тического   или
профилактического действия аппарата?
   - Конечно! - малодушно согласился Игорь. Хотя ему следовало бы честно
признаться, что он просто хочет  сделать  приятное  приятному  человеку.
Дать возможность его душе порезвиться, как ей вздумается.  Вырваться  на
волю из тела примерного семьянина и забубенного трудяги-ученого.
   -  Но  как  мы  сможем   проконтролировать   полученный   эффект?   -
засомневался Тапкин, хотя сам уже чуть не подпрыгивал от нетерпения.
   - Ну-у, Александр Иосифович, это уж ваша забота. Вы себя  лучше  всех
знаете, вы - человек науки, беспристрастный, так  сказать,  наблюдатель.
Придется вам сегодня себя понаблюдать. Нейрограмма  ваша  у  меня  есть.
Помните, года два назад мы с вами снимали? Срок,  конечно,  большой,  но
будем надеяться, особых изменений с тех пор не произошло?
   - Нет, нет, не думаю.
   - Ну и ладненько. Мы сейчас проведем сеанс, а потом вы сами сядете  и
аккуратненько  проанализируете  свои   ощущения.   И,   если   захотите,
поделитесь  со  мной  выводами.  Настолько  подробно,   насколько   сами
пожелаете...
   - Ах, безусловно, Игорь Валерьевич, все, что в моих сил ах...
   Нам бы еще шляпы с перьями - и мы бы с ним уже подметали бы ими  пол,
расшаркиваясь друг перед другом в порыве благородных чувств.
 
Интерлюдия III 
 
   - Александр Иосифович, вы меня слышите?
   - Да.
   - Расслабьтесь. Слушайте музыку. Не старайтесь специально  на  чем-то
сосредоточиваться. Сейчас я буду считать. Когда я назову  цифру  "пять",
вы уснете. Приготовились. Раз. Два. Три. Четыре. Пять.
   Приемный покой. 5.25.
   Катастрофическое количество раненых. Их везут и везут, круглые сутки.
А после ночного бомбового удара машины въезжают в ворота госпиталя  одна
за одной. В половине пятого утра главный врач лично развернул две из них
обратно. В палатах правого  крыла  госпиталя  хорошо  было  слышно,  как
ругались водители этих машин:
   - Куда мне их везти? Может, сразу на кладбище?
   - А куда мне их класть? На пол  в  коридоре?  -  срывающимся  голосом
кричал в ответ главврач. - Поезжай, поезжай, попробуй в больницу  святой
Екатерины!
   - Были уж! - В голосе водителя больше отчаяния,  чем  злости.  -  Там
тоже переполнено!
   В  госпитале,  несмотря  на  холодную  погоду,  по  приказу  того  же
главврача были раскрыты все окна. Как могли,  спасались  от  невыносимой
вони  -  практически  каждый  второй  в  госпитале  был  заражен  гнилой
лихорадкой. Ни о какой изоляции речи не шло,  поэтому  число  заболевших
увеличивалось с каждым днем.
   - Иван Иванович, миленький! Пришли мне антибиотиков! Ну хоть немного!
Мы же здесь сгнием заживо! - кричал в трубку главврач,  присев  на  край
стола в своем кабинете. Одно название, что кабинет: еще два месяца назад
сюда перенесли перевязочную. - Помогай, Иван Иванович! У меня тут  кокки
размером  с  черную  икру  ползают!  Выручай,  брат!  И  хлорки!  Хлорки
побольше! Антисанитария у нас - полная! Что? Дашь  хлорки?  Ну  спасибо,
брат!
   В полуметре от телефона на перевязочном столе корчился молодой парень
без ног. Молоденькая медсестра с красными  расчесанными  руками  неловко
обкалывала культи новокаином. Скосив глаза, главврач видел, как  гнулась
тупая игла.
   - Вы можете аккуратней это делать? - сердито спросил он, проходя мимо
медсестры, прекрасно зная, что она не виновата и лучше игл сейчас  нигде
не найти.
   - Нет, - не поворачиваясь, огрызнулась девушка, почесав руку  о  край
стола. Халат на ней  был  заляпан  кровью.  Раненый  смотрел  в  потолок
мутными от боли глазами.
   - Дайте ему хотя бы спирту, - гораздо мягче сказал главврач.
   - Нету спирту. - Казалось, она  сейчас  расплачется.  -  Ночью  склад
обворовали.
   - Почему не доложили?! - Девушка  равнодушно  пожала  плечами,  снова
почесалась и набрала в шприц следующую порцию новокаина.
   - Александр Иосифович? - В дверях  показалось  бледное  лицо  старшей
медсестры. - Документы на вывоз подписать нужно.
   - Почему мне  ничего  не  сказали  о  краже  на  складе?  -  стараясь
сдерживаться, спросил главврач.
   - Я просто не успела. Вы спали, а потом  раненых  повезли...  -  Лицо
Людмилы Леонтьевны  было  синевато-бледным.  Александр  Иосифович  хотел
спросить, когда она последний раз отдыхала, потому что за последние двое
суток постоянно видел  ее  в  разных  концах  госпиталя.  Да  и  сам  он
прикорнул всего на  два  часа  вчера  вечером.  -  Александр  Иосифович,
подпишите документы.
   - Давайте. - Он снова повернулся к столу. - Сколько сегодня?
   - Двадцать шесть. Но я думаю, уже больше, - тихо  сказала  она.  -  С
последней машиной очень тяжелых привезли. Мы их еще не оформляли, но там
больше половины безнадежных.
   - Откуда? - быстро спросил главврач, подписывая бумаги.
   - С вокзала. Целый поезд разбомбили. Люди в эвакуацию ехали...
   - Изверги, - сказал Александр Иосифович,  невольно  трогая  нагрудный
карман, где лежало истрепанное письмо от родных. Пришло оно давно, около
•месяца назад. И каждый день он доставал его раз по сто,  не  меньше,  и
каждый раз благодарил судьбу за то, что успел  вовремя  отправить  мать,
жену и девочек подальше от этого  ада.  Он  помнил  наизусть  не  только
каждое слово из этого простого коротенького письма - он мог  рассказать,
как выглядит каждая буква, каждая запятая быстрого почерка  жены,  и  не
уставал улыбаться при виде  смазаного  кривоватого  "папа",  написанного
младшей дочерью внизу листка.
   - Александр Иосифович,  вы  бы  отдохнули  немного,  -  тихо  сказала
Людмила Леонтьевна, забирая подписанные бумаги.
   - Да, да, обязательно. Только на склад схожу.
   Выходя из кабинета, главврач еще раз обернулся. Медсестра чесала руки
об стол. Голова раненого склонилась набок, глаза были закрыты.
   Склад. 6 часов 11 минут.
   Александр Иосифович застал на складе двух заспанных солдат. У  одного
грязным бинтом была перевязана щека, второй был явно контуженный.
   - Что здесь произошло? - грозно спросил главврач.
   - Так это... ограбили склад... - сипло ответил тот, что с щекой.
   - А вы где были?
   - Мы... это... того...
   - Проспали? - чуть повысил голос Александр Иосифович,  хотя  не  имел
привычки кричать на раненых. Но здесь эти двое были уже не ранеными, они
охраняли склад.
   - Н-никак нет, - заикаясь, ответил контуженный. - М-мы  здесь  только
полчаса как стоим.
   - А где... - Александр Иосифович оборвал свой  вопрос.  Чего  же  тут
спрашивать, где прежняя охрана, и так все ясно.
   - Так убили всех, - спокойно ответил контуженный.
   - Что взяли? - Главврач понимал, что разговор пустой, но почему-то не
мог уйти. Его раздражал грязный бинт на щеке у солдата.
   - Мы не знаем. Завхоз приходил, что-то считал, бумаги  писал.  Мы  не
знаем.
   Главврач своим ключом открыл дверь склада. Никакого  погрома,  просто
исчезли четыре фляги со спиртом. На стене следы автоматной  очереди.  На
полу - немного крови.
   - Продолжайте дежурство, - приказал он, уходя.  Хотя  охранять  здесь
было уже нечего. - А  вы,  когда  сдадите  дежурство,  отправляйтесь  на
перевязку.
   - Спасибо. - Тот, с перевязанной щекой, кивнул.
   Съездовская линия Васильевского острова. 8 часов 01 минута.
   Александр Иосифович шел домой по правой стороне улицы. Как  показывал
опыт, так было безопасней. Хотя в это время обычно не бомбили. На  улице
было пусто. Моросил мелкий теплый дождь.
   На углу Большого проспекта и Первой  линии  стоял  почти  целый  дом.
Дальше по проспекту не меньше десятка зданий лежали в руинах.  Александр
Иосифович заметил боковым зрением какое-то движение в окне и  на  всякий
случай побежал. Он уже раскаивался,  что  пошел  отдыхать  домой,  а  не
послушался совета Людмилы Леонтьевны - поспать в ординаторской. С другой
стороны, разве в ординаторской поспишь?
   - Стой, морячок, стой! - услышал он за спиной  дребезжащий  голос.  И
сразу же, облегченно вздохнув, перешел на шаг. Можно не торопиться. Но и
останавливаться не обязательно. Настырная старуха все равно его догонит.
- Эй, морячок!
   Она выглядела, как всегда, ужасно. Маленькие слезящиеся глаза,  серая
морщинистая кожа, драное зимнее пальто. Особенно жутко смотрелась  белая
вставная челюсть, которую старухе удалось сохранить каким-то чудом.
   - Эй, морячок! Ты с какого корабля? - Кокетливо заглядывая Александру
Иосифовичу в лицо, она засеменила рядом. - А я  тоже  на  пристань  иду,
жениха встречать. Он у меня тоже моряк. - В прошлый раз  она,  помнится,
принимала  Александра  Иосифовича  за  студента  университета,  а   сама
изображала студентку-медичку. - А у тебя невеста есть?  Красивая?  А  ты
парень симпатичный. Мой жених тоже красавец. Высокий! Глаза  голубые,  а
волосы белые. - Старуха болтала без умолку, ей было абсолютно не  важно,
слушают ее  или  нет.  На  памяти  Александра  Иосифовича  ее  ловили  и
отправляли в приют для душевнобольных четыре раза. Но она снова и  снова
убегала оттуда, возвращалась на Васильевский и бродила здесь,  приставая
к редким прохожим со своей глупой болтовней.  Чем  она  питалась  и  где
ночевала, выяснить не удалось. На обращенные к ней  вопросы  старуха  не
отвечала никогда. Раньше Александр Иосифович думал,  что  она  -  бывшая
актриса. В третий раз он  дождался  санитаров,  потому  что  она  сильно
подвернула ногу и не могла идти. Словоохотливый  мужик  в  сером  халате
объяснил,  что  актрисой  сумасшедшая  никогда  не  была,  а  всю  жизнь
проработала в районной библиотеке. -  Я  себе  и  платье  уже  свадебное
сшила. Красивое, да? - Александр Иосифович автоматически повернул голову
и посмотрел на нее. Обрадованная неожиданным вниманием, она разулыбалась
и, остановившись, закружилась на месте, демонстрируя воображаемый наряд.
Сегодня она действительно постаралась на славу: из многочисленных  дырок
в своем драном пальто она повытаскивала  ватин,  а  на  голову  налепила
несколько мокрых кленовых листьев. - Я тебе нравлюсь? Только  ты  смотри
не приставай ко мне, а то узнает  жених,  он  тебя  побьет!  Он  у  меня
знаешь, какой ревнивый! Мы скоро поженимся.  И  свадьба  буде-ет...  Сто
человек! - Она вдруг нахмурилась. - А деток мы  заводить  не  будем,  не
будем... Их все равно на войне убьют... Не будем деток заводить...
   Александр Иосифович быстро пошел дальше.  У  нее  начиналась  обычная
вторая стадия - плаксивое настроение,  жалобы,  слезы.  Следующей  будет
агрессия. Хорошо, что до дома осталось десятка два шагов.
   Уже закрывая дверь парадной,  Александр  Иосифович  услышал  страшные
проклятия, которые старуха выкрикивала на всю  улицу.  Телефон,  как  ни
странно, работал. Александр Иосифович набрал знакомый номер:
   - Добрый день. Это Тапкин беспокоит. У нас тут на углу улицы Репина и
Большого проспекта опять душевнобольная  старуха  разгуливает.  Заберите
ее, пожалуйста. Я боюсь, скоро бомбить начнут. Что? Спасибо большое.
   Дома было холодно и сыро. Есть не хотелось. Да и выбор  был  небогат:
пакет сухарей,  немного  кураги,  полбанки  засахарившегося  меда,  рис.
Александр Иосифович подогрел чайник, выпил большую кружку горячей воды с
медом и лег на диван, поставив рядом будильник.
   Госпиталь. 14 часов 46минут.
   - Александр Иосифович! Александр Иосифович!  Вас  срочно  в  западное
крыло вызывают! - Немолодая полная санитарка вбежала в кабинет.
   - Что там такое? Пожар? - спокойно спросил главврач.
   - Нет, там с больным что-то непонятное.
   - Ну уж и непонятное. Никто и разобраться не может? -  Четырехчасовой
сон взбодрил Александра Иосифовича  и  даже  улучшил  настроение.  Надев
халат, он отправился за санитаркой в западное крыло.
   Госпиталь был страшно  переполнен.  В  некоторых  местах  главврач  с
трудом пробирался между расставленными  в  коридорах  койками  или  даже
просто матрасами, лежащими на  полу.  Тяжелое  зрелище,  очень  тяжелое.
Особенно,   когда   почти   с   каждой   кровати   на    тебя    смотрят
умоляюще-вопрошающие глаза: я скоро  поправлюсь,  доктор?  Для  половины
ответ на этот вопрос: не скоро. И, как показывает последняя  статистика,
для десяти процентов больных ответ звучит еще более удручающе:  никогда.
При этом следует  учитывать,  что  в  госпитале  -  за  счет  соблюдения
строжайшей дисциплины и всей возможной гигиены - еще  не  самый  высокий
уровень смертности.
   В западном крыле находилось  военное  отделение.  Сюда  клали  только
раненых из действующих частей. Потому и раны были чище. Но страшнее.
   Голова раненого была забинтована  почти  полностью,  поэтому  возраст
невозможно было определить. Свободным оставался один  рот.  И  этот  рот
непрерывно бормотал какие-то непонятные  слова.  Вокруг  стояло  человек
пять из ходячих. Все  что-то  шумно  обсуждали.  Увидев  главврача,  они
быстро разошлись.
   - Что случилось? - Главврач повернулся к стоящей здесь же медсестре.
   - Тяжелое осколочное ранение головы.  Очень  тяжелое.  Мы  думаем,  к
вечеру умрет... - неуверенно ответила она.
   - Так. И зачем же меня звали?
   - Александр Иосифович, он, кажется, иностранец.  Мы  вначале  думали,
бредит. Все время что-то говорит, по-моему, просит что-то. Никто его  не
понимает...
   - Он слышит?
   - Да.
   Главврач наклонился над раненым.
   - Вы понимаете по-русски?
   - Не понимает, - тихо сказала медсестра.
   - Do you speak English?
   - Yes! Yes! - Радостно  ответил  раненый  и  замахал  руками,  словно
пытался что-то поймать.
   - Where are you from?
   - I'm from Spain.
   - Он испанец, - перевел Александр Иосифович медсестре. - May  I  help
you?
   - Yes! I need International Red Cross.
   - Милый ты мой, - горько произнес главврач, - где  ж  я  тебе  возьму
Международный Красный Крест? А откуда он вообще взялся?
   - Не  знаю,  -  медсестра  пожала  плечами,  -  привезли,  выгрузили,
документов, как всегда, никаких. - Видно  было,  что  ей  совершенно  не
хочется идти работать, а охота еще постоять здесь и узнать  побольше  об
иностранце.
   - What the number of your unit?  -  Александр  Иосифович  задал  этот
вопрос на всякий случай. Если солдат  не  представляет,  где  находится,
номер своей части он ни за что не скажет.
   Раненый еще сильнее замахал руками и несколько раз повторил:
   - UN, UN!
   - United  Nations?  -  не  веря  своим  ушам,  переспросил  Александр
Иосифович.
   - Yes, yes... - Руки раненого упали на кровать.  Судя  по  всему,  он
потерял сознание.
   -  Документов  точно  -  никаких?  -  на  всякий  случай  переспросил
главврач.
   - Да нет же. - Медсестра  упрямо  тряхнула  головой,  из-под  шапочки
выбилась  прядь  светлых  волос,  и  сразу  стало  видно,  что   девушка
очень-очень молоденькая.
   - А сопровождающие с ним были?
   - Нет, Александр Иосифович, он был один.
   - А где его форма? Могу я ее посмотреть?
   - Форма... - Медсестра  совершенно  по-девчоночьи  фыркнула.  -  Одна
рвань. Мы ее сразу в печку отправили...
   Раненый снова  зашевелился  и  еще  быстрее  чем  раньше  забормотал.
Испанские слова мешались с английскими. Чаще всего повторялось:
   - Help me! Anybody, help me! I need International Red Cross! Help me!
   Александр Иосифович с минуту еще задумчиво смотрел на испанца,  потом
повернулся к медсестре:
   - Как вас зовут?
   - Нина.
   - Очень хорошо, Нина. Передайте вашему зав.  отделением,  что  я  вас
посадил на пост около этого больного. У вас есть карандаш и бумага?
   - Сейчас принесу.
   Через пять секунд она уже стояла рядом, держа блокнот.
   - Садитесь здесь и попытайтесь выяснить его имя и адрес.
   - А как же...
   - Очень просто. Сидите и твердите: "What is  your  name?  Write  your
adress, please". Запомнили?
   - Нет, - честно ответила она.
   - Запишите себе русскими буквами: "Вот  из  ё  нейм?  Райт  ё  эдрес,
плиз". Записали? Вырвите этот листок себе,  а  блокнот  дайте  ему.  Как
только получится, немедленно принесите мне. Все поняли?
   - Да.
   Выходя из палаты, Александр Иосифович обернулся. Любопытные уже снова
стояли около иностранца. Нина присела на стул рядом  его  с  кроватью  и
тонким голоском спрашивала:
   - Вот из ё нейм? Вот из ё нейм, миленький?
   Вечерняя бомбежка. 17 часов 30 минут. Сильно грохнуло  где-то  рядом.
Со стола слетел листок и упорхнул далеко под стол.
   - Странно, - произнес хирург, глядя на часы, - на две минуты  сегодня
задержались.
   - Я думаю, они у вас просто  спешат,  -  спокойно  ответил  главврач,
отправляясь за упавшим листком. - Они никогда не опаздывают. Я давно уже
сверяю по ним время. Начало вечерней бомбежки? Ага!  Значит,  семнадцать
тридцать.
   Невский проспект. 19 часов 11 минут.
   Бронированная машина медленно объезжала завал. Александр Иосифович  с
грустью убедился, что с тех пор, как был здесь  последний  раз,  Невский
сильно поредел. Не осталось ни одного целого здания  по  правой  стороне
между улицей Гоголя и Мойкой, там, где раньше был кинотеатр "Баррикада".
Слева светило в небо окнами единственной уцелевшей стены кафе "Минутка".
Магазин "Очки", Центральные железнодорожные кассы,  как  минимум,  треть
Гостиного  двора...  Во  всем  этом  варварском   уничтожении,   однако,
чувствовалась  некая  закономерность.  По-прежнему  стояли   нетронутыми
дворцы, соборы и просто красивые дома. Словно  тот,  кто  бомбил,  делал
это, тщательно выбирая цели и обходя стороной то, что потом понадобится.
Именно поэтому во  дворцах  и  дорогих  особняках  сейчас  располагались
руководящие органы, детские учреждения и больницы. Исключение составлял,
пожалуй,  только  госпиталь.  Он  был  одним  из  первых  стационаров  в
осажденном городе и создавался, когда еще не были открыты закономерности
бомбежек. Сейчас он занимал все  подвальные  помещения  бывшей  Академии
тыла и транспорта.
   Бронированный  автомобиль,  в  котором  ехал   Александр   Иосифович,
повернул на Садовую и через несколько минут затормозил  у  Михайловского
замка.  Главврачу  предстоял  прием  у  Руководящего   Лица.   Александр
Иосифович знал только,  что  Лицо  зовут  Романом  Николаевичем.  И  что
достаточно одного его слова, чтобы завтра госпиталь не получил ни крошки
еды. Или, наоборот, - две тонны бананов. -  Здравствуйте,  здравствуйте,
здравствуйте,  уважаемый  Александр  Иосифович!  -  хорошо  поставленным
голосом произнес Роман Николаевич, выходя из-за стола.  Главврач  сделал
над собой усилие и пожал протянутую руку. Теперь до конца разговора  он,
как  обычно,  будет  терзать  в  кармане  носовой  платок.  Который   по
возвращении в госпиталь немедленно  сожжет.  Руководящее  Лицо  давно  и
безнадежно страдало руброфитией ладоней.  -  Как  дела?  Как  госпиталь?
Много раненых? Устаете? - Хорошо выверенные интонации выдавали в  Романе
Николаевиче бывшего телеведущего. - Садитесь,  пожалуйста.  -  Александр
Иосифович сел в предложенное кресло. - Как говорится в старом  анекдоте,
у меня для вас две новости: хорошая и плохая. С какой начинать?
   Начальственное Лицо очень любило использовать  в  беседе  разговорные
словечки, шутки, слова из песен, фразы из  анекдотов.  Причем  Александр
Иосифович практически никогда не знал,  о  каком  именно  анекдоте  идет
речь. С песнями было полегче.
   - Если не возражаете, я начну с хорошей! - Роман  Николаевич,  словно
фокусник,  извлек  откуда-то  мятый  конверт.  -  Пляшите,  доктор!  Вам
весточка!
   Чувствуя, как стремительно падает вниз  сердце,  Александр  Иосифович
нщал родной почерк.
   - Как они... там? - спросил он срывающимся голосом, неловко  принимая
конверт левой рукой.
   - Хорошо, хорошо! Все  живы,  здоровы,  шлют  вам  приветы!  -  Роман
Николаевич перестал улыбаться так резко, как будто кто-то щелкнул у него
внутри выключателем. - А теперь, Александр Иосифович, новость плохая.  -
Он еще прошелся несколько раз туда-сюда  по  красной  ковровой  дорожке,
скорбно выпятив нижнюю губу и делая вид, что собирается с  мыслями.  При
этом глаза у него были совершенно равнодушные.  -  Перебазиру