о
значит?
   Это значит, что если я утвердил в мире явлений хотя  бы  самый  маленький
кусочек подлинной свободы, - я в том месте, где водрузил  знамя  свободы,  -
порвал цепь причинности,  я  высвободил  из  злой  обусловленности  какой-то
элемент бытия. Это уже не метафоры. Или освобождение будет  призрачным,  или
же оно должно быть утверждением той свободы, которая собой  отменяет  законы
нашей косной природы. Но что значит отменить законы природы?  Это  значит  -
иметь реальную власть над ними; это значит быть  в  состоянии  один  элемент
жизни перевести в качественно новое для него состояние. Это значит - явление
претворить в ноумен, бывание в бытие. Но это превращение есть преображение.
   Кто же является посредником между царством свободы и царством природы?  -
Человеческая  личность.  Она  является  членом   обоих   царств.   В   своей
феноменальной стороне она  связана  тесными  неразрывными  связями  с  миром
явлений. В  своей  ноуменальной  сущности  -  она  является  вещью  в  себе,
принадлежащей  к  царству  свободы.  Но  и  феноменальная   ее   сторона   и
ноуменальная ее сущность даются не в разделенном виде, а органически слитыми
в живом единстве живой человеческой индивидуальности.  Таким  образом,  идея
свободы  делания  предполагает,  что  человек   может   и   должен   явиться
действительным посредником между двумя мирами, той  точкой,  в  которой  оба
мира  реально  соприкасаются,  тем   агентом,   который   делает   возможным
взаимодействие этих миров, - а без этого, без признания именно за  человеком
назначения утвердить царство свободы в царстве необходимости не  может  быть
осмыслен процесс вселенского освобождения, ибо это освобождение  совершается
и должно совершаться через людей, и не каким-нибудь внешним и независящим от
них образом.
   ГЛАВА ВТОРАЯ
   I
   Итак, я как реальный посредник между миром явлений и миром вещей  в  себе
утверждаю в царстве природы царство свободы. Я снимаю путы там,  где  царили
необходимость  и  вытекающее   из   этой   необходимости   рабство.   Теперь
спрашивается: для того чтобы освобождение человечества было  действительным,
от чего его нужно освободить? В каких местах нужно разбить кандалы для того,
чтобы человек был свободен не призрачно?
   Выясню вопрос на примере:
   Положим, меня угнетает подневольный двенадцатичасовой труд, притупляет  и
держит в оковах мой дух. Я  хочу  читать,  развиваться,  а  тут  работай  до
изнеможения, до полной невозможности быть  способным  на  что-нибудь,  кроме
этого труда. И в то же время мне давят ботинки,  стесняют  меня  и  не  дают
ходить легко привычной походкой. И вот меня  освобождают  от  этих  ботинок.
Дают другие, в которых ходить легко и удобно. Что, почувствую ли я от  этого
себя свободным? Не стану ли я с еще большей силой ощущать  свое  рабство  от
подневольного двенадцатичасового труда? Можно ли освобождение от  неприятных
"ботинок" без иронии считать "освобождением" - если главное рабство остается
в неприкосновенности? Ответ ясен: конечно, нельзя. Освободить  в  мелочах  и
оставить рабство в главном - это  значит  не  освободить,  а  только  с  еще
большей силой подчеркнуть это рабство. И если  принципиально  признать,  что
рабство это неуничтожимо и останется всегда и во веки веков, - тогда частное
освобождение потеряет  всякий  смысл.  Оно  будет  увеличивать  не  свободу,
которой  нет,  раз  в  главном  человек  всегда  останется  рабом,  а  будет
увеличивать только страдание человеческое  от  сознания,  что  упираешься  в
стену, что вся  свобода  твоя  свелась  к  замене  ботинок,  а  подневольный
двенадцатичасовой труд будет вечно держать тебя в рабстве.
   Вот я и ставлю вопрос:
   Пусть мы признаем свободу делания. В каком же объеме  нужно  признать  ее
для того, чтобы не  упереться  в  конце  концов  в  стену.  Что  из  царства
необходимости мы властны претворить в царство свободы, а что не властны? Где
лежат границы  возможного  для  нас  освобождения?  Этот  вопрос  необходимо
исследовать, потому что если границы эти лежат недалеко от того  места,  где
их считали лежащими  либералы,  мечтавшие  только  о  той  свободе,  которую
социалисты с справедливой иронией считают свободой умирать с голода,  -  то,
очевидно, стена уже перед нами и мы уже упираемся в нее, не желая  только  в
этом сознаться.
   От чего же  мы  должны  освободиться  для  того,  чтобы  быть  не  только
номинально свободными, но и обладать реальной свободой? другими словами, что
сейчас делает нас рабами, а не господами своего положения? Где наши  главные
узы, в чем наша тюрьма?
   Мы должны освободиться от двух вещей: от господства над  нами  времени  и
господства над нами смерти. Это звучит нелепо?  Это  режет  ухо  непривычной
дерзостью?  Кажется  какою-то  фантасмагорией,  а  не  строгим   философским
рассуждением? Пусть кажется так с  первого  взгляда.  Кто  углубится  в  эти
проблемы, кто без боязни, взглядом философа взглянет на действительность,  в
которой мы живем, тот должен понять,  что  над  всеми  фактами  нашей  жизни
возвышаются кардинальные факты:  время  и  смерть,  что  самая  первая  наша
обязанность подойти к этим вопросам,  исследовать  их  до  конца,  заглянуть
вглубь той почвы, на которой покоятся эти два истукана,  и  посмотреть:  чтo
эта почва - нечто незыблемое, неприкосновенное и  священное,  или  же  и  ее
можно разрыхлить,  и  ее  можно  прокопать,  и  то,  что  покоится  на  ней,
свергнуть?
   II
   Прежде всего рассмотрим время - этого первого властелина в мире  явлений,
- Его господство в царстве "природы" неоспоримо,  но  если  царство  свободы
действительно должно утвердиться в царстве природы, то так же  неоспоримо  и
то, что время должно быть превзойдено.
   Почему же время мы считаем чем-то таким, что самым тесным образом связано
с рабством, что враждебно свободе и при существовании  чего  не  может  быть
достигнуто подлинного и окончательного освобождения? На это  нужно  ответить
прежде всего.
   Я знаю: такая постановка вопроса покажется непонятной, но  мне  в  тысячу
раз непонятнее факт, что люди живут во времени, окружены им со всех  сторон,
каждым моментом жизни своей связаны  с  ним  неразрывно,  вместе  с  тем  не
замечают  самым  непростительным  образом  тех  бесчисленных  и  мучительных
загадок, которыми  полно  время.  Позитивизм  притупил  зрение  человечества
настолько, настолько сделал людей духовно слепыми,  что  самая  слепота  эта
является сама по себе величайшей загадкой. Как  в  самом  деле  понять,  как
объяснить такое явление: люди, желающие стоять на почве фактов, реалисты  по
призванию и kat' ™xoc"n , на которых лежит совсем особая  обязанность  самым
добросовестным образом относиться к тому, что дается  как  факт,  пропускают
мимо себя такой грандиозный и основной факт нашей жизни, как время? Время  -
это нечто такое, что, если вдуматься в него хоть немного,  должно  неминуемо
привести или к холодному  дулу  револьвера,  или  к  живой  вере  в  Христа.
Оставаться посредине между этими двумя  полюсами  для  того,  кто  хоть  раз
ощутил время во всем огромном размере его значения, - совершенно  нельзя.  А
между тем позитивисты все свои теории, все свои общественные  идеалы  строят
таким образом, как будто времени  нет.  Как  форму  они  его  признают.  Как
сущность же игнорируют совершенно.
   Я постараюсь это сейчас показать.
   К времени может быть два диаметрально  противоположных  отношения.  Время
может восприниматься двояким образом, и только двояким. Третьего  восприятия
между этими двумя восприятиями не может  быть  оттого,  что  эти  восприятия
расходятся как раз в противоположные стороны по прямой  линии.  Между  этими
двумя расходящимися линиями, как  в  магните,  есть  только  одна  абсолютно
безразличная точка, но именно в силу своей абсолютной безразличности она  не
может быть дана ни в каком переживании.
   Одно из этих восприятий такое.
   Время течет не останавливаясь. Каждый данный момент,  сверкнув  мгновение
как настоящее, погружается в прошлое,  а  из  того,  что  было  до  этого  в
будущем, продвигается момент в настоящее и тоже, сверкнув мгновение, так  же
исчезает бесследно в прошлом. Это постоянное,  непрерывающееся  передвижение
будущего через настоящее в прошлое и составляет сущность времени.  Все,  что
дается сейчас, через мгновение пропадает, и пропадает бесследно, потому  что
время течет в одну сторону  из  будущего  в  прошлое,  и  никогда,  никакими
усилиями нельзя заставить его вернуться назад. То, что живет сейчас, угасает
мгновенно, как только проплывает через узенькую полоску настоящего,  и  если
на том месте, где была жизнь, жизнь остается по-прежнему, то это иллюзия,  -
это не та жизнь, что была, это новая  жизнь,  потому  что  каждое  пережитое
мгновение уходит в прошлое и оттуда  уже  не  возвращается.  Таким  образом,
ничего в жизни, данной нам, не стоит на месте. Все течет, все незаметно,  но
неминуемо, неотвратимо движется из настоящего в прошлое, и когда доходит  до
этого прошлого, то разверзается какая-то пропасть и поглощает все, что в нее
ввергается безжалостным временем. Все движется к  этой  пропасти,  неумолимо
без исключений - все ветшает, старится и приближается к превращению в ничто.
То, что есть, становится тем, чего нет. И это должно  сказать  безусловно  о
всякой вещи мира, в котором господствует время.  Это?т?  процесс  протекания
времени  безусловно  реален.  Мы  в  силу  ограниченности  нашей,   в   силу
сознательных или бессознательных иллюзий можем,  конечно,  в  этом  всеобщем
движении к пропасти небытия воспринимать некоторые  точки  как  относительно
неподвижные, обольщаться чувством, что тот или другой  дорогой  нам  элемент
бытия как-то стоит и не движется к уничтожению; - но это восприятие  ложное,
- это чувство - обольщение. Обольщение - все восприятия  мира  как  какой-то
неподвижной  картины,  где  что-нибудь   существует   прочно.   Безжалостная
действительность уничтожает  иллюзию.  Время  течет  и  течет,  и  все  наши
обольщения рассыпаются в прах. Но в таком случае все наши восприятия от мира
мы должны резко разделить  на  иллюзорные  и  на  действительные.  К  первым
относятся все обычные восприятия мира, дающие возможность тем, кто не  знает
правды, жить спокойно, даже радоваться и веселиться.  Ко  вторым  же  должны
прийти все, перед  кем  время  откроет  обнаженную  сущность  явлений.  Этим
увидевшим и познавшим - веселиться уже нельзя. Они могут  только  ужасаться,
потому что над всем, что живет, они увидят занесенную руку неумолимого рока,
движущего все, без исключения все,  к  пропасти  небытия.  Лицевой  обманный
покров с вещей будет скинут - это  Майя  ,  призрак,  иллюзии,  и  останется
только одно.  Прошедшее  шаг  за  шагом  преследует  настоящее,  каждый  миг
торжествует победу, превращая его в ничто, а настоящее,  бессильное,  ни  за
что не  могущее  ухватиться,  может  только  передвигаться  в  будущее,  без
надежды, что когда-нибудь такое бесцельное убегание к чему-нибудь  приведет.
Основным фактом жизни является поглощение  бытия  небытием.  Прочего  ничего
нет: все прах, все тлен, все разлетается в пыль от течения Времени, которого
никто не остановит, и люди - вся жизнь человеческая - суета сует и всяческая
суета  .  Всякое  утверждение  жизни  как  бессмысленное  и  безрезультатное
является обольщением, каждое сильное желание, всегда направленное  к  жизни,
только закрепляет обман; значит, нужно  уйти  из  цепей  обманчивой  Май  и,
отказаться от утверждения себя в жизни, отказаться от воли и  погрузиться  в
Нирвану. Вот единственное освобождение, которое  возможно  на  почве  такого
восприятия времени. Это освобождение и пытался дать Буддизм.
   III
   Другое восприятие времени диаметрально противоположно. Я о  нем  скажу  в
немногих словах, потому что о нем нужно сказать для  того  только,  чтоб  на
фоне его резче очертилось восприятие  первое.  Время  течет  безостановочно,
ежесекундно, и вся жизнь вместе с ним изменяется, движется  и  не  стоит  на
месте. Время безжалостно сдергивает с вещей лицевой покров, срывает  внешний
облик устойчивости  с  явлений,  но  этим  оно  обнажает  не  пустое  ничто,
прикрытое обманчивым покровом Майи, а  полную  бесконечной  жизни  Вечность.
Время летит, но своей постоянной текучестью и подвижностью оно обнаруживает,
что явления есть только явления, что "образ мира сего приходит" , -  и  этим
разрушает иллюзии только тех людей, которые принимали явления больше чем  за
явления, которые хотели, обольстившись, успокоиться на феноменальной стороне
жизни. Но, разбивая только эти иллюзии, время не властно сделать  что-нибудь
больше. Как раз наоборот. Ощущение времени как чего-то  такого,  что  уносит
безжалостно и безвозвратно каждый  настоящий  миг  в  прошлое,  делает  этот
настоящий миг, вот сейчас долженствующий  исчезнуть,  таким  дорогим,  таким
бесценным, что переживание этого настоящего мига -  углубляется  бесконечно.
За  явлением  чувствуешь  сущность,  за  призрачной  видимостью  безусловную
реальность и  в  момент  переживаешь  вечность.  Но  это  самое  переживание
вечности как чего-то  безусловного  реального,  а  переживание  времени  как
чего-то призрачного, только видимого говорит  о  том,  что  истинная  жизнь,
открывающаяся в вечности, - над  временем  возвышается,  и,  таким  образом,
положительное восприятие вечности сквозь время говорит о том, что время есть
нечто такое, что должно быть поглощено Вечностью.
   И если время для людей  с  одним  восприятием  говорит  о  ничтожности  и
тленности всех вещей в мире,  о  том,  что  все  приходит,  все  погибает  и
рушится, все превращается в ничто и что поэтому вся жизнь человеческая  есть
суета, - то это  же  самое  время  людей  с  другим  восприятием  заставляет
оторваться от внешней обманчивой оболочки явлений, взглянуть в глубь  жизни,
увидеть, что везде и всюду на каждом шаге  нашей  жизни  сквозит  лучезарная
Вечность и что все поэтому в жизни полно тем бесконечным смыслом, который не
только не может быть уничтожен "всеуничтожающим" временем, но, наоборот, сам
должен привести к уничтожению времени.
   Таковы два основных отношения к времени. Другого отношения быть не может.
Потому  что  всякое  другое  отношение  есть  не  отношение,  а   отсутствие
отношения.
   Я только обрисовал объективными чертами два возможных восприятия времени;
я не говорил пока о том, какое из них ближе к истине, какое имеет  за  собой
больше философских оснований. Принятый метод исследования не требует от меня
подобных  доказательств.  Ничего  не  утверждая  пока  с  своей  стороны,  я
попытаюсь теперь выяснить,  в  каком  отношении  находятся  конечные  идеалы
социализма и анархизма к обрисованным двум восприятиям времени.
   IV
   Социализм  и  анархизм  оба  одинаково  жаждут  свободы.  Оба   одинаково
ненавидят рабство,  хотят  реального  освобождения.  Какое  же  отношение  к
времени требуется с их стороны для того, чтобы время всей своей неотвратимой
неизбежностью не стояло им поперек дороги в их же собственном мировоззрении?
   Если они станут на почву первого восприятия, то они должны будут прийти к
такого рода выводам:
   Все живущее в силу безостановочного течения времени с каждым  протекающим
моментом приближается к своему погружению в пустоту. Этого  безостановочного
передвижения в пропасть нисколько не остановит наступление социалистического
строя. Пусть люди устроятся в тысячу раз удобнее, эстетичнее, приятнее,  чем
можно нарисовать теперь  в  самых  смелых  мечтах.  Все  равно  время  будет
двигаться ровно с неизбежностью и при социалистическом строе так же, как оно
движется теперь. В каком же  истинном  виде  обрисуется  тогда  жизнь  всего
человечества? Жизнь отдельного человека - это небольшой островок, окруженный
океаном небытия. Каждый день бегущие волны времени смывают частичку острова,
каждый день остров тает и размывается, каждый день приближает его к  полному
и бесследному погружению в волны. Теперь на этом островке человек  страдает.
Тогда пусть не будет страдать. Но и тогда и теперь одинаково  каждую  минуту
почва обсыпается под ним, небольшой кусочек будущего,  отведенный  человеку,
переходит в прошлое, нить жизни кончается, и то,  что  только  что  было,  -
становится тем, чего уж нет. Жизнь всего человечества тоже остров, в том  же
самом океане  небытия,  составленный  из  множества  -  но  не  бесконечного
множества маленьких  пригоршней  суши,  которые  каждое  мгновение  уносятся
временем. Будущее, отведенное всему человечеству, во много раз  больше,  чем
будущее,  отведенное  отдельному  человеку.  Но  и   оно   не   безгранично.
Когда-нибудь потухнет самое Солнце, наша Земля покроется льдом  и  жизни  на
ней уж больше не будет. Значит, и по  отношению  к  большому  острову  жизни
всего человечества время делает то, что оно так заметно для всех  делает  по
отношению к маленькому островку единичной человеческой  жизни.  Этот  остров
тоже смывается каждой  волной  ровно,  методично  бегущего  времени  и  тоже
когда-то будет весь смыт и весь бесследно поглощен бездной небытия. Я говорю
это не для того, чтобы показать тщету  и  нелепость  всей  жизни  при  таком
восприятии времени. Это вопрос очень важный, но я его  пока  не  касаюсь.  Я
говорю это затем, чтобы поставить вопрос: где же свобода человеческая,  если
нарисованная  картина  есть  картина  реального  будущего?  Ведь  при  таком
восприятии процесс безжалостно правильного, безостановочного течения времени
- есть процесс объективный. Вне  воли  людей  лежащий,  никакими  силами  не
могущий быть остановленным. Но  хорошо  сказать  объективный!  Это  холодное
выражение в переводе на реальный язык значит: независящий от человека,  т.е.
извне ему данный, кем-то и чем-то ему навязанный. Почему же  человек  должен
сносить спокойно чуждую власть над собой  процесса,  захватившего  его,  как
щенка, слепого, беспомощно уносимого течением, и покоряться  ему?  На  каких
основаниях? Ведь этот процесс нисколько не вытекает из человеческой свободы.
Наоборот,  он  ее  урезывает,  ограничивает,  вводит  ее   в   узкие   рамки
"свободного" ожидания,  пока  данный  тебе  кусочек  будущего  переползет  в
прошлое. И тогда свободе конец. Человек  не  может  двинуться  ни  взад,  ни
вперед, должен смирно сидеть и плыть в узких, отведенных ему  берегах,  куда
сам не хочет плыть, куда его тянет как на веревочке  какой-то  "объективный"
процесс. Где же тут место свободе? О каком  утверждении  царства  свободы  в
царстве природы может быть тогда речь? Человек, этот посредник, этот  агент,
через которого должна утвердиться свобода там, где царствует  необходимость,
- оказывается мнимым посредником, бессильным агентом, потому что  он  ничего
не может сделать с царством природы, он не может даже сам утвердиться в этом
царстве так, чтобы его не снес, как щепку, поток времени. И в лучшем случае,
если человек, снесенный и побежденный временем, сам не погибнет и попадет не
в пустое место, а  в  царство  вещей  в  себе,  если  он  растеряет  в  этой
бессильной  попытке  утвердить  свободу  в  мире  явлений  -   только   свою
феноменальную оболочку  и  останется  по-прежнему  ноуменом,  то  ведь  этот
результат, утешительный для него, совсем не утешителен для мира явлений, для
царства природы, которое  ведь  останется  в  прежнем  своем  виде  в  цепях
рабства, и даже если б все люди, ценою потери своей феноменальной  оболочки,
достигли бы свободы ноуменов, то  ведь,  во-первых,  свободой  ноуменов  они
обладали и раньше,  так  что  они  ничего  не  достигли,  а  во-вторых,  это
достижение свободы не  имеет  никакого  отношения  к  тому  реальному  (т.е.
относящемуся к нашему  миру)  освобождению,  которым  задаются  социализм  и
анархизм.
   V
   Если время нечто такое, господство чего признается неуничтожимым, то  вся
наша свобода сводится к пустому  месту.  Мы,  обладающи