одные, сверкающие. Такими глазами хоть стекло режь.
Сатана сатаной. От одного взгляда опрокинуться можно. Представила Настя, что
попала клиентом к Бочарову в пыточную камеру на следствие. Передернуло ее.
   И тон Бочарова  нехороший.  Сказал  одно,  а  слышится  в  словах  угроза
откровенная: "Пришла ты к нам на спецучасток с важной бумагой. Но не выйдешь
отсюда.  И  бумаги  не  помогут.  Так  что  бегай  по  лесам,   прикидывайся
диверсантшей, вынюхивай, ничего не вынюхаешь".
   Улыбнулась Настя Бочарову улыбкой очаровательной:
   - Товарищ старший майор государственной безопасности, я - посвященная.  Я
- такой же исполнитель, как и вы. Знаю, для чего шкафы пред" назначены. Сама
с ними работала. Правда, не на вязании, а  на  исполнениях.  Техника  у  нас
везде стандартная: знаете, ложбинка там, где шея с черепом сходятся...
   Хотела Настя добавить: "Тут у вас чекисты людей стреляют, а мы у  себя  -
чекистов". Но не стала Настя такого добавлять. Просто подарила Бочарову  еще
одну улыбку лучезарную.
   Отошел старший майор государственной безопасности. Сам себя ругает. Думал
пугануть девочку так, чтобы отбить охоту тайны НКВД  вынюхивать.  А  она  не
испугалась.
   Любого встречного взглядом, жестом, действием давить  надо.  Всегда.  Так
старший майор государственной безопасности и  делает.  Давит.  Попробовал  и
против сталинской контролерши - не выгорело. И решил для себя: один -  ноль.
В ее пользу. И не такая она наивная дурочка, как может показаться.
   Отошел Бочаров, а Настя решила: тут Заговор.
   Осень листопадная. Осень шелестящая. Идет Настя лесом.  Идет,  над  собой
смеется. Пропустили ее  на  спецучасток  по  бумаге,  а  дальше  что?  Возле
Бочарова можно год ходить, ничего не узнаешь. А можно и десять лет.  В  доме
отдыха НКВД - запасной командный пункт областного управления. Там узел связи
и сейфы. Но узел связи под охраной, и двери там железные, и окна в решетках,
и работают там связисты круглые сутки. Да и не так  глуп  Бочаров,  чтобы  в
рабочем своем сейфе держать что-то недозволенное. И  не  так  глуп  Бочаров,
чтобы в рабочих помещениях что-то лишнее сказать.
   Интересно, где сейчас Дракон? Вернулся ли из Америки? И что  там  у  него
за, результаты?
   А  результаты  у  него  не  могут  быть  веселыми.  Если  бы  он   забрал
"Контроль-блок" в Америке и благополучно вернулся, то Настю  товарищ  Сталин
немедленно бы отозвал со  спецучастка.  Делать  ей  Тут  нечего.  Поднял  бы
товарищ Сталин правительственный телефончик и сказал бы: ну-ка  верните  мою
птицу, завершилась ее практика. И Бочаров ее отпустил бы. Если нет заговора,
посмеет ли какой-то Бочаров ослушаться Сталина и не выполнить его приказ?
   Но  заговор  есть.  И  потому  не  отзывают  Жар-птицу   со   спецучастка
Куйбышевского управления НКВД. А что она может?
   Ничего не может. Бегает по лесам.  Понимает  Бочаров,  что  она  прислана
что-то разнюхать, только не выгорит Настеньке.
   Обдумала Настя варианты и решила в панику не  ударяться  и  не  хлюздить.
Если заговор есть, если "Контроль-блок" украден, то быть ему  или  в  Москве
или тут где-то рядом. Даже тут вернее: "Контрольблок" в основном для Жигулей
предназначен.
   Если есть заговор, то должна быть подготовка.
   Должны быть интенсивные контакты между участниками. А где?
   Непонятно, если Бочарову  надо  поговорить  со  своими  людьми  о  чем-то
недозволенном, где он это делает?
   Короткий, разговор - это в лесу. Леса на спецучастке  в  достатке.  Ну  а
если разговор с пьянкой на всю ночь, тогда где?
   А ведь заговор просто так в  лесу  не  рождается,  и  не  зреет  в  лесу.
Заговор, если психологии Перзеева верить, начинается  с  доверия  участников
друг к другу. Заговор начинается в обстановке домашней,  доверительной.  Где
это? Не в кабинете  же  служебном.  Не  на  квартире.  Потому  как  квартиры
чекистов прослушиваются, и они это знают. Где тогда? Где-то  в  подмосковном
лесу, в уютном домике. Или в лесу у Жигулей. Тоже в уютном домике. Если  тут
у Жигулей судьба страны  и  мира  решается,  то  тут  и  должны  заговорщики
собираться. И не однажды.
   Где?
   Все леса Настя обходила. Нет в лесах на спецучастке уютного  домика.  Нет
его. Есть своя железнодорожная станция, есть  загон,  есть  захоронения  под
молоденькими елочками, есть захоронения под пятилетними елочками, есть и под
десятилетними, есть дом отдыха, есть лагерь испанских детей...
   Стоп. Почему не в лагере? Если бы Настя  была  начальником  Куйбышевского
управления НКВД, почему бы не устроить  для  друзей  пир  с  увеселениями  в
детском лагере? Кухня там есть. Кровати есть. В  случае  чего  и  отоспаться
есть где.
   Устроила бы Настя пир в лагере испанских детей?
   Нет. Не  устроила  бы.  Там  домики  легонькие.  Там  подслушают.  А  еще
перепьются друзья, орать будут. Музыка будет греметь. А рядом охрана,  рядом
обслуживающий персонал. Слухи нехорошие поползут.  Да  и  жены  командирские
рядом.
   Лучше бы всего - в здании со стенами несокрушимыми. И чуть в  стороне  от
дома отдыха. Чуть от охраны и персонала с стороне.
   Но нет такого здания на спецучастке.
   Как нет? Есть!
   На самом видном месте. На самом  высоком.  На  холме  над  Волгой.  Прямо
посредине спецучастка. Собор. Его за десятки километров с волжских пароходов
видно. Его из леса видно. Над деревьями возвышается. Почему  бы  не  в  нем?
Почему бы не устроить тайное блудилище  на  самом  видном  месте,  там,  где
искать никто не будет?
   Орешником, малинником  ползет  Настя  к  храму.  Лицо  и  руки  колючками
исцарапала.
   Вот он. Красавец.
   Никого вокруг. И рядом с собором лет десять никого не было.  Меж  плитами
гранитными - стебли травы буйствуют.  Все  дорожки  вокруг  заросли.  Быстро
природа свое берет, если человека  рядом  нет.  На  железные  створки  двери
стальная полоса наложена. И  заварено  намертво.  Давно  заварено.  Стальная
полоса, как и обе створки  двери,  многолетней  ржавчиной  разъедены.  Между
ступеней давно пробились лозы диких роз и всю  дверь  оплели.  К  стенам  не
подступись: все заросло. Давно. Окна еще  в  Гражданскую  перебиты.  А  рамы
узорчатые и решетки остались. Это для колючих кустов вроде решеток садовых -
все заплетено. Окна изнутри кирпичом заложены.  Ставили  собор  на  века.  А
потом коммунисты изнутри заложили окна кирпичом -  тоже  на  века.  И  дверь
единственную заварили. А уж потом природа-мать все  от  основания  до  крыши
розами дикими заплела. Как в сказке  братьев  Гримм.  Лет  десять,  а  то  и
пятнадцать никто тут не ходил. Трава не мята. Кусты не ломаны.
   Только не обманешь Настю. Она уже уверена, что внутри что-то есть. Да  не
что-то, а главное. То, зачем ее сюда товарищ Сталин прислал.
   Не обманут Жар-птицу кусты неломаные, трава немятая. Не обманет  ржавчина
на двери. Все на первый взгляд запустением пахнет. Но не так все ясно, как с
первого взгляда кажется. Почему в храме клуб  не  устроили?  Или  спортивный
зал? Если не нужен, так почему не взорвали? Иногда у брошенных  зданий  окна
кирпичом закладывают, чтобы не лазил кто ни попадя. Все так.  Но  тут  можно
было сил, цемента и кирпича не тратить: окна все  равно  решетками  закрыты.
Зачем же еще и кирпичом? И если окна кирпичом закладывать,  так  можно  было
методом тяп-ляп, вкривь и вкось. А тут окна заложены добротно. Зачем?
   Внутри что-то есть. Но остались без ответов два вопроса. Как Бочаров туда
внутрь попадает? Как Насте туда попасть?
   С Бочаровым просто. Кто-то до него прорыл в храм подземный ход. А двери и
окна замуровал. Подземный ход - не проблема. Если тут людей  стреляют  много
лет,    то    дармовой    рабочей    силы    хватало.    И     он     только
мускульно-землекопательной,  но  и  умственно-инженерной.  Рыть  можно  было
кое-где и открытым способом. Тут все время землю роют.  Никто  не  удивится.
Потом участников строительства - в загончик. Чтоб лишнего не говорили.
   Если двери заварены давно и окна давно заложены, то и подземный ход давно
прорыт. Предшественниками. Может, со всего Союза сюда чекисты на свои тайные
сборища съезжаются. И если один конец подземного хода  в  храме,  то  второй
лучше вывести в следственный корпус. Чекисты вроде на  следствие  уходят.  С
соратниками. Уходят за пять рядов колючей проволоки. За железные  двери.  На
всю ночь. Никто не заподозрит. Даже жены. А из следственного корпуса в  храм
по подземному ходу - телефонный кабель проложить. В случае  чего  -  тут  я.
Можно и на московский правительственный телефон  удлинитель  присобачить.  В
любое время дня и ночи можно Москве ответить  бодро:  да,  тут  я,  глаз  не
смыкаю.
   В этом вопросе - полная ясность. Может,  в  деталях  не  все  так,  но  в
главном нет сомнения: подземный ход.
   А как Насте в храм замурованный пробраться?
   Проползла вокруг и прикинула.
   С  северной  стороны  растительности  под  стеной  меньше.  Что-то  вроде
лужайки. Со всех сторон лужайка сиренью закрыта.  Метрах  в  трех  от  земли
подоконник шириной с вагонную полку, а вверх окно уходит. Надо  разбежаться,
метра два бежать по вертикальной стене и за решетку ухватиться. Потом  -  по
решетке - как по лестнице вверх и вверх. Там,  где  окно  кончается,  узоров
кирпичных кружево целое. По этим узорам добраться до угла. Вдоль всех крыш -
карниз нависает. Как карниз обойти? Легко обойти.  С  крыши  вокруг  карниза
водосточная труба изгибается. Труба проржавела. Но  кронштейны,  на  которых
она держалась, на  местах.  Они  еще  лет  двести  торчать  будут,  пока  не
проржавеют. Так вот по кронштейнам - вокруг карниза. И на крышу. Скаты крыши
ярусами идут. Там, где у нижнего яруса вершина, там подножье среднего, а где
средний завершается, там начинается верхний. Только не соскользнуть.  Только
не провалиться сквозь крышу - балки и стропила прогнить могли. Только  бы  с
земли кто голову вверх не задрал.
   Вот по этим крышам и подняться к самой колокольне.  Колокольня  в  небеса
вознесена. Но есть за что зацепиться. Узор по колокольне кирпичный  и  узкие
высокие окна. Стекла тоже выбиты, но  рамы  и  решетки  остались.  Снова  по
решеткам, как по лестницам. А уж  у  самого  верха  пробоина  от  небольшого
артиллерийского снаряда. Это явно красные с той  стороны  Волги  из  Жигулей
били. Если некуда стрельнуть, так в колокольню. Проломал снаряд стену, но не
взорвался.
   Пробоина небольшая. Человеку не пролезть, разве что кошке. Но Настя у нас
жирностью не отличается. Кроме того у  краев  пробоины  кирпичи  могут  быть
расшатаны. Вынуть десяток кирпичей - может, и удастся втиснуться.
   Тоже проблема: один кирпич из стены вырвешь  и  куда  его?  Вниз  кидать,
чтобы по крыше железной громыхнул?
   Собралась Настя как на  обычную  тренировку.  Черная  облегающая  одежда,
маска,  английские  колониальные  ботинки,  почти   пустой   вещмешок,   две
парашютные стропы, фонарь, нож, пистолет,  отмычки,  фляга  воды,  десантный
паек. На задворках подобрала железяку вроде ломика, кирпичи  расшатывать.  В
мешок его. Что еще? Еще перчатки. И сюрпризы собачкам.
   Выходит из главного корпуса.
   Навстречу Бочаров. Добр и ласков. Знает Настя, что  должен  он  несколько
дней в центральном здании НКВД в Куйбышеве проводить, а несколько дней -  на
спецучастке. Но безвыездно Бочаров на спецучастке сидит. Говорит: расстрелов
много, да то, да се. Вроде без него стрелять некому.
   Подобрел Бочаров. Может, противника  достойного  почувствовал.  Улыбнулся
Насте. Вопросов инструкция кремлевская задавать  не  велит,  потому  Бочаров
задает самый общий:
   - Ну как?
   - Ничего, - Настя улыбается. - Иду разведкой заниматься.
 
 
   ГЛАВА 15
 
   Грянули бубны мелодию удалую, взвыли скрипки:
   Ах, огурчики мои,
   Помидор-чи-ки,
   Сталин Кирова убил
   В коридор-чи-ке.
   Молодая женщина в длинном платье пошла кругом легко и свободно.  Понимает
Настя - это профессиональная танцовщица. И голова  у  нее  не  кружится.  Не
иначе - из парашютисток. А тело кружится как юла. На одном  месте.  Кажется,
что женщина ног не переставляет. И не уводит ее в сторону.  И  длинная  юбка
раскрывается парашютом. Даже не парашютом,  а  цветком-одуванчиком.  Парашют
куполом, а тут разлетелась юбка в кружении в одну плоскость,  обнажив  худые
стройные ноги в  черных  чулках.  Кружится  женщина,  не  уставая,  улыбаясь
загадочной улыбкой. Не она музыке следует, а музыка для нее звучит. Под  нее
подстраивается. Какой оркестр у  Бочарова!  Какой  оркестр!  Человек  десять
всего. Скрипки, бубны, балалайки да гитары. Заслушалась Настя, очаровалась.
   А оркестр вдруг плавно перешел на другую мелодию, и грянул такой  канкан,
какой бывает только на  разложившемся  Западе.  "Словарь  иностранных  слов"
определяет   его   как:   "французский   эстрадный   танец   с   нескромными
телодвижениями". И пошли шесть  девок  ноги  в  небо  подкидывать.  Вот  где
таланты!
   Наполняется зал гостями. Струйки дыма папиросного к потолку поплыли. Шум,
гам, веселье. Официанты  водку  разливают.  Обещали  из  Москвы  прислать  в
Куйбышевское управление НКВД ящик какой-то новейшей водки на пробу.  Да  все
не шлют. Потому гости все больше "Охотничьей" обходятся.
   Гости в зал из-под земли выходят. Как  Настя  и  предполагала.  А  она  с
балкона веселье наблюдает. Если с колокольни вниз спуститься, то  в  зал  не
попадешь. Потому как давным-давно валились сверху кирпичи, глыбы каменные по
винтовой лестнице до самого низа. Дверь железная на лестницу  была  закрыта,
так ее и завалило изнутри обломками. Много лет прошло,  а  дверь  так  и  не
пытались открыть. Не нужна. Так что Настя  еще  днем  по  внешней  стене  на
колокольню вскарабкалась, сквозь  узкое  окно  протиснулась  и  по  разбитой
винтовой лестнице до балкона спустилась. А дальше нельзя.  Дальше  завалено.
Днем церковь была пустой и темной: окна  заложены,  только  несколько  лучей
через пробоину в крыше внутрь попадают.
   Привыкли глаза к темноте, осмотрелась Настя. После  того,  как  дверь  на
лестницу завалило, тут на балконе никого не было. Все  в  пыли.  Везде,  где
Настя ступила - следы. Никто ее тут на темном балконе не достанет, никто  не
увидит.
   Тут она и затаилась. К вечеру  пришли  слуги  в  зал,  свечек  зажгли  во
множестве, фонари цветные включили. Ближе к ночи наполнился  зал  людьми,  и
пошло веселье.
   Настя на веселье сверху смотрит. Только бы не чихнуть от пыли. И сердечко
стучит: много часов  по  церковным  стенкам  она  как  муравей  карабкалась,
неужели никто не заметил? Одному стоило заметить и...
   Думала Настя, что церкви  под  спортзалы  хороши  и  под  зернохранилища.
Оказывается, и для подпольных увеселительных заведений тоже годятся.
   Главное - стены непробиваемой толщины. Глушат они звуки, и  не  летят  те
звуки далеко. И высота храма роль играет - воздух чист и свеж. Дым  табачный
- под потолок, а потолок вон аж где.
   И простор для танцев. И для игорных столов.  И  уединиться  есть  куда  с
хохочущими девками. Веселье как в конотопском парке, только  морды  пока  не
бьют.
   А  посреди  зала  -  большая   игра.   Звенят   червонцы.   Николаевские.
Александровские.  Ленинские.  А  деньги  шелестят.  Пачками.   Наши   родные
синенькие  с  пролетарием  и  красноармейцем.  И  ненаши  -  зелененькие   с
достопримечательностями Вашингтона и  мудрыми  президентами.  Идет  игра,  и
девки пляшут, и скрипки плачут, и дым коромыслом.
   Заполняется зал. Ай, кто это? Это - первый  секретарь  обкома  партии.  И
председатель  облисполкома.  Сказали  женам,  что  вместе  с   Бочаровым   в
следственном бараке  распутывают  паутину  контрреволюции,  и  вот  они.  За
столами. И прокурор областной. Пришел проверить, как законы соблюдаются.
   И товарищ Саркисов появился. Этот в Москве  живет.  Должность  его  Настя
помнит - начальник  Строительного  управления  НКВД.  Он  тут  в  длительной
командировке, строительством подземного города руководит.
   И зам. Наркома связи товарищ Прокофьев. Этот тоже в длительной.  Под  его
контролем в подземном городе километры тоннелей аппаратурой связи заполняют.
   Думала Настя, что чем круче террор, тем меньше подпольных  увеселительных
заведений. А оно наоборот. Пир во время чумы. Радуются люди. Жить спешат.  И
наслаждаться. Девки канкан в пятый раз исполняют. Ай, хорошо.
   Настя на балконе за колонной. Все видно. Все  слышно.  Акустика  в  храме
такая,  что  звуки  снизу  вверх  летят,  усиливаясь  и  не  искажаясь.  Все
крамольные разговоры так слышны, словно Настя рядом с  Бочаровым  за  столом
сидит, карты тасует. Только не хочет Настя  слушать  разговоров  крамольных.
Настя в музыке вся. Растревожила музыка душу.  Ах,  монашечка,  какая  жизнь
мимо тебя плывет. Какая игра. Чекистский  притон,  а  похоже  на  разгульный
праздник офицеров Кавалергардского полка. Вот бы Насте спуститься. Она бы им
показала канкан.
   Вот бы Насте спуститься  и  сказать  Бочарову:  возьми  меня  с  собой  в
заговор, люблю приключения  и  риск  люблю.  Я  тебе  все  сталинские  тайны
расскажу, только дай мне поплясать.
   У другом свете Настя Бочарова увидела. А  ведь  красавец.  Черный  цыган,
кудри смоляные, глазом косит злым и диким. Жаден на власть. Если они  власть
возьмут, то Бочаров задавит и Ежова, и Фриновского,  и  Бермана.  Жаль,  что
жизнь так устроена: или  Сталин  Бочарову  глотку  перегрызет,  или  Бонаров
Сталину. А ведь при другом  раскладе  мог  бы  Бочаров  быть  верной  опорой
сталинской власти. Жаль такого. Жеребец,  почище  Холованова.  Девки  так  и
вьются  перед  ним.  И  перед  гостями  его.  Тоже  мужчины  в  красе.   Все
молоденькие, все сталинские выдвиженцы.
   Трудно от музыки отвлекаться. Но отвлекается Настя, ловит разговор.
   Все про карты и про девок.
   - Двадцать один - число счастливое.
   А вот это двояко понять можно. В прямом смысле: картежнику двадцать  один
- число счастливое. С одной стороны. А с другой: через месяц. 7 ноября  1938
года, - двадцать первая годовщина Октября. Все так складывается, что  именно
на праздники они и возьмут власть. А до того не могут: в Жигулях не завершен
монтаж.
   - Хорошо у тебя, Саша Бочаров.
   - Хорошо будет 7 ноября. Вот тогда повеселимся. Под симфонический оркестр
канкан плясать будем.
   Сидит Настя в укрытии и вдруг озаряет догадка ее.
   Все просто: если Бочаров может устраивать тут в церкви оргии, если тут  в
церкви он может говорить о чем хочет,  проигрывать  и  выигрывать  миллионы,
значит, он считает это место своим укрытием, своим безопасным  и  защищенным
местом. Следовательно... Следовательно, и самые важные вещи и  документы  он
может хранить именно тут.
   Церковные тайники... Как много Настя слышала о церковных тайниках...  Под
многотонными каменными плитами пода...  В  толще  стен...  В  каменной  щели
глубокого подвала... В подземном ходу, который идет к родовым  склепам...  К
могилам... Или... Или документы лежат на самом  видном  месте,  где  на  них
никто не обращает внимания.
   Прощальный вальс.
   "Амурские волны".
   Отгремела музыка в четыре ночи. Точнее - в четыре  одиннадцать.  Потушили
свечи. Выключили фонари.
   Только сейчас Настя сообразила, что не спала уже две ночи.
   Одна Настя в церкви. Со свода овального лик на нее. И  огромные  страшные
глаза. Прямо в душу смотрят.
   Знает Настя секрет, как рисовать икону или плакат, чтобы глаза всегда  на
зрителя смотрели. Куда бы зритель ни отошел, страшные глаза за  ним  следить
будут. Делается это совсем просто: надо лицо рисовать симметричное  и  глаза
симметричные, чтобы поворота головы не было ни вправо, ни влево. А в  глазах
зрачки надо рисовать прямо посредине. Вот и все. В какую точку  ни,  отойди,
глаза с портрета за тобой следить будут. В былые времена от этого  и  с  ума
люди сходили.
   Настя пока не сходит. Знает, религия - опиум для народа. Знает, но  вверх
на лицо с огромными глазами не смотрит. Все одно страшно.
   Обвязала  Настя  кол