ять  приковали
на цепь, только уже не к кровати, а к кольцу, которое ввинтили в  нижнее
бревно в стене, а по рукам тоже сковали, и на обе ноги тоже надели цепи,
и велели посадить его на хлеб и на воду, пока не приедет его  хозяин,  а
если не приедет, то до тех пор, пока его не продадут с аукциона, и зава-
лили землей наш подкоп, и велели двум фермерам с ружьями  стеречь  сарай
по ночам, а днем привязывать около двери бульдога; потом, когда они  уже
покончили со всеми делами, стали ругать Джима просто так, от нечего  де-
лать; а тут подошел старичок доктор, послушал и говорит:
   - Не обращайтесь с ним строже, чем следует, потому  что  он  неплохой
негр. Когда я приехал туда, где лежал этот мальчик, я не мог вынуть пулю
без посторонней помощи, а оставить его и поехать за кем-нибудь тоже было
нельзя - он чувствовал себя очень плохо; и ему становилось  все  хуже  и
хуже, а потом он стал бредить и не подпускал меня к  себе,  грозил,  что
убьет меня, если я поставлю мелом крест на плоту, - словом,  нес  всякий
вздор, а я ничего не мог с ним поделать; тут я сказал, что без  чьей-ни-
будь помощи мне не обойтись; и в ту же минуту  откуда-то  вылезает  этот
самый негр, говорит, что он мне поможет, - и сделал все, что надо, очень
ловко. Я, конечно, так и придумал, что это беглый негр и  есть,  а  ведь
мне пришлось там пробыть весь тот день до конца и всю ночь. Вот  положе-
ние, скажу я вам! У меня в городе осталось два пациента с простудой,  и,
конечно, надо бы их навестить, но я не  отважился:  вдруг,  думаю,  этот
негр убежит, тогда меня все за это осудят; на реке  ни  одной  лодки  не
видно, и позвать некого. Так и пришлось торчать на острове до  сегодняш-
него утра; и я никогда не видел,  чтобы  негр  так  хорошо  ухаживал  за
больными; а ведь он рисковал из-за этого свободой, да и устал очень  то-
же, - я по всему видел, что за последнее время ему пришлось делать много
тяжелой работы. Мне это очень в нем понравилось. Я вам скажу, джентльме-
ны: за такого негра не жалко заплатить и тысячу долларов, и обращаться с
ним надо ласково. У меня под руками было все, что нужно, и мальчику  там
было не хуже, чем дома; может, даже лучше, потому что там было тихо.  Но
мне-то пришлось из-за них просидеть там до рассвета - ведь оба они  были
у меня на руках; потом, смотрю, едут какие-то в лодке, и, на их счастье,
негр в это время крепко уснул, сидя на тюфяке, и голову опустил на коле-
ни; я им тихонько сделал знак, они подкрались к нему, схватили и  связа-
ли, прежде чем он успел сообразить, в чем дело. А мальчик тоже спал, хо-
тя очень беспокойно; тогда мы обвязали весла тряпками, прицепили плот  к
челноку и потихоньку двинулись к городу, а негр не сопротивлялся и  даже
слова не сказал; он с самого начала вел себя  тихо.  Он  неплохой  негр,
джентльмены.
   Кто-то заметил:
   - Да, надо сказать, ничего плохого я тут не вижу, доктор.
   Тогда и другие тоже смягчились, а я был очень благодарен  доктору  за
то, что он оказал Джиму такую услугу; я очень образовался, что и  доктор
о нем думает по-моему; я, как только с Джимом познакомился,  сразу  уви-
дел, что сердце у него доброе и что человек он хороший. Все согласились,
что он вел себя очень хорошо и заслужил, чтобы на это обратили  внимание
и чем-нибудь вознаградили. И все до одного тут же обещали -  Видно,  что
от души, - не ругать его больше.
   Потом они вышли из сарайчика и заперли его на  замок.  Я  думал,  они
скажут, что надо бы снять с него хоть одну цепь, потому что эти цепи бы-
ли уж очень тяжелые, или что надо бы иду давать не один хлеб и  воду,  а
еще мясо и овощи, но никому его и в голову не пришло, а я решил, что мне
лучше в это дело не соваться, а рассказать тете Салли  то,  что  говорил
доктор, как только я миную пороги и мели, то есть объясню ей,  почему  я
забыл сказать, что Сид был ранен, когда мы с ним в  челноке  гнались  за
беглым негром.
   Времени у меня было еще много. Тетя Салли день и ночь не выходила  из
комнаты больного, а когда я видел дядю Сайласа, я всякий раз  удирал  от
него.
   На другое утро я услышал, что Тому гораздо лучше  и  что  тетя  Салли
пошла прилечь. Я проскользнул к больному в комнату, - думаю: если он  не
спит, нам с ним вместе надо бы придумать, как  соврать  половчее,  чтобы
сошло для родных. Но он спал, и спал очень спокойно, и лицо у него  было
бледное, а не такое огненное, как когда его принесли. Я сел и стал дожи-
даться, пока он проснется. Через каких-нибудь полчаса в комнату неслышно
входит тетя Салли, и я опять попался! Она сделала знак,  чтобы  я  сидел
тихо, села рядом со мной и начала шепотом говорить, что  все  мы  теперь
должны радоваться, потому что симптомы у него первый сорт,  и  он  давно
уже спит вот так, и все становится спокойнее и здоровей с виду, и десять
шансов против одного за то, что он проснется в своем уме.
   Мы сидели и стерегли его, и скоро он пошевелился, открыл  глаза,  как
обыкновенно, поглядел и говорит:
   - Э, да ведь я дома! Как же это так? А плот где?
   - Плот в порядке, - говорю я.
   - А Джим?
   - Тоже, - говорю я, но не так твердо.
   Он ничего не заметил и говорит:
   - Отлично! Великолепно! Теперь все кончилось, и бояться  нам  нечего!
Ты сказал тете?
   Я хотел ответить "да", а тут она сама говорит:
   - Про что это, Сид?
   - Да про то, как мы все это устроили.
   - Что "все"?
   - Да все; ведь только одно и было: как мы с Томом освободили  беглого
негра.
   - Боже милостивый! Освободили бег... О чем это  ты,  милый?  Господи,
опять он заговаривается!
   - Нет, не заговариваюсь, я знаю, о чем говорю. Мы его освободили,  мы
с Томом. Решили так сделать и сделали. Да еще как превосходно!
   Он пустился рассказывать, а она его не останавливала,  все  сидела  и
слушала и глядела на него круглыми глазами, и я уж видел, что мне в  это
дело соваться нечего.
   - Ну как же, тетя, чего нам это стоило! Работали целыми неделями, час
за часом, каждую ночь, пока вы все спали. Нам пришлось красть и свечи, и
простыню, и рубашку, и ваше платье, и ложки, и жестяные тарелки, и ножи,
и сковородку, и жернов, и муку - да всего и не перечесть! Вы себе предс-
тавить не можете, чего нам стоило сделать пилу, и перья,  и  надписи,  и
все остальное, и как это было весело! А потом  надо  было  еще  рисовать
гроб и кости, писать анонимные письма от разбойников, вылезать и влезать
по громоотводу, вести подкоп, делать веревочную лестницу и запекать ее в
пироге, пересылать в вашем кармане ложки для работы...
   - Господи помилуй!
   - ... напускать в сарайчик змей, крыс, пауков, чтобы Джим  не  скучал
один; а потом вы так долго продержали Тома с маслом в  шляпе,  что  едва
все дело нам не испортили: мы не успели уйти, и фермеры нас застали  еще
в сарайчике; мы скорее вылезли и побежали, а они нас услышали  и  пусти-
лись в погоню; тут меня и подстрелили, а потом мы свернули с дороги, да-
ли им пробежать мимо себя; а когда вы спустили собак, то  им  бежать  за
нами было неинтересно, они бросились туда, где шум, мы сели в  челнок  и
благополучно переправились на плот, и Джим теперь свободный  человек,  и
мы все это сами сделали - вот здорово, тетечка!
   - Ну, я ничего подобного не слыхала, сколько ни живу  на  свете!  Так
это вы, озорники этакие, столько наделали нам хлопот, что у всех  голова
пошла кругом, и напугали всех чуть не до смерти?! Хочется мне взять сей-
час да и выколотить из вас всю дурь, вот сию минуту! Подумать только,  а
я-то не сплю, сижу ночь за ночью, как... Ну, негодник эдакий, вот только
выздоровеешь, я уж за тебя примусь, повыбью из вас обоих всякую  чертов-
щину!
   Но Том весь сиял от гордости и никак не мог удержаться - все болтал и
болтал, а она то и дело перебивала его и все время сердилась и  выходила
из себя, и оба они вместе орали, как кошки на крыше; а потом она и гово-
рит:
   - Ну, хорошо, можешь радоваться, сколько тебе угодно, но смотри, если
ты еще раз сунешься не в свое дело...
   - В какое дело? - говорит Том, а сам больше не улыбается: видно,  что
удивился.
   - Как - в какое? Да с этим беглым негром, конечно. А ты что думал?
   Том посмотрел на меня очень сурово и говорит:
   - Том, ведь ты мне только что сказал, что Джим в безопасности.  Разве
он не убежал?
   - Кто? - говорит тетя Салли. - Беглый негр? Никуда он не убежал.  Его
опять поймали, живого и невредимого, и он опять сидит в  сарае  и  будет
сидеть на хлебе и на воде и в цепях; а если хозяин за ним не явится,  то
его продадут.
   Том сразу сел на кровать, - глаза у него загорелись, а ноздри  задви-
гались, как жабры, - и кричит:
   - Они не имеют никакого права запирать его! Беги! Не теряй ни минуты!
Выпусти его, он вовсе не раб, а такой же свободный, как и  все  люди  на
земле!
   - Что этот ребенок выдумывает!
   - Ничего я не выдумываю, тут каждое слово правда, тетя Салли! А  если
никто не пойдет, я сам туда пойду! Я всю жизнь Джима  знаю,  и  Том  его
знает тоже. Старая мисс Уотсон умерла два месяца назад. Ей стало стыдно,
что она хотела продать Джима в низовья реки, она это сама говорила;  вот
она и освободила Джима в своем завещании.
   - Так для чего же тебе понадобилось его освобождать, если он уже сво-
бодный?
   - Вот это вопрос, - это как раз похоже на женщин! А как же  приключе-
ния-то? Да я бы и в крови по колено не  побоялся...  Ой,  господи,  тетя
Полли!
   И провалиться мне на этом месте, если она не стояла  тут,  в  дверях,
довольная и кроткая, как ангел.
   Тетя Салли бросилась к ней, заплакала и  принялась  ее  обнимать,  да
так, что чуть не оторвала ей голову; а я сразу понял, что самое подходя-
щее для меня место - под кроватью; похоже было, что над нами  собирается
гроза. Я выглянул, смотрю - тетя Полли высвободилась и стоит, смотрит на
Тома поверх очков - да так, будто с землей сровнять его хочет. А потом и
говорит:
   - Да, Том, лучше отвернись в сторонку. Я бы на твоем месте  тоже  от-
вернулась.
   - Боже ты мой! - говорит тетя Салли. - Неужели он так изменился? Ведь
это же не Том, это Сид! Он... он... да где же Том?  Он  только  что  был
тут, сию минуту.
   - Ты хочешь сказать, где Гек Финн, - вот что  ты  хочешь  сказать!  Я
столько лет растила этого озорника Тома, мне ли его не узнать! Вот  было
бы хорошо! Гек Финн, вылезай из-под кровати сию минуту!
   Я и вылез, только совсем оробел.
   Тетя Салли до того растерялась, что уж дальше некуда; разве вот  один
только дядя Сайлас растерялся еще больше, когда приехал из города и  все
это ему рассказали. Он сделался, можно сказать, вроде пьяного и весь ос-
тальной день ничего не соображал и такую сказал проповедь  в  тот  день,
что даже первый мудрец на свете и тот ничего в ней не разобрал  бы,  так
что после этого все к нему стали относиться с почтением.  А  тетя  Полли
рассказала им, кто я такой и откуда взялся, и мне пришлось говорить, что
я не знал, как выйти из положения, когда миссис Фелпс  приняла  меня  за
Тома Сойера... (Тут она перебила меня и  говорит:  "Нет,  ты  зови  меня
по-старому: тетя Салли, я теперь к этому привыкла и менять ни к чему! ")
Когда тетя Салли приняла меня за Тома Сойера, и мне  пришлось  это  тер-
петь, другого выхода не было, а я знал, что Том не обидится -  напротив,
будет рад, потому что получается таинственно, у него из этого выйдет це-
лое приключение, и он будет доволен. Так оно и оказалось. Он выдал  себя
за Сида и устроил так, что для меня все сошло гладко.
   А тетя Полли сказала, что Том  говорит  правду:  старая  мисс  Уотсон
действительно освободила Джима по завещанию; значит, верно -  Том  Сойер
столько хлопотал и возился для того, чтобы освободить свободного  негра!
А я-то никак не мог понять, вплоть до этой самой минуты и до этого  раз-
говора, как это он ври таком воспитании и вдруг помогает мне  освободить
негра!
   Тетя Полли говорила, что как только тетя Салли написала ей, что Том с
Сидом доехали благополучно, она подумала: "Ну, так  и  есть!  Надо  было
этого ожидать, раз я отпустила его одного и присмотреть за ним некому".
   - Вот теперь и тащись в такую даль сама, на пароходе, за  тысячу  сто
миль, узнавай, что там еще этот дрянной мальчишка натворил на этот  раз,
- ведь от тебя я никакого ответа добиться "в могла.
   - Да ведь и я от тебя никаких писем не получала! - говорят тетя  Сал-
ли.
   - Быть не может! Я тебе два раза писала, спрашивала,  почему  ты  пи-
шешь, что Сид здесь, - что это значит?
   - Ну, а я ни одного письма не получила.
   Тетя Полли не спеша поворачивается и строго говорит:
   - Том?
   - Ну что? - отвечает он, надувшись.
   - Не "что", озорник ты этакий, а подавай сюда письма!
   - Какие письма?
   - Такие, те самые! Ну, вижу, придется за тебя взяться...
   - Они в сундучке. И никто их не трогал, так и лежат с Тех пор, как  я
их получил на почте. Я так и знал, что они наделают беды; думал, вам все
равно спешить некуда...
   - Выдрать бы тебя как следует! А ведь я еще одно письмо написала, что
выезжаю; он, должно быть, и это письмо...
   - Нет, оно только вчера пришло; я его еще не читала, но оно цело, ле-
жит у меня.
   Я хотел поспорить на два доллара, что не лежит, а потом подумал, что,
может, лучше не спорить. И так ничего и не "казал.


   ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ

   В первый же раз, как я застал Тома одного, я спросил его, для чего он
затеял всю эту историю с побегом, что он намерен был делать, если бы по-
бег ему удался и он ухитрился бы  освободить  негра,  который  был  дав-
ным-давно свободен. А Том на это сказал, что если бы нам удалось  благо-
получно увезти Джима, то мы проехались бы вниз по реке на плоту до само-
го устья - приключений ради, - он с самого начала так задумал,  а  после
того Том сказал бы Джиму, что он свободен, и мы повезли бы его домой  на
пароходе, заплатили бы ему за трату времени, послали бы  вперед  письмо,
чтобы все негры собрались его встречать, и в город бы  его  проводили  с
факелами и с музыкой, и после этого он стал бы  героем,  и  мы  тоже.  А
по-моему, и без этого все кончилось неплохо.
   Мы в одну минуту освободили Джима от цепей, а когда тетя Салли с  дя-
дей Сайласом и тетя Полли узнали, как хорошо он помогал  доктору  ухажи-
вать за Томом, они стали с ним ужасно носиться: устроили его  как  можно
лучше, есть ему давали все, что он захочет, старались, чтобы он не  ску-
чал и ровно ничего не делал. Мы позвали Джима  в  комнату  больного  для
серьезного разговора; и Том подарил ему сорок долларов за то, что он был
узником и все терпел и так хорошо себя вел; а Джим обрадовался и не  мог
больше молчать:
   - Ну вот, Гек, что я тебе говорил? Что я тебе говорил на  Джексоновом
острове? Говорил, что грудь у меня волосатая и к чему такая  примета;  а
еще говорил, что я уже был один раз богатый и опять разбогатею; вот  оно
и вышло по-моему! Ну вот! И не говори лучше в другой раз, - примета, она
и есть примета, попомни мое слово! А я все равно знал, что опять  разбо-
гатею, это уж как пить дать!
   А после этого Том опять принялся за свое и пошел  и  пошел:  давайте,
говорит, как-нибудь ночью убежим все втроем, перерядимся и отправимся на
поиски приключений к индейцам, на индейскую территорию, недельки на две,
на три; а я ему говорю, ладно, это дело подходящее, только денег у  меня
нет на индейский костюм, а из дому вряд ли я получу,  потому  что  отец,
должно быть, уже вернулся, забрал все мои деньги у судьи Тэтчера и  про-
пил их.
   - Нет, не пропил, - говорит Том, - они все целы, шесть тысяч, и  даже
больше; а твой отец так и не возвращался с тех пор.  Во  всяком  случае,
когда я уезжал, его еще не было.
   А Джим и говорит, да так торжественно:
   - Он больше никогда не вернется, Гек!
   Я говорю:
   - Почему не вернется, Джим?
   - Почему бы там ни было, не все ли равно, Гек, а только он больше  не
вернется.
   Но я к нему пристал, и в конце концов он признался:
   - Помнишь тот дом, что плыл вниз по  реке?  Там  еще  лежал  человек,
прикрытый одеялом, а я открыл и посмотрел, а тебя не пустил к  нему?  Ну
вот, свои деньги ты получишь, когда понадобится, потому что  это  и  был
твой отец...
   Том давно поправился и носит свою пулю на цепочке вместо брелока и то
и дело лезет поглядеть, который час; а больше писать не о чем, и я этому
очень рад, потому что если бы я раньше знал, какая это канитель - писать
книжку, то нипочем бы не взялся, и больше уж я писать никогда ничего  не
буду. Я, должно быть, удеру на индейскую территорию раньше Тома  с  Джи-
мом, потому что тетя Салли собирается меня усыновить  и  воспитывать,  а
мне этого не стерпеть. Я уж пробовал.
   Конец.
   С совершенным почтением Гек Финн.


   ПРИМЕЧАНИЯ

   ПРИКЛЮЧЕНИЯ: ТОМА СОЙЕРА

   Стр. 23. Доре  Гюстав  (1833-1883)-французский  художник-иллюстратор;
большую известность приобрели иллюстрации Доре к классическим памятникам
мировой литературы: к "Гаргантюа и Пантагрюэлю" Рабле,  к  "Божественной
Комедии" Данте, к "Дон Кихоту" М.  Сервантеса,  к  Библии,  "Потерянному
раю" Дж. Мильтона и др.
   Стр. 27. Первых двух апостолов звали... Давид и  Голиаф!  -  Согласно
библейскому сказанию, Давид был пастух, убивший силача Голиафа.  Первыми
апостолами Евангелие называет Петра и Андрея.
   Стр. 100. "О, дайте мне свободу!" - Слова из речи американского Поли-
тического  деятеля  эпохи   войны   за   Независимость   Патрика   Генри
"1736-1799).
   "На пылающей палубе мальчик стоял:"  -  Первая  строка  стихотворения
"Касабьянка" английской поэтессы Фелиции Хименс (1793-1835).
   "Ассирияне шли..." - первые слова  стихотворения  Байрона  "Поражение
Сеннахериба" из "Еврейских мелодий" (перевод А. К. Толстого).
   Стр. 102... молния гневно сверкала... как  бы  пренебрегая  тем,  что
знаменитый Франклин укротил ее  свирепость!  -  Выдающийся  американский
ученый, писатель, политический деятель  и  дипломат  Бенджанин  Франклин
(1706-1790) был создателем громоотвода.
   Стр. 103. Дэниель Уэбстер (1782-1852) - государственный и  политичес-
кий деятель США, известный оратор.
   Четвертое июля - праздник в  Соединенных  Штатах  Америки:  годовщина
Декларации независимости (1776).
   Стр. 112. Вроде этого старого горбуна Ричарда. - Имеется в виду  анг-
лийский король Ричард III (1452-1485).
   Стр. 121. Сахем. - Так некоторые индейские племена  Северной  Америки
называли своих главных вождей.
   Стр. 156... с хваленой правдой Георга Вашингтона насчет топорика... -
Имеется в виду хрестоматийный рассказ о детстве Георга Вашингтона,  пер-
вого президента США. Мальчик отличался необыкновенной правдивостью; ког-
да отец подарил ему топорик, он подрубил  вишневое  дерево,  но  тут  же
признался в этом отцу, хотя был уверен, что его ждет строгое наказание.
   Н. Будавей

   ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГЕКЛЬБЕРРИ ФИННА

   Стр. 182... Адам - сплошная глина. - Согласно Библии, бог создал пер-
вого человека из глины (древнееврейское слово  "адама"  значит  "земля",
"адам" - "человек").
   Стр. 195. Аболиционист - борец за отмену рабства негров.
   .. продать меня в Орлеан... - Имеется в виду американский город Новый
Орлеан (штат Луизиана), в устье реки Миссисипи; в первой половине XIX в.
- крупный порт рабовладельческого Юга, один из центров торговли рабами.
   Стр. 217. Битенг - двойная металлическая или деревянная тумба на баке
судна, на которую крепят якорную цепь либо буксирный трос.
   Стр. 223. Каир - город в США (штат Иллинойс), на реке Миссисипи.
   Стр. 255... без вести пропавшего дофина Людовика Семнадцатого. -  Сын
казненного в 1793 г., во время французской буржуазной революции,  короля
Людовика XVI, наследный принц Шарль (Людовик XVII; 17851795) не царство-
вал; он был арестован якобинцами и умер от болезни в тюрьме. После  рес-
таврации Бурбонов (1815) были предприняты бесплодные  попытки  разыскать
его труп в общей могиле, где он был похоронен.  Отсюда  легенда  о  "без
вести пропавшем дофине".
   Стр. 258. Гаррик Младший - Давид Гаррик (1717-1779) - выдающийся анг-
лийский