Марк Твен
   Тома Сойер 1-4


   Приключения Тома Сойера.
   Приключения Гекльберри Финна.
   Том Сойер - сыщик
   ТОМ СОЙЕР ЗА ГРАНИЦЕЙ


   Пер. с англ. Н. Дарузес.
   изд. ХудЛит, Москва, 1977 г.
   OCR Палек, 1998 г.


   Аннотация

   Повести "Приключения Тома Сойера" и "Приключения Гекльберри Финна"  -
наиболее известные произведения выдающегося американского писателя Марка
Твена (1835-1910).
   С добротой и присущим ему юмором рассказывая о своих юных героях, ав-
тор знакомит читателя с жизнью Америки XIX века.


   ПРЕДИСЛОВИЕ

   Большая часть приключений, о которых рассказано в этой  книге,  взяты
из жизни: одно-два пережиты мною самим, остальные мальчиками, учившимися
вместе со мной в школе. Гек Финн списан с натуры, Том Сойер также, но не
с одного оригинала - он представляет собой  комбинацию  черт,  взятых  у
трех мальчиков, которых я знал, и потому принадлежит к смешанному  архи-
тектурному ордеру.
   Дикие суеверия, описанные ниже, были  распространены  среди  детей  и
негров Запада в те времена, то есть тридцать - сорок лет тому назад.
   Хотя моя книга предназначена главным образом для развлечения  мальчи-
ков и девочек, я надеюсь, что ею не побрезгуют и взрослые мужчины и жен-
щины, ибо в мои планы входило напомнить им, какими были  они  сами  ког-
да-то, что чувствовали, думали, как разговаривали  и  в  какие  странные
авантюры иногда ввязывались.
   Хартфорд, 1876
   Автор


   ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТОМА СОЙЕРА.

   ГЛАВА I

   - Том!
   Ответа нет.
   - Том!
   Ответа нет.
   - Удивительно, куда мог деваться этот мальчишка! Том, где ты?
   Ответа нет.
   Тетя Полли спустила очки на нос и оглядела комнату поверх очков,  за-
тем подняла их на лоб и оглядела комнату изпод очков. Она  очень  редко,
почти никогда не глядела сквозь очки на такую мелочь, как мальчишка; это
были парадные очки, ее гордость, приобретенные для  красоты,  а  не  для
пользы, и что-нибудь разглядеть сквозь них ей было так  же  трудно,  как
сквозь пару печных заслонок. На минуту она растерялась, потом сказала  -
не очень громко, но так, что мебель в комнате могла ее слышать:
   - Ну погоди, дай только до тебя добраться...
   Не договорив, она нагнулась и стала тыкать щеткой под кровать,  пере-
водя дыхание после каждого тычка. Она не извлекла оттуда  ничего,  кроме
кошки.
   - Что за ребенок, в жизни такого не видывала!
   Подойдя к открытой настежь двери, она остановилась на пороге и обвела
взглядом свой огород - грядки помидоров, заросшие дурманом. Тома не было
и здесь. Тогда, возвысив голос, чтобы ее было слышно как  можно  дальше,
она крикнула:
   - То-о-ом, где ты?
   За ее спиной послышался легкий шорох, и она оглянулась - как раз вов-
ремя, чтобы ухватить за помочи мальчишку, прежде  чем  он  прошмыгнул  в
дверь.
   - Ну так и есть! Я и позабыла про чулан. Ты что там делал?
   - Ничего.
   - Ничего? Посмотри, в чем у тебя руки. И рот тоже. Это что такое?
   - Не знаю, тетя.
   - А я знаю. Это варенье - вот что это такое! Сорок раз я тебе говори-
ла: не смей трогать варенье - выдеру! Подай сюда розгу.
   Розга засвистела в воздухе, - казалось, беды не миновать.
   - Ой, тетя, что это у вас за спиной?!
   Старушка обернулась, подхватив юбки, чтобы уберечь себя от опасности.
Мальчик в один миг перемахнул через высокий забор и был таков.
   Тетя Полли в первую минуту опешила, а потом добродушно рассмеялась:
   - Вот и поди с ним! Неужели я так ничему и не научусь? Мало ли он  со
мной выкидывает фокусов? Пора бы мне, кажется, поумнеть. Но нет хуже ду-
рака, чем старый дурак. Недаром говорится: "Старую собаку не выучишь но-
вым фокусам". Но ведь, господи ты боже мой, он каждый день что-нибудь да
придумает, где же тут угадать. И как будто знает, сколько времени  можно
меня изводить; знает, что стоит ему меня рассмешить или хоть  на  минуту
сбить с толку, у меня уж и руки опускаются, я даже шлепнуть его не могу.
Не выполняю я своего долга, что греха таить! Ведь сказано в Писании: кто
щадит младенца, тот губит его. Ничего хорошего из этого не выйдет,  грех
один. Он сущий чертенок, знаю, но ведь он, бедняжка, сын  моей  покойной
сестры, у меня как-то духу не хватает наказывать его. Потакать ему - со-
весть замучит, а накажешь - сердце разрывается. Недаром ведь  сказано  в
Писании: век человеческий краток и полон скорбей; думаю, что это правда.
Нынче он отлынивает от школы; придется мне завтра наказать его -  засажу
за работу. Жалко заставлять мальчика работать, когда у всех детей празд-
ник, но работать ему всего тяжелей, а мне надо  исполнить  свой  долг  -
иначе я погублю ребенка.
   Том не пошел в школу и отлично провел время. Он еле  успел  вернуться
домой, чтобы до ужина помочь негритенку Джиму напилить на завтра дров  и
наколоть щепок для растопки. Во всяком случае, он успел рассказать Джиму
о своих похождениях, пока тот сделал три четверти работы. Младший  (или,
скорее, сводный) брат Тома, Сид, уже сделал все, что ему полагалось  (он
подбирал и носил щепки): это был послушный мальчик, не склонный к шалос-
тям и проказам.
   Покуда Том ужинал, при всяком удобном случае таская из сахарницы кус-
ки сахару, тетя Полли задавала ему разные каверзные вопросы, очень  хит-
рые и мудреные, - ей хотелось поймать Тома врасплох, чтобы  он  прогово-
рился. Как и многие простодушные люди, она считала себя большим диплома-
том, способным на самые тонкие и таинственные уловки,  и  полагала,  что
все ее невинные хитрости - чудо изворотливости и лукавства. Она  спроси-
ла:
   - Том, в школе было не очень жарко?
   - Нет, тетя.
   - А может быть, очень жарко?
   - Да, тетя.
   - Что ж, неужели тебе не захотелось выкупаться, Том?
   У Тома душа ушла в пятки - он почуял опасность.
   Он недоверчиво посмотрел в лицо тете Полли, но ничего  особенного  не
увидел и потому сказал:
   - Нет, тетя, не очень.
   Она протянула руку и, пощупав рубашку Тома, сказала:
   - Да, пожалуй, ты нисколько не вспотел. - Ей приятно было думать, что
она сумела проверить, сухая ли у Тома рубашка, так, что никто не  понял,
к чему она клонит.
   Однако Том сразу почуял, куда ветер  дует,  и  предупредил  следующий
ход:
   - У нас в школе мальчики обливали голову из колодца.  У  меня  она  и
сейчас еще мокрая, поглядите!
   Тетя Полли очень огорчилась, что упустила из виду такую важную улику.
Но тут же вдохновилась опять.
   - Том, ведь тебе не надо было распарывать воротник, чтобы окатить го-
лову, верно? Расстегни куртку!
   Лицо Тома просияло. Он распахнул куртку - воротник был крепко зашит.
   - А ну тебя! Убирайся вон! Я, признаться, думала, что  ты  сбежишь  с
уроков купаться. Так и быть, на этот раз я тебя прощаю. Не так ты  плох,
как кажешься.
   Она и огорчилась, что проницательность обманула ее на этот раз, и об-
радовалась, что Том хоть случайно вел себя хорошо.
   Тут вмешался Сид:
   - Мне показалось, будто вы зашили ему воротник белой ниткой, а теперь
у него черная.
   - Ну да, я зашивала белой! Том!
   Но Том не стал дожидаться продолжения. Выбегая за дверь, он крикнул:
   - Я это тебе припомню, Сидди!
   В укромном месте Том осмотрел две толстые иголки, вколотые в  лацканы
его куртки и обмотанные ниткой: в одну иголку была вдета белая нитка,  в
другую - черная.
   - Она бы ничего не заметила, если бы не Сид. Вот черт! То она зашива-
ет белой ниткой, то черной. Хоть бы одно чтонибудь, а то никак не  усле-
дишь. Ну и отлуплю же я Сида. Будет помнить!
   Том не был самым примерным мальчиком в городе, зато очень хорошо знал
самого примерного мальчика - и терпеть его не мог.
   Через две минуты, и даже меньше, он забыл все свои несчастия. Не  по-
тому, что эти несчастия были не  так  тяжелы  и  горьки,  как  несчастия
взрослого человека, но потому, что новый, более сильный интерес вытеснил
их и изгнал на время из его души, - совершенно так же, как взрослые  за-
бывают в волнении свое горе, начиная какое-нибудь новое дело. Такой  но-
винкой была особенная манера свистеть, которую он только что  перенял  у
одного негра, и теперь ему хотелось поупражняться в этом  искусстве  без
помехи.
   Это была совсем особенная птичья трель - нечто вроде заливистого  ще-
бета; и для того чтобы она получилась, надо было то и дело дотрагиваться
до неба языком, - читатель, верно, помнит, как это  делается,  если  был
когда-нибудь мальчишкой. Приложив к делу старание и терпение, Том  скоро
приобрел необходимую сноровку и зашагал по улице еще быстрей, - на устах
его звучала музыка, а душа преисполнилась благодарности.  Он  чувствовал
себя, как астроном, открывший новую планету, - и, без сомнения, если го-
ворить о сильной, глубокой, ничем не омраченной радости, все преимущест-
ва были на стороне мальчика, а не астронома.
   Летние вечера тянутся долго. Было еще совсем светло. Вдруг Том перес-
тал свистеть. Перед ним стоял незнакомый мальчик чуть побольше его само-
го. Приезжий любого возраста и пола был редкостью в захудалом  маленьком
городишке СентПитерсберге. А этот мальчишка был еще и хорошо одет -  по-
думать только, хорошо одет в будний день! Просто удивительно. На нем бы-
ли совсем новая франтовская шляпа и нарядная суконная куртка,  застегну-
тая на все пуговицы, и такие же новые штаны. Он был в башмаках -  это  в
пятницу-то! Даже галстук у него имелся - из какой-то  пестрой  ленты.  И
вообще вид у него был столичный, чего Том никак  не  мог  стерпеть.  Чем
дольше Том смотрел на это блистающее чудо, тем выше он задирал нос перед
франтом-чужаком и тем более жалким казался ему его  собственный  костюм.
Оба мальчика молчали. Если двигался один, то  двигался  и  другой  -  но
только боком, по кругу; они все время стояли лицом к лицу, не сводя глаз
друг с друга, Наконец Том сказал:
   - Хочешь, поколочу?
   - А ну, попробуй! Где тебе!
   - Сказал, что поколочу, значит, могу.
   - А вот и не можешь.
   - Могу.
   - Не можешь!
   - Могу.
   - Не можешь!
   Тягостное молчание. После чего Том начал:
   - Как тебя зовут?
   - Не твое дело.
   - Захочу, так будет мое.
   - Ну так чего ж не дерешься?
   - Поговори еще у меня, получишь.
   - И поговорю, и поговорю - вот тебе.
   - Подумаешь, какой выискался! Да  я  захочу,  так  одной  левой  тебя
побью.
   - Ну так чего ж не бьешь? Только разговариваешь.
   - Будешь дурака валять - и побью.
   - Ну да - видали мы таких.
   - Ишь вырядился! Подумаешь, какой важный! Еще и в шляпе!
   - Возьми да сбей, если не нравится. Попробуй сбей - тогда узнаешь.
   - Врешь!
   - Сам врешь!
   - Где уж тебе драться, не посмеешь.
   - Пошел к черту!
   - Поговори еще у меня, я тебе голову кирпичом проломлю!
   - Как же, так и проломил!
   - И проломлю.
   - А сам стоишь? Разговаривать только мастер. Чего же не дерешься? Бо-
ишься, значит?
   - Нет, не боюсь.
   - Боишься!
   - Нет, не боюсь.
   - Боишься!
   Опять молчание, опять оба начинают наступать боком,  косясь  друг  на
друга. Наконец сошлись плечо к плечу. Том сказал:
   - Убирайся отсюда!
   - Сам убирайся!
   - Не хочу.
   - И я не хочу.
   Каждый стоял, выставив ногу вперед, как опору, толкаясь изо всех  сил
и с ненавистью глядя на соперника. Однако ни тот, ни другой не мог  одо-
леть. Наконец, разгоряченные борьбой и  раскрасневшиеся,  они  осторожно
отступили друг от друга, и Том сказал:
   - Ты трус и щенок. Вот скажу моему старшему брату, чтоб он тебе задал
как следует, так он тебя одним мизинцем поборет.
   - А мне наплевать на твоего старшего брата! У меня  тоже  есть  брат,
еще постарше. Возьмет да как перебросит  твоего  через  забор!  (Никаких
братьев и в помине не было.)
   - Все враки.
   - Ничего не враки, мало ли что ты скажешь.
   Большим пальцем ноги Том провел в пыли черту и сказал:
   - Только перешагни эту черту, я тебя как отлуплю, что своих не  узна-
ешь. Попробуй только, не обрадуешься.
   Новый мальчик быстро перешагнул черту и сказал:
   - Ну-ка попробуй тронь!
   - Ты не толкайся, а то как дам!
   - Ну, погляжу я, как ты мне дашь! Чего же не дерешься?
   - Давай два цента, отлуплю.
   Новый мальчик достал из кармана два больших медяка и насмешливо  про-
тянул Тому. Том ударил его по руке, и медяки полетели на землю. В тот же
миг оба мальчика покатились в грязь, сцепившись по-кошачьи. Они  таскали
и рвали друг друга на волосы и за одежду, царапали  носы,  угощали  один
другого тумаками - и покрыли себя пылью и славой. Скоро неразбериха про-
яснилась, и сквозь дым сражения стало  видно,  что  Том  оседлал  нового
мальчика и молотит его кулаками.
   - Проси пощады! - сказал он.
   Мальчик только забарахтался, пытаясь высвободиться. Он плакал  больше
от злости.
   - Проси пощады! - И кулаки заработали снова.
   В конце концов чужак сдавленным голосом запросил пощады, и Том выпус-
тил его, сказав:
   - Это тебе наука. В другой раз гляди, с кем связываешься.
   Франт побрел прочь, отряхивая пыль с костюмчика, всхлипывая,  сопя  и
обещая задать Тому как следует, "когда поймает его еще раз".
   Том посмеялся над ним и направился домой в самом превосходном настро-
ении, но как только Том повернул к нему спину, чужак  схватил  камень  и
бросил в него, угодив ему между лопаток, а потом пустился наутек, скача,
как антилопа. Том гнался за ним до самого дома и узнал,  где  он  живет.
Некоторое время он сторожил у калитки, вызывая неприятеля на  улицу,  но
тот только строил ему рожи из окна, отклоняя  вызов.  Наконец  появилась
мамаша неприятеля, обозвала Тома скверным, грубым невоспитанным мальчиш-
кой и велела ему убираться прочь. И он убрался, предупредив, чтоб ее сы-
нок больше ему не попадался.
   Он вернулся домой очень поздно и, осторожно влезая в окно,  обнаружил
засаду в лице тети Полли; а когда она увидела,  в  каком  состоянии  его
костюм, то ее решимость заменить ему субботний отдых  каторжной  работой
стала тверже гранита.


   ГЛАВА II

   Наступило субботнее утро, и все в летнем мире дышало свежестью, сияло
и кипело жизнью. В каждом сердце звучала музыка, а если это сердце  было
молодо, то песня рвалась с губ. Радость была на каждом лице, и весна - в
походке каждого. Белая акация стояла в полном цвету,  и  ее  благоухание
разливалось в воздухе.
   Кардифская гора, которую видно было отовсюду, зазеленела вся сплошь и
казалась издали чудесной, заманчивой страной, полной мира и покоя.
   Том появился на тротуаре с ведром известки и длинной кистью в  руках.
Он оглядел забор, и всякая радость отлетела от него, а дух погрузился  в
глубочайшую тоску. Тридцать ярдов дощатого забора в девять  футов  выши-
ной! Жизнь показалась ему пустой, а  существование  -  тяжким  бременем.
Вздыхая, он окунул кисть в ведро и провел ею по  верхней  доске  забора,
повторил эту операцию, проделал ее снова, сравнил  ничтожную  выбеленную
полоску с необозримым материком некрашеного забора и уселся на загородку
под дерево в полном унынии. Из калитки вприпрыжку выбежал Джим с  жестя-
ным ведром в руке, напевая "Девушки из Буффало". Носить воду из  городс-
кого колодца раньше казалось Тому скучным делом, но сейчас он  посмотрел
на это иначе. Он вспомнил, что у колодца всегда собирается общество. Бе-
лые и черные мальчишки и девчонки вечно  торчали  там,  дожидаясь  своей
очереди, отдыхали, менялись игрушками, ссорились, дрались, баловались. И
еще он припомнил, что, хотя колодец был от них всего шагов за  полторас-
та, Джим никогда не возвращался домой раньше чем через час, да и то при-
ходилось кого-нибудь посылать за ним. Том сказал:
   - Слушай, Джим, я схожу за водой, а ты побели тут немножко.
   - Не могу, мистер Том. Старая хозяйка велела мне поскорей сходить  за
водой и не останавливаться ни с кем по дороге. Она говорила, мистер Том,
верно, позовет меня белить забор, так чтоб я шел своей дорогой и не  со-
вался не в свое дело, а уж насчет забора она сама позаботится.
   - А ты ее не слушай, Джим. Мало ли что она говорит. Давай мне  ведро,
я в одну минуту сбегаю. Она даже не узнает.
   - Ой, боюсь, мистер Том. Старая хозяйка мне за  это  голову  оторвет.
Ей-богу, оторвет.
   - Она-то? Да она никогда и не дерется. Стукнет по голове  наперстком,
вот и все, - подумаешь, важность какая! Говорит-то она бог знает что, да
ведь от слов ничего не сделается, разве сама заплачет. Джим, я тебе  ша-
рик подарю! Я тебе подарю белый с мраморными жилками!
   Джим начал колебаться.
   - Белый мраморный, Джим! Это тебе не пустяки!
   - Ой, как здорово блестит! Только уж очень я  боюсь  старой  хозяйки,
мистер Том...
   - А еще, если хочешь, я тебе покажу свой больной палец.
   Джим был всего-навсего человек - такой соблазн оказался ему не по си-
лам. Он поставил ведро на землю, взял белый шарик и, весь охваченный лю-
бопытством, наклонился над больным пальцем, покуда Том разматывал  бинт.
В следующую минуту он уже летел по улице, громыхая  ведром  и  почесывая
спину, Том усердно белил забор, а тетя Полли удалялась с театра  военных
действий с туфлей в руке и торжеством во взоре.
   Но энергии Тома - хватило ненадолго. Он начал думать о том, как весе-
ло рассчитывал провести этот день, и скорбь его умножилась. Скоро другие
мальчики пойдут из дому в разные интересные места  и  поднимут  Тома  на
смех за то, что его заставили работать, - одна эта мысль жгла  его,  как
огнем. Он вывул из кармана все свои сокровища и произвел им смотр: лома-
ные игрушки, шарики, всякая дрянь, - может, годится на обмен, но едва ли
годится на то, чтобы купить себе хотя бы один час полной свободы. И  Том
опять убрал в карман свои тощие капиталы, оставив всякую  мысль  о  том,
чтобы подкупить мальчиков. Но в эту мрачную  и  безнадежную  минуту  его
вдруг осенило вдохновение. Не более и не  менее  как  настоящее  ослепи-
тельное вдохновение!
   Он взялся за кисть и продолжал не торопясь работать. Скоро из-за угла
показался Бен Роджерс - тот самый  мальчик,  чьих  насмешек  Том  боялся
больше всего на свете. Походка у Бена была легкая, подпрыгивающая - вер-
ное доказательство того, что и на сердце у него легко и от жизни он ждет
только самого лучшего. Он жевал яблоко и время от времени  издавал  про-
тяжный,  мелодичный   гудок,   за   которым   следовало:   "Диньдон-дон,
динь-дон-дон", - на самых низких нотах, потому что Бен  изображал  собой
пароход. Подойдя поближе, он убавил ход,  повернул  на  середину  улицы,
накренился на правый борт и стал не торопясь заворачивать к берегу, ста-
рательно и с надлежащей важностью, потому что изображал "Большую  Миссу-
ри" и имел осадку в девять футов. Он был и пароход, и капитан,  и  паро-
ходный колокол - все вместе, и потому воображал, что стоит на  капитанс-
ком мостике, сам отдавал команду и сам же ее выполнял.
   - Стоп, машина! Тинь-линь-линь! - Машина застопорила, и пароход  мед-
ленно подошел к тротуару. - Задний ход! - Обе руки опустились и  вытяну-
лись по бокам.
   - Право руля! Тинь-линь-линь! Чу! Ч-чу-у! Чу! - Правая рука тем  вре-
менем торжественно описывала круги: она изображала сорокафутовое колесо.
   - Лево руля! Тинь-линь-линь! Чу-ч-чу-чу! - Левая рука  начала  описы-
вать круги.
   - Стоп, правый борт! Тинь-линь-линь! Стоп,  левый  борт!  Малый  ход!
Стоп, машина! Самый малый! Тинь-линь-линь! Чу-у-у! Отдай  концы!  Живей!
Ну, где же у вас канат, чего копаетесь? Зачаливай за сваю! Так, так, те-
перь отпусти! Машина стала, сэр! Тинь-линь-линь! Шт-шт-шт! (Это  пароход
выпускал пары.)
   Том по-прежнему белил забор, не обращая на пароход никакого внимания.
Бен уставился на него и сказал:
   - Ага, попался, взяли на причал!
   Ответа не было. Том рассматривал свой последний мазок глазами  худож-
ника, потом еще раз осторожно провел кистью по забору и отступил,  любу-
ясь результатами. Бен подошел и стал рядом с ним. Том проглотил слюну  -
так ему захотелось яблока, но упорно работал. Бен сказал:
   - Что, старик, работать приходится, а?
   Том круто обернулся и сказал:
   - А, это ты, Бен? Я и не заметил.
   - Слушай,