оправдания не
можем использовать против этого.
 Отец Майкл спокойно оглядел  всех  присутствующих.  Присяжные  все  еще
казались равнодушными. Что ж, сейчас они должны, наконец, выйти из спячки!
Никто не знал, что могло прийти в одурманенную  голову  Кевина  О'Доннела.
Доэни слушал внимательно, как будто пытаясь угадать, к чему  он  ведет.  А
Безумец смотрел с уважением, но лицо его было какое-то растерянное.
 - Война? - задал себе вопрос отец  Майкл.  -  Это  принцип,  который  я
умудрился  проглядеть?  Неужели  есть  действительно  такое  явление,  как
принцип войны? Если это так, то осмелимся ли мы  ограничить  этот  принцип
только нациями? Или политическими организациями типа  "Провос"  или  "Финн
Садал"? Если существует такой принцип, как предполагает господин Доэни, то
он должен постоять сам за себя, или же его попросту нет. И это  называется
принципом? Человек сам по себе может выбрать принцип.  Любой  способен  на
это. Можем ли мы ругать его за этот выбор или отрицать  его  выбор,  каким
оружием сражаться?
 Кевин поднял длинный корень кешеллского дерева, но сразу  же  осторожно
опустил.
 - Была ли чума оружием в войне? - снова спросил отец Майкл. - Осмелимся
ли мы ругать ее в этом случае? А если бы он сражался с бомбой в  руках?  -
Священник повернулся  и  пристально  посмотрела  на  Херити,  только  что,
наконец, осушившего свою бутылку виски. - Бомбой Джозефа Херити!  -  голос
отца Майкла возвысился. - Можем ли мы здесь сидеть спокойно и судить, ведь
именно его бомба убила жену и детей О'Нейла!
 Присяжные оживились, переводя взгляд  со  священника  на  Херити.  Лицо
Кевина сохраняло выражение тайного ликования. Херити, казалось, ничего  не
слышал. Он уставился на свою пустую бутылку, стоявшую на столе перед ним.
 Джон дико оглядывался  по  сторонам.  Теперь  ему  были  слышны  слова,
произнесенные  священником,  но  с  ужасающей  громкостью  повторенные   и
болезненно бьющие, как живые существа. Потом стал слышен  голос  головы  в
кувшине, скомандовавшей:
 - А ну-ка, говори громко и отчетливо! Это Херити убил Мери и близнецов!
 Джон не сводил глаз с Херити. Слова  вылетали  из  него,  произнесенные
высоким фальцетом и в сильном возбуждении:
 - Как ты находишь  теперь  свою  войну,  Джозеф  Херити?  -  Он  нервно
засмеялся,  загрохотал  своими  наручниками,  и  голова   его   закачалась
безвольно, как будто бы она совсем не соединялась с шеей.
 Отец Майкл посмотрел сначала  на  Джона,  затем  наискосок  на  одиноко
стоящего Пирда.
 - Это вменяемость, Андриан?
 Пирд в смущении отвел глаза.
 Кевин сильно ударил куском дерева по столу, чуть не разбив его.
 - Довольно! Мы здесь не на суде! Вопрос вменяемости отложим на потом.
 - Можно мне не говорить о вопросе войны, затронутом господином Доэни? -
вкрадчивым  тоном  произнес  отец  Майкл.  Он  увидел,  что  некоторые  из
присяжных ухмыляются. Эти ухмылки исчезли, когда Кевин грозно посмотрел на
сидящих.
 Не услышав ответа Кевина, отец Майкл продолжал:
 - Этот человек, О'Нейл, верный супруг перед  Богом,  потерял  всю  свою
семью из-за тех людей, что хвастались своей войной, тем, что они действуют
во имя людей. Война - так это называется в "Провос".
 И снова Кевин с силой ударил куском дерева по столу.
 - Я же сказал, хватит!
 - О да, - священник улыбнулся Доэни, уставившемуся в пол. - Наконец, мы
дошли до линии расследования,  которую  допустить  нельзя.  Вот  та  самая
правда, лицом к лицу с которой вы запрещаете встречаться!
 Кевин посмотрел на Херити, выразившего смутное беспокойство.
 - Ты слышишь, что он говорит, Джозеф? Не хочешь ли ему ответить?
 - Это гложет тебя, как червь, Джозеф, - произнес отец Майкл.  -  Ты  не
можешь сбросить с себя эту ношу.
 Херити привстал и наклонился над столом.
 - Мы будем еле... следовать любому без-з-зумию, пока в  нем  есть...  в
нем есть проклятие! Проклятие - это то...  то,  что  мы  любим.  -  Херити
торжествующе посмотрел на отца Майкла. - Мы  не  говорим:  смелость...  Мы
говорим... мы говорим: наглость! В этом...  в  этом  есть  дрянь,  дерьмо,
проклятие! - Он тихо засмеялся, потом, как будто протрезвев, повернулся  к
Кевину. - Ты что-то подмешал в мою бутылку, Кевин. Что  ты  положил  туда,
признавайся!
 - Джозеф, ты пьян, - сказал, улыбаясь, Кевин.
 - Не настолько пьян, чтобы потерять рассудок. - Херити тяжело опустился
на стул. - М-мои ноги! Они н-не слушаются меня!
 Внезапно его голова дернулась вправо. Рот  открылся.  Херити  попытался
вздохнуть, но потом затих.
 Пирд молнией взлетел на платформу. Он приложил ладонь к шее  Джозефа  и
округлил глаза.
 - Он мертв!
 - Я знал, что ему нельзя много пить, - хмыкнул Кевин. -  Что  ж,  пусть
себе лежит. Триумвират все еще в наличии.
 Отец Майкл сделал попытку приблизиться к Херити.
 - Стойте на месте! - закричал Кевин. Он вытащил револьвер из-под  стола
и поднял его над головой.
 - Так вот в чем твоя справедливость! - воскликнул священник.
 - Отправляйтесь-ка на место, отец, - негромко произнес Кевин, помахивая
револьвером.
 Отец Майкл колебался.
 - Не спорьте с ним, - взмолился Доэни.
 Священник повиновался, бессильно падая на свой стул. Мальчик прижался к
нему в испуге.
 Кевин положил револьвер на стол перед собой и посмотрел на Доэни.
 - Спасибо, господин Доэни. Мы должны соблюдать порядок.  Не  поговорить
ли нам теперь о преступном знании О'Нейла?
 Доэни с трудом отвел взгляд от мертвой  фигуры  Херити  и  сделал  жест
Пирду, чтобы тот покинул платформу. Тот вернулся обратно к стеллажам.
 - О'Нейл использовал преступное знание  тонкостей  медицины,  -  сказал
Доэни, как будто повторяя заученную аксиому. -  Преступное  знание  -  это
нечто, требующее подавления в самом зародыше. Когда это внедряется в  нашу
мирную жизнь, преступление налицо.
 Отец Майкл  открыл  рот,  намереваясь  что-то  сказать,  но  передумал,
понимая, что сказанное Доэни всего лишь  отзвук  того,  что  приказал  ему
Кевин. Какой дьявольский договор заключили они между собой?
 Кевин уставился на священника.
 Отец Майкл встал, отодвинув от себя мальчика.
 - Что это за преступное знание?  Связанное  с  медициной,  не  так  ли?
Исключительная  компетенция   специалистов-медиков?   Тогда   почему   они
публикуют свои труды? Может быть, они думают, что только они сами понимают
язык своих открытий?
 - Каждый, кто использует преступное знание, - преступник!  -  прогремел
Кевин.
 - А  О'Нейл,  узнавший  о  новых  явлениях,  подтвердил  свою  вину?  -
вкрадчиво спросил отец Майкл.
 Кевин, усмехаясь, кивнул.
 "Этому человеку следовало бы знать больше, чтобы спорить  с  тем,  кого
обучали иезуиты", - подумал священник.
 Он повернулся к присяжным и спросил:
 - Что происходит,  когда  мы  подавляем  такие  открытия?  Подумайте  о
различных средствах подавления и о  том,  кому  может  быть  разрешено  их
использовать. Вы  тут  же  столкнетесь  с  интересным  явлением.  Те,  кто
подавляет или пересекает что-либо, должны знать этот предмет  досконально.
Цензоры должны это знать! Вы же фактически ничего не пресекли!  Вы  просто
ограничили  знание  особой  элитой.  Я  спрашиваю:  по   какому   принципу
подбирается эта элита?
 Отец Майкл повернулся и хитро улыбнулся Кевину.
 - Этот вопрос не имеет ответа, -  продолжил  он.  -  Неужели  мы  можем
предположить, что О'Нейл сговорился с  преступным  знанием  разрушить  наш
мир?
 - Вот именно! - подхватил Кевин. - Он сговорился!
 Отец Майкл посмотрел на Доэни, который отвернулся в  сторону,  наблюдая
за Джоном. Тот полностью сосредоточил свое внимание на голове, плавающей в
сосуде, настороженно вслушиваясь и кивая, как будто разговаривая с ней.
 - Позвольте мне напомнить латынь, забытую вами, - продолжал  священник.
- Слово "сговор" иначе звучит как  "конспирация".  Ах,  эта  замечательная
латынь, по ее законам "конспирироваться" означает "дышать  вместе,  вместе
существовать". А здесь никакого сосуществования не  было!  Он  сделал  это
сам, в одиночестве!
 Отец Майкл резко повернулся на каблуках  и  встал  лицом  к  присяжным,
давая им время переварить сказанное.
 Почти неслышно священник повторил свои последние слова еще раз:
 - В одиночестве. - И громче: -  Можете  ли  вы  упустить  благоговейную
значимость этого исключительного факта?
 Присяжные теперь неотрывно смотрели на отца Майкла, и на  их  лицах  не
осталось и тени скуки.
 Следующую фразу священник почти пропел:
 - Он сделал это в одиночестве! Как мы будем вести  свои  дела  в  свете
такого знания? Как мы будем теперь судить о своем  собственном  поведении?
Где тот безвинный, готовый бросить первый камень?
 - Это бесполезно! - крикнул Кевин и стукнул  по  столу  револьвером.  -
Господин Доэни, может быть, вы уладите эти вопросы?
 Джон посмотрел на револьвер, сознавая, что ошибаться сейчас нельзя.
 Придав печаль своему голосу, Финтан произнес:
 - Мы идентифицировали виновника наших несчастий. Мы не нуждаемся  ни  в
его признании, ни в отрицании вины. Это О'Нейл. -  Доэни  указал  на  него
пальцем, потом опустил руку. - Он  сделал  всех  предыдущих  убийц  просто
дилетантами-любителями. Войны кажутся лишь небольшим  огорчением  в  свете
такого деяния. Вам, отец, не кажется интересным, что я, ссылаясь на  чуму,
употребляю слово "война"? Вы же не говорите, что каждый ирландский солдат,
делающий выстрел в припадке гнева, виновен?
 С шокирующим видом Джон захихикал и  предостерегающе  погрозил  пальцем
голове в кувшине.
 Доэни пересек комнату и встал перед присяжными,  всем  своим  существом
ощущая, что отец Майкл находится выше его. Почему Кевин сделал именно так,
поместив священника на более высокий уровень?
 -  О'Нейл  смеется,  -  сказал  Финтан.  -  Он  не  подавлен.   Он   не
раскаивается. Он  ведет  себя  просто  вызывающе.  -  Доэни  повернулся  и
пристально посмотрел на Джона. - Полюбуйтесь-ка на него.
 Взгляд Джона был прикован к голове в кувшине. Она  говорила  ему:  "Как
тебе нравится защита господина Доэни?" После этого голова издала  зловещий
стон, отозвавшийся эхом в голове Джона. Не в силах терпеть, он закрыл  уши
ладонями.
 - Видите, он не  хочет  даже  слушать,  -  продолжал  Доэни.  Он  опять
повернулся  в  сторону  присяжных,  как  ему  показалось,   с   выражением
искренности. Это была роль не очень приятная, но необходимая. -  Священник
говорит, что О'Нейла спровоцировали.  Я  с  этим  согласен.  Вы  этому  не
удивляетесь? Закон утверждает, что его спровоцировали. Но как  он  выбирал
мишени для своей чумы? Священник говорит, что мы объявили О'Нейлу войну. Я
что-то не припомню такого заявления, но все равно. Пожалуй, войну не нужно
провозглашать. Хотя священник просит у нас ясности ума.  Что  он  имеет  в
виду? Может быть, мы должны  быть  отстраненными,  равнодушными  или  даже
отчужденными от нашего несчастья? И мы должны заранее обеспечить защиту по
вопросу сентиментальной причины?
 Присяжные довольно захихикали.
 Доэни после этих слов задумался о пунктах, которые он вместе с Херити и
О'Доннелом обсуждал перед тем, как собраться здесь. Все  ли  он  упомянул?
Безумие... причина... оправданная  провокация.  Доэни  решил,  что  сказал
достаточно. Оставался только разговор с мальчиком.  Нужно  было  дойти  до
конца. Он подошел опять к своему месту около Джона, бегло взглянув на тело
Херити. Почему  никто  не  задает  вопросов  о  смерти  Джозефа?  Каждого,
наверное, приводят в ужас О'Доннел и его убийцы. Должно быть, это был  яд.
Херити был не из тех, кто плохо переносит выпивку.
 Взгляд Доэни задержался на Джоне. Безумец неподвижно смотрел на  голову
в кувшине. Что он нашел интересного в голове бедного Алекса? Это была  еще
одна смерть в комнате, наполненной смертью.
 Голова продолжала говорить с Джоном: "Почему они  задают  вопросы?  Все
ответы уже известны".
 - Но я только пытался приглушить стоны О'Нейла, - прошептал Джон.
 - Вы слышали это?  -  Отец  Майкл  поднялся  со  стула.  -  Он  пытался
уменьшить агонию О'Нейла!
 В комнате наступила гробовая тишина.
 Отец Майкл вздохнул, повернулся и посмотрел  на  присяжных.  Разве  был
какой-то смысл разговаривать с этими мертвецами? Он подумал, что  с  таким
же успехом мог обращаться к голове Алекса в этом ужасном кувшине. Впрочем,
нужно попытаться.
 - Перед нами  образец,  -  начал  священник,  -  ясный  образец,  тесно
переплетающийся с другими  образцами  -  с  битвой  при  Бойне,  уголовным
кодексом, тяжелой пятой Цезаря на Британии, и даже с тем фактом, что ветер
не дул в тот момент, когда римские галеры встретились с кельтским флотом.
 "Это ирландцы, - подумал отец Майкл. - Они должны хорошо знать  историю
кельтов".
 - Вы уже закончили свое выступление? - спросил Кевин.
 - Если вам так угодно это назвать, - ответил  священник.  Он  задумчиво
потер нос, оглядывая шестерых присяжных. - Я говорю об  образцах,  имевших
место от Сталинграда до Антиоха и гораздо дальше, потому что их не  всегда
можно найти в больших битвах, но они зачастую  присутствуют  в  конфликтах
мелких. Если мы будем это игнорировать, то в конечном итоге  погубим  этот
мир своим невежеством. Признаем это - и наши ценности изменятся. Мы  будем
тогда знать, что необходимо сохранить.
 Отец Майкл на мгновение умолк и посмотрел на мальчика, уставившегося на
него с удивлением. Понял ли этот  паренек  хоть  что-нибудь?  Был  ли  это
единственный ум в комнате, кому стояли адресовать свою речь?
 Доэни почувствовал, что глубоко тронут словами священника. О Боже! Этот
человек  был  настоящим  оратором  со  старыми   ирландскими   традициями.
Присяжные явно были потрясены его словами. А ведь все было  так  тщательно
спланировано... Подойти к мальчику  в  конце  и  прямо  спросить:  сможешь
своими руками убить О'Нейла? В этом была справедливость. Что этот  мальчик
когда-то сделал О'Нейлу? Кевин говорил, что он  согласился,  так  сказать,
частным образом. Он бы поставил ловушку, не переставая изрыгать проклятия.
Он бы зажег спичку, спустил курок... все, что угодно.
 Дверь  позади  Доэни  с  внезапным  грохотом  распахнулась.  Человек  в
униформе из охраны Кевина вбежал в комнату и подскочил к столу.
 - Сэр! Прошел слух, что мы скрываем О'Нейла! Мы должны закрыть  ворота!
Тысячи людей, десятки тысяч, собрались вокруг!  Они  требуют  О'Нейла!  Вы
только послушайте...
 Всем стали слышны зловещие звуки, раздающиеся снаружи крепости, похожие
на монотонное песнопение:
 - О'Нейл! О'Нейл! О'Нейл!
 Вдруг, неожиданно для всех, Безумец разразился хохотом и произнес:
 - Почему вы не хотите отдать им О'Нейла?



 Отчаяние рождает насилие, а  бритты  были  мастерами  в
 создании отчаяния среди  ирландцев.  В  Англии  существует
 широко распространенное убеждение, что  ирландцы,  подобно
 женщинам и неграм, по сути являются  детьми,  неспособными
 управлять собой. Но ни один народ не  может  быть  истинно
 свободным,   пока   не   избавится   от    присущих    ему
 предрассудков. Англичане и их сателлит Ольстер были рабами
 своих ирландских предрассудков.
 Финтан Доэни

 - Они были заражены? - поинтересовался Викомб-Финч.
 - Слишком рано говорить об этом, - ответил Бекетт.
 Была уже почти полночь, и оба мужчины  разговаривали  довольно  громко,
чтобы перекричать шум большого строительства в складе, куда была привезена
барокамера с Броудерами. Назойливое "тум-тум-тум"  воздушного  компрессора
создавало фоновый шум, раздражающе внедряющийся в другие звуки.
 Камеру опустили  на  деревянную  опору  вблизи  центра  склада,  и  все
пространство вокруг нее было очищено. Штабеля консервированных продуктов и
стеллажи с другими товарами были сложены у стен. Толпа плотников и  прочих
добровольцев трудилась около