мущаться  этим не
должно. Глазомер придет со  временем,  а покуда его  нет,  надо  стрелять на
всяком расстоянии,  не считая  зарядов.  Одним словом: если  прицелился,  то
спускай курок непременно.

     2) Никогда  не целить долго, не наводить  на цель, не держать  на цели,
как  выражаются  охотники.  Все  это  у  начинающего  стрелять  может  также
обратиться  в   привычку   и  надолго  помешать  приобретению  проворства  и
настоящего,  полного уменья в стрельбе дичи. Надобно смотреть на птицу, а не
на  цель  ружья,  проворно приложиться и, как  скоро  цель  коснется  птицы,
мгновенно спускать курок. Кроме  того, что наведение  на цель и  держание на
цели (разумеется,  в  сидящую птицу)  производит  мешкотность,  оно  уже  не
годится потому, что как скоро  руки у охотника не тверды, то чем долее будет
он целиться, тем  более будут  у него дрожать  руки; мгновенный  же прицел и
выстрел совершенно  вознаграждают  этот  недостаток. Я  много знал  отличных
стрелков,  у которых руки были так слабы, что они  не могли держать  полного
стакана  воды,  не расплескав  его.  Само  собою  разумеется,  что  все  это
говорится о стрельбе дробью и преимущественно дробью мелкою.

     3) Когда стреляешь  в  птицу, сидящую  на воде  или плотно присевшую на
земле, то надобно целить под нее, то есть в ту черту, которою соединяется ее
тело с водой или землей.

     4) Если птица сидит на дереве, то надобно целить в ее середину.

     5) Если птица летит мимо, то, смотря по быстроте, надобно брать на цель
более или менее вперед летящей птицы. Например, в гуся или журавля  и вообще
в  медленно летящую птицу можно метить  в  нос или голову, а  в бекаса  - на
четверть и даже на полторы четверти вперед головы.

     6)  Птицу, летящую прямо от охотника довольно низко, надобно стрелять в
шею так, чтобы дуло ружья закрывало все остальное ее тело.

     7) Дичь,  летящую прямо от  стрелка в равной вышине  от земли с головой
охотника, надобно бить прямо в зад.

     8) Всего труднее  стрелять  птицу, летящую прямо  и низко на  охотника,
потому  что необходимо совершенно закрыть  ее дулом ружья и спускать курок в
самое мгновение этого закрытия. Если местность позволяет,  лучше  пропустить
птицу и ударить ее вдогонку.

     9) В птицу, летящую высоко  и прямо над головой охотника, так что ружье
надобно поставить перпендикулярно, должно метить в голову.

     Всякие другие наставления или советы, которых можно наговорить много, я
считаю  совершенно  излишними. Прошу только всех молодых  горячих охотников,
начинающих стрелять, не приходить в отчаяние,  если  первые их  опыты  будут
неудачны.  Даю только еще один  совет, с большою пользою испытанный  мною на
себе,  даю его тем охотникам, горячность которых не  проходит с годами:  как
скоро поле  началось неудачно,  то  есть  сряду  дано  пять,  шесть  и более
промахов на  близком расстоянии и  охотник чувствует,  что  разгорячился,  -
отозвать собаку, перестать стрелять и по крайней  мере  на полчаса присесть,
прилечь и отдохнуть.



     Вот  все,  что  я  счел за нужное сказать  о технической части ружейной
охоты.  Может  быть, и  этого  не стоило бы  говорить, особенно печатно,  но
читатель вправе пропустить эти страницы.

     В заключение я должен отчасти повторить сказанное мною  в предисловии к
"Запискам об уженье": книжка моя не трактат о ружейной охоте, не натуральная
история всех родов дичи. Моя книжка ни больше ни меньше, как простые записки
страстного  охотника и  наблюдателя: иногда  довольно  подробные  и  полные,
иногда поверхностные  и  односторонние,  но всегда добросовестные.  Ружейных
охотников много  на Руси, и я не сомневаюсь в  их сочувствии (* Печатая  мою
книгу третьим изданием, я  должен с благодарностью сказать, что не обманулся
в надежде на сочувствие охотников и вообще всех образованных  людей. Лестных
отзывов было много. Мой скромный труд получил  от  всех такой  благосклонный
прием, такую высокую  оценку, каких  я не смел ожидать). Ученые  натуралисты
могут  смело  полагаться  на  мои  слова: никогда вероятных предположений не
выдаю я за факты и чего не видел своими глазами, того не утверждаю.


        "ПРОЛЕТ И ПРИЛЕТ ДИЧИ"

     Самое дорогое, поэтическое время для ружейного охотника - весна: пролет
и прилет  птицы! Целую зиму поглядывал он  с замирающим сердцем на висящие в
покое ружья, особенно на любимое ружье. Не один раз, без  всякой надобности,
были вымыты стволы, перечищены и перемазаны замки. Наконец, проходит долгая,
скучная, буранная зима. Февраль навалил сугробы снега: с утоптанной тропинки
шагу нельзя ступить в сторону. Правда, рано утром, и то  уже в исходе марта,
можно и без лыж ходить по насту, который иногда бывает так крепок, что скачи
куда угодно  хоть  на тройке; можно  подкрасться как-нибудь из-за деревьев к
начинающему глухо токовать краснобровому косачу; можно нечаянно наткнуться и
взбудить чернохвостого русака с  ремнем пестрой  крымской мерлушки  по спине
или чисто белого  как снег  беляка: он еще не  начал сереть, хотя уже  волос
лезет; можно на пищик (* Пищиком  называется маленькая дудочка  из  гусиного
пера или  кожи  с липового прутика, на котором издают  ртом писк, похожий па
голос самки рябца) подозвать рябчика  - и кусок свежей, неперемерзлой дичины
может попасть к вам на стол...

     Но ненадежны мартовские утренники, неверен путь по  насту,  особенно  в
красный  день.   Как  скоро  обогреет  хорошенько   солнце  -  снежная  кора
распустится, раскровеет, как говорит парод,  начнет садиться с глухим гулом,
похожим  на отдаленный  пушечный  выстрел,  и  не поднимет  ноги человека; с
каждым шагом будет он  вязнуть по пояс  в снежную громаду (*  Кто хаживал по
весеннему  насту,  тог, верно, заметил это явление: целые  поляны как  будто
охают  и  внезапно  опускаются.  Необыкновенный  глухой гул,  соединенный  с
содроганием  всей  поверхности той  массы  снега, на которой  стоит человек,
производит  сильное  и  неприятное   действие   на   нервы.  Оно  похоже  на
электрический толчок, чувствуемый  цепью людей, когда  извлекается  искра из
лейденской батареи). Беда отойти  далеко от дороги - измучаешься,  на  одной
версте  пробьешься не  один час. Охотиться же на  лыжах  очень  утомительно:
надобно иметь  много ловкости,  даже  уменья  и  большую привычку  управлять
лыжами по неровной местности.

     Прибавились значительно дни. Ярче, прямее стали солнечные лучи и сильно
пригревают в полдень.  Потемнела  полосами белая  пелена снега,  и почернели
дороги. Вода показалась на улицах. Уже март на исходе и апрель на дворе. Для
страстного  охотника, каким  был я  смолоду  и какие, вероятно,  никогда  не
переведутся на  Руси, уже  наступило время тревоги и ожидания. Если весна не
слишком  поздняя, то прилетная птица начинает понемногу показываться. Грачи,
губители  высоких старых дерев, красоты садов и  парков, прилетели первые  и
заняли свои обыкновенные летние квартиры, самые лучшие березовые  и осиновые
рощи, поблизости к селению лежащие, для удобного доставания хлебного  корма.
Уже начали заботливые хозяева оправлять свои старые гнезда новым материалом,
ломая для того  крепкими беловатыми носами  верхние побеги древесных ветвей.
Далеко слышен  их  громкий,  докучный крик,  когда  ввечеру,  после  дневных
трудов,  рассядутся  они  всем собором,  всегда  попарно, и как будто начнут
совещаться  о  будущем  житье-бытье. Пора  начинать  ежедневные  утренние  и
послеобеденные  обходы  гумен,  овинов   и  прудов  с   посиневшими  токами,
обсеянными кругом желтою мякиной. Там прежде  всего окажутся  клинтухи,  или
собственно дикие голуби. Сначала они  появляются в  весьма малом количестве:
пара, две,  много три; их можно встретить в стае  галок или русских голубей,
подбирающих зерна по гуменным дорожкам. С последними с первого взгляда их не
различишь: вся разница состоит в  том, что  дикий голубь поменьше, постатнее
русского; весь чисто-сизый, и ножки у него  не красные,  а бледно-бланжевого
цвета. Едва ли нужно объяснять, что  название "русский",  придаваемое птице,
значит: дворовый,  домашний.  Но  если вы увидите издали голубей, сидящих на
гуменном заборе  или дереве, -  это, без сомнения, клинтухи, то  есть  дикие
голуби; подойдя ближе, вы  удостоверитесь в том. Голуби с прилета, как и вся
птица,  бывают  чисты пером и  жирны  телом  -  обстоятельство,  трудное для
объяснения,  ибо  путь  прилетной птицы  длинен, а корм скуден. Впоследствии
клинтухи потеряют ценность для охотника, застрелить же дикого голубя посреди
зимы - дорогая добыча.

     Но воздух становится  теплее и влажнее. Апрель берет свое:  везде лужи,
везде бегут мутные ручьи,  зачернели проталины, как  грязные пятна  на белой
скатерти.   Обтаяли   кругом  родники,  паточины,  свежие  навозные  кучи  и
удобренная ими мельничная плотина.  Около  первых надобно стеречь  появление
малых дроздов,  больших дроздов-рябинников, а около последних - чибисов, или
пигалиц, жаворонков, удотов и скворцов.  Уже материк  реки, мало замерзающий
выше  пруда  и  зимою,  прошел  до самых  последних  грив  камыша.  Холодно,
неприязненно  синеет  глубина; но  пора  осматривать  реку, как раз появятся
нырки и  крохали.  Скоро все  это будет презрено  и  забыто,  но вначале все
драгоценно... таков человек не в одной ружейной охоте!..

     Наконец, наступает совершенная ростополь: юго-западный теплый ветер так
и съедает снег, насыщенный дождем. Много  оттаяло земли, особенно по высоким
местам,  на  полдневном  солнечном  пригреве.  Картина переменилась:  уже на
черной скатерти полей кое-где виднеются белые  пятна и полосы снежных сувоев
да  лежит  гребнем,  с  темною навозною верхушкой,  крепко  уезженная зимняя
дорога.  Посинели от воды, надулись овраги, взыграли  и сошли. Переполнилась
ими река, подняла  в пруду  лед, вышла из берегов и  разлилась по  низменным
местам: наступила водополь, или водополье. Пар  поднимается от земли:  земля
отходит, говорит крестьянин. На небе серо, в воздухе сыро и туманно.  Именно
в такое-то сумрачное  время наступает валовой,  повсеместный пролет  и  даже
прилет  птицы  не только по  ночам,  зарям,  утренним и  вечерним,  но  и  в
продолжение целого дня.  И прежде изредка, понемногу,  показывались  гуси  и
лебеди, больше по парочке, и высоко  проносились в серых облаках: теперь они
летят  огромными вереницами.  Журавли появляются позднее,  плывя  в  небесах
раздвинутыми тупыми  треугольниками,  как будто корабли, построенные к  бою.
Все породы уток  стаями, одна за другою, летят беспрестанно: в день особенно
ясный  высоко, но во  дни  ненастные  и туманные, предпочтительно по  зарям,
летят  низко, так  что ночью, не видя  их, по свисту крыльев можно различить
многие из пород утиных. Нырки, чернь и  свиязь  чаще всех  машут  крыльями и
быстрее рассекают  воздух: шум  от их полета  сливается  в один дребезжащий,
пронзительный  свист.  За  ними следуют: широконоски,  чирки,  шилохвости  и
другие; наконец,  серые и кряковные, полет  которых как-то нетороплив,  хотя
силен  и спор.  Стаи степных куликов (кроншнепов) и  болотных  (неттигелей),
называемых в Оренбургской губернии веретенниками, и все разнообразные породы
мелких  куликов  и  курахтанов,  каждая с своим  особенным  полетом, с своим
писком  и свистом, наполняют воздух разнородными, неопределенными и в другое
время неслышными  звуками. Надобно заметить, что пролетающая птица не кричит
своим обыкновенным  голосом,  а прилетающая и  занимающая  места, хотя бы  и
временно, сейчас  начинает свой природный, обычный  крик и  свист. Пролетная
птица торопится  без  памяти,  спешит  без  оглядки к своей  цели,  к местам
обетованным, где надобно ей приняться за дело: вить гнезда и выводить детей;
а прилетная летит  ниже, медленнее, высматривает привольные места, как-будто
переговаривается между собою  на  своем  языке,  и вдруг,  словно по  общему
согласию,  опускается  на землю. Тут начинаются  так называемые у  охотников
"высыпки" - слово весьма знаменательное, употребляемое только  для выражения
внезапного  появления,  во  множестве,  лучшей   породы  дичи:  вальдшнепов,
дупельшнепов, бекасов  и гаршнепов.  Вчера проходили  вы  по болоту,  или по
размокшему берегу пруда, или по лужам на прошлогодних ржанищах  и  яровищах,
где насилу  вытаскивали ноги  из  разбухшего чернозема, проходили с  хорошею
собакой и ничего  не видали;  но  рано  поутру, на другой  день,  находите и
болота,  и  берега разливов, и полевые  лужи, усыпанные дупелями, бекасами и
гаршнепами; на лужах,  в  полях, бывает иногда  соединение всех пород дичи -
степной,  болотной,  водяной  и даже  лесной. Итак,  слово  "высыпка" вполне
выражает дело.

     В это же время на оттаявших хлебных  полях, залежах и степях появляются
дрофы,  стрепета и  кречетки,  или степные пигалицы.  Озимые куры, или сивки
(они же и ржанки), огромными стаями начинают виться под облаками так высоко,
что не  всегда разглядишь их простыми глазами; но зато очень хорошо услышишь
их беспрестанный писк, состоящий из двух коротких  нот: одна  повыше, другая
пониже.  Множество певцов делает этот крик беспрерывным и сливающимся в один
однообразный  мотив,  усладительный  для   уха   охотника.  Навертевшись   и
наигравшись досыта на солнышке, в вышине, они с шумом  опускаются на озими и
проворно разбегаются по десятинам, отыскивая себе корм.

     Степные кулики (кроншнепы)  присоединяются  к полевой  птице  несколько
позднее  и  не такими  большими стаями,  в какие собираются при  отлете. Они
бродят по грязи, около луж, на вспаханных полях, где иногда вязнут по брюхо,
несмотря на долгие свои ноги, и где длинными, кривыми носами, запуская их по
самую  голову, достают  себе из размокшей земли хлебные зерна и всякого рода
червей и козявок. -  Вальдшнепы прилетели уже давно.  Никто не видывал, как,
когда, в каком количестве прилетают они; но при  появлении первых проталин в
мелком лесу,  на  опушках  большого леса, в  парках и  садах,  в  малиннике,
крыжовнике  и других ягодных  кустарниках, особенно в кустах болотных, около
родников,  немедленно появляются вальдшнепы, иногда поодиночке, иногда вдруг
большими высыпками.

     В тех местах, где болот мало или они бывают залиты  полою водою и стоят
сплошными  лужами, как  большие озера, - дупел и, бекасы  и  гаршнепы  очень
любят держаться большими высыпками на широко разлившихся  весенних потоках с
гор,  которые,  разбегаясь  по  отлогим  долинам  или  ровным  скатам,  едва
перебираются по  траве, отчего луговина размокает,  как болото.  Это  бывает
несколько  позднее  первого  появления   трех   пород  благородной   дичи  и
продолжается не долее четырех или пяти дней. Высыпки  как появляются, так  и
пропадают внезапно. Мне  случалось  иногда  попадать  на  них  почти  уже  с
расстрелянными зарядами. Съездив  поспешно домой  и  наделав  новых зарядов,
возвращался я через несколько часов на высыпки - все пусто! Ни одной птички!
Ни пера, как говорят охотники!

     Наконец, полая вода сливает,  сохнут поля и луга, входят в берега реки,
уменьшается птица. Уже нет  больших  стай:  пролетная - пролетела, прилетная
разбирается парами и держится предпочтительно около  тех мест, где замышляет
вить гнезда.  Одна холостая птица  шатается где ни  попало.  Жилые  бекасы и
дупели занимают  свои  прежние, а  иногда и  новые болота  и сейчас начинают
токовать. Заблеял дикий барашек (* Так называет народ бекаса, потому что он,
быстро  и прямо  опускаясь вниз,  подгибает  одно крыло,  а другим машет так
часто, что от  сильного  упора в воздухе происходит  звук,  подобный блеянию
барашка.  Это  мнение охотничье  и народное,  но  один почтенный  профессор,
почтивший мою  книгу своими замечаниями, объясняет  блеяние  дикого  барашка
следующим  образом:  "Бекас,  бросаясь   стремительно  вниз  с  распущенными
крыльями,  не производит  ими никаких  размахов.  От  сопротивления  воздуха
кончики маховых перьев (охотники  называют  их правильными)  начинают сильно
дрожать и производят означенный  звук"), кружась в голубой вышине  весеннего
воздуха,  падая из-под  небес  крутыми  дугами  книзу  и  быстро  поднимаясь
вверх... весенняя стрельба с прилета кончилась!..

     Обращаюсь  назад, чтобы  бросить общий взгляд на пролет и прилет дичи в
Оренбургской губернии, верный только исторически, а теперь уже баснословный.
Птицы бывало такое множество, что  все болота, разливы рек,  берега  прудов,
долины и вражки с весенними ручьями, вспаханные поля бывали покрыты ею. Стон
стоял  в воздухе  (как говорят  крестьяне) от разнородного  птичьего  писка,
свиста, крика и от шума их крыльев, во всех направлениях рассекающих воздух;
даже  ночью, сквозь оконные рамы, не давал он спать горячему охотнику. Птица
была везде: в  саду, в огородах, на гумнах,  на  улице...  Это  уж  слишком,
кажется; но я уверяю, что много раз, выезжая или выходя рано утром на охоту,
находил я диких уток и голубей, сидевших на грязи и лужах среди улицы. Когда
подъедешь, бывало, к болоту  или весеннему разливу около реки, то совершенно
потеряешься:  по  краям  стоят, ходят  и бегают различные  породы  куликов и
куличков. Стаи  разноцветных  курахтанов снуют  между  ними  во все стороны.
Утки,  с  пестрыми  селезнями  своими,  от крупной,  тяжеловесной кряквы  до
маленького,  проворного  чирка, бродят по грязи, плавают по  воде, сидят  на
кочках. Из-под ног  с  криком,  как  бешеные,  вырываются бекасы, вскакивают
дупели и  гаршнепы. В то же  время, независимо от сидящих, новые стаи  всего
разноплеменного  птичьего  царства   летают,  кружатся  над  вашею  головою,
опускаются, поднимаются,  перелетывают  с места на место, сопровождая каждое
свое  движение  радостным,  веселым, особенным криком. В большое затруднение
приходит молодой охотник -  к  кому подъезжать? к  кому  подходить?  в  кого
стрелять?  и  от  излишнего  богатства  происходила  иногда  бедность...  Но
немногие  уже  из  охотников  помнят  такие  прилеты  птицы  в  Оренбургской
губернии. Все  переменилось!  И в  десятую долю  нет  прежнего бесчисленного
множества  дичи  в  плодоносном Оренбургском  крае. Какие  тому причины - не
знаю. Но да не подумают охотники, читающие мою книжку,  что  это пристрастие
старика, которому кажется, что в молодости его  все было лучше и  всего было
больше.  К сожалению,  это  всем известная истина. Я не разделяю мнения, что
такое  ужасное  уменьшение  дичи  произошло  от  быстрого народонаселения  и
умножения числа  охотников. Я не стану  защищать  себя  и всех моих собратов
того времени. Смолоду мы точно  были не  охотники, а  истребители; по отчего
дичь  год от году переводится в таких местах, где совсем нет охотников? Да и
число их всегда было ничтожно для такого обширного края. Очевидно, что этому
должны быть другие, не известные нам причины. Постепенное уменьшение птицы в
Оренбургской  губернии  началось  весьма  давно,  а  тогда  было  еще  очень
просторно и  привольно в ней и  человеку, и  зверю,  и птице, да и теперь не
тесно.


        "РАЗДЕЛЕНИЕ ДИЧИ НА РАЗРЯДЫ"

     Упоминая  несколько раз  о  дичи,  я  еще  не  определил  этого  слова:
собственно  дичью называется  дикая  птица  и  зверь,  употребляемые в  пищу
человеком,  добываемые разными родами ловли и  преимущественно  стрельбою из
ружья.  У  нас  речь  идет  о  птицах.  Слово  "дикая",  в  смысле  вольная,
независимая, придается  обыкновенно тем породам птиц,  которые  не  покорены
человеком и не сделались домашними, ручными. Покоренных пород немного: гуси,
утки, голуби, куры, индейки. Три первые породы,  в  отличие от диких вольных
братии их, народ называет русскими.

     Всю дичь по месту ее жительства, хотя оно и изменяется временами года и
необходимым  добыванием  корма,  можно  разделить   на  четыре  разряда:  I)
болотную,  II) водяную,  III)  степную, или полевую,  и IV) лесную. Охотники
любят  стрелять дичь всех разрядов, дорожа иногда тою