ним дела, это бродяга и неуч,  даром  что  он  бормочет  чепуху
по-гречески и поеврейски! Сразу видно,  что  это  самозванец,  -  набрал
где-то ничего не значащих имен и фактов и явился с ними сюда; а  вы  все
это приняли за доказательства, да еще вас вводят в обман ваши  легковер-
ные друзья, хотя им бы следовало быть умнее. Мэри Джейн Уилкс, вы  знае-
те, что я вам друг, и бескорыстный друг к тому же. Так  вот,  послушайте
меня: гоните вон этого подлого мошенника, прошу вас! Согласны?
   Мэри Джейн выпрямилась во весь рост - и какая же она сделалась краси-
вая! - и говорит:
   - Вот мой ответ! - Она взяла мешок с деньгами, передала его из рук  в
руки королю и сказала: - Возьмите эти шесть тысяч, поместите их для меня
и моих сестер куда хотите, и никакой расписки нам не надо.
   Потом она обняла короля, а Сюзанна и Заячья Губа  подошли  к  нему  с
другой стороны и тоже обняли. Все захлопали в ладоши,  затопали  ногами,
поднялась настоящая буря, а король задрал голову кверху и гордо улыбнул-
ся.
   Доктор сказал:
   - Хорошо, тогда я умываю руки. Но предупреждаю вас всех: придет  вре-
мя, когда вам тошно будет вспомнить про этот день!
   И он ушел.
   - Хорошо, доктор, - сказал король, как бы  передразнивая  его,  -  уж
тогда мы постараемся - уговорим их послать за вами.
   Все засмеялись и сказали, что это он ловко поддел доктора.


   ГЛАВА XXVI

   Когда все разошлись, король спросил Мэри Джейн,  найдутся  ли  у  них
свободные комнаты, и она сказала, что одна свободная комната у них есть,
она подойдет для дяди Уильяма, а дяде Гарви она  уступит  свою  комнату,
которая немножко побольше, а сама она  поместится  с  сестрами  и  будет
спать там на койке; и еще на чердаке есть каморка с соломенным  тюфяком.
Король сказал, что эта каморка пригодится для его лакея, - это для меня.
   Мэри Джейн повела нас наверх и показала дядюшкам  их  комнаты,  очень
простенькие, зато уютные. Она сказала, что уберет из своей  комнаты  все
платья и разные другие вещи, если они мешают дяде Гарви; но  он  сказал,
что нисколько не мешают. Платья висели на стене, под  ситцевой  занавес-
кой, спускавшейся до самого пола. В одном углу стоял  старый  сундук,  в
другом - футляр с гитарой, и много было разных пустяков  и  финтифлюшек,
которыми девушки любят украшать свои комнаты. Король сказал, что с  ними
комната выглядит гораздо уютнее и милей, и не велел их трогать. У герцо-
га комнатка была очень маленькая, зато удобная, и моя каморка тоже.
   Вечером у них был званый ужин, и опять пришли те же гости, что и  ут-
ром, а я стоял за стульями короля и герцога  и  прислуживал  им,  а  ос-
тальным прислуживали негры. Мэри Джейн сидела на хозяйском месте,  рядом
с Сюзанной, и говорила всем, что печенье не удалось, а соленья никуда не
годятся, и куры попались плохие, очень жесткие, - словом, все те  пустя-
ки, которые обыкновенно говорят хозяйки, когда напрашиваются на  компли-
менты; а гости отлично видели, что все удалось как нельзя лучше,  и  все
хвалили, - спрашивали, например: "Как это вам  удается  так  подрумянить
печенье? ", или: "Скажите, ради бога, где вы достали такие замечательные
пикули?" - и все в таком роде; ну, знаете, как обыкновенно за  ужином  -
переливают из пустого в порожнее.
   Когда все это кончилось, мы с Заячьей Губой поужинали в кухне  остат-
ками, пока другие помогали неграм убирать со стола и мыть посуду. Заячья
Губа начала меня расспрашивать про Англию, и, ей-богу, я  каждую  минуту
так и думал, что, того гляди, проврусь. Она спросила:
   - Ты когда-нибудь видел короля?
   - Какого? Вильгельма Четвертого? Ну, а то как же!  Он  ходит  в  нашу
церковь.
   Я-то знал, что он давно помер, только ей не стал говорить. Вот, после
того как я сказал, что он ходит в нашу церковь, она и. спрашивает:
   - Как? Постоянно ходит?
   - Ну да, постоянно. Его скамья как раз напротив  нашей  -  по  другую
сторону кафедры.
   - А я думала, он живет в Лондоне.
   - Ну да, там он и живет. А где ж ему еще жить?
   - Да ведь ты живешь в Шеффилде!
   Ну, вижу, я влип. Пришлось для начала  прикинуться,  будто  подавился
куриной костью, чтобы выгадать время, - надо же придумать, как  мне  вы-
вернуться! Потом я сказал:
   - То есть он ходит в нашу церковь всегда, когда  бывает  в  Шеффилде.
Это же только летом, когда он приезжает брать морские ванны.
   - Что ты мелешь, ведь Шеффилд не на море!
   - А кто сказал, что он на море?
   - Да ты же и сказал.
   - И не думал говорить"
   - Нет, сказал!
   - Нет, не говорил!
   - Сказал!
   - Ничего подобного не говорил.
   - А что же ты говорил?
   - Сказал, что он приезжает брать морские ванны - вот что я сказал.
   - Так как же он берет морские ванны, если там нет моря?
   - Послушай, - говорю я, - ты видала когда-нибудь английский эль?
   - Видала.
   - А нужно за ним ездить в Англию?
   - Нет, не нужно.
   - Ну так вот, и Вильгельму Четвертому не надо ездить  к  морю,  чтобы
брать морские ванны.
   - А откуда же тогда он берет морскую воду?
   - Оттуда же, откуда люди берут эль: из бочки. В  Шеффилде  во  дворце
есть котлы, и там ему эту воду греют.  А  в  море  такую  уйму  воды  не
очень-то нагреешь, никаких там приспособлений для этого нет.
   - Теперь поняла. Почему же ты сразу не  сказал,  только  время  даром
тратил.
   Ну, тут я понял, что выпутался благополучно, и мне стало много  легче
и веселей. А она опять пристает:
   - А ты тоже ходишь в церковь?
   - Конечно, постоянно хожу.
   - А где ты там сидишь?
   - Как где? На нашей скамейке.
   - На чьей?
   - На нашей, то есть твоего дяди Гарви.
   - На его скамье? А зачем ему скамья?
   - Затем, чтобы сидеть. А ты думала - зачем?
   - Ишь ты, а ведь я думала, что его место на кафедре.
   Ох, чтоб ему, я и позабыл, что он проповедник! Ну, вижу, опять я  за-
сыпался; пришлось еще раз давиться куриной костью и опять думать.  Потом
я сказал:
   - Что же, по-твоему, в церкви бывает только один проповедник?
   - А на что же больше?
   - Как! Это чтобы королю проповедовать? Ну, знаешь, ли, я  таких,  как
ты, еще не видывал! Да их меньше семнадцати не бывает.
   - Семнадцать проповедников! Господи! Да я бы ни за  что  не  высидела
столько времени, даже для спасения души. Это их в неделю всех не  перес-
лушаешь.
   - Пустяки, они не все в один день проповедуют, а по очереди.
   - А что же тогда делают остальные?
   - Да ничего особенного. Сидят, отдыхают, ходят с кружкой - да мало ли
что! А то и совсем ничего не делают.
   - Для чего же они тогда нужны?
   - Как для чего? Для фасона. Неужто ты этого не знаешь?
   - Даже и знать не хочу про такие глупости! А как в Англии  обращаются
с прислугой? Лучше, чем мы с неграми?
   - Какое! Слугу там и за человека не считают. Обращаются хуже,  чем  с
собакой.
   - А на праздники разве их не отпускают, как у нас, - на рождество, на
Новый год, на Четвертое июля?
   - Скажет тоже! Сразу видно, что ты в Англии никогда не была. Да  зна-
ешь ли ты, Заяч... знаешь ли, Джоанна, что у них никогда и праздников-то
не бывает, их круглый год никуда не пускают: ни в цирк, ни в театр, ни в
негритянский балаган, ну просто никуда!
   - Ив церковь тоже?
   - Ив церковь.
   - А ведь ты ходишь в церковь?
   Ну вот, опять я запутался! Я позабыл, что служу у старика. Но в  сле-
дующую минуту я уже пустился объяснять ей, что лакей совсем не  то,  что
простой слуга, и обязан ходить в церковь, хочет он этого или нет, и  си-
деть там вместе с хозяевами, потому что так полагается.  Только  получи-
лось у меня не оченьто складно; кончил я объяснять и вижу, что  она  мне
не верит.
   - Скажи, - говорит, - "честное индейское", что ты не наврал мне с три
короба.
   - Честное индейское, нет, - говорю я.
   - Совсем ничего не приврал?
   - Ровно ничего. Как есть ни единого словечка, - говорю я.
   - Положи руку вот на эту книжку и скажи еще раз.
   Я вижу, что это просто-напросто словарь, положил на него руку и  ска-
зал. Она как будто поверила и говорит:
   - Ну ладно, кое-что тут, может, и верно; только  уж  извини,  никогда
этого не будет, чтобы я всему остальному поверила.
   - Чему это ты не хочешь верить, Джо?  -  сказала  Мэри  Джейн,  входя
вместе с Сюзанной. - Нехорошо и невежливо так с  ним  разговаривать,  он
здесь чужой и от родных далеко. Тебе ведь не понравилось бы, если  бы  с
тобой так обращались?
   - Вот ты всегда так, Мэри, - заступаешься за всех, когда их никто еще
и не думал обижать. Ничего я ему не сделала. Он тут мне наврал,  по-мое-
му, а я сказала, что не обязана всему верить. Вот и все,  больше  ничего
не говорила. Я думаю, такие-то пустяки он может стерпеть?
   - Мне все равно, пустяки это или нет; он гостит у нас  в  доме,  и  с
твоей стороны нехорошо так говорить. Ведь на  его  месте  тебе  было  бы
стыдно; вот и не надо говорить ничего такого, чтобы человеку было  стыд-
но.
   - Да что ты, Мэри, он же сказал...
   - Это не важно, что бы он там ни сказал, - не в том дело. Важно, что-
бы ты была с ним ласкова и не говорила мальчику ничего такого, а  то  он
вспомнит, что он тут всем чужой и далеко от родины.
   А я думаю про себя: "И такую-то девушку я позволяю обворовывать этому
старому крокодилу! "
   Тут и Сюзанна вмешалась: такую задала гонку  Заячьей  Губе,  что  мое
почтение!
   А я думаю про себя: "И эту тоже я позволяю ему бессовестно  обворовы-
вать! "
   Тогда Мэри Джейн заговорила с ней совсем по-другому, кротко и  ласко-
во, как она всегда говорила; только после этого бедная Заячья Губа стала
тише воды, ниже травы и ударилась в слезы.
   - Ну вот и хорошо, - сказали ей сестры, - теперь попроси у него  про-
щенья.
   Она и прощенья попросила, да еще как вежливо! Так деликатно, что при-
ятно было слушать; мне даже захотелось еще больше ей наврать, чтобы  она
еще раз попросила прощенья.
   Думаю: "Ведь и эту тоже я позволяю ему обворовывать! " А  после  того
как она попросила прощенья, все они  принялись  хлопотать  и  стараться,
чтобы я почувствовал себя как дома и понял бы, что я среди друзей.  А  я
чувствовал себя такой дрянью, таким  мерзавцем  и  негодяем,  что  решил
твердо: украду для них эти деньги, а там будь что будет.
   И я ушел - будто бы спать, а сам думаю: погожу еще  ложиться.  Остав-
шись один, я стал это дело обмозговывать. Думаю себе: пойти, что  ли,  к
этому доктору да донести на моих мошенников?  Нет,  это  не  годится.  А
вдруг он расскажет, кто ему сказал? Тогда мне от короля с герцогом соло-
но придется. Сказать потихоньку Мэри Джейн? Нет, лучше не  надо.  По  ее
лицу они, конечно, сразу поймут, в чем дело; мешок с  золотом  у  них  -
они, не долго думая, возьмут да и удерут с деньгами. А если она  позовет
кого-нибудь на помощь, меня тоже в это дело запутают, когда-то  еще  там
разберутся! Нет, только и есть одно верное средство: надо мне как-нибудь
украсть эти деньги, и украсть так, чтобы на меня никто не подумал. У ко-
роля с герцогом тут выгодное дельце, они отсюда не уедут, пока не оберут
дочиста и этих сирот, и весь город, так что я еще сумею выбрать  удобное
время. Украду деньги и спрячу, а потом, когда уеду вниз по реке,  напишу
Мэри Джейн письмо и расскажу, где я их спрятал. А красть все-таки  лучше
нынче ночью, потому что доктор, наверное, не все сказал, что знает;  как
бы он их отсюда не спугнул.
   Ну, думаю, пойду-ка обыщу их комнаты. Наверху в коридоре было  темно,
но я все-таки отыскал комнату герцога и начал там все подряд  ощупывать;
потом сообразил, что вряд ли король отдаст  кому-нибудь  эти  деньги  на
сохранение, на него что-то не похоже. Пошел в комнату короля и там  тоже
начал шарить. Вижу, без свечки ничего не выходит, а зажечь, конечно, бо-
юсь. Тогда я решил сделать по-другому: думаю, подстерегу их и подслушаю.
И в это самое время вдруг слышу - они идут.
   Только я хотел залезть под кровать - сунулся, а она вовсе не там сто-
ит, где я думал; зато мне под руку попалась занавеска, под которой висе-
ли платья Мэри Джейн; я скорей нырнул под нее, зарылся в платья и  стою,
не дышу.
   Они вошли, закрыли за собой дверь, и первым делом герцог  нагнулся  и
заглянул под кровать! Вот когда я обрадовался, что не нашел вовремя кро-
вати! А ведь как-то само собой получается, что лезешь под кровать, когда
дело у тебя секретное.
   Оба они уселись, и король сказал:
   - Ну, что у вас? Только покороче, потому что  нам  надо  скорей  идти
вниз, рыдать вместе со всеми, а то они там  начнут  сплетничать  на  наш
счет.
   - Вот что, Капет. Я все беспокоюсь: не нравится мне этот  доктор,  не
выходит он у меня из головы! Хотелось бы знать, какие у вас планы. У ме-
ня есть одна мысль, и как будто она правильная.
   - Это какая же, герцог?
   - Хорошо бы нам убраться отсюда пораньше, часам к трем утра, да  пос-
корей удрать вниз по реке с тем, что у нас уже  есть.  Досталось-то  оно
нам уж очень легко, сами, можно сказать, отдали в руки, а ведь мы  дума-
ли, что придется красть. Я стою за то, чтобы сматывать удочки и  удирать
поскорей.
   Мне прямо-таки стало нехорошо. Какой-нибудь час или два назад было бы
совсем другое дело, но теперь я приуныл. Король выругался и сказал:
   - Что? А остальное имущество так и не продадим? Уйдем, как дураки,  и
оставим на восемь, на девять тысяч добра, которое только того и  дожида-
ется, чтобы его прибрали к рукам? Да какой все ходкий товар-то!
   Герцог начал ворчать, сказал, что  довольно  и  мешка  с  золотом,  а
дальше этого он не пойдет - не хочет отнимать у сирот последнее.
   - Что вы это выдумали? - говорит король. - Ничего мы у них  не  отни-
мем, кроме этих денег. Пострадают-то покупатели: как  только  выяснится,
что имущество не наше, - а это выяснится очень скоро после того, как  мы
удерем, - продажа окажется недействительной, и все имущество вернется  к
владельцам. Вот ваши сироты и получат дом обратно, и довольно с них: они
молодые, здоровые, что им стоит заработать себе  на  кусок  хлеба!  Нис-
колько они не пострадают. Господь с вами, им жаловаться не на что.
   Король так его заговорил, что в конце концов герцог сдался и  сказал,
что ладно, только добавил:
   - Все-таки глупо оставаться в городе, когда этот самый доктор  торчит
тут, как бельмо на глазу!
   А король сказал:
   - Плевать нам на доктора! Какое нам до него дело? Ведь все  дураки  в
городе за нас стоят! А дураков во всяком городе куда больше, чем умных.
   И они собрались опять идти вниз. Герцог сказал:
   - Не знаю, хорошо ли мы спрятали деньги! Место ненадежное.
   Тут я обрадовался. Я уж начал думать, что так ничего и не узнаю, даже
и намека не услышу.
   Король спросил:
   - Это почему же?
   - Потому что Мэри Джейн будет теперь носить траур; того и гляди,  она
велит негритянке, которая убирает комнаты, уложить все эти тряпки в сун-
дук и спрятать куда-нибудь подальше. А что же вы думаете, неужели негри-
тянка увидит деньги и не позарится на них?
   - Да, голова у вас работает здорово, - говорит король и начинает  ша-
рить под занавеской, в двух шагах от того места, где я стою.
   Я прижался к стене вплотную и замер, а сам весь дрожу: думаю,  что-то
они скажут, если поймают меня! Надо придумать, что же мне  все-таки  де-
лать, когда меня поймают. Но не успел я додумать эту мысль и до  полови-
ны, как король нашел мешок с деньгами; ему даже и в  голову  не  пришло,
что я тут стою. Потом они взяли да и засунули мешок с золотом в  дыру  в
соломенном тюфяке, который лежал под периной; запихнули его  поглубже  в
солому, и решили, что теперь все в порядке, потому что негритянка  взби-
вает одну только перину, а тюфяк переворачивает раза два в год, не чаще,
так что теперь деньги в сохранности, никто их не украдет.
   Ну, а я рассудил по-другому. Не успели король с герцогом спуститься с
лестницы, как я вытащил мешок, ощупью добрался до своей каморки и  спря-
тал его там, пока не подвернется случай перепрятать в  другое  место.  Я
решил, что лучше всего спрятать мешок где-нибудь во  дворе,  потому  что
король с герцогом, как только хватятся денег, прежде всего  обыщут  весь
дом. Это я отлично знал. Потом я лег не раздеваясь, только  заснуть  все
равно не мог - до того мне не терпелось покончить с этим  делом.  Скоро,
слышу, король с герцогом опять поднимаются по лестнице; я  кубарем  ска-
тился с постели и залег на верху чердачной лестницы  -  дожидаться,  что
будет дальше. Только ничего не было.
   Я подождал и, когда все ночные звуки затихли, а утренние еще не начи-
нались, потихоньку спустился в нижний этаж.


   ГЛАВА XXVII

   Я подкрался к дверям и прислушался: оба храпели. Тогда я на  цыпочках
двинулся дальше и благополучно спустился вниз. Нигде не слышно  было  ни
звука. Я заглянул через дверную щелку  в  столовую  и  увидел,  что  все
бодрствовавшие при гробе крепко заснули, сидя на своих стульях. Дверь  в
гостиную, где лежал покойник, была открыта, и в обеих комнатах горело по
свечке. Я прошел мимо открытой двери; вижу - в гостиной никого нет, кро-
ме останков Питера, и я двинулся дальше, но парадная дверь оказалась за-
перта, а ключ из нее вынут. И тут как раз слышу - кто-то  спускается  по
лестнице за моей спиной. Я скорей в гостиную, оглянулся  по  сторонам  -
вижу, мешок спрятать некуда, кроме гроба. Крышка немного сдвинулась, так
что видно было лицо покойника, закрытое мокрой тряпкой, и саван. Я сунул
мешок с деньгами в гроб под крышку, чуть пониже скрещенных рук, и  такие
они были холодные, что даже мурашки забегали у меня по  спине,  а  потом
выскочил из комнаты и спрятался за дверью.
   Это была Мэри Джейн. Она тихо подошла к гробу, опустилась на колени и
стала глядеть на покойника, потом поднесла платок к глазам, и  я  понял,
что она плачет, хотя ничего не было слышно, а стояла она ко мне  спиной.
Я выбрался из-за двери, а когда проходил мимо столовой, дай, думаю, пог-
ляжу, не видел ли меня кто-нибудь из бодрствующих; заглянул в щелку,  но
все было спокойно. Они даже и не пошевельнулись.
   Я шмыгнул наверх и улегся в кровать, чувствуя себя  довольно  неважно
из-за того, что после всех моих трудов и такого риска  вышло  совсем  не
так, как я думал. Ну, говорю себе, если деньги останутся  там,  где  они
есть, это еще туда-сюда; как только мы отъедем миль на  сто,  на  двести
вниз по реке, я напишу Мэри Джейн, она откопает покойника и возьмет себе
деньги; только так, наверно, не получится, а получится, что деньги  най-
дут, когда станут завинчивать крышку. И выйдет, что деньги опять заберет
король, а другого такого случая, пожалуй, и не дождешься, чтобы  он  дал
еще раз их стащить. Мне, само собой, очень хотелось прокрасться  вниз  и
взять их оттуда, только я не посмел: с каждой  минутой  становилось  все
светлей, скоро зашевелятся все эти бодрствующие при гробе и, того и гля-
ди, поймают меня - поймают с шестью тысячами на руках, а ведь никто меня
не просил об этих деньгах заботиться. Нет уж, говорю себе,  я  вовсе  не
желаю, чтобы меня припутали к такому делу.
   Когда я сошел вниз утром, дверь в гостиную была закрыта и все  посто-
ронние ушли. Остались только свои да вдова Бартли  и  наша  компания.  Я
стал смотреть, - может, по лицам замечу,  не  случилось  ли  чего-нибудь
особенного, - только ничего не мог разобрать.
   В середине дня пришел гробовщик со своим  помощником;  они  поставили
гроб посреди комнаты на двух стульях, а все остальные стулья  расставили
рядами, да еще призаняли у соседей, так что и в гостиной, и в  столовой,
и в передней - везде было полно стульев. Я заметил, что крышка гроба ле-
жит так же, как вчера, только не посмел заглянуть под  нее,  раз  кругом
был народ.
   Потом начали сходиться приглашенные, и оба мошенника вместе с  девуш-
ками уселись в переднем ряду, у изголовья гроба; и  целых  полчаса  люди
вереницей медленно проходили мимо гроба и глядели на покойника, а  неко-
торые роняли слезу; и все было очень тихо и торжественно, только девушки
и оба мошенника прикладывали платки к глазам