сь успех. Хотя дух от целой тетеревиной
выводки  весьма  силен  и  даже  тупая собака горячо  ищет по ее  следам, но
знойное  время  года много  ей  мешает:  по  ранним утрам и  поздним вечерам
сильная роса заливает чутье, а в продолжение дня жар и духота скоро утомляют
собаку, и притом пыль от иных отцветших цветков и засохших листьев бросается
ей в нос и также отбивает чутье, а потому нужна собака нестомчивая, с чутьем
тонким  и  верхним,  Не имеющая  же  этих  качеств,  разбирая бесчисленные и
перепутанные нити следов,  сейчас загорится и отупеет, ибо тетеревята бегают
невероятно много. - Итак, охотник с легавою собакой отправляется в те места,
где должны держаться  тетеревиные выводки. Добрая собака, особенно с верхним
чутьем,  не  станет долго  копаться  над  их следами,  а рыская на кругах  в
недальнем расстоянии  от  охотника, скоро  почует выводку,  сделает  стойку,
иногда за сто и более  шагов, и  поведет своего  хозяина прямо к птице. Если
выводка будет  настигнута в куче, то нередко поднимается  вдруг, если же она
рассыпана, то есть тетеревята находятся в некотором друг от друга отдалении,
то обыкновенно поднимается прежде  старка не для того,  чтобы скорее улететь
прочь,  но  чтобы  привлечь  все внимание на себя  и  отвесть  неприятеля  в
сторону. Для этого, поднявшись с  шумом  и клохтаньем,  она  едва летит, как
будто хворая  или  подстреленная, трясется в воздухе почти на  одном  месте,
беспрестанно садится и вновь поднимается.  Невежливая собака сейчас бросится
за ней и  будет уведена за версту и более, а тетеревята между тем разбегутся
в разные стороны. Даже охотник, разумеется новичок,  ошибется и захочет,  не
тратя заряда, поймать  ее руками. Но охотник, знающий  эти проделки,  сейчас
убивает  матку; потом  собака поодиночке найдет  всех  тетеревят,  и хороший
стрелок, если  не станет  горячиться и  будет  выпускать тетеревенка в меру,
перебьет  всех  без промаха. Когда  же  выводка  поднимается вся  вдруг,  то
тетеревята летят врознь, предпочтительно к лесу, и, пролетев иногда довольно
значительное пространство,  смотря  по возрасту и силам,  падают на  землю и
лежат неподвижно, как камень.  В этом случае, после уже всей выводки, или по
крайней  мере последняя и всегда очень близко от охотника, взлетает старка и
начинает свои отводы.  Разумеется, она сейчас  бывает убита,  но для  собаки
отыскать пересевших тетеревят  гораздо труднее, потому  что они,  как  я уже
сказал, лежат  неподвижно,  притаясь  под  молодыми  деревьями, в кустах или
густой  траве. К тому  же и бить  их уже не  так ловко между  редколесьем  и
кустарниками.  Тетеревята вообще  сидят  очень крепко, а  пересевших  собака
переловит  всех, если  к тому поважена.  -  Когда  тетеревята подрастут  еще
побольше и начнут понемногу мешаться, то уже чаще, особенно если место голо,
поднимаются целою выводкой и начинают садиться на деревья: иногда на разные,
а иногда все на одно большое дерево; они садятся обыкновенно в полдерева, на
толстые  сучья поближе  к  древесному  стволу,  и  ложатся вдоль  по  сучку,
протянув  по  нем  шеи.  Тут  уже,  вся  трудность состоит  в том,  чтоб  их
разглядеть, перебить же всех до единого, ничего не стоит, ибо они ни за  что
с дерева не слетят (* Спрашиваю я охотников до этой стрельбы: что за радость
душить молодых  тетеревят, которых  не только переловит  собака, но  которых
можно перебрать  из-под нее руками? Притом мудрено ли попасть в тетеревенка,
который летит,  как  шапка, прямо по одному направлению, или лежит на  сучке
неподвижно над вашею головой?

     Этот  вопрос   возбудил  общее  противоречие  охотников,   и  некоторые
энергически  защищали охоту за тетеревятами,  но я,  уважая вкусы других, не
могу изменить  своего. - Позднейшее примечание  сочинителя). К концу августа
тетеревята делаются так  велики  и  сильны,  что,  будучи  подняты  собакой,
улетают очень далеко в лес, так что их и не найдешь: следственно, выстрелишь
один  раз.  Стрельба молодых  тетеревов кончилась,  но через  месяц начнется
другая стрельба. В этот промежуток  трудно добывать тетеревов: они кроются в
лесу. Между тем молодые  тетерева вырастут совершенно:  косачи  получат свой
темный,  с синим  отливом,  первогодный  цвет; косицы в  хвостах вытянутся и
расправятся  как  следует. Отдельные  семьи,  то  есть  выводки,  собираются
сначала в маленькие  общества, в небольшие стаи, а потом в огромные станицы.
По утрам и  вечерам летают  они в  поля на хлебные скирды и  копны; особенно
любят гречу, называемую в Оренбургской губернии дикушей, и упорно продолжают
посещать  десятины,  где она  была посеяна,  хотя греча  давно обмолочена  и
остались  только кучи  соломы. В  конце  сентября  деревья  начинают  сильно
облетать,  и  тетерева уже  садятся  на них  по  утрам и вечерам. Начинается
осенняя охота.

     Стрельба  тетеревов в осень no-голу,  или по  черностопу,  как  говорят
охотники,  а также по  первозимью,  по  неглубокому  еще снегу,  имеет  свой
особенный  характер. Она  называется:  стрельба с  подъезда. Осенние  дожди,
утренние морозы и  ветры обнажили деревья. Намоченная земля сделалась мягка,
и подъезжать  к тетеревам стало удобно, не шумно даже  на  колесах.  Но вот,
наконец, первый пушистый снег покрывает землю - и вот лучшее время подъезда.

     Уже шесть часов утра, а еще совершенно темно.  Охотник давно проснулся,
давно  встал и оделся со  свечкой.  Ружье и все  охотничьи вещи  и припасы с
вечера приготовлены и  лежат  на особом столе. Лошади поданы. Места стрельбы
не близки,  рассвенет  дорогой,  пора  ехать.  Он садится в невысокие сани с
широкими  наклестками,  чтоб  ловко  было, прицеливаясь,  опереться  на  них
локтем,  и бережно  закрывает ружье суконным чехлом или просто шинелью, чтоб
не заметало  его  снегом  из-под конских копыт.  Полетела  бойкая  тройка (*
Странным   покажется  подъезд  к   тетеревам  тройкой:  но  это  особенность
Оренбургской губернии,  тамошних расстояний и охотников.  Без  преувеличения
могу сказать, что  я  и другие охотники часто делывали до  обеда, то есть до
второго часа, по  пятьдесят верст, гоняясь за  улетающими стаями тетеревов и
ошибаясь  иногда в  их  направлении.  Если  снег  не мелок (а мы  езжали  до
глубокого  снега), то на одной  лошади  далеко не уедешь. Притом очень часто
ездишь, бывало,  до поздних  сумерек. Нет  сомнения, что лучше  подъезжать в
одну  лошадь; по мелкому  лесу, кустам и опушкам гораздо удобнее проезжать в
одиночку,  да  и тетерева  менее  боятся одной  лошади,  чем.  двух или трех
вместе, ибо  они  привыкли  видеть одноконные телеги  и  дровни, на  которых
крестьяне ездят  запретами и сеном. Но со всем тем, только  отъездя осень на
тройке  отличных,  крепких лошадей,  можно убить такое количество  тетревов,
какое бивал  я и другие охотники: триста тук  в, одну осень - это было делом
обыкновенным. В 1816 году с исхода сентября до  6 декабря, я убил с подъезда
около пятисот тетеревов). Везде путь по первому мелкому снегу: горы и овраги
не помеха простому и крепкому устройству охотничьих  саней. Вот,  наконец, и
хлебные поля,  еще не  совсем  занесенные снегом,  куда  тетерева повадились
летать  за  лакомою, сытною  пищею; вот  и  опушки леса, молодые осиновые  и
березовые зарости, в которых тетерева непременно ночуют, если большой ястреб
или  беркут  не  угнал  их  накануне  куда-нибудь  подальше.  Здесь  надобно
остановиться:  лошадям  вздохнуть и самому охотнику осмотреться и  подождать
вылета тетеревов.  Вот уже  совсем рассвело,  вороны  закаркали и полетели с
ночлега, сороки вдалеке  щекочут, завидя какую-то диковинку... С нетерпением
озирается во все стороны охотник  и, привычный  к делу, его кучер: ничего не
видать. Вдруг на обнаженных сучьях далекой  старой березы появилось  темное,
кругловатое тело, вот  другое, третье... Это тетерева подымаются с  ночлега.
Охотник  скачет  к  ним  во  весь  опор,  чтоб напасть на  голодных и еще не
собравшихся  в одну большую стаю,  ибо большая стая летает иногда  за кормом
очень  далеко в хлебные  поля,  куда повадилась  она летать с осени. Охотник
начинает  подъезжать к  тетеревам, выбирая ближайшего  или крайнего. Главное
условие подъезда: никогда  не направлять лошадей прямо на тетерева и никогда
не подъезжать к нему  сзади, разумеется если выполнить то и другое позволяет
местность; надобно так подъезжать, что как будто вы едете мимо. Тетерева (да
и всякая другая птица) не любят, когда едут прямо на них, особенно если едут
сзади. Они начнут  беспрестанно  оглядываться и скоро улетят, не подпустив в
меру ружейного выстрела. Случается иногда, если  им почему-нибудь не хочется
слетать с дерева, что  тетерева поворачиваются  носами к подъезжающему сзади
охотнику, но  это  исключение. Если тетерев,  сидя на  сучке, в то же  время
хватает  древесные почки или  плотно  сидит  нахохлившись, это  значит,  что
тетерев смирен и не думает улетать: следовательно, охотник  может подъезжать
поближе.  Когда  же  тетерев  вытянул  шею,  встал  на   ноги,  беспрестанно
повертывает голову  направо и налево или, делая боковые шаги к тонкому концу
сучка,  потихоньку  кудахчет,  как  курица,   то   охотник  должен  стрелять
немедленно, если подъехал уже в  меру:  тетерев сбирается в  путь; он  вдруг
присядет  и слетит. Без  крайней необходимости  не должно стрелять тетеревов
далеко,  особенно в лет:  от  тридцати  пяти  до  сорока  пяти  шагов -  вот
настоящая  мера.  Конечно, можно  убить  тетерева  на шестьдесят  и  даже на
семьдесят шагов, но это редкость; он необыкновенно крепок  к ружью, особенно
косач,  на большую меру очень редко убьешь его наповал, и не только раненный
слегка,  но  раненный  смертельно,   он  улетает  на  большое  расстояние  и
пропадает. Мне случалось видеть, что  у подстреленного тетерева каплет кровь
изо рта  (верный признак внутренней смертельной раны)  - и  он  летит. Этого
мало: у тетерева так расшибен зад, что висят кишки - и  он летит! Последнему
обстоятельству поверят только охотники, которые сами это видали  или слыхали
от  достоверных  самовидцев.  Из всего  сказанного мною  следует, что  после
каждого выстрела, если тетерев не упал, надобно смотреть за ним, пока  он не
улетит из глаз. Правило - необходимое и важное для всякой дичи. Весьма часто
случается, что  тяжело  раненный тетерев слетает  с дерева как  ни в  чем не
бывал,  но,  пролетев  иногда   довольно  значительное  пространство,  вдруг
поднимается вверх столбом и падает мертвый. Очень редко бывает, чтоб раненый
тетерев упал  на лету прямо вниз,  не сделав подъема кверху.  Надобно весьма
хорошо  заметить  место, где он упадет, и скакать туда  немедленно, особенно
если снег довольно  глубок и  тетерев упал в лесу или в кустах: пухлый  снег
совершенно его засыплет, и, потеряв место из глаз, вы ни за что его после не
найдете, разве  укажут сороки  и вороны,  которые  сейчас налетят на мертвую
птицу, лишь бы только заметить им, что она упала.

     Найденных  сначала  голодных  тетеревов охотник должен  преследовать  и
стрелять  до тех  пор,  пока  они разобьются и разлетятся  в разные стороны.
Потом он поскачет отыскивать  другие тетеревиные стаи на обыкновенных местах
их  корма и  если  не застанет  там,  то  Найдет  где-нибудь в  окрестности.
Тетерева,  утолив  голод,  сядут отдыхать или  на одно большое,  развесистое
дерево и облепят его со всех сторон,  или рассядутся на нескольких деревьях,
но  всегда зобами  против ветра. Тут  опять начинается та же  история:  если
тетерева  в куче, то не подпустят и, слетая один за другим,  все разместятся
врассыпную по разным скольким деревьям. Охотник начинает подъезжать всегда к
крайнему  тетереву  и  предпочтительно к  одному  или двум: ибо  чем  меньше
тетеревов  на  дереве, тем  они смирнее  и подпускают ближе. Такая  стрельба
может продолжаться  до вечера, разумеется если  местность удобна и тетеревам
некуда улететь далеко. - Нестрелянные тетеревиные  стаи, сидящие врассыпную,
бывают  очень  смирны. Одного убьешь,  а  другие сидят кругом  спокойно;  но
напуганные частою стрельбою становятся  очень  сторожки и подпускают в  меру
только рано  утром,  пока  голодны.  Такую  напуганную  стаю надо  на  время
оставить и  отыскать другую;  через неделю можно опять воротиться к ней: она
сделается смирнее.  Вообще курочки смирнее косачей; и  те и другие смирнее в
туманную, мокрую и тихую погоду, чем в ясную, сухую и ветреную. - Крепость к
ружью  тетеревов  растет с морозами и  доходит иногда  до такой степени, что
приводит в  отчаяние  охотника; по крайней  мере  я и  другие  мои  товарищи
испытали  это  не один раз  на  себе.  Не один  раз  думал я,  что мое ружье
расстрелялось  или  погнулось,  что  слаб  порох  или  неверны  заряды;  мне
случалось  делать  до  двадцати пяти выстрелов  и  убить  трех  или  четырех
тетеревов. Даже  подбитых было мало. Воротясь  домой, я отвертывал казенник,
прикладывал ствол на струну,  проходил его  легким шустом, и все оказывалось
исправно. Пробовал в цель -  ружье било хорошо, как прежде. Сделав тщательно
заряды  сам, отправлялся я за тетеревами, и ружье  било опять очень плохо. С
другим и  третьим ружьем  повторялась та  же история. Между тем эти же самые
ружья  весною  начинали  бить  по-прежнему  хорошо.  Настоящая  причина этой
неимоверной  крепости,  особенно  косача, происходит  от  того,  что  перья,
покрывающие его зоб  и верхнюю часть хлупи (не говорю уже о больших перьях в
крыльях),  делаются от  холода так жестки и  гладки,  что дробь в  известном
расстоянии и направлении скользит по ним и скатывается. Это может показаться
невероятным,  но я приглашаю всякого неверующего сделать,  осенью или зимой,
сравнительный  опыт  над  домашним  петухом,  которого  следует  положить  в
тридцати шагах на землю, завернуть голову под  крыло и выстрелить в его  зоб
утиною дробью. Петух останется невредим. Косач тетерев - тот же дикий петух,
и  ничего,  нет  мудреного,  что он, особенно старый,  в сильные  ноябрьские
морозы укрепленный холодом, уже не подпускающий охотника близко, очень редко
подвергается  губительному  действию  охотничьих  выстрелов  (*  Много   раз
случалось со мной и с другими охотниками, что тетерев выдерживал по два и по
три  выстрела и  улетал даже  не подбитый.  Мне  сказывал вполне достоверный
охотник, что ему привелось  выстрелить  семь раз  в одного  косача,  который
после седьмого выстрела закудахтал и улетел невредим. Надобно прибавить, что
кудахтанье   считается    признаком,   что   тетерев   не   ранен).   Прямым
доказательством  моему  мнению  служит  то, что  такой  же  косач,  поднятый
охотником нечаянно в лесу в конце весны, летом и даже в начале осени, падает
мертвый, как сноп, от вашего  выстрела, хотя ружье было  заряжено рябчиковой
дробью и  хотя мера была не слишком близка.  В позднее  время  года я всегда
стрелял тетеревов крупной гусиной дробью и избегал цели в зоб, от чего видел
некоторую пользу.  Вот  где  сердито и  крупно бьющее ружье,  кладущее дробь
звездочками, получает  свою настоящую высокую цену,  а стрельба тетеревов  -
свой истинно охотничий интерес.

     Наконец,  подъезд  к тетеревам  отбивается.  Снег  углубел, и  тетерева
сваливаются огромными стаями вовнутрь больших лесов или в густые уремы,  где
им теплее  и кормнее. Мне случалось, однако, стрелять тетеревов и в декабре,
даже за  двадцать  пять градусов мороза. Тетерева смирны в жестокую стужу, а
звуки  выстрелов так слабы,  что  походят  на  хлопанье  кнутом.  Сначала  я
подумал,  что заряды  малы,  и  не  поверил  глазам  своим,  видя  падающего
тетерева, которого почти не видно было в густом  инее, обыкновенно опушающем
в такое время все ветви дерев. Неудобство стрельбы в сильную стужу состоит в
неловкости движений, потому что охотник должен тепло одеться, и  главное - в
неловкости заряжать ружье,  особенно с кремнем,  где надобно насыпать пороху
на полку. Впрочем, большая редкость,  чтоб в Оренбургской губернии в декабре
было мало снегу и можно было ездить на санях везде целиком, как говорится.

     Много есть  охотников до  стрельбы тетеревов на  чучелы; но  я  до  нее
небольшой охотник. Она много имеет сходства с  приманкою  селезней на ученую
дикую или русскую утку и побиением их из шалаша. Какое тут удовольствие, что
обманутая  птица сядет  или  подплывет к вам под нос  и вы застрелите  ее  в
нескольких  шагах! Эта охота имеет уже характер добыванья  дичи и составляет
переход к ловле тетеревов:  весною на токах -  поножами  в  силья, осенью  -
ковшами  и  пружками и,  наконец,  зимою - накрываньем их  посредством сети,
называемой по своей фигуре шатром. Последним  способом ловят их по нескольку
десятков  вдруг;  такое  истребление  дичи  ненавистно  настоящему ружейному
охотнику; но для некоторых страстных любителей стрельбы на чучелы, которую я
пробовал и сам, расскажу об ней все, что знаю.

     Тетерева имеют особенное свойство, о чем я  уже  говорил:  куда  улетел
один, первый из них, непременно туда же улетит вся стая; где сядет один, там
сядут  и все.  На  этом  основании поступают следующим образом:  на открытых
местах и даже в редколесье, где часто пролетают и садятся тетерева, строится
просторный  шалаш,  круглый или  четырехугольный, но  не  узкий  кверху и не
низкий; надобно,  чтоб  охотник мог встать и, хотя  в наклоненном положении,
зарядить  ружье.  Полукругом  около   шалаша,  не  далее  двенадцати  шагов,
становятся присады, то есть втыкаются в землю молодые деревья, в две или три
сажени вышиною, очищенные от листьев  и лишних ветвей,  даже ставят  жерди с
искусственными  сучками;  на  двух, трех  или  четырех  приездах  (это  дело
произвольное)   укрепляются   тетеревиные   чучелы,   приготовленные   тремя
способами.  Первый,  самый  употребительный, состоит в том,  что без  всякой
церемонии  выкраивают  из  черного  крестьянского  сукна   нечто,   подобное
тетереву, набивают  шерстью  или  сенной  трухой,  из  красненького  суконца
нашивают  на  голове  брови, а по бокам из  белой  холстины  две  полоски и,
наконец,  натычут в  хвост  обыкновенных тетеревиных косиц,  если они  есть:
впрочем, дело обходится и  без них.  Второй  способ заключается  в  том, что
делают чучелы из папье-маше, разрисовывают их и кроют масляным лаком. Третий
способ - в том, что набивают  шерстью  или  хлопками настоящие кожи косачей,
сняв  их  осторожно  с  перьями. - Первый  способ  всего  простее. Во всякой
деревне есть для него искусник и материал. Второй, напротив, всего труднее и
дороже,  ибо бумажные  чучелы  должно  заказывать в Москве. Третий  неудобен
потому, что надобно уменье набивать чучелы; притом они всегда  выходят менее
настоящих тетеревов, а нужно, чтоб они  были больше и виднелись издали, да и
хищные птицы  - орлы, беркуты и ястреба-гусятники нередко вцепляются в них и
уносят,  если они воткнуты на  присады, а не привязаны (таким образом убил я
однажды  огромного  беркута).  Шалаши строятся  и присады ставятся в  начале
осени  для  того,  чтоб  тетерева  к  ним привыкли.  Еще до  света  охотник,
расставив  свои чучелы,  также  зобами против  ветра, с  ружьем  и со  всеми
охотничьими снарядами входит в шалаш и отверстие за  собой затыкает соломой.
Как  только  тетерева подымутся с ночлега  и  полетят  кормиться, то  сейчас
увидят чучелы и к  ним сядут.  Испуганные несколькими выстрелами, они улетят
на  хлебные  поля, возвращаясь откуда,  опять  увидят  чучелы и опять  к ним
сядут. Этого мало: их можно  подогнать к приездам,  для чего достаточно двух
верховых загонщиков. Тетерева  легко  поддаются  обману,  принимая чучелы за
своих товарищей, и, пересев после выстрела на ближайшие деревья как скоро их
оттуда  спугают, сейчас  возвращаются к  чучелам. Тетерева так глупы  в этом
отношении, что если воткнуть на присады обожженные чурбаны, кочки или шапки,
то  они и  к  ним будут садиться; я слыхал о подобных проделках. Притом,  не
видя человека, которого  они боятс