ла бы то же  самое  выделывать  другая
его студентка. Не вернуть только Аллу... Инга чувствовала что-то и старалась
из всех сил быть соблазнительной и неповторимой, но она была для  него  пока
только копией - оригинал хранился в Ленинграде.
   Белая  рама  вс„  так  же  дрожала  на  потолке.  Точно  так  же   что-то
непреодолимо   дрожало   внутри   Юрия.   Обычная   мужская   опустош„нность
долгожданного насыщения после длительного воздержания, успокаивал  он  себя.
Да ещ„ осложн„нного этими многомесячными психозами с веником и Сандунами,  а
потом этими нелепыми сравнениями с дал„кой  и  давно  чужой  ему  женой.  Он
попытался восстановить в памяти видения с  Сандунами,  бассейном,  вспомнить
недавнюю реальную та„жную  баню,  чтобы  восстановить  душевное  равновесие.
Инга, словно в ответ на его мысленное прикосновение наконец-то к ней  лично,
пошевелила рукой, недоуменно вытаращила на него спросонья бездонные зрачки с
подушки сквозь завесу тонких волос.
   Потом рассиялась счастливой улыбкой, поднялась на руках, зависнув над ним
упруго качающимися шарами, и со сладким вздохом шл„пко упала ему  на  грудь,
охватив голову горячили ладонями и едва не задушив поцелуями  со  счастливым
мычанием... И  упало  куда-то  последнее  сомнение  в  правильности  второго
выбора, второго перста судьбы - Инги для Юрия и наоборот... Исчезло,  теперь
уже навсегда, инородное тело во рту. Небывалая нежность, какой он никогда не
знал и с Аллой, поднялась в н„м вдруг с незнакомой молодой  звериной  силой,
он опрокинул новую на спину. Инга тотчас прогнулась, закинув руки за голову,
истово подставляя сво„ тело.
   До позднего утра он изумлял е„, тоже  ненасытную,  своей  застоявшейся  и
вдруг освобожд„нной страстью, так и не изведанной с Аллой свободой и верой в
себя. "Я и не мечтала о таком! - звонко кричала Инга, не менее его удивляясь
его силе и неутомимости. - Нет. Нет,  ещ„!!  Ещ„-ооо!!  Ю-уура!  Я  не  хочу
больше жить!.. Лучше уже не будет... Лучше не бывает!!"
   9.
   1.
   В окно истерически колотил приступами холодный свирепый балтийский дождь.
Алла оцепенела около телефона, не имея ни малейшего представления, куда  ещ„
можно позвонить, когда в прихожей коротко  звякнул  робкий  звонок.  Грязный
дранный сын  в  расст„гнутой  куртке  и  с  раскрытым  портфелем  с  мокрыми
учебниками стоит в прихожей, образуя лужу на паркете.  "Ну,  -  колотит  его
слабыми  кулачками  Алла.  -  Ты  хоть  знаешь,  сколько  время?   Ты   хоть
представляешь, куда я звонила? Отвечай, отвечай, мучитель..." "Мама! Не  бей
меня! Не смей меня бить!.." "Вот как! Не смей!.. А ты, подлец,  смеешь  меня
без конца мучить! Я тебя отучу издеваться над матерью! Вот тебе  сигареты!..
А где семь рублей, что лежали в Чехове? Украл? У матери?!" "Мама! Туфлем!.."
"Тебя ремн„м надо за вс„, а  не  туфлем.  Ну-ка  открывай!  Вс„  равно  ведь
выйдешь..." "Я вообще уйду!" "Куда  это,  интересно,  ты  уйд„шь?  К  Кирке?
Больно ты им нужен..." "Я не к Кирке, я от тебя к папе уеду, вот..."
   "К... папе?! От меня?! К твоему подлому папе!.."
   "Он никогда не дрался! Он добрый. А ты меня  вечно  бросаешь  ради  твоих
сионистов!.."  "Тише,  идиот...  Предатель...  Павлик  Морозов...   Что   ты
понимаешь,  кретин?  Я  тебе  такое  будущее...  Я  ради  тебя...  Вот  что!
Выходи-ка.   И   -   убирайся!   К   своему   недоумку-папе.   Пош„л    вон,
предатель...Только ты ещ„ приполз„шь. Ты будешь прощения просить, когда твой
папочка тебя на порог не пустит. Выходи. Я тебя  больше  пальцем  не  трону,
собака. Все вы одинаковые. Отродье  Хадасовское...  Подлые  твари.  Никакого
благородства, никакой благодарности, быдло местечковое, жидь„  гомельское...
Чего же ты стоишь? Катись к папочке своему!.."
   Дверь хлопнула неотвратимо, страшно и вс„-таки неожиданно. Алла  звякнула
цепочкой. Чтоб знал, что без спроса не верн„тся, щ„лкнула замком. И  человек
исчез.  Снова  остался  только  оглушающий  грохот  захлопнутой  двери,  как
контрольный выстрел из пистолета...
   2.
   "Тут психология, - горячо шептал Кира. - Очень вс„ просто.  Вот  увидишь.
Только действуй точно, как я тебе сказал. И в глаза не смотри."
   "Совершил   посадку   самол„т,   рейс   шестнадцать,   шестнадцатый    из
Южно-Сахалинска. Повторяю".
   "Наш. Пошли."
   По детально разработанному плану Киры  мальчики  приехали  сначала  общим
вагоном в Москву, чтобы мать не перехватила Сер„жу в Пулкове, потом  зайцами
на электричке в Домодедово и теперь ждали  у  выхода  с  галлереи  прибытия.
Огромный лайнер подрулил к стеклянному аппендиксу, из него  по  трапу  стали
спускаться  пассажиры.  "Вон  те  наши...  Дядя,  у  вашего  сына  билет  из
Хабаровска?" "Это мой брат. А билет из Южного через Хабаровск. А  что?"  "Он
вам ещ„ нужен?" "Братишка-то? Думаю, ещ„  пригодится..."  "Да  нет,  билет."
"Л„ш, отдай пацанам билет."
   "Заканчивается  посадка  на  самол„т,  рейс  пятнадцатый  до  Хабаровска,
Южно-Сахалинска. Пассажиров просят пройти к выходу номер три для  посадки  в
самол„т. Повторяю. Заканчивается посадка..."
   "Вс„. Теперь пора. В случае чего дуй сюда ко мне, меняемся  шапками  и  в
разные стороны, ты вон туда, к туалетам, я сюда, к буфетам.  Встречаемся  на
перроне у первого вагона  электрички,  понял?  И  ничего  не  бойся,  должно
сработать. Тут психология. Она видит два слова: Москва  и  Хабаровск,  а  не
Москва и,  например,  Новосибирск,  понял?  А  последовательность  не  имеет
значения. Номер райса я зат„р, вроде бы не прописался.  А  посадочный  талон
стащил настоящий. Ей тут же заменили, решили, что потеряла. Дату  я  нарочно
грубо, красным исправил, они сами всегда  так  делают.  И  подпись  красным.
Печати на месте. Сработает, как часы..."
   "Ну вот, ты уже и на перроне! Прощай, Сер„га, не забывай меня там..."  "А
у трапа?"  "Мальчик,  тут  провожающему  нельзя."  "Ухожу,  ухожу..."  "А  у
трапа?..." "Мальчики. Я кому сказала?" "В толпе, в толпе, главное,  проходи,
толкайся, лезь, паникуй..." "Я напишу..."
   Как страшно одному, без Киры!  Сильный  сырой  ветер  бь„т  вщеку  сбоку.
Самол„т блестит  в  ночном  многоцветье  аэродромных  огней.  Как  колотится
сердце... Так, сумку вместе с билетом в одну руку, сетку - в  другую.  Билет
полусмять у не„ прямо перед носом, а посадочный талон наружу...
   Какой сильный ветер! Пассажиры лезут  на  трап.  Среди  них  полковник  в
папахе. Ещ„ чуть-чуть, чтобы тот не мог вернуться с середины трапа... Папаха
исчезает в овальной двери салона. Пора!
   "Папа!! Пустите, там папа, вон тот в папахе, полковник... Па-па!!  -  ещ„
истошнее: - Папа, я здесь ещ„!!" "Такой большой и паникует,  -  теряется  от
его истерики дежурная. - Дайте ему пройти, а то у меня уже ухи пухнут... Иди
к своему полковнику..."  "Папа!  -  непритворно  обливаясь  слезами,  рыдает
Сер„жа, всерь„з падает на скользком трапе,  всерь„з  роняет  из  рук  билет,
который тотчас уносит ветром. - Мама! - уже искренне  ужасается  он,  -  мой
билет!!" Билет ловят по полю всем миром, но он уже  исчез  в  мокром  мраке.
"Иди уж..."
   У-рр-а!.. Салон. Где же тут этот ч„ртов полковник?..
   "Граждане, занимайте, пожалуйста,  свободные  места.  Проходите  в  конец
салона. Нет, раздеваться будете потом. Товарищ полковник, я кому сказала?.."
   Ага, он просто уже без шинели и папахи,  вот  я  его  и  потерял.  Теперь
пролезть и сесть рядом с ним... Вот такой у меня теперь папаша. Улетаю!..
   Кольнула мысль о матери. Об обидах и одиночестве последних месяцев, о  е„
новых  конспиративных,  неприятных,  вечно  взвинченных  и  экзальтированных
друзьях с их непонятным патриотизмом по отношению к Израилю и ненавистью  ко
всему для Сер„жи родному. И  тут  же  т„плой  волной  накатилась  надежда  -
отец... За окном поплыли строения и самол„ты. Лайнер набирает неестественную
для движения  по  земле  скорость  и  плавно  отрывается  от  Москвы,  почти
мгновенно исчезающей за низкими нервными лохматыми облаками.
   Кирюшка уныло возвращается один в Москву и ломает голову, что перекусить,
чтобы хватило на билет до Ленинграда. А у Сергея от дикой, известной  только
мальчишкам радости разрывается сердце. "Куда  летим,  герой?"  -  спрашивает
"папа"-полковник. "К отцу в Комсомольск." "Что он  там  делает?"  "А  золото
роет в горах..."
   2.
   "Бродяга, судьбу проклина-ая, та-а-ащится с сумой - на плечах!  Так,  ещ„
раз , заунывнее, с пьяным надрывом, - командует Заманский. - Вот так: судьбу
- проклина-а-а-я! Та-а-щится. С сумо-о-ой на плеееечах!.."
   "Давайте ещ„ раз, -  настаивает  Инга,  -  мне  понравилось  с  надрывом:
бродяяя-га..." "Третий раз не поют! - Ольга  строго.  -  Не  поют  в  третий
раз..." "Я согласен с предыдущим выступающим, - Юрий. - В третий раз петь ни
при каких обстоятельствах нельзя!..  Но!  Каприз  новобрачной  -  закон  для
собутыльников: Брр-рр-одяга... Судьбу! Прроклина-аа-а-ая..."  "Горько!"  "Не
поют в третий раз, - Инга. - Я осознала, я согласна... Таа-щится с сумой  на
плечах!.."
   "Так на ч„м этот идиот свой Байкал переехал-то? - икает Юрий. - Эт-то я в
порядке постановки вопроса... А вообще-то вы даже не представляете,  как  он
мне надоел, со своей дурацкой сумой на плечах... Тащится и тащится, кр-ретин
- с сумой на плечах!.." "Как это на ч„м? - искренне изумляется Заманский.  -
Такую песню не знать просто стыдно, товарищи. Он  плыл...  ехал...  переехал
славное море, священный... Байкал  в  омул„вой  бочке!"  "Какая  гадость,  -
морщится Инга. - В ней же воняет омулем. Он там, наверное,  всю  бочку  свою
обблевал..." "Дура ты недовоспитанная, - всплескивает руками Юрий.  -  Учти,
Марик... В случае чего никогда не женись на ком  попало..."  "А  доцент  был
тупой, - парирует Инга, тыча в Юрия пальцем. - Вызывает е„ к доске.  Фамилия
ваша? Савельева. А зовут вас как? Инга. Е„ так зовут... Она маленькая  была,
она не виновата... Вас за  что,  спрашивается,  из  института  вытурили?  За
хулиганство и  разврат?  Тогда  -  раздевайтесь!  Будем  с  вами  заниматься
боксом..."
   "Я ненавижу запах омуля, - заявляет важно Заманский. - И не терплю  качки
в бочке. Я бы тоже наблевал в такой бочке..." "Вот! - торжествует Инга. -  И
я!.. Оленька, рыбочка, убери к свиньям  собачьим  со  стола  этот  омуль!  Я
новобрачная или кто?" "Это кета, она свежая..." "Вы идиоты и решительно  вс„
перепутали из всех песен, - заело Заманского. - Не было никакой  бочки,  вот
что. Там был славный корабль! И какой-то баргузин, кацо  дурной,  без  конца
пошевеливал вал. Без него вал не вращался... А тут, как назло,  навстречу  -
родимая мать! Здрасте, говорит, а где же папаша? Или его кто переехал? А  то
брат, говорит, с утра кандалами гремит. На всю Сибирь..."
   "Ага, - радуется своей памяти Инга. - Его хлебом крестьянки накормили,  а
парни не снабдили махоркой!... Крестьянки дали, а парни - вот!.."  "Инга!.."
"Не, не, не! - машет рукой Заманский. - Дело не в махорке. Тут шерше ля фам!
Жена молодая скучает... Она бродяги давно не видала, так? А этот брат...  О,
это ещ„ тот братишка! Его не зря в кандалах держат! Сексуальный маньяк, и на
жену молодую глаз положил." "Точно, и как я сам не догадался!... -  радуется
Юрий. - Старый товарищ, прожорливый  зверь,  ему  подсобил.  Ожил  он,  волю
почуя, а тут - кандалы! Вот он ими с утра и гремит..."
   "Да ничего подобного! - возмущается Оля.- Вот  лишь  бы  наговаривать  на
кого... В дебрях не тронул прожорливый зверь и пальцем эту бродягину  жену!"
"Ничего Юра не наговаривает, - возмущается Марк Сем„нович. -  Она  от  этого
зверя так сиганула! Такая шустрая жена оказалась, что и горная стража е„  не
догнала." "Кстати, о кандалах, - морщит лоб Инга. - Я вс„ никак не припомню,
где это он там так долго тяжкие цепи ковал? В горах... этого... как  его,  в
горах Аках..." "Инга! -  пугается  Юрий.  -  Ляпнешь  при  всех  -  убью  на
месте!.." "Стойте, - решительно стучит по столу бутылкой  Ольга.  -  Вы  все
просто  недоумки  какие-то.  А  я  вот,  наконец,   вс„   вспомнила!   Бочка
действительно была, вот! И славный корабль - был! Бочка стояла на палубе. Он
же прямо к ней костыл„м и прислонился, неужели вы все забыли? А в бочке  как
раз сидела юнга... И поэтому она  случайно  вс„  слышала  -  про  семнадцать
мертвецов на один сундук!" "Буду я сидеть в этой вонючей вашей бочке, больно
надо! Вр„шь ты вс„, Оленька, рыбонька ты моя омул„венькая..."  "Да  не  Инга
сидела, а юнга. Она на подвиг  его  провожала.  Вот!  И  сл„зы  сдержала.  И
были... сухими глаза!" - залилась Оля слезами. "Не плачь, Оля, -  гладит  е„
по голове Юрий. - Мы пойд„м другим пут„м.  Не  таким  пут„м,  хулиганства  и
разврата, надо было идти..." 3.
   "Вы сами понимаете, друзья, что разные доценты и ассистенты нам  в  тайге
не нужны. Так что давайте по очереди - кто что умеет делать руками." - Толин
знакомый, председатель старательской артели, поправил очки в дорогой  оправе
и покосился на красивую Ингу, сидящую на тахте с руками на зытылке.
   "Марик - хороший плотник, - сказала Ольга. - Он всю дачу построил  своими
руками. Специально изучал по книгам плотницкое дело." "Кроме того, - встряла
Инга. - По его чертежам у моего папы-лесника уже несколько лет нет проблем с
электричеством. Солнечно-ветряной движитель. Даже стиральную машину  и  утюг
включать можно. Юрий Ефремович сам видел..." "А что сам Ефремович умеет?" "Я
в студенческом строительном отряде был бульдозеристом." "Вот  это  серь„зно!
Это нам поважнее  чертежей.  Вас  мы  точно  бер„м.  А  жену  вашу  поваром,
согласны?" "Ой, как здорово? А комарья там много? А то  у  нас  с  Юрой  вся
любовь на этой почве занялась."
   "Теперь о наших условиях. Никакой  та„жной  романтики.  Суровые  трудовые
будни  -  праздники  для  нас.  Никакого  профсоюза,  выходных,  больничных.
Ненормированный рабочий день пока светло. Сухой закон. Кто не  работает,  то
ничего не ест, пусть грибы собирает. Деньги мы  платим  хорошие,  если  ид„т
материал. За месяц, как у вас за полгода-год." "Мама! - ахнула Инга. - И мне
столько?"  "И  вас  не  обидим."  "Никаких  поварих,  -  решительно  заметил
Заманский. - Инге надо учиться." "Вы что! Я  теперь  к  школе  и  близко  не
подойду!" "Завтра подойд„м все вместе. В любом случае, надо  хоть  документы
забрать, - сказал Юрий. - Надо же хоть взгянуть на Бурятовскую битую морду."
   "Вы это о ч„м? - раздался голос Марины Галкиной с  порога.  -  Какие  ещ„
документы?" "Так нас же выгнали с Ингой!" "Никто вас не  выгонял.  Я  только
что от Пети. Он какой-то виноватый и говорит, что погорячился. И вообще жд„т
из министерства какую-то страшнющую комиссию. Висит приказ  об  отмене  того
приказа. А вас, Юрий Ефремович, Попов просил завтра выйти по  расписанию  на
вторую пару на свой поток." "А Максим Борисович, - добавил Вадим  Галкин,  -
вчера у меня интересовался, куда это вы с Савельевой  подевались.  Он,  мол,
вас лично искал и дома и в общежитии. Руку  мне  не  отпускал,  а  этот  зря
заискивать не будет. Что-то у них там стряслось."
   "Да  плевать  нам  теперь  на  них  всех  со  всеми  их  потрясениями!  -
возмущается Инга. - Я не хочу больше учиться. Я теперь повариха в артели.  И
я хочу денег. Сразу и  много..."  "Вот  что,  товарищи  уч„ные,  -  поднялся
председатель артели. - Мне кажется, что я тут пока лишний.  Если  надумаете,
вот моя визитка. И не забудьте прививку от энцефалита. Адью..."
   "Мальчики, - Марина Галкина развела руки и растопырила пальцы, жмурясь от
собственного воодушевления. - Ну почему вы все такие ехидные и злые?  Почему
не предположить самое естественное - у Пети  Хвостова  проснулась  со-весть!
Почему вы его так воспринимаете, словно он  из  какой-то  зондеркоманды.  Он
такой же парень, как вы. Наш ровесник. Пошли хоть сейчас прямо к нему домой.
Посидим, с Тонечкой его познакомимся. И выйдем друзьями. Ну и что, что он на
нас всех давит? Он же рек-тор! На  него  тоже  кто-то  давит.  А  вы  о  н„м
говорите, словно он какой-то враг народа...
   4.
   "Интересно! - Бурятов заш„лся коротким смешком. -  Так  они  распоясались
именно поэтому? Нет (смешок), вы только подумайте: схлопотать по  сопатке  в
пятьдесят лет в должности и.о. профессора со  степенью  доктора,  подставить
рожу какой-то студентке при всех и - никаких последствий! Приказ отмен„н.  Я
к ректору, а тот как с Луны свалился. Максиму этому...  Борисовичу  со  мной
разговаривать некогда, а  декан  тот  вообще  спрашивает,  наглец,  когда  я
перестану являться на лекции под шафе. Ефим Яковлевич, хоть вы скажите всем.
Я разве бываю пьян когда? Я стакан вина пропускаю  с  утра  для  понту,  для
рабочего настроения, так ведь те же французы... Вместо утреннего чая! И идут
себе на работу. И решительно никто друг к другу не принюхивается."
   "Так или иначе, надо что-то придумать, - ходит  по  кафедре  зав,  нервно
потирая руки. - Они исчезли, а инспирированная, скорее всего  ими,  комиссия
уже в Комсомольске! И с ней Иннокентий Константинович Негода, между  прочим,
как вы все знаете. Он в первую очередь спросит у меня,  где  его  друг  Юрий
Ефремович Хадас. Так что, вы, Алексей Павлович, вс„ это заварили, вы к  нему
и идите. Пора вам извиниться..." "Вы с ума что ли сошли, Валентин Антонович!
Меня избили, я кучу денег дантисту отвалил и я же должен извиняться?"
   "Вас и следовало избить... Да,  да!!  Именно  вас,  Алексей  Павлович,  -
мгновенно накаляется Вулканович. - Это вы оскорбили  сразу  всех.  Начали  с
Марка Сем„новича, а потом вообще распоясались, перешли на площадную брань по
отношению  к  лучшей  нашей  студентке  и   получили   то,   на   что   сами
напросились..." "Нет, это уже ни в какие  ворота...  Ефим  Яковлевич.  Может
быть это уже не вы тут передо мной сидите? Давно ли..." "Сейчас вс„  это  не
существенно, - морщится Попов. - Ситуация резко изменилась и изменилась не в
нашу пользу.  Негода  приехал  не  просто  с  министерской  комиссией,  а  с
комиссией Якубовского."  "Стальной  Якуб?  -  тут  же  тушуется  Бурятов.  -
Якубовский эт-то более, чем серь„зно, товарищи... Этот, если что  раскопает,
не просто с волчьим билетом из вуза спихн„т. Этот и посадить может..."  "Вот
именно. А мы им такой сюрприз с другом Негоды... А ну  Якубовский  потребует
отч„та по вашим командировкам, Алексей Павлович... С  приложением  телег  из
всех курортных милиций... Что вы, например,  по  вашей  арктической  теме  в
Гаграх в прошлом году месяц исследовали,  пока  вас  милиция  из  городского
фонтана не выловила?" "Я завернул в Гагры по семейным  обстоятельствам...  Я
же представил вам справку из горсобеса. У меня т„ща как раз тогда умирала  в
Гаграх." "Ага, а мы с ней в эти самые дни в Старом гастрономе за курями  два
часа стояли, - быстро и зло говорит секретарь. - И она мне жаловалась, какой
вы у не„ подлец и изменщик! А ещ„ на Юрия Ефремовича... Вы просто завидуете,
что первая красавица института не на вас глаз положила. Так и скажите. А  то
- скромник наш„лся, праведник божий... прости господи!" "Ну, вот! Все  сразу
напали со всех сторон, прямо как собаки на больного пса...  Никакого  у  вас
сострадания и благородства. Я же кафедру на предзащите  поддержал!  А  потом
самую мою дорогую картину продал, фамильный  портрет,  между  прочим,  чтобы
выбитый этой... зуб вставить. Ну, с Ефимом  этим  Янкелевичем  вс„  понятно.
Еврей и честь... Но вы-то, Валентин вы свет наш  Антонович!  Я  вас  столько
поил..." "Оставьте ваш фиглярский тон, - зав  нейтрально.  -  Теперь  не  до
наших взаимоотношений. Надо каждому спасать  свою...  должность.  Не  роняя,
естественно чести кафедры.  Займитесь,  Алексей  Павлович,  тщательно  своей
отч„тностью. Справками разными из собеса и моргов. А то "стальной Якуб"  вам
так врежет, что савельевская затрещина поцелуем с щ„чку покажется..."
   "Вот именно, - извергается старик. - наше государство - не дойная корова.
За подлог надо отвечать по всей строгости справедливого советского  закона!"
"Вы о себе лучше подумайте, - затравленно озирается  Бурятов.