зисе  доходит  до  нуля.  Связь
слова со смыслом есть  связь  специфическая.  Она  является  "родом",  а  не
подводится под род. Если бы даже оказалось возможным подвести ее под род или
если бы какие-нибудь принципиальные предпосылки допускали такое подведение и
требовали  его,   все-таки   методологически   правильнее,   безупречнее   и
целесообразнее до построения  каких  бы  то  ни  было  теорий  рассматривать
названную связь  как  специфическую.  Специфичность  связи  определяется  не
чувственно  данным  комплексом  как  таким,  а  смыслом  -  вторым  термином
отношения, - который есть также sui generis предмет и бытие. Только  строгий
феноменологический анализ  мог  бы  установить,  чем  отличается  восприятие
звукового комплекса как значащего знака  от  восприятия  естественной  вещи.
Слова-понятия: "вещь" и "знак" - принципиально и изначально  гетерогенны,  и
только точный интерпретативный метод  мог  бы  установить  пределы  и  смысл
каждого.  Это  -  проблема  не   менее   трудная,   чем   проблема   отличия
действительности   от   иллюзии,   и   составляет   часть   общей   проблемы
действительности.
   Что такое "одно" слово или "отдельное" слово, определяется контекстом.  В
зависимости от цели, из данного контекста как  отдельное  слово  может  быть
выделен то один, то другой звуковой  комплекс.  В  новое  время  графическое
изображение   и   выделение   в   отдельное   слово   звукового    комплекса
устанавливается произвольно - по большей части по  соображениям  удобства  и
потребностей грамматической морфологии. "Ход" есть  отдельное  слово,  также
"пароход",  также   "белыйпароход",   также   "большойбелыйпароход",   также
"явижубольшойбелыйпароход" и т.д.  Синтаксически  "связь  слов"  есть  также
слово, следовательно, речь, книга, литература, язык всего мира, вся культура
- слово. В метафизическом аспекте ничто не мешает  и  космическую  вселенную
рассматривать как слово. Везде существенные отношения и типические  формы  в
структуре слова - одни.
   Графически слово может изображаться сложною и  простою  системою  знаков.
Пиктография и граммография имеют свою историю. Графический знак всегда может
быть заменен звуковым. Даже такой графический знак, как свободный промежуток
между  двумя  написанными,  нарисованными  или  напечатанными  "словами"   -
"пробел", - может быть заменен  звуковым  комплексом  или  звуковою  паузою,
которые могут принять на себя любую функцию знака, в том числе и слова, т.е.
осмысленного, со  значением  знака.  Теория  слова  как  знака  есть  задача
формальной онтологии, или учения о предмете, в отделе семиотики.
   Слово может выполнять функции любого другого знака, и  любой  знак  может
выполнять функции слова. Любое чувственное восприятие любой пространственной
и временной формы, любого объема и любой длительности может  рассматриваться
как знак и, следовательно, как осмысленный знак, как слово. Как бы  ни  были
разнообразны суппозиции  "слова",  специфическое  определение  его  включает
отношение к смыслу.
   В
   Под структурою слова разумеется не  морфологическое,  синтаксическое  или
стилистическое построение, вообще  не  "плоскостное"  его  расположение,  а,
напротив,   органическое,   вглубь:   от   чувственно   воспринимаемого   до
формально-идеального   (эйдетического)   предмета,    по    всем    ступеням
располагающихся  между  этими  двумя  терминами  отношений.  Структура  есть
конкретное строение, отдельные части которого могут меняться в  "размере"  и
даже качестве, но ни  одна  часть  из  целого  in  potentia  не  может  быть
устранена без разрушения целого. In actu некоторые "члены"  могут  оказаться
недоразвившимися,  в   состоянии   эмбриональном,   или   дегенерировавшими,
атрофированными. Схема структуры от этого не страдает. Структура должна быть
отличаема от "сложного", как конкретно разделимого,  так  и  разложимого  на
абстрактные элементы. Структура отличается  и  от  агрегата,  сложная  масса
которого допускает уничтожение и исчезновение из нее каких угодно  составных
частей без изменения качественной сущности целого. Структура может быть лишь
расчленяема на новые замкнутые в себе структуры, обратное  сложение  которых
восстанавливает первоначальную структуру.
   Духовные и культурные образования имеют существенно структурный характер,
так  что  можно  сказать,  что  сам  "дух"  или  культура  -  структурны.  В
общественном  мире  структурность  -  внешне  привходящее  оформление,  Само
вещество принципиально лишено структуры,  хотя  бы  состояло  из  слагаемых,
структурно оформленных. Масло, хлеб,  воск,  песок,  свинец,  золото,  вода,
воздух.  Дух  принципиально  не-веществен,  следовательно,  не  допускает  и
соответствующих  аналогий.  Воздух  приобретает  формы  лишь  в   "движении"
("дух"), вода - в течении, в сосудах и т.д. Структурны в  вещественном  мире
лишь оформленные  образования  -  космические,  пластические,  органические,
солнечная система, минеральный кристалл,  организм.  Организм  есть  система
структур: костяк, мышечная система, нервная,  кровеносная,  лимфатическая  и
т.п. Каждая структура в системе сохраняет свою конкретность в  себе.  Каждая
часть структуры - конкретна и остается также структурою, пока не  рассыпется
и не расплавится в вещество,  которое,  хотя  также  конкретно,  но  уже  не
структурно.
   В структурной данности все моменты, все члены структуры всегда даны, хотя
бы in potentia. Рассмотрение не только структуры в целом, но и  в  отдельных
членах требует, чтобы никогда не упускались из виду ни актуально данные,  ни
потенциальные моменты структуры. Всякая  структурная  форма  рассматривается
актуально  и  потенциально  полною.  Актуальная  полнота  не   всегда   дана
explicite.  Все  имплицитные  формы  принципиально  допускают   экспликацию.
Применительно  к  слову  особенно  важно  помнить  об  этом.  Так   энтимема
потенциально и implicite содержит в себе силлогизм со всеми его структурными
членами; теория сжимается в формулу; математическая форма содержит не только
потенциальные  отношения,   раскрывающиеся   в   актуальных   количественных
измерениях, но также имплицирует приводящий к ней алгоритм;  предложение  in
potentia есть системы выводов и implicite - заключение  силлогизма;  понятие
(терминированное слово) - in potentia,  а  также  implicite  -  предложение;
метафора или символ - implicite система тропов и in potentia - поэма и т.д.
   2
   EXEMPLA SUNT ODIOSA.
   II
   1
   А
   Слово как сущая данность не есть само по себе предмет эстетический. Нужно
анализировать формы  его  данности,  чтобы  найти  в  его  данной  структуре
моменты,  поддающиеся  эстетизации.  Эти   моменты   составят   эстетическую
предметность слова. Психологи не раз пробовали начертать такую схему  слова,
в которой были  бы  выделены  члены  его  структуры  (ср.  попытки  Мессера,
Мартинака и под<обных>; наиболее интересна Эрдмана, Erkennen und Verstehen).
Но они  преследовали  цели  раскрытия  участвующих  в  понимании  и  понятии
психофизических процессов, игнорируя предметную основу последних. Вследствие
этого вне их внимания оставались те моменты, на которых  фундируются,  между
прочим, и  эстетические  переживания.  Если  психологи  и  наталкивались  на
эстетические  "осложнения"  занимавших  их  процессов,   этот   эстетический
"чувственный  тоне  прицеплялся  к  интеллектуальным  актам  как  загадочный
привесок,  рассмотрение  которого  отсылалось  "ниже".  "Ниже"  эстетическое
"чувство" обыкновенно опять "объяснялось" без всякого предметного  основания
и без предметной мотивировки.
   Возьмем слово, как мы его воспринимаем, слышим от нашего  собеседника  N,
нечто нам сообщающего, "передающего". Безразлично, желает он вызвать  в  нас
эстетический эффект или таковой вызывается помимо его сознательного желания.
Если бы вместо этого мы взяли нами самими произносимое слово или "внутренне"
данное как препирательство с самим собою, мы нашли бы его  менее  "связным",
его назначение и роль как сообщения была  бы  не  столь  ясна,  но  в  своих
предметных свойствах это  слово  существенно  не  отличалось  бы  от  слова,
слышимого из уст N. Особенно был бы затруднен анализ такого примера тем, что
в  поле  внимания  все  время  вторгались  бы  условия,  причины  и   поводы
возникновения этой внутренней речи, т.е. вся генетическая  обстановка  речи,
интересная для психолога, но иррелевантная для предметного анализа.
   Услышав произнесенное N слово, независимо от того, видим мы  N  или  нет,
осязаем его или нет, мы умеем  воспринятый  звук  отличить,  (1)  как  голос
человека - от других природных звуков,  воспринять  его  как  общий  признак
человека, (2) как голос N -  от  голоса  других  людей,  как  индивидуальный
признак N, (3) как знак особого психофизического (естественного) состояния N
в отличие от знаков других возможных состояний его или  какого-либо  другого
человека.   Все   это   -   функции   слова   естественные,   природные,   в
противоположность социальным, культурным. До сих пор  слово  еще  ничего  не
сообщает; сам N есть для нас "животное", а не член, in potentia или in  actu
сознаваемого, общежительного единства.
   Далее (само собою разумеется, что эта последовательность не воспроизводит
временного эмпирического ряда в развитии  и  углублении  восприятия),  -  мы
воспринимаем слово как явление не только природы, но также как факт и "вещь"
мира культурно-социального. Мы воспринимаем, следовательно,  слово  (4)  как
признак наличности культуры и принадлежности N к какому-то менее  или  более
узко сознаваемому кругу человеческой  культуры  и  человеческого  общежития,
связанного единством языка. Если оказывается, что язык нам  знаком,  каковая
знакомость также непосредственно сознается, то мы его (5) узна„м  как  более
или менее или совершенно определенный язык, узна„м фонетические, лексические
и семасиологические особенности языка, и (6) в то же время понимаем слышимое
слово, т.е. улавливаем его смысл, различая вместе с тем  сообщаемое  по  его
качеству простого сообщения, приказания,  вопроса  и  т.п.,  т.е.  вставляем
слово в некоторый нам известный и нами  понимаемый  смысловой  и  логический
номинативный  (называющий  вещи,  лица,   свойства,   действия,   отношения)
контекст. Если кроме того  мы  достаточно  образованны,  т.е.  находимся  на
соответствующей  ступени  культурного  развития,  мы  (7)  воспринимаем   и,
воспринимая, различаем условно  установленные  на  данной  ступени  культуры
формы слова в  тесном  смысле  морфологические  ("морфемы"),  синтаксические
("синтагмы") и этимологические (точнее, словопроизводственные). Ясно, что  в
специальной  научной  работе  может  случиться  и  случается,  как  во  всем
известных примерах расшифровки древних  надписей  или  как  при  расшифровке
криптограмм, - что пункт (7) выполняется "до" (6) или  независимо  от  него.
(Случаи отступления от намечаемой типической схемы  по  каждому  пункту  так
многочисленны и очевидны, что оговаривать их в этом беглом обзоре надобности
нет.)
   В
   Особняком стоит еще один момент восприятия слова, хотя  и  предполагающий
восприятие  слова  в  порядке  культурно-социальном,   т.е.   предполагающий
понимание слова тем не менее как факт естественный,  сам  лежащий  в  основе
человеческого  (и  животного)  общения.  Это  есть   (8)   различение   того
эмоционального тона, которым сопровождается у N  передача  понимаемого  нами
осмысленного  содержания  "сообщения".   Мы   имеем   дело   с   чувственным
впечатлением   (Eindruck)   в   противоположность   осмысленному   выражению
(Ausdruck), с со-чувством с нашей стороны в  противоположность  со-мышлению.
Тут имеет место "понимание" совсем особого рода - понимание в  основе  своей
без понимания, - симпатическое понимание.  Здесь  восприятие  направлено  на
самое личность N, на его темперамент и характер, в отличие  от  характера  и
темперамента других людей, и на данное его эмоциональное состояние в отличие
от других его прошлых или вообще возможных состояний.  Это  есть  восприятие
личности N, или персонное восприятие и понимание. Оно стоит особняком, носит
природный  характер  и  возвращает  нас  к  (3).  Только  теперь  восприятие
эмоционального состояния N связывается  нами  не  просто  с  психофизическим
состоянием N, а с психофизическим состоянием,  так  или  иначе  приуроченным
нами к его личному пониманию того, что он сообщает, и его личному  отношению
к сообщаемому, мыслимому, называемому, к экспрессии, которую он  "вкладывал"
в выражение своей мысли. Не нужно суживать понятие со-чувства, син-патии,  и
предполагать, что всякий со-чувственный отклик на чувства N есть отклик того
же непременно качества, отклик "подражательный", "стадный". Речь идет только
об известном параллелизме, корреспонденции -  "со",  "син"  указывают  здесь
только  на  фактическую  и  существующую  совместность   и   на   формальное
соответствие,  где  на  "да"  может  последовать  и   "да",   и   "нет",   и
неопределенная степень колебания между ними, duellum.
   Осложненный  случай,   когда   N   скрывает   свое   душевное   состояние
("волнение"), подавляет, маскирует, имитирует другое, когда N "играет"  (как
актер) или обманывает, такой случай  вызывает  восприятие,  различающее  или
неразличающее, в самом же симпатическом и интеллектуальном понимании, игру и
обман от того, что переживает  N  "на  самом  деле".  Получается  интересная
своего рода суппозиция, но не в сфере интеллектуальной, когда мы имеем  дело
с словом о слове, с высказыванием, сообщением,  смысл  которых  относится  к
слову, а, в параллель интеллектуальной сфере, в сфере  эмоциональной.  Здесь
не "значение" налезает на "значение", а "со-значение"  -  на  "со-значение",
синекдоха (не в смысле риторического тропа, а в буквальном  значении  слова)
на  синекдоху.  Можно  сопоставить   это   явление   также   с   настиланием
символического, иносказательного вообще смысла или смыслов на  буквальный  -
своего  рода  эмоциональный,   resp.   экспрессивный   символизм,   которого
иллюстрацией, например; может  служить  условность  сценической  экспрессии.
Такой случай весьма интересен, в особенности еще и потому, что есть один  из
случаев перебоев естественного и искусственного, "природы" и "искусства". Он
очень важен,  следовательно,  при  анализе  эстетического  сознания,  но  не
составляет принципиально нового момента в структуре слова.
   Возможно также "осложнение" другого типа: N сообщает о своем  собственном
эмоциональном   состоянии   -   особенно   об    эмоциональном    состоянии,
сопровождающем высказывание, тогда  его  состояние  воспринимается  (a)  как
смысл или значение его слова,  по  пониманию,  и  как  (b)  со-значение,  по
симпатическому пониманию. (a) и (b) в таком  случае  -  предметные  данности
разных порядков: (a) относится к (6), (b) - к (8).
   Возможны еще более запутанные и занятные осложнения и переплетения. Нужно
тем не менее всегда  тщательно  различать  предметную  природу  фундирующего
грунта от фундируемых наслоений, природу слова  как  выражения  объективного
смысла,  мысли,  как  сообщения  того,  что  в  нем  выполняет  его   прямое
"назначение", его ?((((, от экспрессивной роли слова, от  его  (?((((((,  от
субъективных реакций на объективный  смысл2.  Как  чумы  или  глупости  надо
поэтому  бояться  и  остерегаться  в   особенности   теорий,   похваляющихся
"объяснить" одно из  другого,  "происхождение"  смысла  разумного  слова  из
бессмысленного вопля, "происхождение" понимания и  разума  из  перепуганного
дрожания и осклабленной судороги  протоантропоса.  Такое  "объяснение"  есть
только занавешение срамной картинки голого неведения.
   2
   Приведенное расчленение восприятия слова только  приблизительно  намечает
самые общие контуры его структуры. Каждый член  ее  -  сложное  переплетение
актов   сознания.   Распутать   эти   узлы   остается   открытою   проблемою
принципиального анализа. Обратимся  к  установлению  также  приблизительной,
резюмирующей  схемы  соответствующего  воспринимаемому  чистого  предметного
остова словесной структуры, насколько это нужно для последующего.
   Оставляя в стороне предметность слова "природную", сосредоточимся на  том
моменте,   когда   мы   признаем   в   нем    некоторую    "вещь"    порядка
культурно-социального и исторического. Слово по-прежнему остается  некоторою
чувственно-эмпирическою,  чувственно  воспринимаемою  данностью,  но  теперь
наряду   с   чистыми   формами   сочетания   в   нем   чувственных   качеств
(Gestaltqualitat,  the  form  of  combination)  мы  различаем  новые   формы
сочетания как бы служебного значения.  Повторяющиеся  сочетания  связываются
уже со "значениями" каким-то неизвестным, подлежащим  исследованию  образом.
(Утверждение, будто эта связь есть связь  так  называемой  "ассоциации",  по
меньшей мере, поверхностно - оно просто теоретично, и, как всегда,  гипотеза
прикрывает  незнание  и  лень  узнать.)  Изучая  эти  формы  сочетания,   мы
убеждаемся, что  они  или  по  преимуществу  определяются  естественными  же
(психофизическими) законами и соотношениями, несмотря на то,  что  "связаны"
со "значениями", или, напротив, они определяются изменениями самих  значений
и внутренними отношениями  значащего  содержания.  Этим  общим  направлениям
меняющих формы  тенденций  не  противоречит  то,  что  первые  формы  иногда
испытывают влияние со стороны вторых, связанных со значением [в  особенности
при  оформлении  неартикулированного  вздоха   (?((")   в   артикулированный
(?(((((() и потому также (tm)(((?((((((], а  вторые  могут  модифицироваться
под давлением феноменов психофизического характера. Не следует также думать,
что второго рода  формы  "связаны"  со  значением  так,  что  сами  являются
"словами", т.е. прямо являются носителями смысла. Такова  только  та  группа
этих форм, которая получила название форм корневых.  Другая  группа  -  форм
приставочных - может быть носителем смысла (например, в китайском - ?i,  cи,
sт, tм etc., частью в агглютинирующих), но эти формы  могут  быть  и  просто
"характерами"   или    "характеристиками",    синсемантиками,    потерявшими
самостоятельный смысл, но  "осмысленными"  в  другом  значении:  в  значении
примет,  указывающих  на  отношения,  так  сказать,  внутри  смысла,  внутри
содержания и его собственных  логических,  синтаксических  и  онтологических
форм.
   В интересах ясности различения и во избежание указанной эквивокации слова
"смысл", следует тщательно наблюдать  за  тем,  идет  речь  о  самодовлеющей
звуковой  форме  самого  значения  (смысла)  или  о  служебно-грамматическом
значении (роли) этой формы. Эти  формы,  корневые  и  приставочные,  и  суть
преимущественно морфологические в тесном смысле формы; первые  же  формы,  в
своей формальности не обусловленные и не мотивированные смыслом, суть  формы
сочетания фонетические. Нетрудно видеть, что фонетические формы в  общем  до
такой степени свободны от подчинения законам  смысла,  что  влияние  на  них
последнего,  в  общем   же,   можно   игнорировать.   Это   важно   признать
принципиально, потому что если в частности  иногда  и  констатируется  более
тесаная связь значения и фонемы, то из этого не следует, что между ними есть
отношение, позволяющее строить общие гипотезы о натуральной связи  фонемы  с
значением, ссылаясь, например, на звукоподражательное образование  слов,  на
экспрессивно-эмоциональную роль звуков и т.п. Напротив, морфема как звуковое
образование,  будучи  всецело  подчинена  законам  фонетики,  не  без  труда
освобождается и от давления смысла. Она  может  до  известной  степени,  как
лава, затвердеть и сковать собою смысл, но он под ее поверхностью клокочет и
сохраняет свой пламень. Исторические и археологические  раскопки  раскрывают
его динамику и движение, но иногда  и  просто  удачное  применение  слова  -
особ