- ведьмовская организация.
  - Ага, спасибо. Из факта третьего, - Максим внушительно поднял палец, -
вытекает желание одного известного нам человека поставить себе на службу
эту суету. Кстати, мысль мы ему подали сами. Помните, когда он в акациях
подслушивал? И он весьма умело подливал масло в огонь. Не корысти ради, а
чтобы доказать себе и другим...
  - Кто он? - не вынесла Катька. Глаза ее сверкали.
  - Тот, кто на тебя напал, тот, кто облился Жанночкиными духами, в общем,
тот, на кого мы могли подумать в последнюю очередь.
  - Кто?!! - проорала Катька. - Убью!
  - Тебя убьет, - пояснил другу Даник.
  - Я назову это имя позже. Тем более, что оно не главное. Этот м-м...
мужчина только помог усугубить замешательство и помешал настоящему
преступнику добраться до клада.
  На него уставились, как пораженные громом. А Максим довольно улыбнулся и
произнес слегка укоряюще:
  - Я же вам говорил, что читать полезно.


  (...)


  Сыщики перестали дышать. А неизвестный одним ловким движением перемахнул
подоконник. Доска задвинулась, отрезая им путь к спасению. В бараке стало
темно.
  Двигаясь все так же уверенно (а по скопившейся тут пыли не скажешь, что у
него богатый опыт!), преступник поскользил вдоль стены плавным ниндютским
шагом. Не скрипнула ни одна половица. Мгновение - и он уже у печки. Еще
мгновение... визг несмазанных петель заслонки... И громкое:
  - Не шевелиться! Вы окружены!
  Максим ткнул преступника ручкой между лопаток. Тот застыл, как добрый
дурень, даже не делая попыток к сопротивлению. Собственно, очень трудно
сопротивляться, стоя в полуприседе, с руками, по локоть засунутыми в
поддувало. Да еще сжимая ими огромный и достаточно неудобный предмет.
  - Шевелиться не буду... - произнес преступник задушенным голосом.


  (...)


  Возле заброшенного барака снова стало темно и тихо. И одна только сова,
вылетевшая на охоту с чердака восьмого отряда, видела, как сгустившийся
между соснами над тропинкой туман весело подмигнул несуществующим глазом,
отфутболил с дорожки камешек, распростерся над крышей барака и нырнул в
зацементированную печную трубу.


  10.10.01

  Гомель.



Людмила Богданова. 
Гомель.

                            Ода Бабе Яге.


  Любого, кому захочется это прочитать, сразу предупреждаю, что пишу с
позиции женщины.
  И дилетанта: поскольку в основу очерка кладу не выверенные научные данные
касательно фольклорного (?) образа, а то, что слышала, читала, надумала.
Вот и все с преамбулой. А сказка впереди.
  - Страшная?
  - Других не зна-аем...
  Еще с детства меня удручала несправедливость, по какой бабу Ягу, Кащея
там... приходилось считать отрицательными персонажами. Уже тогда возникала
мысль статьи "Баба Яга как зеркало русской революции". Статья,
долженствующая особу эту обелить и всем воздать по серьгам. Подозреваю,
что досталось несчастной с позиций патриархата и христианства, которое
патриархат этот оправдывает. Ставит во главу угла. На Еву и сестер оной,
должно быть, по недостатку толерантности (или, скорее, мозгов) вешают всех
собак доблестные мужчины в рясах и без да еще и требуют, чтобы там блюла
семейный очаг... короче, как говорил один знакомый, должна быть
любовницей, ломовой лошадью и боевым соратником в едином лице. Ладно, не
будем пока углубляться ни в психологию, ни в теологию, вернемся к
фольклору. Точнее, к детским сказочкам.
  - Ох уж эти сказзоцки...
  Так вот, даже в детских адаптированных вариантах, выхолощенных и
урезанных, весьма четко прослеживается дуализм образа. С одной стороны
Баба Яга - громобойная старая стерва с явными проблемами психики и тягогй
к людоедству, с другой - нечто вроде Мудрых женщин Эсткарпа Андреи Нортон
(разумеется, со своей славянской закваской, куда более древней, чем во
всех фэнтезийных сагах).
  Отрицательная сторона образа интересна тем, что страдают от нее именно
мужчины, причем мужчины, находящиеся в детском возрасте (классический
Ивашка из "Гусей-лебедей", Пилипка-сынок, Гензель - впрочем, Гриммовская
ведьма бабе Яге всего лишь отдаленная родственница). Если девочки и
попадают под карающую длань (т.е. зуб), то разве что по недоразумению (как
дочка людоедки, съедаемая заместо Пилипки) или в наказание за нерадивость
и грубое отношение к детям этой дамы; впрочем, существует еще мотив
подмена - когда злая баба выдает себя за героиню, и до какого-то момента
братья героини на это покупаются. Бывает еще, баба Яга гоняется за
девчонкой - но там уже прослеживается мотив похищения некоей драгоценной
для хозяйки вещи, так что с точки зрения закона... (Хм, почему я не
адвокат?).
  Итак, четко прослеживается отрицательное ( не с точки зрения гастрономии!)
отношение бабы Яги к невинным мальчикам. Похищение, откармливание и -
попытка употребить, за что и платится. Где-то ( не помню, где) читала, что
мотив этот является отражением обряда инициации во времена матриархатные.
Полагаю, насчет последнего утверждения со мной спорить не будут, иначе
откуда бы взяться старухе (мудрой женщине?) в этом самом обряде, причем,
проводимом над мальчиком. Где, в противном случае, великие охотники,
шаманы(волхвы) и вожди племени? Кстати, на момент прохождения инициации
указывает и наличие избушки (могилы?) - долгого дома, который должны были
миновать мальчики в процессе. В некоторых племенах мальчиков, опоив
каким-то зельем, на самом деле зарывали на пару дней в могилу, вот так.
(Да, вполне возможно, вся эта информация почерпнута из Фрезера, откуда
еще?) Учитывая, что славянская мифология указывает на бабу Ягу, как на
хранительницу ворот царства мертвых ( смерть мальчика - рождение мужчины),
все вышесказанное очень и очень вероятно.
  Самое время теперь обратить внимание на избушку на курьих ножках, где
героиня очерка проживать изволят. Тем более, что место этого проживания
напрямую связано с вышеописанным. По-моему, самый расхожий, можно сказать,
типичный образ избушки - избушка. Компактное бревенчатое сооружение с
дверью(как-то же заходят внутрь мимохожие(проезжие) богатыри, да и прочий
люд - судя по сказкам, Яга живет чуть ли не на гостинце1), окном
(вероятно) и дымоходом, на гладком столбе(двух - курьи, свиные ножки - а
тут - четырех?). Такие строения были типичны для болотных, озерных
жителей; как сибирские лабазы для защиты продуктов от грызунов и даже как
места захоронения. Не отсюда ли слава бабы Яги как богини смерти,
хранительницы ворот в царство мертвых (навь) и - по некоторым источникам,
жены Велеса - скотьего бога, великого Змея? Кстати, у психологов Лес
является символом бессознательного ( глубоко в котором запрятана звериная
суть - Велес) и кроме, похоже, единственно верного пути втуда,
позволяющего прикоснуться к своим глубинам и при этом сохранить здравый
рассудок, баба Яга служит еще и повелительницей зверья, и дарительницей
волшебного клубка-проводника ( прослеживается ясная аналогия с эллинским,
точнее, критским Лабиринтом - бессознательное? ,- Зверем внутри и нитью
Ариадны. Ох уж эти "еллины"! Только вот у нас - славян - заместо красавицы
мудрая, но суровая старуха, и Зверя убивать не надо, а скорее богатыри
спешат внутрь Леса (себя?) за каким-то полезным в хозяйстве рожном. Ладно,
раз уж я врылась в дебри психоанализа - это за дурацкой передачкой про
сказки, которая их трактует как неисповедимые пути к духовному
совершенству - ща вам! - то тут можно еще обнаружить, что герою для
достижения своей цели необходимо заставить свое мужское Янь договориться с
женским Инь, иначе Инь это в баб ежьей ипостаси его быстро и с
удовольствием сожрет. Впрочем, так ему, не читавшему психоаналитиков, и
надо. Хотя это лирика, лирика, Назад, к бабе Яге!)
  Помнится, было что-то про избуху... Иногда к оной добавлялся тын,
увенчанный человечьими черепами (глазницы коих светились ночью), причем
один кол всегда оставался пустым - в целях заблудших богатырей устрашения.
Иногда в тыне случались зловредные по характеру ворота (по секрету -
потому что несмазанные), а иногда и ворот никаких не было. Право уж, не
помню, каким образом заезжий люд преодолевал оные препятствия. Промыслом
божьим, не иначе. Так вот: тын с черепами - это не только аналог
языческого капища, но и вполне нормальное древних времен укрепление, а
вражьи головы для устрашения желающих напасть вывешивались. Обычная
практика. Хари разбойников и мятежников прибивались к воротам
средневековых городов века чуть не до восемнадцатого. А вы - баба Яга...
Меня больше интересует избушка. Не то, на чьих лапах она там стояла и
топилась ли по-черному или наоборот, и не про объем полезной жилой
площади, а осенила меня во вполне сознательном, университетском уже
возрасте, мысль, какого, простите, лешего, все эти богатыри и девицы,
пришедшие наниматься на службу или дороги пытать, просят избушку
повернуться, вместо чтобы обойти. Последнее же вроде проще. А они стоят и
гундосят, как нетрезвый гусляр:
  - Избушка-избушка, стань по-старому,
  как мать поставила:
  к лесу задом, ко мне передом. (Перед - это что, двери?)
  Ну, с теперешней вышки психоанализа понятно, что со стороны Леса может
забрести только законченный псих, к сознательным поискам чего-то там (
сбежавшего жениха, к примеру) явно неспособный. С точки зрения обряда
инициации тоже понятно: вошел в одну дверь - со стороны селения, вышел в
другую: все, как в общественном транспорте. Но все равно интересно. Почему
избушка вдруг по-старому не стоит? И о какой матери речь?
  "Непонятненько."
  (Да, тут в процессе работы пришла ко мне мысль о детородном канале - тесен
и работает только в одну сторону. Если сравнивать инициацию с новым
рождением - что, в общем-то, так и было. Долгий дом - тесный, узкий
земляной лаз. И с обратной стороны в него никто не влезал. Но при чем тут
избуховерчение?) Впрочем, была еще одна трактовка избушки - как
космического корабля. Исходя из того, что телесами своими баба Яга
заполняет избу впритык: руки-ноги по лавкам, груди в потолок, а нос
зависает на стропиле. Короче, то ли гроб, то ли анабиозная камера: кому
что нравится. И еще одна неясность - насчет костяной ноги. ("Отдай мою
посадочную ногу!") Тут я просто развожу руками и перехожу ко второй
ипостаси бабы Яги: гуманитарно-справедливой.
  То есть, не всегда она этому образу соответствовала, но, блюдя
определенные правила, можно было уйти из ее рук живым и с прибытком.
Например, в точности и вовремя исполняя ее приказы ( как произошло с
Василисой, которую хранило "матушкино благословение" в образе куклы-божка:
накорми оную - она любое дело исполнит быстро и качественно. Так что у
бабы Яги просто нервы не выдержали. Хотя, несмотря на попытку
христианизировать сказку, она подается очень древней. Ну и еще одна
богатырская голова не села на кол только потому, что он до определения в
пастухи за коня спас трех живых существ, вот и они его спасали. А то бы не
поздоровилось, Ух какие были у Яги кобылицы!) А если непосредственно, то
условий не так уж и много: дойти на край света ( ага, спустись поди к
своим корням, хоть к памяти раннего детства, если усы успели вырасти),
поворотить к себе избушку и вежливо с бабкой поговорить. Вон она
очередному претенденту на эзотерические знания жалуется: "Сто лет меня
матушкой никто не звал". В общем, как понравишься: женщина, сплошные
эмоции. И чистюль любит. Заведи ей про баньку... и есть попроси. Главное,
собачки ее не бояться. Потому что та злого человека разорвет, как
незваного гостя честно предупреждают, прежде чем раскрыть дверь. Короче,
проделав все требуемое, можешь рассчитывать на помощь, информацию и
полезные в исполняемом деле артефакты.
  Иногда, надо заметить, задача странника усложняется. Предлагается ему
посетить аж трех бабушек разного возраста и степени информированности,
состоящих в родственных отношениях (иногда на их месте оказываются
дедушки, но, по-моему, гораздо реже). И, как всегда, ответ лежит в самом
конце. Впрочем, принцип троичности привычен для сказок (и не только).
Кстати, в некоторых из них была сделана попытка ассимилировать бабу Ягу
христианством. В оных ее образ совмещается с Параскевой-пятницей. Но и
здесь схема угроза-знакомство-помощь соблюдается.
  И последний аспект, который мне хочется затронуть: баба Яга и животные. И
растения. С этими проще. Фигурируют в основном золотые яблоки; только в
одной-двух сказках (если не ошибаюсь, молдавских) встречались груша и
слива, из которых, как и из яблока, извлекались потребные героине
волшебные предметы.
  О зверях. Кобылиц я уже упоминала. Их обычно три или двенадцать.
Породистых и способных либо превращаться, либо прятаться в весьма
нетипичных для выпаса местах ( море, например). Рождается от этих кобылиц
раз в год (12 лет) шелудивый жеребенок, после ночи на заповедных лугах
превращающийся в крылатого коня ( умен, и догнать невозможно). Конечно,
расстаться с таким чудом баба Яга желает не особенно. Дальше идут,
соответственно, всякие гады: змеи, мокрицы и пр., которых баба Яга холит,
любит и к чьему мнению прислушивается. Называет их своими детьми; если
считать Ягу персонификацией Великой Матери, то почему бы нет. Далее в
список входят коты, вороны, собачки с железными зубами, совы. Как написали
в словаре славянских мифов, животные устрашающие и символизирующие
мудрость. А, я забыла еще жаб(лягушек?). Вполне возможно, что в каких-то
сказках баба Яга вообще повелевала всеми зверьми, птицами и гадами земными
и собирала их, чтобы помочь герою (героине) отыскать нужное место. Но мне
почему-то больше запомнился именно старик-повелитель.


  Конечно, теперь это все осталось в детских сказках, но я помню, как
замирала от сладкого ужаса, когда Марьюшка, распрощавшись с бабой Ягой,
скакала сквозь чащу за своим Финистом на огромном коте, а во тьме вокруг
вспыхивали среди деревьев чьи-то глаза и мерещились всякие чудища и нельзя
было, нельзя было оглянуться! Кот летел на мягких лапах и ветки норовили
хлестнуть в лицо. Сказка была бесконечной, как жизнь, и все - настоящим,
лес - Лес, и любовь - Любовь. И как шла по Лесу красавица-Василиса,
купеческая дочь, сжимая в руке куколку-вместилище души матери, а мимо
пролетали всадники - Светлый День, Ночь и Ясное Солнышко и скрывались за
тыном, увенчанным человечьими черепами, глазницы которых с закатом
начинали светиться гнилушечным светом. Это - из глубины, это - настоящее.
Это невозможно выдумать, только знать. Сказку нельзя презирать, над
сказкой нельзя смеяться. Столько тысячелетий в ней, куда больше, чем наша
куцая история от Рождества Христова. На этом кончается Сага о неведомом,
или Ода Бабе Яге.


  P.S. Мне тут сказали, что как это: детям - о родовом канале. Не буду
отговариваться тем, что современные дети и так все знают. Но если мы
продолжим лицемерно утверждать, что их нашли, скажем, в капусте, если они
не узнают, каково рожающей женщине, то научатся ли они сопереживать? И
вообще, я писала это для умных людей, без скидки на пол и возраст.


  Гомель, ноябрь 2000.
  1 Это торная дорога такая, для проезда "гостей", то бишь купцов, весьма
оживленная.



Л.Богданова. 
Гомель.



    Ворота в сказку.

***

В серебристой гавани
корабли ветра;
небо раскрашено
голубой краской;
облаков перья,
сосновая ветка - 
вот и ворота,
что открылись в сказку.

Ты, кляновы лiсточак...
Песня.
Лезвием трещина стену прорезала,
на рисунке древнем сон смешан с былью.
Почему один дух вычерчивает бездну,
а другой дух вынашивает крылья?

Я просил свободы для сына Икара...
сломанные перья разметал ветер.
Почему одна рука выплетает парус,
а рука другая - для рабов плети?

всем хватит места на дожде летнем. - 
Кто избрал нас дважды среди тьмы истин? - 
Чтобы жили деревья в круговороте вечном,
неужели обязательно умирать листьям?

***
Зима нас запутала, словно охотничья сеть.
Мы рвемся на волю, мы тщимся ее стряхнуть.
Пусть Северный ветер сечет наши спины, как плеть.
Мы звери, пришедшие, чтобы позвать весну.

Мы долгую зиму несли на худых хребтах:
 почти через силу - свой тяжкий груз и свой крест,
чтоб пробило время снять паутину с души и с лица
и носом уткнуться в зеленые косы
наших невест.

Мы шкуры сдираем, наш свадебный белый мех,
и голое тело швыряем под буйство струй,
чтоб, против кар и против запретов всех,
принять им ветер
теплый и сладкий,
как поцелуй.

Зима навалилась и пьет нашу кровь из жил
Фонарного света ножи
нам режут глаза.
Но мы все рвемся из голода, нервов. лжи;
из туч. из тумана,
из смерти самой бежим!,

чтоб хоть стоном,
хоть криком,
хоть вздохом
весну позвать.

Зима нас запутала,
словно охотничья сеть,
а мы рвемся на волю,
стараясь ее стряхнуть.
Пусть Северный ветер
сечет наши спины, как плеть.
Мы - звери, живущие,
чтобы весну вернуть.

Начало.
Догорает закат короткий,
чьи-то кони несутся вскачь.
Это, скрипку прижав к подбородку.
нам играет мальчик-скрипач.
Как светла на устах улыбка
и как пальцы на струнах легки!
Отберите у мальчика скрипку.
Пусть не знают о нем Стрелки.

Пусть трепещут под сводами зала
струи музыки, пламя свеч.
Ведь еще пора не настала 
променять искусство на меч.
Звуки тают, едва возникнув,
лишь тихонько звенит струна.
Отберите у мальчика скрипку.
Пусть не тронет его стрела.

Будто сон, мелодия длится,
застывает ночь за окном.
И душа - легкокрылая птица - 
осторожно водит смычком.
Чья рука в полумраке зыбком
вдруг легла на его плечо?
- Отберите у мальчика скрипку.
Пусть идет. Не поздно еще.

***
Счастье с горчинкой,
как в море вода,
но другого мне
не дано.
Если скатилась
с неба звезда.
ей не зажечься вновь.
Ходят по свету
любовь и смерть - 
странные две сестры.
Если зимою костер зажечь,
ему не гореть
до весны.

Спутаны вместе
добро и зло,
правда похожа
на ложь.
Может, с любовью
не повезло. Странная?
Ну и что ж.

И - если сказка 
покажется злой - 
ты ее не вини.
Часто ведь платят
не той ценой
за то,чему нет
цены.

***
Эта заводь мне сном Офелии,
грустной сказкой с добрым концом.
Желтоглазы речные мели,
ивы с ними к лицу лицом,
что в теченьи полощут косы
голубые свои, дрожа;
и срываются с листьев росы,
точно капли ночного дождя.
Под корнями синие тени,
густ излом голубой коры,
и в речушке дрожью осенней
серебристый отблеск луны.
Черный челн на воде качает.
Он к обрыву почти приник.
И, журча, по камням стекает
чистый-чистый речной родник.
Далека и узка - как снится, - 
по колено - не глубока,
среди ив в тумане струится
заповедная эта река.
Заповедное, скрытое в чаще,
сквозь колодец ив навсегда
утекает доверчиво счастье
густо-синее, как вода;
и задумчиво и осенне
распахнулось небо над ней!
И качает венок Офелии
среди трав и влажных камней.

Славке.
Возвращение времени,
убежище, дом.
Цокот маятника. Луч
касается век.
И в дыму деревьев,
спящих за углом,
по аллее идет ко мне
человек.
Как сладко яблоко в его руке.
Я забыла, что на улице
еще весна
и под забором вчерашний
нестаявший снег.
Человек спешит,
его поступь легка.
И в резных карнизах
оглашенные воробьи,
и старая беседка:
черная на голубом.
Молнии золотые
в моей крови.
Молнии, остывающие
в сердце моем.

***
Кони шли по крови зари
кони пили росу взахлеб
жажда ветра запах земли
порождали в жилах озноб

воздух рвался с треском сухим
пожд напором упругих тел
невозможный кристалл луны
по их следу во тьму летел

так скакали дробя синеву
и кровавили небо они
что катились звезды в траву
кони пили звезды с травы

Там, где жгучи рябин костры.
там. где робокпредсветный луч.
кони мчат по крови зари,
высекая звезды из туч.

***
Красное яблоко упало в лес,
красное яблоко катилось
по лапкам сосны,
и густые туманы
спускались с небес,
а в нихдремали
зеленые сны.

На куполе неба
зажглась звезда,
а сам он - призрачно-голубой.
И каждый кусок
ноздреватого льда
купался в лужах
и пах весной!..

А в чащах леса
не таял снег,
 все лежал и лежал
в потаенных местах,
чтобы отдать
свой белый цвет
ландышам.
что воскреснут та