взгляд  на  женщину,  о  которой  много
слышал, но ни разу не встречал прежде.
   У нее были  черные,  вернее,  иссиня-черные  с  матовым  отливом  волосы,
похожие на гладь ночного моря. Они были зачесаны со лба назад и схвачены  на
затылке простым деревянным гребнем. Этот строгий стиль не очень-то сочетался
с ее бледными, изящными чертами -  в  полутьме  лицо  ее  казалось  и  вовсе
фарфоровым,  -  несоразмерно  большими  глазами  и   выразительным   абрисом
бескровных губ.
   Несколько лет назад,  когда  она  была  еще  совсем  юной,  десятки  слуг
помогали ей расчесывать и укладывать эти густые черные волосы  по  последней
моде, закалывая их золотыми и серебряными  шпильками  и  вплетая  в  вороные
пряди сверкающие драгоценности. Они красили эти высокие бледные  скулы  алым
соком ягод и облачали юную красавицу в бледно-розовые шелка и голубой атлас.
Да, она была прелестна, и поклонники не давали ей ни минуты покоя.
   Ныне же она была одета в простое, хотя  и  сшитое  из  прекрасной  тонкой
материи белое платье, какое и полагалось носить  Посвященной  Паладайна.  На
платье  не  было  никаких  украшений,  за   исключением   золотого   пояска,
охватившего тонкую талию, и свисавшего с шеи на  изящной  цепочке  медальона
Паладайна  -  знака  Платинового  Дракона.  Волосы  Крисании  были  прикрыты
просторным  бельм  капюшоном,  который  усиливал   бледную   холодность   ее
неподвижного лица.
   "Она похожа на мраморное изваяние, - подумал  Астинус.  -  С  одной  лишь
разницей: мрамор может согреться на солнце".
   - Приветствую тебя, праведная дочь Паладайна, - сказал Астинус, проходя в
комнату и плотно прикрывая за собою дверь.
   - Приветствую тебя, Астинус, - вставая, ответила Крисания Таринская.
   Она направилась через комнату ему навстречу, и Астинус удивился  быстроте
и почти мужской уверенности се  широкого  шага.  Однако  не  только  походка
странным  образом  не  соответствовала  изящным  чертам   этой   женщины   -
рукопожатие ее также оказалось удивительно сильным и твердым, что было вовсе
не типично для палантасских женщин, которые если  и  обменивались  с  кем-то
рукопожатием, то протягивали для этого лишь кончики пальцев.
   - Я хочу принести свою благодарность за то, что ты  согласился  потратить
свое драгоценное время и присутствовать на этой важной  встрече  в  качестве
третьей стороны, -  спокойно  сказала  она.  -  Я  знаю,  как  ревностно  ты
относишься к своей работе.
   - Я не отказываю в услуге, если чувствую, что время  не  будет  потрачено
зря, - сказал Астинус, задержав ладонь Крисании в своей  руке  и  пристально
вглядываясь в ее лицо. - Однако мне  не  по  душе  то,  что  должно  сегодня
произойти.
   - Почему? - Молодая женщина озадаченно посмотрела  на  летописца.  Потом,
поняв его сомнения, она улыбнулась, но улыбка вышла  холодная,  прибавив  ее
лицу не больше тепла, чем лунный  свет  -  свежевыпавшему  снегу.  -  Ты  не
веришь, что он придет, правда?
   Астинус фыркнул  и,  выпустив  руку  женщины,  отвернулся,  словно  вдруг
потерял к ней всякий интерес. Он отошел от своей странной гостьи  к  окну  и
выглянул наружу, на город, белые дома которого изумительно мерцали  в  лучах
заходящего  солнца.  Было,  правда,  в  этой  захватывающей   картине   одно
исключение - здание, которое даже в полдень  не  отражало  солнечных  лучей,
всегда оставаясь мрачным и неприветливым.
   Именно на него был устремлен взгляд Астинуса.
   Цитадель из черного камня возвышалась в  самом  центре  сверкающего,  как
бриллиант, города, ее  высокие  минареты,  недавно  отстроенные  при  помощи
неведомых магических сил, упирались прямо в небо и  играли  кроваво-красными
бликами в лучах заката, напоминая когтистые пальцы скелета, тянущиеся  ввысь
из отверстой могилы.
   - Два года назад он вошел  в  Башню  Высшего  Волшебства,  -  бесстрастно
сказал Астинус, заметив, что Крисания тоже подошла к окну и встала  рядом  с
ним. - Он вошел туда в темноте, глухой ночью, когда в  небесах  была  только
одна луна -  та,  что  не  дает  света.  Он  прошел  через  Шойканову  Рощу,
преисполненную неодолимого ужаса, к которой не осмеливается приблизиться  ни
один смертный, даже кендеры обходят ее стороной. Перед ним отворились старые
ворота, на чьих острых шипах до сих пор висят останки темного мага,  который
запер Башню страшным заклятием и спрыгнул с ее крыши прямо на  ворота,  став
их жутким стражем. Но когда к воротам подошел  он,  то  страж  поклонился  и
ворота открылись от одного прикосновения,  пропустив  его  внутрь,  а  затем
вновь закрылись.
   За два прошедших года они больше ни разу не открывались.  Он  не  выходил
наружу, а те, кого принимала Башня, не видели его внутри. И ты ожидаешь, что
он придет? Сюда?
   - Властелин настоящего и будущего... -  Крисания  пожала  плечами.  -  Он
придет, как и было предсказано.
   На этот раз Астинус посмотрел на нее с некоторым уважением:
   - Ты знаешь его историю?
   - Конечно, - спокойно ответила  жрица,  тоже  удостоив  хрониста  быстрым
взглядом. Затем она  снова  повернулась  к  Башне,  которая  уже  наполовину
укрылась тенью наступающей ночи. - Хороший полководец, прежде чем  ввязаться
в битву, всегда изучает противника. Я знаю Рейстлина Маджере  очень  хорошо,
настолько хорошо, что не сомневаюсь: сегодня он придет.
   Крисания по-прежнему смотрела на страшную  Башню.  Ее  подбородок  слегка
приподнялся, а бледные губы вытянулись в  угрюмую  прямую  линию.  Руки  она
держала за спиной.
   Лицо Астинуса тоже переменилось, приняв выражение несколько  озабоченное,
в глазах появилась какая-то несвойственная ему печаль, но голос, как обычно,
оставался бесстрастным:
   - Ты кажешься мне чересчур уверенной в себе, праведная дочь Паладайна.
   Откуда тебе это известно?
   - Паладайн говорил со мной, - ответила Крисания,  не  отводя  взгляда  от
Башни. - Это было во сне. Передо мной появился Платиновый Дракон  и  сказал,
что зло, изгнанное из мира, вернулось  обратно  в  обличий  этого  страшного
человека, мага в черной мантии, Рейстлина Маджере. Страшная участь  угрожает
всем нам, и мне было поручено не допустить этого.
   Пока Крисания говорила, ее мраморно-белое лицо с  заострившимися  чертами
понемногу разгладилось, а в серых глазах вспыхнули светлые искры.
   - Это будет испытанием моей веры, о котором  я  молилась!  -  воскликнула
она, искоса взглянув на Астинуса. - Видишь  ли,  с  самого  детства  я  была
готова совершить нечто значительное, небывалое, я  чувствовала,  что  должна
буду сослужить своему миру и его народам великую  службу,  и  хотела  этого.
Теперь я обрела такую возможность.
   Во время ее речи лицо Астинуса все  более  мрачнело,  пока  не  приобрело
выражения крайней суровости.
   - Это сказал тебе Паладайн? - неожиданно требовательно спросил он.
   Крисания почувствовала сомнение своего собеседника и,  расценив  его  как
недоверие, гневно сжала губы.  Между  бровями  ее  появилась  едва  заметная
складка, а голос зазвучал еще сдержаннее и суше, чем в начале разговора:
   - Я сожалею, что заговорила об этом, Астинус. Прошу  простить  меня.  То,
что произошло между мной и моим богом, не подлежит обсуждению.  Я  упомянула
об этом лишь для того, чтобы убедить тебя:  этот  злой  человек  придет.  Не
может не прийти. Паладайн направит его сюда.
   Брови Астинуса взлетели так высоко, что почти исчезли под  спадавшими  на
лоб седеющими волосами.
   - Этот "злой человек", как  ты  выразилась,  Посвященная,  служит  богине
столь могущественной, как  и  сам  Паладайн,  -  Такхизис,  Владычице  Тьмы!
Впрочем, я не должен был говорить "служит"... - Астинус криво  улыбнулся.  -
Сказать о нем так, пожалуй, нельзя...
   Морщинка на лбу Крисании разгладилась, а  на  губах  снова  ожила  слабая
улыбка.
   - Добро возвращается добром, - негромко ответила она.  -  Зло  обращается
против самого себя. Добро снова победит, как это было во время Войн Копья, в
битве против Такхизис и ее злых  драконов.  С  помощью  Паладайна  я  одержу
победу над новым злом, как Танис Полуэльф одержал победу над самой Такхизис.
   - Танис Полуэльф победил при помощи самого  Рейстлина  Маджере,  -  веско
заметил Астинус. - Или ты предпочитаешь не вспоминать эту часть истории?
   Но слова Мастера не омрачили безмятежного лица жрицы: улыбка не  покинула
ее губ, а сверкающий взгляд был по-прежнему устремлен за окно.
   - Смотри, Астинус, - сказала она негромко, - он идет!
   Солнце скрылось за вершинами далеких гор, но небо, все еще озаренное  его
последними  лучами,  сверкало  багряными  красками,   подобно   драгоценному
гранату.
   Вошедшие слуги проворно развели огонь в очаге и вскоре  удалились.  Дрова
горели ровным, неслышным огнем, словно летописец приучил даже пламя  хранить
торжественный покой Большей Библиотеки. Крисания снова опустилась на жесткое
сиденье кресла и сложила на коленях руки. Внешне она сохраняла спокойствие и
бесстрастность, однако сердце ее, в предвкушении грядущей встречи,  забилось
чаще. Волнение ее угадывалось лишь по глазам, сверкавшим  ярче  обычного,  -
словно с драгоценного дымчатого хрусталя стерли слой пыли.
   Родившись в знатной и богатой семье Тариниев Палантасских, в  роду  столь
же древнем и славном, как сам этот город, Крисания  с  детства  пользовалась
всеми благами, какие только способны  дать  человеку  деньги  и  благородное
происхождение. Сообразительная,  наделенная  сильной  волей,  она  могла  бы
вырасти  строптивой  и  властной  женщиной.  К  счастью,  любящие   родители
оказались достаточно мудры, чтобы незаметно направить ее  строптивый  дух  в
безопасное русло, добившись того, что упрямство и своеволие преобразились  в
твердость характера и уверенность в себе. За всю свою жизнь Крисания  только
однажды огорчила родителей, однако этого оказалось достаточно, чтобы нанести
им незаживающую рану: она отвернулась от подходящей партии, отказав красавцу
жениху из рода столь же знатного,  как  се  собственный,  и  посвятила  себя
служению забытым богам.
   Все началось с проповедей Элистана, жреца, приехавшего в Палантас в конце
Войн Копья. Его новая религия - вернее, старая религия - распространялась по
всему Кринну со скоростью лесного пожара, так как возрожденная вера питалась
теперь убежденностью, что это древние боги помогли победить злых драконов  и
их повелителей.
   Когда Крисания впервые шла на  проповедь  Элистана,  она  была  настроена
весьма скептично. Молодая женщина - тогда ей едва минуло двадцать три года -
была воспитана на легендах о разгневанных богах, которые обрушили  на  Кринн
Катаклизм, швырнув с неба огненную гору, отчего пошел по всем землям гул,  а
священный город Истар скрылся в водах Кровавого Моря. Легенды гласили  -  во
всяком случае, так их понимали люди,  -  что  боги  отвернулись  от  жителей
Кринна, отказав им  в  милосердии  и  покровительстве.  Крисанию  привело  к
Элистану чистое любопытство, но у нее уже были наготове причины, по  которым
она не могла согласиться с его словами.
   Однако, встретившись с проповедником лицом к лицу, Крисания была  приятно
удивлена. В то время Элистан  находился  в  зените  славы  и  имел  огромное
влияние на умы и сердца людей. Красивый, сильный, несмотря на свой  возраст,
мужчина, он походил  на  древних  жрецов,  которые,  как  гласили  предания,
скакали в битву бок о  бок  с  могучим  витязем  Хумой.  К  ее  собственному
изумлению, вечер для Крисании начался с поиска причин, по которым она должна
восхищаться жрецом, а закончила она его, стоя на коленях у ног проповедника,
плача от радости и сознания собственного ничтожества. Крисания ощутила,  что
душа ее наконец обрела опору, надежный якорь, которого ей так недоставало.
   Пророческое откровение состояло в том, что, оказывается,  боги  вовсе  не
отвернулись от люден, - это люди отвернулись  от  богов,  требуя  в  гордыне
своей от них того, что сам Хума снискал лишь через бесконечные лишения.
   На следующий день Крисания оставила  свой  дом,  богатство,  родителей  и
слуг, оставила даже суженого, с которым была уже помолвлена, и перебралась в
маленький холодный домишко, служивший  как  бы  предвестием  величественного
Храма, который Элистан намеревался выстроить в Палантасе.
   И вот теперь, два года спустя, Крисания уже была  Посвященной,  праведной
дочерью Паладайна, одной из немногих избранных, что были признаны достойными
вести юное Братство сквозь свойственные любой молодости увлечения. То, что в
жилах преемников Элистана текла ретивая, свежая кровь, было  весьма  кстати;
сам проповедник начинал понемногу сдавать, теряя свою былую энергию и  силу.
В настоящее время здоровье его было  таково,  что  бог,  которому  он  верно
служил, мог в любую минуту призвать своего верховного жреца,  однако,  когда
бы ни случилось  это  печальное  событие,  Крисания  и  несколько  столь  же
молодых, как она, преемников были готовы продолжить дело Элистана.
   Крисания, безусловно,  понимала,  что,  возможно,  в  скором  времени  ей
придется возглавить новое вероучение, но было ли это вершиной ее  призвания?
Как она сама призналась Астинусу, уже давно ее одолевали  предчувствия,  что
судьбой ей уготовано совершить некий великий подвиг во  имя  своего  родного
мира.
   Направлять Братство в его ежедневных  рутинных  делах,  особенно  теперь,
когда война была закончена, казалось Крисании занятием обыденным и  скучным.
Денно и нощно она молилась Паладайну, прося послать ей испытание  грозное  и
величественное. Она поклялась, что во имя  служения  возлюбленному  божеству
пожертвует чем угодно, даже самой жизнью.
   И бог услышал ее.
   Ждать уже оставалось недолго, и в эти  последние  томительные  минуты  ей
едва удавалось сдержать  волнение.  Она  нисколько  не  боялась  предстоящей
встречи, хотя знала, что в этом человеке сосредоточены самые  могущественные
силы зла, какие только существуют  ныне  на  Кринне.  Если  бы  родительское
воспитание не сгладило ее врожденную заносчивость и спесь, то  верхняя  губа
ее сейчас кривилась бы в презрительной усмешке: какое зло может устоять пред
необоримым мечом ее веры?
   Какое зло способно разбить ее сияющую броню?
   Словно беспечный рыцарь на турнире, решивший, что с  такими  талисманами,
как гирлянда цветов и шарф возлюбленной на  шлеме,  он  не  может  потерпеть
поражение, Крисания обратила свой взгляд  к  двери,  с  нетерпением  ожидая,
когда зазвучат фанфары. Вскоре дверь подалась, и руки ее, до этого  спокойно
сложенные на коленях, вдруг пришли в  движение,  и  тонкие  пальцы  сплелись
между собой.
   Вошел  Бертрем  и  отыскал  взглядом  Астинуса,  неподвижно  сидевшего  в
глубоком кресле у пылающего камина.
   - Маг Рейстлин Маджере, - объявил Бертрем, и голос его слегка дрогнул.
   Должно быть, он вспомнил о том, при каких обстоятельствах в последний раз
произносил это  имя.  Тогда  Рейстлин  Маджере  умирал,  харкая  кровью,  на
ступенях крыльца Большой Библиотеки.
   Астинус слегка нахмурился,  отметив  недостаток  самообладания  у  своего
секретаря, и Бертрем  ретировался  так  быстро,  как  только  позволили  ему
могучий живот и широкая ряса.
   Крисания  непроизвольно  задержала  дыхание,   но   не   увидела   ничего
определенного - лишь черная тень возникла на пороге, будто сама ночь ступила
под низкую притолоку, приняв форму человеческой фигуры. Пришелец замешкался,
и Астинус обратился к нему своим ровным, лишенным чувств голосом:
   - Входи, старый приятель.
   Тень на пороге шевельнулась, и теплый  отсвет  огня  заиграл  на  матовом
бархате черных одежд. Потом в складках бархата блеснули  крошечные  искры  -
это осветились серебряные нити, которыми вышиты были на ткани древние  руны.
Наконец тень превратилась в человека, чья фигура  была  целиком  скрыта  под
черными покровами, - единственным  доказательством  того,  что  это  все  же
человеческое существо, а не бесплотный дух, служила  тонкая,  страшно  худая
рука, высвобожденная из  складок  накидки  и  сжимавшая  длинный  деревянный
посох.
   Крисания заметила,  что  посох  венчал  хрустальный  шар,  вставленный  в
золотую оправу, сработанную в виде лапы дракона.
   Когда  гость  вошел  в  комнату,  Крисания  почувствовала  едва   ли   не
разочарование. Она-то просила Паладайна послать ей настоящее  испытание!  Но
какое великое зло могло быть заключено в этом человеке?
   Сомнения зародились в ней в тот момент, когда она  рассмотрела  пришельца
целиком. Это был худой, болезненного  вида  человек,  слегка  сутулящийся  и
опирающийся при ходьбе на массивный посох, словно без его помощи он и  вовсе
не мог передвигаться. Крисания знала, что Рейстлину  Маджере  сейчас  должно
быть ровно двадцать восемь лет, однако ходил он так, словно ему  по  меньшей
мере стукнуло девяносто: походка гостя была  медлительной,  шаги  мелкими  и
словно бы неуверенными.
   "Разве это испытание моей веры - победить такую развалину?  -  с  горечью
обратилась она к Паладайну. -  Мне  даже  не  нужно  сражаться  с  ним.  Его
разрушает изнутри собственное зло".
   Между тем Рейстлин откинул на спину капюшон и,  повернувшись  к  Крисании
спиной, обратился к Астинусу:
   - Приветствую тебя, Бессмертный.
   - Привет, Рейстлин Маджере, - отозвался Астинус, не поднимаясь с  кресла.
В его голосе проскользнула насмешливо-лукавая интонация, словно он обменялся
с магом одним им понятной шуткой. Затем хозяин плавно взмахнул рукой:
   - Позволь мне представить Крисанию из рода Тариниев.
   Рейстлин повернулся, и на этот раз дыхание Крисании судорожно сбилось.
   Внезапная боль сдавила ей грудь, удушливый спазм перехватил на  мгновение
горло, а в кончики пальцев  вонзились  тысячи  острых  иголок.  Неожиданная,
похожая на  озноб  дрожь  заставила  ее  еле  заметно  вздрогнуть.  Крисания
невольно вжалась в кресло и стиснула кулаки так, что острые ногти  вонзились
в мягкую кожу ладоней, -  на  нее  смотрели  два  пылающих  золотисто-желтых
глаза,  два  жутких  зерцала  греха:  блестящие,   непроницаемые,   лишенные
всяческого выражения. А зрачки...
   Крисания в ужасе не могла от них  оторваться.  Зрачки  напоминали  формой
изящные песочные часы!
   Лишь  несколько  мгновений  спустя,  поборов   оцепенение,   она   сумела
рассмотреть черты изможденного, отмеченного печатью страдания и боли лица.
   Тяжелая мука терзала мага на протяжении всех семи лет - с  того  времени,
как жесточайшие испытания Башни Высшего Волшебства изнурили его тело, опалив
кожу старческой пергаментной желтизной. В своей неподвижности лицо Рейстлина
напоминало железную маску' - непроницаемую, бесчувственную и жестокую, столь
же неумолимую, как и лапа дракона, вцепившаяся в хрустальный шар,  служивший
набалдашником его посоха.
   - Праведная дочь Паладайна,  -  негромко  сказал  маг,  и  в  голосе  его
проскользнула тень почтения.
   Крисания  по-прежнему  сидела,  вжавшись  в  кресло,  и  не   шевелилась.
Казалось, это взгляд мага удерживал ее на месте - Крисания даже  подумала  с
тревогой, уж не наложил ли он на нее какое-нибудь заклятие. Словно прочтя ее
мысль, маг подошел к ней и склонился в сочувственной  позе.  В  зрачках  его
отражалось пляшущее пламя очага.
   - Праведная дочь Паладайна, - повторил Рейстлин Маджере, и  мягкий  голос
мага окутал Крисанию, словно бархат сто плаща, -  надеюсь,  ты  хорошо  себя
чувствуешь?
   На этот раз жрице почудилась в его словах насмешка. Именно  этого  она  и
ожидала, и именно к этому готовилась. Крисания поняла: то, что маг с  самого
начала заговорил с ней уважительно, застало ее врасплох, сбило с  толка,  но
теперь она вполне овладела собой.
   Поднявшись с кресла, в результате  чего  глаза  ее  оказались  вровень  с
глазами мага, Крисания непроизвольно стиснула в кулаке амулет с изображением
Платинового  Дракона.  Прикосновение  к  благородному  металлу  помогло   ей
совладать с собой и придало мужества.
   - Я не думаю, что нам стоит терять время на ненужные  церемонии