онну  каменную  парашютной  стропой  и,  как  тутовый
шелкопряд по паутинке, с балкона в зал спустилась.
   Осмотрелась. Огромная церковь... Где самое видное место? Тут алтарь  был.
Нет тут ничего. А если рядом? Рядом комната небольшая. Вся щебнем  завалена.
Ударил когда-то снаряд, стену не  проломил,  но  внутри  обрушилось  многое.
Никто тут не расчищал. Так все и лежит.  Под  кучами  щебня  угол  огромного
ржавого сейфа.
   В этом сейфе явно церковные - ценности хранили.
   Посветила Настя фонариком. Ржавый сейф. На боку лежит. С самой революции.
Заперт.
   Почему же заперт? Да потому, что заперли его владельцы, ключи  забрали  и
сбежали. Может такое быть? Такое может быть. Но только товарищи  коммунисты,
обнаружив опрокинутый и запертый сейф, его обязательно взломали бы. И  лежал
бы он тут с проломанными боками.
   Если и можно представить, что за многие годы коммунисты опрокинутый  сейф
не  пытались  взломать,  то  уж  Бочаров  бы   его   стороной   не   обошел.
Следовательно, если сейф не взломан, значит, сюда  Бочаровым  положен.  Если
сейф заперт, значит, Бочаровым заперт.
   Найти старинный сейф Путиловского завода  с  одним  комплектом  ключей  и
бросить его картинно под груды щебня Бочаров вполне мог. Лучшего тайника  не
придумать. В церковь эту доступ имеют только Бочаров и его друзья, но только
с его разрешения. Постороннему в церковь не забраться. А если  и  заберется,
вряд ли внимание обратит на ржавый сейф, который на виду у всех  опрокинутый
лежит.
   А если и обратит внимание, так не откроет.
   Сейф и вправду чудовищный. Не видала Настя раньше таких.
   Осмотрела внимательно.
   Весь ржавый, а скважина  замочная  совсем  не  ржавая.  Скважина  чистая.
Скважина маслом ружейным смазана. Даже запах чувствуется.
   ... У Насти память с детства: бродили с отцом по лесу,  нашли  полянку  у
железнодорожной ветки, решили дальше не идти,  решили  грибов  не  собирать,
решили просто сидеть на солнышке, бабочек  ловить.  К  вечеру  домой  пошли.
Настя отцу и говорит:
   - Ты знаешь, тут рядом секретный военный завод.
   Согласился отец:
   - Правда, тут рядом секретный военный завод. Только тебе-то откуда знать?
   - Все просто, - Настя отвечает. - День провели у ветки железнодорожной  -
и ни одного поезда.
   - И что?
   - А то, что рельсы до блеска накатаны. Ветку железнодорожную  используют,
но только ночами...
   - Так, может, не военный завод, а гражданский?
   - Чего же они днем поезда не гоняют, а ждут ночи?
   - А, может, часть воинская?
   - Воинской части незачем из года в год каждую ночь что-то возить.  Мы  же
тут в прошлом году были, тогда тоже рельсы блестели.
   - Хорошо, - отец не сдается, - может,  и  вправду  завод,  но  почему  ты
думаешь, что рядом?
   - Потому что линия не магистральная. На магистральной линии движение было
бы. А это ветка тупиковая. Далеко ли ветка может тянуться?
   Тогда-то ей отец и сказал в первый раз: быть тебе,  Анастасия,  шпионкой.
Великой.
   Тут та же ситуация;  сейф  вроде  брошен,  только  кто-то  его  регулярно
открывает и закрывает. Краешки скважины блестящие, как те рельсы, накатанные
до блеска. Частенько ключ в этом  отверстии  бывает.  И  массивные  стальные
петли, на которых  дверь  сейфа  сидит,  смазаны.  В  пазах  чуть-чуть  пыль
налипла. Туда налипла, где подтеки масла. Все ясно: в сейфе  Бочаров  что-то
важное держит. И это никак  с  его  официальной  деятельностью  не  связано.
Официальные секреты в официальных кабинетах, в официальных сейфах хранятся.
   Сидит Настя у сейфа и великой шпионкой себя никак не чувствует. Все ясно,
только как сейф открыть?
   Проволочками Настя в дырочке крутит, гвоздиками, шпильками. Не поддается.
   Поздно в октябре рассветает. Темно в церкви, потому как окна  замурованы.
Только полосочка света по полу. Это лучик через пролом в крыше забрался. Это
полдень.
   Поняла Настя, что долго с сейфом уже работает,  но  не  открыть  его.  Не
открыть. И знает Настя, знает не логикой, а чувством женским, что именно это
и есть тот самый сейф, что именно в нем содержится  то,  что  ей  надо,  что
Холованову надо, что надо товарищу Сталину...
   Но как-то Насте даже и  жалко  сейф  вскрывать.  Вроде  как  чью-то  душу
наизнанку выворачивать.
   Медведь. Страшный  и  неприступный.  А  тоже  ведь  жалко.  Обняла  Настя
огромный железный ржавый сейф:
   - Медведюшка ты  мой!  Люблю  тебя.  Люблю  тебя  железного.  Люблю  тебя
несуразного. Жизнь моя в  тебе,  проклятый.  И  черт  с  тобой,  и  с  твоим
содержимым. Храни для себя. Храни, жадина железная. Я тебя просто так люблю.
И до самой смерти любить буду. И если выживу, приеду сюда и заберу  навсегда
к себе. Вычищу тебя и покрашу.
   - И любить буду. И сейчас люблю. Люблю, как Сталина. Люблю, как...
   Хотела Настя  сказать,  но  не  сказала,  кого  любит.  Просто  вспомнила
большого человека. Человека в красной шелковой рубахе. Вышел он тогда  перед
народом  огромный,  как  сейф  Путиловского   завода.   Мощны",   как   сейф
Путиловского завода. Неприступный, как сейф Путиловского завода.
   Отвернулась Настя от сейфа. Спиной к нему прижалась. Сидит и  самой  себя
жалко. Почему счастья в жизни нет? Если вспомнить  все  плохое,  что  с  нею
случилось, то хоть плачь. Вот она и плачет. Второй в жизни раз. Много в душе
накопилось. Жизнь несуразная. Сидит Настя,  слезы  по  щекам  грязной  рукой
мажет. Никому не нужна, никем не любима. Былинка-пустоцвет. Не  Жарптица,  а
лисенок тощий.
   Болтают про нее в монастыре... Зря болтают...
   Ничего нет между ними и никогда не было...
   ... Не вошел тогда большой человек на помост, но взлетел. А она стояла  в
стороне и все ждала, когда позовет: "Настюха,  ну-ка  покажись  народу".  Он
тогда был таким красивым. Так его все любили. А она - больше  всех.  Больше,
чем все они вместе.
   ... Он позвал ее к народу. А она не к народу, она к нему летела.
   Цех литейный с ума сходил, ее увидев. А все потому, что она в тот  момент
вся изнутри светилась. Даже искорки с нее сыпались. Она  любовью  светилась.
Любовью искрилась.
   Обняла Настя сейф неприступный, как любовь свою неразделенную.
   - Медведюшка мой. Люблю тебя. И ничего от тебя  не  жду.  Ни  на  что  не
надеюсь. Дурак ты железный.
   И кулаком его.
   Так иногда тоже  любовь  выражается.  Кулаком.  Чтобы  любимому  существу
больно было. И еще есть выражение любви. Высшее. Уйти от существа  любимого.
Навсегда. Бросить. Порвать. Чтобы всю жизнь потом вспоминать.  С  горечью  и
болью.
   Уходить, решила уходить.
   Времени у нее до вечера много. Но она уходит, чтобы себе больно было.
   И ему.
   Потянула отмычку на себя. Не выходит.
   Влево-вправо. А внутри сейфа - щелк.
 
 
   ГЛАВА 16
 
   Щелкнуло внутри сейфа.
   Не поверила Жар-птица.
   Ей и не хотелось, чтобы он открылся. Она знала, что не откроется.  Уже  и
не старалась открыть. Поняла, что невозможно. Смирилась...
   А он...
   А он щелкнул.
   Теперь только ручку повернуть.
   Схватила за ручку и тут же бросила, вроде тронула  железяку  раскаленную.
Сообразила: на боку сейф, поверни ручку, дверь сама и отвалится,  как  полка
откидная. А в двери если не тонна, так полтонны. Прихлопнет  ее  дверь,  как
муху. И будет грохоту на всю округу. Как же его открыть  без  грохота?  Тот,
кто этот сейф открывает, как-то же исхитряется.
   Рядом  шпалы  сухие  навалены  в  кучах  щебня.  Щебень  понятно  откуда:
давным-давно снаряд об стену грохнул, обломки внутрь церкви  летели.  А  кто
сюда в церковь шпалы притащил? Зачем? Неспроста они тут.
   Подложила Настя две шпалы под дверь  сейфа.  Повернула  ручку.  С  глухим
стоном отвалилась дверь, но немного: уперлась в шпалы.
   Теперь шпалы понемногу оттаскивать. Также понемногу дверь раскрывается...
   Так граф Монте-Кристо открывал свой сундук.
   Сверкнуло в глаза.
   Забит сейф. Забит монетами, орденами, слитками.
   Неравнодушна Жар-птица к  орденам  старинным.  Что  это?  Это  офицерский
Георгий. Второй степени. А это? Это тоже офицерский  Георгий,  только  не  с
Георгием, разящим змея, а с ореликом. Орден  с  ореликом  -  для  иноверцев.
Георгий с ореликом - редкость. Цены ему нет. А  это  Владимир  с  мечами,  с
мечами по центру. А этот Владимир с мечами, но мечи на верхнем луче.  И  еще
Владимир, этот без мечей - просто золотой крест под красной  эмалью.  А  вот
Станислав с короной.  Еще  Станислав,  но  без  короны,  с  мечами.  А  этот
Станислав без короны  и  без  мечей.  И  еще  один.  У  большинства  орденов
Станислава у ореликов крылышки вверх, но попадаются и с ореликами, у которых
крылышки вниз. Тут еще и Аннушки есть. Анна на шею. С мечами.  Анна  на  шею
без мечей. Анна первой степени на ленте, Анна -  на  грудь,  Анна  четвертой
степени - она на оружии носилась. Господи, это сколько же  пленных  офицеров
надо было извести,  чтобы  такую  коллекцию  собрать?  Офицерский  полк.  Не
меньше. А вот Александр Невский в бриллиантах. Умели раньше  ордена  делать.
Красив орден Ленина,  но  офицерский  Георгий  краше.  И  строже.  А  тут  и
солдатские кресты. Серебро и золото. Сколько золота!
   Совсем Настя забыла, где она и зачем.
   А сейф неисчерпаем. Монеты грудами. Ни дать ни взять - пещера сокровищ, в
которую попал АлиБаба. И бусы, и серьги, и кулоны. Это тоже  -  расстрельных
подвалов добыча. Слитки, самородки. Тут вспомнила Настя Жар-птица, что  если
она - АлиБаба в волшебной пещере,  то  где-то  рядом  должны  быть  и  сорок
разбойников. Ладно. Забудем о сапфирах и рубинах. Надо о главном думать.
   Есть ли тут главное?
   Есть. Главное.
   Лежит  сейф  на  боку,  и  потому  полки  в  нем  не  полками  служат,  а
разделительными стеночками. Вот оно, то самое, что она  искала,  -  стальной
портфель с острыми углами.
   Еще не раскрыв его, Настя знает, что это то, что ей надо.  То,  что  надо
Сталину. То, что надо  Бочарову.  Это  "Контроль-блок".  Это  ключ  ко  всем
системам связи Советского Союза. Тяжеленный портфелище. На боку под ручкой -
простая совсем застежка. Даже обидно, что несерьезная застежечка.  Для  того
только и прилажена, чтобы створки не раскрывались.  Даже  разочарованием  от
этой застежечки дохнуло.
   Положила Жар-птица стальной  портфель  на  пол,  расстегнула  застежку  и
подняла крышку.
   Внутри бархат черный. Точно как в футляре  для  бриллиантового  ожерелья.
Вместо бриллиантового ожерелья - две  никелированные  стальные  пластины  со
множеством  дырочек.  Между   пластин   невероятное   переплетение   золотых
проволочек и всяких деталек: смесь электротехники  и  ювелирного  искусства.
Стальные пластины явно предназначены для того, чтобы ни при каких  ситуациях
внутренность электротехническая не была бы повреждена. Даже на вид, несмотря
на всю ювелирную тонкость внутреннего устройства, штука кажется несокрушимой
и непробиваемой. Как Холованов ухитрился дело такое прошляпить? Как  Бочаров
сумел Холованова выследить и эту штуку украсть?
   Не время сейчас эти головоломки  решать.  "Контроль-блок"  -  в  портфель
стальной, портфель - в мешок.
   Что тут  еще  у  Бочарова?  Еще  бриллианты  горстями,  изумруды,  алмазы
необработанные, белый металл в слитках. Серебро или  платина?  Платина.  Все
это неинтересно. Что еще? Еще папки. Папки  запечатаны  в  большие  конверты
грубой серой  бумаги.  На  конвертах  печати.  На  одном  конверте  надпись:
"Гуталин" и смешной портрет товарища Сталина. На двенадцати других конвертах
надписи: "Дракон" и портреты Холованова. Карандашом. Неплохо кто-то  рисует.
Жар-птица уважает всех,  кто  рукой  своей  владеет.  Человек  должен  уметь
рисовать. И писать стихи.
   "Гуталина" - в мешок. А  что  с  другими  конвертами  делать?  Прочитать.
Запомнить. Уничтожить.
   Сидит Жар-птица, читает.
   Развернулась  вдруг  перед  Настей  тайная   жизнь   Холованова,   широко
известного под кличкой Дракон. Читает Настя, удивляется. Так вот ты каков!
   Стало совсем темно. Включила фонарь. При фонаре читает. А  документов  на
Дракона множество. И стенограммы подслушанных его  разговоров.  И  справочки
какие-то. На Сталина всего одна папка. Потому как за  Сталиным  особенно  не
понаблюдаешь. Сталин все время за кремлевскими стенами. Сталин все  время  в
своих дачах-крепостях. Потому на Сталина всего  Одна  папочка.  Может  быть,
что-то еще с дореволюционных  времен.  Папка  с  надписью  "Гуталин"  ее  не
интересует. Опечатана печатью Куйбышевского управления НКВД и пусть так  под
печатью и остается. Товарища Сталина контролировать не надо  Товарищ  Сталин
вне подозрений. А вот Дракон должен быть под контролем.
   Срывает Настя печати с  пакетов,  разворачивает  папки  и  читает  жадно.
Дракон по свету летает. Там самолет заправляли. Тут  самолет  ремонтировали.
Там он в гостях был, тут - на концерте. И соревнований у  него  вереница.  И
девки вокруг него, и девки. Гирляндами. Гроздьями. И фотографии "в папочках.
Холованов на отдыхе... Холованов в кругу... Холованов в  Ялте.  Холованов  в
Сухуми. Холованов в "Метрополе". Вот и себя Настя нашла.  Вот  она  отбирает
букет у здоровенной девахи, а  на  лице  написано:  "Отдай,  гадина,  букет.
Застрелю". Тут же в кадре Холованов. Или вот  Настя  в  передничке  белом  с
серебряным подносом, из-за кулис... А вот Настя пушистая,  как  полярник.  И
Холованов рядом. Вот  Настя  в  белом  гранитном  дворце,  в  своих  покоях.
Раздевается. Срам какой.  Качество  фотографий  бесподобное.  Все  видно.  А
Холованов в другом крыле дворца. Вот и его фотография. Он тоже  раздевается.
Тоже парится в бане финской. Тоже в бассейне плавает.  Так  у  него  и  свой
бассейн был, и своя баня.
   Если бы он в ту ночь пришел к Насте, то она бы его прогнала.
   Но он не пришел.
   Голоса.
   Прокололо ее, пронизало. Где это она? Огляделась. Она в церкви. Отчего  с
фонарем сидит? Оттого, что день кончился и  сумерки  спустились.  Увлеклась.
День ушел. Пришла ночь. А ночью тут в церкви опять пляски до утра.
   Открывают дверь. Идут.
   А Настя рычагом дверь сейфа закрыть решила. Чтоб в глаза дверка  открытая
не бросалась. Не получается. Привалила шпалой, чтоб нутро  его  растерзанное
бриллиантами не сверкало. И ладно. И сойдет. И между колонн - тенью.  Тенью.
К стропе. А они уже тут. А они уже зажигают свечи.
   По стропе - вверх она. Вверх. А зал все светлей. Внизу от свечек  растаял
мрак, а на хорах, под куполом - тьма. И туда, во тьму. Настя по стропе,  как
паучок расторопный по паутинке, взбирается.  Скользнула  на  балкон,  стропу
вздернула. Затаилась. Не увидели ли ее? Не услышали ли?
   Мет. Люди в полумраке своим заняты. Столы накрывают.
   Тогда по лестнице - на вершину колокольни, через пролом  -  на  кирпичные
узоры, осторожно по ним вниз на крышу, а там уже совсем просто.  Жалко,  что
груза на ней больше, чем на верблюде из фильма "Джульбарс".
   Что с папками делать? Все тринадцать далеко не унесешь. У нее на спине  в
мешке еще и "Контрольблок". Шестнадцать килограммов, а давит на  плечи,  как
плита минометная.
   "Контроль-блок" она с собой понесет, а от папок надо освобождаться. Одну,
ту, которая на Сталина, - спрятать. Остальные сжечь. Куда прятать? Где жечь?
Пролеском Жар-птица неслышно бежит, как лиса, курочку укравшая.
   Куда же папку на Сталина прятать? В могилу зарыть?  Как  потом  найти?  И
если она спрячет, а Бочаров найдет? Надо так прятать, чтоб не нашли. И  сама
себе под ноги - нафталину, нафталину. И табаку. Чтоб собачки потом чихали.
   Из зарослей сиреневых видит Жар-птица, нутром чувствует: тихая паника  на
спецучастке НКВД. Еще никто не стреляет, еще никто в горн не трубит, никто в
колокола не бьет. Но тревога. Дело  понятное:  холуи  из  тайного  блудилища
каждую ночь в щебне видели огромный  ржавый  опрокинутый  сейф.  Привыкли  к
нему. Психология людская: если лежит на виду,  если  ржавый  и  опрокинутый,
значит, пустой. Запер его кто-то  когда-то,  так  он  запертый  и  лежит.  А
сегодня вошли холуи в церковь переходом подземным, принялись  за  дело  свое
привычное, вдруг ослепил их сейф  открытый  бриллиантами.  Что-то  взять  из
открытого сейфа не  посмели.  Знают  силу  гнева  бочаровского.  Знают  руку
хозяйскую. Побежали к Бочарову, сообщили, на колени пали: не виноваты...
   Ночь на спецучасток НКВД ложится, паника нарастает.
   Выбралась на лужайку к загону. Шкафы вдоль стеночек подковой. А ворота  в
загон не заперты. Потому как нет сейчас тут  никого.  Потому  как  загон  на
территории спецучастка. Незачем его охранять, как  незачем  охранять  пустой
барак, как незачем запирать пустой карцер. Осмотрелась Настя и  -  в  загон.
Кто здесь искать додумается?
   Вытоптан расстрельный загон, как бывают вытоптаны  загоны  для  скота  на
мясокомбинате. Собачкам тут трудно будет  искать.  Тут  запахи  тысяч  людей
смешаны.
   Какой шкаф выбрать? Крайний справа. Грунт -  песок.  Руками  Настя  песок
гребет из-под железного шкафа. Роет, как лисонька под курятник.
   Вырыла. Конверт опечатанный  с  делом  на  Сталина  -  в  ямку  под  шкаф
железный. И зарыла.
   И табаком вокруг. Табаком. Кто догадается? А ей потом найти  легко.  Даже
если шкафы уберут, место, где они стояли, еще год будет проглядываться.
   Что с другими двенадцатью делать? Костер разжечь? Много тут ям. Разжечь в
яме костер. Со стороны не увидят. И  времени  много  не  потребуется.  Потом
уходить.
   Но как из зоны выйти? Не выйдешь. В  обычной  обстановке  не  выйдешь.  А
сейчас караулы везде усилены, сейчас все на ноги подняты... Войти сюда  было
легко, имея документ Центрального Комитета, а  выйти  как?  Не  зря  товарищ
Сталин говорил, что на смерть посылает. Бочарову труда не составит ее тут по
чахлым пролескам изловить,  впихнуть  в  самолет  и  сбросить  с  парашютом,
предварительно узлов на стропах навязав.  И  доложить  в  Москву:  жаль,  но
погибла. А можно и не докладывать в Москву. Для  Бочарова  сейчас  ситуация:
пан или пропал. Не в
   Москву докладывать, а связь под контроль брать...
   И власть.
   Прижала Настя "Контроль-блок" к груди как существо любимое: не отдам.
   Мысль ее точным хронометром стучит: у-хо-ди, у-хо-ди, у-хо-ди.
   Как уйдешь? Как входят в зону, так и выходить надо. Завтра исполнение  на
спецучастке НКВД. Значит, сегодня эшелон телячьих вагонов в зону загнали...
   Огромен спецучасток. Все у них тут. Даже станция. Вся прожекторным светом
залита. Паровоз шипит, семь товарных вагонов. От прожекторов свет  слепящий,
почти синий. Патрули с собаками вокруг.
   Только все внимание -  на  вагоны.  Сюда,  на  станцию,  паника  пока  не
докатилась.
   Вышла Настя на рельсы и спокойно к  паровозу  идет.  Глупо,  но  что  еще
придумаешь. Внимание охраны на вагоны, а не на паровоз; на кусты, что вокруг
вагонов, а не на открытое полотно железнодорожное.
   А ей всего две минуты до паровоза дойти.
   Дошла спокойно. Поднялась по лесенке в кабину. Мешок тяжеленный - на пол.
Пистолетным затвором клацнула:
   - Именем товарища Сталина...
   А их трое.
   Один с лопатой. Второй с ключом разводным. Третий без лопаты и без ключа.
Но лапы как клешни. Возьмет клешнями и  выбросит  из  паровоза.  И  тесно  в
кабине. Настя с пистолетом, а они как бы вокруг нее. Хорошо именем  товарища
Сталина прикрыться. Только мало ли таких по  России  шастает,  чужим  Именем
прикрывается.
   - Именем товарища Сталина... - а дыхание срывается.
   И они слышат,  что  срывается.  Волнуется  девочка.  Волнение  -  признак
неуверенности.
   - ... Приказываю! Не орать. Не шуметь. Пары поднимать. Сейчас едем.  Куда
едем?  Вперед  едем.  Папки  из  этой  сумки  жечь.   Только   трепыхнитесь,
перестреляю к чертовой матери.
   Делать нечего. Нехотя, лениво эдак, зачерпнул кочегар уголька и  в  топку
бросил.
   - Больше, гад, бери. Копай глубже, кидай дальше! Дальше кидай. А то башку
запломбирую.
   Другой в топку папку бросил с надписью "Дракон". И еще одну.
   - Быстрее.
   Еще бросил папку. И угля в топку влет