т  всех  советских
евреев, и патриотов и диссидентов бывшей Страны Советов. Ваша ЕССР - утопия,
а  еврейская  армия  обороны  Израиля  -  страшная  реальность  для   врагов
еврейского народа. Она защищает и нас с вами, защищает даже  здесь,  неявно.
Не от китайцев, здесь вы правы, а от насильственной  депортации,  задуманной
Сталиным в 1953 году наподобие высылки чеченцев за  десять  лет  ло  того...
Когда рухнет Союз Советов, все националисты поднимут  голову.  Не  только  в
азиатских республиках, но и в России! И нам с  вами,  как  побитым  собакам,
снисходительно позволят с чадами и домочадцами поселиться в Израиле. Вот тут
мы, два еврея, и вспомним наш  этот  спор  на  псевдоеврейской  земле  нашей
бывшей великой Родины. И одному из нас будет стыдно и горько. И один из  нас
будет точно знать,  во  всяком  случае  для  себя  лично,  как  для  глубоко
порядочного человека, что двадцать лет назад  он  был  предателем  Еврейской
Родины. И этим человеком буду не я..."
   На дважды Героя страшно было смотреть. Он остановил машину и  вцепился  в
баранку своего "уазика", как в горло злейшего врага. "Вы  действительно  так
думаете? Или это полемический при„м?" "Я не думаю, я знаю, что никому в мире
поверженные евреи не нужны.  Это  показала  история  второй  мировой  войны,
которая длилась для нашего народа двадцать лет -  от  поджога  рейхстага  до
"дела врачей". Никому, кроме  Израиля.  Да,  я  много  читал,  что  там  нас
принимают плохо, что  израильтяне  отнюдь  не  ангелы,  как  и  мы,  кстати.
Еврейская солидарность - такая же утопия, как и ваша союзная республика.  Но
сионизм сильнее еврейских предрассудков. Поэтому  он  жизнеспособен.  А  вот
любое   союзное   национальное   образование   в   составе   СССР   ли   или
посткоммунистической России - бесправный вассал Москвы. Мы с вами дожив„м до
момента, когда само название ЕАО будет курь„зом. Да оно и  сейчас  -  курь„з
при вс„м вашем лично героическом  прошлом  и  настоящем.  Обычное  советское
несчастье. Иначе силос заготавливали бы ваши совхозники, а не мои  студенты.
В Израиле студенты сейчас учатся, а киббуцники убирают урожай."
   "Ну-ну..." "Донесите. А я скажу, что вы меня спровоцировали  и  придумали
мои высказывания. И такие лозунги накидаю на следствии,  которые  вам  и  не
снились!.."
   "А ну пш„л вон с машины, - ощерился Альтман. - Сионист вшивый!.."
   "А вот это непорядочно, не по-родственному, - смеялся Юрий, стоя чуть  не
по колено в грязи на обочине в своих туфлях. - Сам пригласил..."
   Секретарь газанул и помчался впер„д.  Теряя  в  грязи  свои  туфли,  Юрий
побр„л куда-то под  холодным  солнцем  этого  территориального  образования,
зримого права своей нации  на  самоопределение  в  дружной  семье  советских
народов, брошенный на обочину одним из вождей советского еврейства.
   Но "уазик" появился вновь. Он мчался задом  и  тормознул,  обдав  доцента
потоком грязной воды из  лужи.  "Ну,  вспомнил  новые  аргументы?  -  ехидно
спросил Юрий, стряхивая воду с плаща. - Не доругался, патриот? Или  диктофон
настроил?"
   "Садись, идиот! - буркнул секретарь, открывая дверцу. - Смотри,  какая  у
меня в этом году кукуруза, метра два. И початки по три килограмма. Тут  даже
волки водятся.  Ещ„  заблудишься.  Доставлю  тебя  в  Преображенское.  -  Он
помолчал и сказал, не глядя на Юрия: - Если твои  прогнозы  сбудутся,  то  я
тебе на  завидую,  доцент.  Особенно  тебе!  Оказаться  в  пятьдесят  лет  в
капстране без языка и связей - прямой путь на социальное  дно.  Будешь  сво„
нынешнее положение в советском обществе вспоминать, как прекрасный сон.  Да,
все, к кому ты бросишься со своими знаниями и опытом, будут евреями и внешне
и по именам, но от  этого  тебе  будет  ещ„  гаже.  Ещ„  зримее  будет  тво„
ничтожество перед  старожилами.  Ты  будешь  там,  в  лучшем  случае,  пляжи
убирать, если тебе доверят израильтяне такую работу. А я... Что я? Посильная
для сионистов пенсия, какой-то номинальный поч„т,  как  участнику,  как  они
говорят, Второй мировой войны. Может быть кто-то,  кого  я  спас  от  рва  в
Пинских болотах, и узнает о мо„й старческой нищете и  подкинет  сотню-другую
шекелей на ремонт уцелевшего зуба, может быть, свет не без добрых евреев.  А
что до диктофона, Юра, то никогда не грешил и грешить не собираюсь. Для меня
офицерская честь дороже всего на свете. - Он замолчал  до  самого  сельпо  в
центре залитого грязью села, а там сказал, протягивая Юрию руку: - Зайди при
случае в сельпо. Увидишь, как трепетно местное население относится к евреям,
- он прищурился с типичной миной издевающегося  над  самим  собой  еврея.  -
Никого в этом селе так не любят, как  единственную  представительницу  здесь
"титульной нации" Дорочку. Она у нас завсельпо. И только здесь на всю округу
прода„тся водка. До встречи через двадцать лет. Я вс„-таки  надеюсь,  что  в
Биробиджане, столице ЕССР, а не в Тель-Авиве. Но, если ты окажешься прав,  я
- не застрелюсь!.." И так газанул, что куры из-под  его  кол„с  полетели  по
воздуху, как вороны.

   4.
   "Юрий Ефремович, не хотите  искупаться?  -  Саша,  тот  самый  белобрысый
староста, а теперь их студенческий бригадир,  вытирал  пот  с  лица  грязным
полотенцем. Трактор утюжил силос в яме, куда его  собирали  вилами  студенты
после подходящих со всех сторон  прицепов-самосвалов.  Шесть  вечера,  конец
рабочего дня. Солнце садилось за кокетливые лесистые  точечные  холмы  среди
бескрайних полей.
   Эта   отличительная   черта   Приамурья   придавала   пейзажу    какой-то
празднично-библейский вид. Так и казалось, что сейчас в  ручье  Юрий  увидит
купальщиков, а издалека появится святая величественная  фигура  Спасителя...
Впрочем, действительно было жарко, как редко бывает здесь в сентябре. Как бы
иллюстрация к вчерашней лекции об истории ЕАО, имеющей, по  мнению  общества
"Знание", украинский климат и самые благодатные на  Дальнем  Востоке  почвы.
Вс„ для евреев, вс„ для их блага под солнцем родной советской страны...
   Идти в духоту и тесноту их казармы на окраине села не хотелось. Но и  при
мысли о купании в ледяном ручье, где Юрий умывался и делал зарядку и с  этим
же Сашей по утрам, заломило руки  и  ноги.  Но  не  принять  вызов,  да  ещ„
студента! Они пошли к зарослям.
   Как всегда, когда человек здесь отдалялся от  продуваемого  пространства,
налетели комары, прокусывающие даже териленовый плащ. Как можно  раздеваться
в воздухе, наполовину состоящем из этих наcекомых? - подумал Юрий.
   Но кто-то уже посмел. Саша вдруг коснулся руки Юрия, прошептал  что-то  и
замер, не сводя глаз от запруды за кустами, где глубина позволяла  окунуться
в воду. В каких-то  десяти  шагах  от  них  на  песке  раздевалась  женщина.
Медленно и величественно, словно она знала,  что  кто-то  ею  любуется,  она
сняла с себя одежду и двинулась к блестящей на закатном солнце  синей  воде,
отражавшей пожелтевшие яркие кусты. На этом праздничном фоне блестело  белое
стройное тело, которое внезапно странно под„рнулось дымкой и потемнело.
   Нежная спина вдруг стала какой-то серой и мохнатой. С  коротким  взвизгом
несчастная гибко заломила руки, замахала ими  во  все  стороны  и  с  воплем
бросилась в воду, вскричав ещ„ звонче от ледяной воды. Над ручь„м заклубился
серый пар. Девушка кричала, ныряла, захл„бывалась и снова погружала  в  воду
голову. Она явно тонула в этом по пояс водо„ме.
   Юрий решительно бросился впер„д - человеку нужна помощь! Саша остался  на
месте, растерянно глядя из кустов.
   "Что с вами? - крикнул Юрий, вбегая на берег и ещ„ не понимая, что это за
пар или дым стелется над снова появившейся над водой головой,  над  открытым
ртом, которому словно не хватало воздуха.
   Он прямо в туфлях шагнул в  воду,  подхватил  девушку  под  мышки,  потом
поднял на руки и понес к е„  одежде,  чувствуя,  что  и  сам  задыхается  от
слепящих, лезущих в глаза, нос, рот и л„гкие насекомых. Комары теперь  жадно
облепили обоих.  Юрий  поспешно  накрыл  голову  Инги  Савельевой  рубашкой,
яростно стегая е„ со всех сторон полотенцем, чтобы спасти от звенящей  серой
тучи. Она, начала неистово кашлять, содрогаясь всем своим скользким холодным
телом в его руках, одновременно лихорадочно пытаясь вслепую надеть  поданный
ей лифчик, путаясь в бретельках.
   Юрий сам надел его на не„ правильно, потом сам же натянул  ей  трусики  и
брюки. Только после этого она, прокашлявшись,  решилась  приоткрыть  лицо  и
посмотреть, кто это спас е„ и теперь так смело и умело одевает. Увидев Юрия,
она вскрикнула, отпрянула было,  но  потом  расцвела  счастливой  улыбкой  и
бросилась к нему на шею, впившись губами в губы, не обращая внимания на  то,
что е„ тело и его лицо снова стали мохнатыми и серыми.
   Он почти насильно натянул  на  не„  рубашку  и  блузку,  потом  свитер  и
неизменную совхозную ст„ганку. Она с  хохотом  стегнула  его  полотенцем  по
лицу. Отмахиваясь этим полотенцем и стирая с лиц присосавшихся комаров, они,
наконец, выбежали на пригорок, где ветер тотчас разогнал серую тучу.
   Только теперь Инга пришла в себя и покраснела, осознав, что там, в  чаще,
происходило. "Спасибо, - сжала она его ладонь крепкими ледяными пальцами.  -
Вы просто спасли меня.  Я  думала,  что  утону,  -  она  начала  истерически
хохотать. - Представляете, вода, как л„д, а комары не дают поднять  из  воды
голову и вдохнуть воздуха. Чувствую, что кончается моя  молодая  жизнь...  И
тут некто сильный и смелый меня выносит на берег.  Только  я  собираюсь  его
поблагодарить, как он начинает меня бить по ч„м попало...  Вы  садист,  Юрий
Ефремович?" "Я просто растерялся... Уверяю вас. Я вовсе не  собрался..."  "А
жаль. Было так приятно. Как у нас дома в бане. Я вам как-нибудь  обязательно
отомщу тем же. Я вас так отхлестаю веником! А вы меня...  Вам  хочется  меня
отхлестать веником?" "Ей-богу, у меня и в мыслях не было..."
   "Теперь будет, - успокоила она его и себя. - Теперь вы ни о ч„м больше  и
думать не сумеете, кроме как об Инге Савельевой  под  вашим  веником...  Вот
увидите! Я ведь вам  там,  пока  вы  меня  спасали  понравилась?  Часто  вам
приходилось видеть такое тело?" "Честно говоря,  без  комаров  оно  было  бы
привлекательнее."  "Естественно.  И  вы  в  этом  убедитесь!  -  лихорадочно
хохотала она, прижимаясь к нему и вс„ ещ„ дрожа. - Я это знала с той минуты,
как только вы вошли в аудиторию. И вы... знали с того момента,  как  увидели
меня, правильно? Я же женщина, меня рассеянный,  вроде  бы  на  всех  сразу,
взгляд не обманет."
   Они уже были около казармы, где квартировали студентки. Юрий  бегло  сжал
тотчас метнувшуюся к нему холодную  ладонь  Инги.  Она  вбежала  на  высокое
крыльцо и  послала  ему  воздушный  поцелуй.  Ошеломл„нный  и  сконфуженный,
уверенный, что студенты уже обсуждают сцену, которую  видел  бригадир,  Юрий
поднялся в духоту своего дома на еврейской  земле...  Спасаясь  от  комаров,
здесь держали закупоренными окна, напускали  в  воздух  "дэту"  -  аэрозоль,
выпрошенный у соседей-танкистов.
   Саша тихо спросил: "С Ингой вс„ в порядке?" "А ты что,  не  видел?"  "Что
вы! Я сразу уш„л, как вы к ней бросились. Зачем смущать девушку? Так  что  с
ней случилось?" "Комары облепили е„, загнали в  ледяную  воду  и  не  давали
вынырнуть и вдохнуть воздуха. Она стала просто захл„бываться." "Меня там  не
было, - тихо сказал староста. - Я ничего не видел. Можете  не  беспокоиться.
НО вами я горжусь. Я бы не решился... А комарь„ здесь действительно какое-то
неестественно свирепое.  Если  бы  я  был  Гитлером,  -  вдруг  добавил  он,
пристально глядя на Юрия, - я бы тоже евреям отдал именно эти края. С  этими
комарами..." "И не жалко было бы?" - прищурился Юрий. "Евреев? Что вы, я как
раз отношу себя к юдофилам, - ответил Саша. - Как-то проч„л "Семью Опперман"
Лиона Фейхтвангера. Потом  подряд  прочие  романы  замечательного  немецкого
еврея. И пожалел, что  Бог  не  создал  меня  иудеем.  Уж  я  бы  в  ЕАО  не
поселился."
   "А где же? - искренне удивился самой теме разговора Юрий. - В Бердичеве?"
"Я бы море переплыл, я бы зубами  проволоку  перекусил,  но  оказался  бы  в
Израиле! Надо же, иметь ТАКУЮ СТРАНУ и жить  за  границей...  Израиль  вдвое
младше ЕАО, а болота там давно осушили, и комаров  вывели.  Потому,  что  та
земля осваивалась людьми для  людей,  а  эта  -  ссыльными  для  бутафорской
идеи... Как, кстати, и вся наша огромная нелепая и несчастная Россия!"

   5.
   Настал последний рабочий день. С  утра  ч„рные  подм„рзшие  поля,  где  в
распутицу могли работать только "еврейские самоходные комбайны" - уникальная
продукция Дальсельмаша в Биробиджане, покрывались блестящим  розовым  инеем.
Оставленные  с  вечера  студентами  костры  на  полевом   стане   напоминали
фантастических круглых серых мохнатых животных - слетевшиеся со всей  округи
на тепло комары громоздились друг на друга,  издавая  предсмертное  шипение.
Отдельные живучие твари ползали даже по покрытой инеем поверхности трактора,
привлекаемые едва сохранившимся за ночь теплом двигателя.
   "За что люблю зиму, - заметил Саша, - что комаров нет.  Один  против  них
враг - дедушка Мороз." Он честно отсчитал Юрию,  прячась  за  самосвал,  его
долю, уговорил не отказаться от оплаты натурой каждому привлеч„нному - мешок
картошки и мешок кукурузных початков.
   Вместе они зашли в сельпо. Тут было пусто в утренний час. Сонная  толстая
Дорочка зевнула красной пастью, как мурена, прямо в  лицо  Юрию  и  спросила
привычно: "Сколько?" "Чего сколько?" "Ну, водки, бормотух,  чего  вам  ещ„?"
"Мне вот этот офицерский тулуп." "Так он женский!" "А размер?"  "Размер  как
раз мужской. Потому он и остался." "Юрий Ефремович, - горячо шептал Саша.  -
Берите, самая полезная вещь при нашей зиме, пропад„те без него..." "Так ведь
женский!" "А то! - встряла Дора. - Пуговицы перешь„шь - будет  мужской."  "А
воротник круглый..." "Да кто это  заметит,  когда  сорок  градусов!  Берите,
мужчина, последний остался. И недорого,  тридцать  пять  рублей."  Это  было
половина того,  что  Юрий  заработал  за  полтора  месяца.  И  то  благодаря
уникальным организаторским  способностям  Саши.  Остальные  остались  должны
совхозу за питание.
   Они вышли на улицу с зам„рзшими уже лужами и кружащимся  снегом,  который
ш„л вс„ гуще. Девушки, закутанные до полной неузнаваемости даже и  их  пола,
торопливо садились на скамейки открытого грузовика, сразу же нахохлившись  и
покрываясь  белым  слоем  октябрьского  снега  советско-еврейской  страны  в
Приамурье.

   6.
   А в Комсомольске уже стояла настоящая яркая зима. Сухой голубоватый  снег
хрустел под  ногами,  ветер  н„с  белую  колючую  пыль  со  свежих  пушистых
сугробов. Мороз ворвался уже в тамбур, где Юрий в неизменном плаще, шляпе  и
туфлях волок свои мешки к обледенелым скользким ступеням. Холод мгновенно  и
враждебно ворвался в него и согнул вдвое.
   Он поспешно протиснулся обратно  в  купе  сквозь  мешки  и  мешкообразных
закутанных студентов, словно забыл там что-то. Тут  он  лихорадочно  натянул
свой кокетливого покроя приталенный черный огромный женский тулуп  прямо  на
плащ, поспешно разулся, обвернул ноги газетами, натянул на  них  туфли  и  в
этом наряде  сталинградского  фрица  спустился  с  драгоценными  мешками  на
оледенелый перрон.
   Студенты уже грузили мешки и сами себя  вповалку  на  оперативно  нанятые
Сашей проезжие огромные самосвалы. Все вповалку разместились в  заиндевевшем
стальном кузове с замерзшей грязью,  уцепились  друг  за  друга,  как  стадо
свиней в бурю и понеслись по сверкающему свежим снегом городу  к  общежитию.
Инга и здесь исхитрилась  оказаться  рядом  -  е„  светлые  бездонные  глаза
потусторонне светились из-под толстого огромного  пухового  платка,  которым
она, казалось, была закутана с головы до ног.
   В комнате  общежития  вс„  было  так  же.  Раскал„нная  батарея  парового
отопления заставила Юрия мгновенно снять не только тулуп и плащ, но  и  свой
неузнаваемо помятый в совхозе единственный костюм.  Пришлось  переодеться  в
трико, что живущим в общежитии преподавателям не рекомендовалось.
   В кубовой, где были душ и прачечная, он взялся за чистку костюма щ„ткой и
мылом от пятен и за генеральную стирку слежавшихся  вещей.  Вокруг  булькала
вода,  трещали  стиральные  доски,  пахло  нечистотой.  Подняв   глаза,   он
вздрогнул. Прямо перед ним, по  ту  сторону  стирального  стола  поблескивал
нательный  крестик  и  упруго  раскачивалась  словно  намеренно  максимально
обнаж„нная грудь, над которой сияли  широко  расставленные  бездонные  глаза
Инги. Она не  улыбалась,  сосредоточенно  стирала,  наклонившись,  чтобы  он
получше  видел  е„  от  ворота  до  пояса  в  глубоком   вырезе   просторной
расст„гнутой блузки, надетой на голое тело.
   "Застегнись, ты! - опомнился он от женского окрика. - Выставилась! Тряс„т
сиськами перед всеми, бесстыжая." Комсорг курса Нюрка, как е„ почему-то  все
называли, демонстративно плюхнула свой тазик рядом с Юрием:
   "И они хороши, - добавила она, яростно кидая в тазик мыло и косясь то  на
Юрия, то на крестик на фоне словно светящихся белых шаров. -  Уставились,  а
ещ„ доцент!.."
   "А тебе нечего выставить, вот и завидуешь,  -  весело  огрызнулась  Инга,
спуская с округлых плеч блузку и расстегнула ещ„  две  пуговицы,  вс„  более
радостно обнажаясь.
   "Смотри, Савельева, ответишь на комитете и за развратные действия,  и  за
религиозные атрибуты! Тебя сколько раз насч„т креста  предупреждали?"  "А  я
вам сколько раз говорила, что это дедушкин крестик?  Он  мне  как  талисман,
удачный билетик на экзаменах..." "Билетик! - окрысилась Нюрка. -  Ты  просто
лезешь своими сиськами в лицо преподавателю, вот и пят„рка.  Смотри,  вот  и
этот доцент уже ничего не соображает перед  твоими  телесами.  Вы  стирайте,
стирайте, Юрий Ефремович. Люди очереди ждут. Потом своей Ингой  налюбуетесь,
в другом месте!"
   "Не тобой же, - хохотала  Инга.  -  Нет,  девочки,  ну  как  же  она  мне
завидует! А ты сама обнажись, обнажись перед  ним,  коряга.  Ты  же  молодая
женщина, мы ровесницы. Он сразу очереднику столик с тазиком  освободит!..  И
вообще ни одного мужчины в кубовой не останется, верно, Юрий Ефремович?"
   "Физические недостатки, - неуверенно начал ошеломл„нный всем происходящим
Юрий, - не являются основанием для..." "Че-го!? - заорала Нюрка. - Чего  это
вы тут  мелете?  Я  что,  калека  по-вашему?  Какое  вы  имеете  право  меня
оскорблять при всех, а ещ„ преподаватель..."
   "Ату е„! - звонко кричала  Инга,  подбоченясь  с  тазиком  под  рукой.  -
Ко-ря-гу на мы-ло! - заскандировала она, поддержанная сначала робко, а потом
вс„ громче женскими, а потом и мужскими голосами. Даже Юрий не удержался.
   Дико оглядываясь, Нюрка  вдруг  стала  сдирать  с  себя  халат,  рубашку,
обнажая костистый маслатый торс: "Вот вам! Я тоже могу..." "Вы с ума  сошли,
- кинулся к ней Юрий,  накидывая  на  девушку  кем-то  поспешно  поданную  в
наступившей тишине мокрую простыню. Нюрка тотчас обмякла, прижалась  к  нему
всем могучим дрожащим телом и зарыдала басом. Он гладил е„ по мокрым  редким
ж„стким волосам и  бессмысленно  повторял:  "Успокойтесь,  Нюра  (Как,  ч„рт
побери, е„  фамилия?).  Вы  очень  интересная  девушка...  Вы  очень  можете
понравиться... Не принимайте  безобидные  женские  уколы  близко  к  сердцу.
Пойд„мте, я провожу вас в вашу комнату. Девочки, возьмите е„ вещи..."
   Инга, раздувая ноздри, вс„ так же подбоченясь, презрительно фыркала,  как
разъяренная кошка, не  произнося  ни  слова.  Е„  странные  глаза  светились
электросваркой, испепеляя Юрия и его подзащитную...

   7. "Из общежития его надо убирать," -  сказал  завкафедрой  ректору.  Тот
неопредел„нно улыбался,  читая  докладную  парткома.  Потом  сказал  ж„стко:
"Надо!.. Тем более,  квартира  Гусакова  свободна."  "Семейная  квартира,  -
возразил Замогильский. - У нас люди с детьми живут в однокомнатных, а то и в
общежитии. Их бы передвинуть." "