чальнику  милиции
Куйбышева я приказал выделить вам автомобиль и  все  движение  в  городе  на
участке от управления НКВД до вокзала блокировать. Самое вам время успеть на
наше веселье.
   - Слушаюсь, товарищ Сталин. Но есть ли повод для веселья?
   - Повод есть,  товарищ  Бочаров.  Там  у  вас  на  спецучастке  проходила
практику  некая  Жар-птица.  Она  выполнила  свою  задачу.  Там  у  вас   на
спецучастке она превратилась в настоящую разведчицу. Уверен, у Гитлера такой
нет. Так вот, мы тут с товарищами посоветовались,  да  и  решили  эту  самую
Жарптицу чем-нибудь наградить. Только еще не решили, чем именно. Вам как раз
представится возможность поздравить Жар-птицу с наградой  от  имени  личного
состава Куйбышевского управления НКВД. Кроме того, товарищ  Бочаров,  у  нас
есть о чем с вами потолковать...
   Наклонился кто-то над Жар-птицей и ласково так:
   - Где "Контроль-блок"? Где дело на Гуталина?
   - Нет. - Смеется Жар-птица. - Только товарищу Сталину расскажу.
   - А я и есть товарищ Сталин.
   - Нет. - Смеется Жар-птица. - Ты не Сталин. Я знаю Сталина.
   - Поверь мне, я - Сталин.
   Смешно ей. Смешно до слез. Жарко и смешно: не верю тебе, усатый. Ну какой
к черту из тебя Сталин?
   Взял Сталин ладошку ее горячую в свои руки: поверь мне.
 
 
   ГЛАВА 21
 
   - Товарищ Сталин, наука в данном случае ничего гарантировать не может.
   - Ничего?
   - Ничего, товарищ Сталин.
   - Какая у нас негарантированная наука.
   - Товарищ Сталин, тут случай почти исключительный. Все связано с памятью.
У каждого человека хорошая память. Но обычный человек использует менее сотой
доли своих способностей запоминать. Среди обычных людей встречаются те,  кто
использует свои способности на половину, на  три  четверти  или  больше,  но
тогда горизонты раздвигаются и возможности запоминать  резко  увеличиваются.
Чем больше раздвигаем, тем больше можем  запомнить.  Но  это  -  об  обычных
людях. А среди обычных людей встречаются феноменальные исключения. В  каждом
миллионе людей есть три-четыре человека с памятью, поистине выдающейся. Но и
это не все. Среди семидесяти-восьмидесяти миллионов людей может  встретиться
один с памятью, у которой вообще нет предела, нет границ.
   - Вы не смогли найти пределов ее памяти?
   - Когда она начала работать в монастыре, мы пытались  определить  пределы
ее памяти и не смогли. Не потому, что плохо работали. Эти пределы не  сможет
найти никто. Их нет. Это случай крайне редкий. Возможно, она одна  такая  на
всю страну. Может быть, есть еще кто-то один. Но по  теории  вероятности  во
всей нашей огромной стране сейчас третьего такого человека не  должно  быть.
Люди с такой памятью были в предыдущих поколениях и,  возможно,  появятся  в
будущих. И только такие поистине исключительные личности, у  которых  память
беспредельна, иногда впадают в странную болезнь.  Иногда  от  физического  и
нервного напряжения восприятие обостряется до крайности. Тиканье  часов  она
воспринимает как удары молота о наковальню у самого уха. Любой самый  слабый
свет она воспринимает как удар сверхмощного луча прожектора в лицо, то  есть
как чисто физический удар. Она чувствует запах цветов в  соседнем  доме.  Мы
держим ее в совершенно темной комнате при абсолютной звуковой изоляции.  Она
голодала потому, что запах любой пищи ее душил. Есть  надежда,  что  болезнь
пройдет сама. Есть обнадеживающие признаки. Она не приходит в  сознание,  но
температуру удалось сбить. Нам удается ее кормить,  и  физическое  истощение
больше не грозит смертью. Мы вносили в ее комнату цветы, и это не  причиняло
ей боли. Но звуковое и световое восприятие...
   - И наука бессильна?
   - Люди с такой памятью встречались мировой науке крайне редко.  Известные
науке случаи можно перечислить по пальцам. Такая болезнь случается только  с
такими исключительно редкими личностями.
   - Но советская наука выше всей мировой буржуазной науки!
   - Правильно, товарищ Сталин, но и советской наукой эта  странная  болезнь
не изучена, ей даже не придумали названия, не говоря  о  разработке  методов
лечения.
   - Что же будет делать советская наука, если  такая  болезнь  случится  со
мной?
   Она проснулась в большой белой комнате. Окна раскрыты настежь, и потому в
комнате холодно. За окном бушует море. Она укрыта тяжелым мягким одеялом,  и
потому ей тепло. Рядом с кроватью - тумбочка. На тумбочке орден.  Ее  орден.
Но она слаба и видеть четко не может. Двоится орден.  Кажется,  что  два  их
рядышком одинаковых. Протянула  руку  и  тронула  пальцами.  Взяла  в  руку.
Поднесла к глазам. Один орден в  руке,  а  второе  изображение  осталось  на
тумбочке. И тогда она протянула руку и взяла другой орден. И долго  на  него
смотрела. Их оказалось два. Два ордена Ленина.
   Она опустила ноги на пол и села. Закутавшись одеялом, как шубой.
   Интересно, что за окном? Осторожно  встала  на  ноги.  Постояла  немного.
Снова села. До окна ей не дойти. Кружится голова. Легла.
   Что за море плещет? Балтика? Нет. Не Балтика.
   За окном качнулась пальмовая ветвь. Значит юг. Значит Черное море. Почему
холодно? Наверное, зима.
   В комнату заглянула сестра в белой косынке.
   Испугалась. Удивилась. Убежала.
   И зашумели в коридоре голоса. Слышно, что идут малой ордой. Множество ног
и все в одном коридоре. И все нетерпением гонимы.
   Растворилась дверь. В двери - огромного роста толстенный профессор.  Весь
в белом. И ватага его - в белом. У профессора  на  золотой  цепочке  пенсне.
Поднес пенсне к глазам и долго Настю разглядывал, порог не переступив. И вся
его  свита  Настю  из-за  спины  профессорской  разглядывает,   из-за   плеч
профессорских, из-за боков.
   Улыбнулся профессор.
   И все улыбнулись. Шагнул профессор. И все шагнули. Подошел профессор,  на
краешек кровати присел, а все кровать вокруг обступили.
   - Ну вот, наша птица ожила. Как самочувствие?
   Настя ему только кивнула: хорошее.
   - Чудесно. Покажите  язык.  Так.  Хорошо.  Скажите  "А".  Хорошо.  Глаза?
Хорошо. Через неделю вставать будем.
   Легким одобрительным шумом свита ответила.
   Обернулся профессор к кому-то за своей спиной:
   -  Наша  советская  наука  действительно  выше  всех   буржуазных   наук.
Телеграмму товарищу Сталину.
   Она встала через неделю. И сама  дошла  до  окна.  А  еще  через  неделю,
укутанная  в  меховую  летную  куртку,   бродила   по   пустынному   берегу.
Далеко-далеко над горами каждый день поднимался самолетище и, ревя моторами,
уходил гулять над морем. Врачам и медсестрам дела нет:  самолет  он  и  есть
самолет, только большой. А Настя с детства все  авиационные  новости  ловила
как звукоуловитель. Вспомнила,  прикинула,  вычислила:  это,  конечно,  ТБ-7
летает. Враг народа Туполев и враг народа Петляков  создали  лучший  в  мире
стратегический бомбардировщик. Самое время его испытывать. Поразмыслила, кто
бы испытателем мог быть на ТБ-7. Вроде Водопьянов по  ее  расчетам  выходит.
Надо будет у знающих людей спросить. У Холованова. Где он?
   Над Россией март бушует, а тут, на крымских берегах, ни снега, ни мороза.
Просто ветрено и прохладно. Но погода всегда летная. И  потому  тут  круглый
год идут испытания новых самолетов и десантных  планеров.  И  потому  лучших
летчиков готовят именно в Крыму. Аэродромов тут так много, что можно считать
Крым не совокупностью  многих  аэродромов,  а  одним  большим  непотопляемым
авианосцем. Если смотреть на восток, то там угадывается большой аэродром  за
горизонтом. На северо-восток - еще один. Два на  севере.  Если  смотреть  на
запад, то там вдалеке каждый день в  небе  точечки.  Это  каких-то  девчонок
готовят к следующему воздушному параду. Они удивят  мир  групповым  затяжным
прыжком. Их не только для  парада  готовят.  Есть  и  другое  предназначение
группам отважных девчонок, которые могут валиться с неба, не раскрываясь  до
двухсот.  А  вчера  садился  там  сверкающий  самолет.  Может,   "Сталинский
маршрут"? И улыбнулась.
   Сидит укутанная Настя на берегу. Камушки в воду  бросает.  Кричат  чайки.
Стучит  море.  Зашуршали  камушки  позади.  Оглянулась.  От   солнца   рукой
закрылась. Слепит. В лучах солнечных стоит огромный человечище. Не разобрать
лица. Только пальто кожаное различимо да сапоги ярче солнца.
   - Здравствуй, Драконище.
   Подхватил он ее на руки. Закружил.
   - Здравствуй, Жар-птица.
   - Отпусти, дурной, даже у советских парашютистов головы иногда кружатся.
   Опустил он ее осторожно.
   - Как ты тут?
   - Хорошо, Дракон. Рассказывай.
   - Что же тебе рассказывать?
   - Все рассказывай. Я ничего не знаю.
   - Все просто. Был заговор. Был. Самый настоящий.  В  их  руках  были  все
системы связи и недостроенный командный пункт в Жигулях. Оттуда  можно  было
управлять не хуже, чем из Москвы. И в Москве очень многое было в их руках. И
по провинциям.  На  товарища  Сталина  они  имели  что-то  очень  серьезное.
Настолько серьезное, что могли его совершенно легально на пленуме ЦК  партии
в чем-то уличить и снять... Они могли арестовать кого угодно и  делали  все,
что хотели. В их руках уже была почти ничем не ограниченная власть. И был  у
них "Контроль-блок"  -  ключ  ко  всем  правительственным,  государственным,
военным, дипломатическим и  всем  другим  системам  связи.  Задавлен  мятеж.
Задавлен до того, как успел вспыхнуть. Бочарова я арестовал. Вот этой  рукой
ордер предъявлял. Вот этим пистолетом в морду  бил.  Хорошо  -  рукояткой  в
морду.
   Хорош "Лахти" тем, что тяжел. Как двинешь в рыло,  вроде  молотком.  Одна
забота: чтоб не до смерти. Хороший человек Бочаров. Жалко. А как  подумаешь,
так и хрен с ним. Ежов отстранен от должности Народного комиссара внутренних
дел, но пока остается Народным комиссаром водного транспорта.
   - Да почему же?
   - Не  спеши.  Всему  свое  время.  Товарищ  Сталин  стратегию  и  тактику
классовой борьбы понимает  лучше  нас.  Помяни  мое  слово:  пройдет  месяца
два-три и пропадет товарищ Ежов. Никто о нем больше не вспомнит.
   - А Берия теперь Нарком НКВД?
   - Ты догадлива.
   - А что с Фриновским?
   - Фриновский назначен Наркомом военно-морского флота.
   - Так он же...
   - Это повышение, но у нас  такое  повышение  называется:  отфутболить  на
чердак. Фриновского надо  было  выслать  подальше  от  Москвы,  оторвать  от
корней. Полетал он по Союзу от Москвы до самых до окраин,  с  южных  гор  до
северных морей. Больше не летает. Смещен и арестован.
   - А Берман?
   - Товарищ Сталин устроил учения и потребовал от Бермана любыми  способами
захватить или нейтрализовать системы связи в Москве.  Берман  с  задачей  не
справился, и тогда товарищ Сталин снял его с поста Наркома связи. Под  Новый
год его арестовали, судили и уже расстреляли.
   - Кто же теперь будет Наркомом связи?
   - Пока нарком не назначен, но руководит связью Пересыпкин.
   - Тот самый майор Пересыпкин, который с Берманом ругался?
   - Тот самый  полковник  Пересыпкин.  Помяни  мое  слово,  товарищ  Сталин
назначит его Наркомом связи.
   - Полковника наркомом?
   - А разве у нас так не бывает? Звание соответствующее товарищ Сталин  ему
присвоит. Только  с  товарищами  посоветуется...  Своим  товарищ  Сталин  не
жалеет.
   - Нашел товарищ Сталин папку?
   - Нашел.
   - А "Контроль-блок"?
   - За что, думаешь, тебе второй орден?
   - А папки на тебя я все сожгла в паровозной топке.
   - Знаю. Но все сначала запомнила, а потом Сталину рассказала.
   - Не может такого быть.
   - Может. Все запомнила. Все доложила.
   - Я болтала, а он записывал?
   - Знаешь, нет. У него есть записная книжка. А еще у него есть  коричневая
тетрадка,  в  которую  он  записывает  неизвестно  что.  Он  ее  никому   не
показывает. Но на этот раз он не  записывал  ни  в  записную  книжку,  ни  в
тетрадку. Он может вполне обходиться без тетрадки и записной книжки:  память
у него, как у тебя. Может, на всю страну вас двое таких. Ты ему страницу  за
страницей выкладывала, он сидел и слушал. Как с  магнитофона  на  магнитофон
информация переписывалась.  Иногда  товарищ  Сталин  меня  звал,  чтоб  и  я
послушал.
   - Ты меня. Дракон, прости. В бреду.
   - В бреду-то в бреду. Но только ему и рассказала,  ни  мне,  ни  докторам
рассказывать не стала. Ему ты рассказала потому, что у  тебя  еще  до  бреда
такое намерение было.
   - Правильно, Дракон, было.
   - Он тебя за это особо благодарить будет. Но и мне в конечном  итоге  это
не  повредило.  Чем  больше  он  про  меня  знает,  тем   легче   ему   меня
контролировать. Тем больше у него ко мне доверия.
   - Я это понимала. Потому все запомнила и ему рассказала.
   - Знаешь, что товарищ Сталин для тебя сделал?
   - Не знаю.
   - Он приказал  сейф,  в  котором  Бочаров  "Контроль-блок"  держал,  тебе
подарить.
   - И где он сейчас?
   - Его вычистили, выкрасили и отвезли в Жигули. В подземном городе у  тебя
персональные апартаменты. Вот  туда  сейф  и  поставили.  Ты  в  бреду  сейф
вспоминала как человека живого и просила товарища Сталина тебе его подарить.
Товарищ Сталин - человек добрый. Приказал немедленно твое желание исполнить.
Это, конечно, не все. Добыв "Контроль-блок", ты спасла всех нас.  Не  только
он тебе благодарен, но и я персонально. Проси, что хочешь.
   Проси, что хочешь.
   Что же она хочет?
   Проснулась  Настя  среди  ночи.  Бушует  море  за  окном,  терзает  ветер
пальмовые ветви, гремит железо на крыше, а ее вопрос  поразил:  что  же  она
хочет в этой жизни? Никогда она над этим не думала. Ничего ей не надо. Денег
не надо. Зачем деньги?  Квартира  тоже  не  нужна.  Счастлив  тот,  кто  все
потерять не боится. А не боится тот, у кого терять нечего. Ей нечего терять,
все ее достояние в одном солдатском вещмешке помещается. Ордена?  Два  их  у
нее. Самых высших. Хороший пистолет? Хороший - это "Лахти".  Тяжел  для  нее
"Лахти". А если не "Лахти", то "Люгер". Вот он рядом лежит.
   Проси, что хочешь.
   Холованов все что угодно достанет. Что угодно сделает. В крайнем  случае,
если сам не сможет, Сталину скажет. А уж товарищ Сталин...
   Так что же ей надо? Для полного счастья?
   Даже развеселилась она. Сотни миллионов  людей  днем  и  ночью  о  чем-то
мечтают. Всем чего-то хочется.  Сколько  ни  имей,  всегда  мечта  опережает
действительность, и нам снова чего-то хочется.  Каждый  курсант  хочет  быть
лейтенантом. Но как только стал  лейтенантом,  сразу  хочется  быть  старшим
лейтенантом. Каждому капитану хочется  быть  майором,  а  каждому  майору  -
полковником. Каждый, у кого  сто  тысяч  долларов,  мечтает  о  миллионе,  а
каждый, у кого миллион, мечтает о десяти. А Насте  мечтать  не  надо.  Нужно
просто сказать: хочу. Просто надо назвать, что именно хочешь. Хочешь  героем
стать, завтра во всех газетах  будет  указ:  "За  выполнение  ответственного
правительственного  задания,  за  мужество,  отвагу  и   героизм..."   Можно
попросить  звание  комбрига:  комбриг  Стрелецкая,  ромбик  в  петлицах.   У
американцев это называется бригадный генерал, а у нас нет генералов, у нас -
комбриг. Тот  же  ромбик  может  означать  старшего  майора  государственной
безопасности Анастасию  Стрелецкую.  А  можно  сказать:  устала  я,  товарищ
Сталин, хочу уединиться, хочу виллу в Рио-де-Жанейро, с большим бассейном, с
видом на океан, не хочу длинных черных машин, хочу длинные  белые,  открытый
счет в "Кредит Сюисс"... Болтать я не буду, вы всегда можете опубликовать  в
мировой  печати  снимки  соответствующие...  Хочу   жить   тихо,   мирно   и
наслаждаться. Позволит ли Сталин? Позволит. Она ведь ему всю империю  спасла
и власть его спасла, власть самого  сильного,  самого  богатого  человека  в
двадцатом веке... Товарищ Сталин может дать ей  все,  кроме  бессмертия.  Не
мало ли в этой ситуации просить открытый счет  и  мраморную  виллу?  Что  же
тогда просить, если можно получить ВСЕ?
   В далеком детстве читала Настя "Остров сокровищ": множество приключений и
в конце герои получают несметные сокровища. Тогда  Настя  спросила  себя,  а
почему Роберт Стивенсон не стал  писать  книжку  дальше.  И  ответила  себе:
потому, что дальше неинтересно. С  того  времени  замечать  стала,  что  все
интересные книги и фильмы про то, как люди что-то ищут, чего-то  добиваются.
А как нашли, то и фильму конец, и книжке. Дальше ничего интересного. Удивило
это Настю, и тогда она обратилась к своим любимым книжкам раннего детства, к
тем, которые читала еще до "Острова сокровищ". Та же  картина:  Иван-царевич
(или Иван-дурак) ищет золотые яблоки. Жар-птицу,  Василису  Прекрасную  (или
Премудрую). Все это ужасно интересно. А  как  нашел,  так  и  сказке  конец.
Дальше неинтересно.
   Выходит, что жизнь у людей счастливая и интересная  только  до  тех  пор,
пока им чего-то не хватает, пока им чего-то  хочется,  пока  они  за  чем-то
гонятся и что-то ищут.
   Но может быть вообще в жизни такой момент, когда мы получим все,  за  чем
гонимся, и готовы воскликнуть: "Остановись, мгновенье, ты прекрасно! "...  и
отдать душу дьяволу? И если в образе товарища Сталина живет дьявол, то разве
она уже не отдала ему свою душу?  И,  может,  уже  был  в  ее  жизни  момент
счастья, выше которого не может быть ничего?
   Он был.
   Был момент счастья. Конечно, был. И не один.
   Если можно было бы соткать  всю  жизнь  только  из  таких  мгновений.  Из
мгновений обладания властью.  Абсолютной  и  беспредельной  властью.  Ничего
другого ей не надо. Не надо ромбик в  петлицы.  Не  надо  золотую  геройскую
звездочку. Не надо славы и почестей. Не надо мраморной виллы и длинных белых
машин, не надо бездонного счета. Она останется скромным незаметным  винтиком
власти.
   Власть!
   Вот только теперь поняла Настя, почему  Сталин  не  вешает  себе  не  шею
бриллиантовые звезды. У нормального человека есть дом,  семья,  увлечения  и
мечты. А у Сталина нет ничего. Ничего, кроме власти. Любая женщина  доступна
ему, но нет этих женщин рядом  с  ним.  Он  может  нацепить  на  себя  любые
награды, но он не носит наград. Ему ничего не нужно:  у  него  есть  ВЛАСТЬ.
Власть над людьми, власть  над  жизнью  и  -  смертью  каждого.  Власть  его
бесконечна, безгранична, беспредельна.
   И Настя прикасалась к этой власти. И наслаждалась ею.
   Жрецы в древнем Египте знали толк в  жизни:  у  них  все  было  подчинено
служению власти. Настя будет спокойной и холодной жрицей абсолютной  власти.
Ей не нужны квартиры и наряды, ей не нужны машины и деньги.
   Люди, идущие во власть, в, большинстве своем не  понимают  вкуса  власти.
Они идут во власть ради славы, ради богатства, почестей и жизненных удобств.
Они идут во власть в надежде  повесить  на  себя  ленты  и  звезды,  завести
гаремы, построить дворцы, одеться в роскошные наряды. Такие люди не держатся
долго на вершинах. Робеспьер проиграл потому, что его  повлекло  к  славе  и
почестям. Его повлекло на чисто внешние и побочные проявления власти.
   Только немногие идут во власть ради самой власти,  понимая  ее  вкус  без
примесей. Настя знает только одного человека  в  мире,  который  понял  вкус
власти до конца. Он ходит в сапогах, в солдатской шинели, в зеленом картузе.
Ему  не  надо  разбавлять  власть  наградами  и   титулами.   Он   пьет   ее
неразбавленной.
   Повернулась Жар-птица на горячей подушке и поняла,  что  ей  для  счастья
ничего не надо. Она счастлива.
   Был дивный весенний расстрел.
   Тропинки в подмосковном лесу  пропахли  весной.  И  яма  расстрельная  не
зимняя  уже,  но  весенняя,  весной  благоухающая.  Люблю  раннюю  весну   в
Подмосковье. Люблю проталины на лесных дорогах. Люблю  подснежники,  которых
мне никогда уже в подмосковных лесах  не  собирать.  А  Настя  Жар-птица  до
начала расстрела собрала букет.
   Тепловоз "Главспецремстрой" подтянул  пять  тюремных  вагонов.  В  каждом
вагоне - три купе для охраны, одно купе -  карцер,  шесть  купе  для  врагов
народа. В каждом купе - по двенадцать. В вагоне  -  семьдесят  два.  В  пяти
вагонах