дного камня Субудай встречал только
перед Железными Воротами в горах гурджиев, но воины-ровесники рассказывали
ему, будто в Индии, куда они ходили с разведкой, жилища тамошних многоруких
каменных и костяных богов еще причудливее, богаче и полны сверкающих
твердых каменьев...
  Субудай в этом тяжелом походе начал ненавидеть ровесников. Если молодые
бросались в город, чтобы скорей добыть женщину, что Субудай перестал
понимать, потому что во времена Темучина воин должен был прежде всего найти
корм для коня, то эти, поседевшие в походах, как он сам, лезли даже в
горящие жилища, чтобы набить суму всем, что попадет под руку - поношенной
одеждой и обувью, простыми кожаными поясами, полуоблезлыми звериными
шкурами, деревянной посудой. Только в последнем городе урусов по его,
Субудая, приказу, малейшее нарушение коего специальные сотни наказывали
немедленной смертью, все кинулись гасить горящие строения с зерном.
  И вот караван готов. Субудай приказал умертвить ослабевших рабов, послал
вперед разведку с проводниками и толпу сильных урусов, уцелевших при штурме
и питающихся кониной, чтобы искали и чистили тропу, назначил в хвост
каравана заслон, и по указке его кнута первая сотня на отдохнувших конях
взяла уже протоптанный Бурундаем след.

  Любознательный Читатель. Куда же, в каком направлении?
  - Ответ на этот важный вопрос помог бы рассеять множество исторических
недоразумений, увидеть путаницу, разнотолки и ошибки в бесчисленных
описаниях давнего лихолетья, расстаться с некоторыми наивными
представлениями, застрявшими в нашей памяти с младых, как говорится,
ногтей. Помню, меня поразило в юности, что В. Ян, написавший тысячи страниц
о нашествии орды на Русь, ни одной из них не посвятил ключевому событию
весны 1238 года - двухнедельной обороне Торжка.
  - Как же он сумел обойтись без этого?
  - Попытаемся понять. Штурм был начат сравнительно небольшими силами 22
февраля. Отряд Бурундая долго пробирался на большак от Сити и 4 марта,
когда пал Торжок, еще находился в Ширенском лесу, где в тот день был убит
Василько ростовский. А в примечаниях к своей "Истории Российской" Татищев,
подсчитывая число павших городов, уточняет, что "Торжок же и Тверь не в
феврале, но в марте взяты". Следовательно, третий крупный отряд штурмовал
Тверь, и оба эти города какой-то срок сражались одновременно. История
почему-то не сохранила никаких подробностей обороны Твери, но несомненно,
что и е„ осада была тоже очень трудной и длительной. Торжок орда взяла
только тогда, когда к нему, хранящему самую важную добычу - зерно,
подтянулись со "множеством плена" войска врага, идущие южным направлением
от Твери. И вот В. Ян, исходя из неверного положения, будто у Батыя была
гигантская армия в четыреста тысяч воинов, и не умея объяснить затяжную
двухнедельную осаду Торжка столь подавляющими силами врага, допускает
недопустимое - будто от Игнача креста орда возвращалась в степь через
Торжок, Тверь, Волок Ламский, Дмитров и какие-то еще "другие города",
которые были взяты ими на обратном пути. Вот как об этом говорится в
романе: "Татарское войско несколькими потоками двинулось из урусской земли
назад в Кипчакские степи. По пути татары захватывали и уничтожали города,
грабили и сжигали села, убивали жителей. Были разрушены Торжок, Тверь,
Волок, Дмитров и другие города..." Между тем Дмитров и Волок Ламский пали
еще в феврале! У Татищева они даже названы прежде городов "другой
стороны"-Городца, Костромы, Ростова, Ярославля, и в обратном порядке,
означающем последовательный и еще наступательный маршрут к
Новгороду-Дмитров, Волок, Тверь, и лишь после того, как сказано, что татары
"попустошиша всю землю до Галича Меряского и Торжка", после описания битвы
на Сити, следует рассказ о торжокской обороне. Кстати, о возрастающем
сопротивлении орде говорит не только героическая оборона Торжка и не менее,
быть может, отчаянная защита Твери, но и тот факт, что Галич Меряский,
самый северный город, до которого доскакали отряды Бурундая, согласно
мнению В. Татищева, возможно, "взят не был". И, как знать, не лежит ли
где-нибудь на чердаке или за божницей старого северного или сибирского дома
неизвестная науке летопись, в которой есть страничка или хотя бы несколько
строк, посвященных обороне Галича Меряского, Твери и, быть может,
Березовского Рядка? И нет ли в ней хоть какого-нибудь намека на маршрут
орды от озера Селигер?
  - Но, собственно, зачем нам нужно знать этот маршрут?
  - Не проследив исхода орды из Руси весной 1238 года, мы не сможем понять
финала ее первого грабительского набега, загадки семинедельной обороны
Козельска.
  - Однако как понять Субудая, семь недель штурмовавшего Козельск, этот
ничем не примечательный, но еще более "злой", чем Торжок, лесной городок?
От него же было совсем близко до степи! И вообще, как Субудай оказался в
такой удаленности от основного маршрута, как очутился вдруг под Козельском?
  - Вот-вот. В Торжке заканчивалось скругление большого вопросительного
знака - кровавый след основных сил Орды. Мы его сняли. Однако вы правы -
еще один большой вопрос остается, и, чтобы ответить на него, нам следует
восстановить точный маршрут Субудая до Козельска.
  - Но как его восстановишь спустя сотни лет, если в известных нам
летописях нет ничего об этом маршруте? И неужто историки не задумывались
над ним?
  - Трудов по русской истории - гора, и я, конечно, не мог ее всю осилить -
ведь за всю жизнь мы прочитываем лишь несколько тысяч книг. Быть может, и
есть какие-то догадки, приближающие нас к исторической истине, в
малотиражных специальных изданиях или не увидевших света диссертациях, до
которых я не добрался, просмотрев только труды наиболее известных русских
историков. У Щербатова, Погодина, Костомарова, Ключевского,
Бестужева-Рюмина, Забелина, Покровского, Грекова, Тихомирова я на этот счет
ничего не нашел...
  - А в классических трудах Татищева, Карамзина, Соловьева?
  - С Татищева-то я и начал, потому что строгой исторической наукой давно
доказано и до сего дня доказывается свежими исследованиями, что этот Нестор
нового времени, человек исключительной работоспособности и
добросовестности, всю жизнь собиравший исторические сочинения и древние
рукописи, в том числе и в самых глухих старообрядческих уральских скитах,
располагал по крайней мере несколькими летописями, ставшими позже вместе со
всем бесценным древлехранилищем владельца жертвой пожара. Кстати, находя
летописные разнотолки в освещении фактов и оценках, Василий Никитич Татищев
считал своим долгом сохранить и их на суд будущих историков. Замечательный
труд его полнится драгоценнейшими подробностями. Один пример. Татищев не
был знаком со "Словом о полку Игореве", но в его "Истории Российской" есть
такие на первый взгляд мелкие частности событий лета 1185 года,
отсутствующие в известных нам летописях, которые помогают приблизиться к
некоторым загадкам великого памятника русской средневековой литературы... И
Татищев дает полное и подробное изложение событий зимы 1237/38 года,
несмотря на кое-какие противоречия и неточности, отражающие противоречия и
неточности первоисточников.
  - Но неужели нет у него маршрута обратного движения орды?
  - В общей форме - от пункта, как говорится, "А" до пунктов "В" и "С" -
есть. Завершая описание наступательного маршрута чужеземных грабителей на
Селигерском пути у Игнача креста, он сообщает: "Оттуда возвратися Батый к
Рязани и иде к городу Козельску".
  - Вот нам и маршрут. Не станем же мы спорить с самим Татищевым...
  - Станем. Скажите, мог ли Субудай возвращаться на пустые пожарища?
Маршрут орды при таких ориентирах должен был пролечь довольно длинной
дорогой, связывающей сожженные уже города и разграбленные окрестности
Торжка, Твери, Волока Дамского, Дмитрова, Москвы, Коломны и Рязани. Но
грабительское войско не может идти дорогой, которой оно уже прошло! Это
Кутузов, обрекая армию врага на гибель, несколько веков спустя сумел после
Бородина, Москвы и Малоярославца направить Наполеона по старой Смоленской
дороге, где тот уже раз прошел и все дочиста пограбил. Правда, в отличие от
Наполеона, Субудая на его бескормном пути беспокоить оружием было,
собственно, уже некому, и в такой маршрут можно бы даже поверить, как
поверил В. Ян, если б не другие важные обстоятельства, совершенно его
исключавшие.
  Абсолютно невероятно, чтоб Субудай со своим уже вовсе не грозным
воинством, обремененным добычей, прошел эту тысячу километров сквозь
опустошенные земли и, оказавшись в районе Рязани, то есть совсем рядом со
степью, решился проделать на истощенных лошадях трехсоткилометровый
весенний путь через леса на запад и еще семь недель штурмовать какой-то
ненужный ему городок!
  Другое, быть может, более важное обстоятельство тоже почему-то не
учитывается. Дело в том, что Козельск был городом сильного Черниговского
княжества, дальние северо-восточные границы которого издревле и надежно
прикрывались не только засеками по лесам, кованым "чесноком" по бродам, но
и мощными по тем временам городами-крепостями. И Козельск являлся главной
защитной крепостью лишь третьего оборонительного эшелона. Летеписец впервые
упомянул о нем еще в 1146 году одновременно с Лобынсксм, Колтеском и
Дедославлем, выдвинутыми к самой границе с Ростово-Суздйльским и
Муромо-Рязанским княжествами. По летописям следующего, 1147 года мы узнаем,
что на подступах к южной границе Рязанского княжества, на степном рубеже,
уже существуют Мценск, Ка-рачев, Кром, Болдыж, Девягорск, Домагощ и Спашь,
а еще через восемь лет упоминается Воротынеск, стоявший на Оке неподалеку
от впадения в нее Угры.
  От Смоленского княжества Чернигов и Новгород-Северский еще в середине XII
века были надежно прикрыты городами-крепостями, стоящими непосредственно на
границе,-Рогачевом, Орминой, Воробейной, Вщижем, Обловем, во втором
эшелоне-Чичерском, Гомием, Ропеском, Стародубом, Сининым мостом, Радощем,
Росусью, Трубецком, Брянском, Беницами и теми же Карачевом, Воротынеском и
Козельском. Создание северянами пограничной оборонительной системы,
сравнимой, пожалуй, лишь с более поздней оборонительной системой Пскова и
Новгорода,завершилось с удивительной последовательностью и логичностью-на
острие клина, господствующего над верхним течением Оки, сопредельными
смоленскими, владимирскими, рязанскими землями, возникают города-форты
Лопасна на Оке, Сверилеск на Москве-реке, впервые упомянутые
средневековымиййтеряками в 1176 году, и, наконец, на следующий тод
Коломна-сильная пограничная т^репость, основанная в стратегически важном
пункте слияния Москвы с Окой, правда, уступленная позже вместе, кажется, с"
Сверилеском рязанцам. И не случайно в начале зимы 1237 года Субудай после
сражения под Коломной, где погиб сын Чингиз-хана, пошел через одинокую и
слабо укрепленную Москву на Владимирскую землю, не решившись брать
одновременно почти двадцать пять черниговосеверских городов.
  И вот весна 1238 года. Если бы Субудай пошел на Рязань, а от нее к
Козельску, как написал В. Н. Татищев, основываясь на каком-то недостоверном
сведении, он не мог бы обойти заслона из пограничных чернигово-северских
крепостей! Штурм этих военных фортов задержал бы Субудая на неопределенное
время, но ни в летописях, ни в народной памяти, ни в произведениях
фольклора не сохранилось ни малейшего следа орды в оборонительном
треугольнике Чернигово-Северской земли, если не считать Козельска, что
означает единственное: Субудай шел на этот город совсем не от Рязани, а
другим маршрутом.
  - А что же пишет о возвратном маршруте орды другой классик русской
исторической науки-Карамзин?
  - Батый-де, "к радостному изумлению тамошних жителей, обратился назад к
Козельску". Карамзин не допускает мысли, что орда могла быть испугана
неминуемой грядущей гибелью под стенами Новгорода, готового к надежнейшей
обороне. Однако главное сейчас для нас в этой фразе замечательного русского
историка - неведение о маршруте орды в степь. Назад - это было бы к Рязани,
а вовсе не к Козельску, где орда еще не была.
  - А как сказано у Сергея Михайловича Соловьева в его "Истории России с
древнейших времен"?
  - Слишком общо. "Пошли к юго-востоку, на степь..." Но не могли остатки
орды взять прямо на юго-восток! Бездорожные лесные просторы отняли б у орды
последние силы, и она погибла бы в них, заблудившись.
  - С ее-то разведкой и местными проводниками?
  - Русские проводники могли быть и такими, как Иван Сусанин... А в тех
местах, которые имеет в виду С. М. Соловьев, восемьдесят лет спустя
заблудилась большая рать Михаила тверского, возвращавшаяся из Новгородского
княжества. В ней, несомненно, были и местные жители, хожалые лесные мужики
- бортники, лесорубы, охотники, но это не спасло положения. В Новгородской
и Воскресенской летописях есть правдивые подробности о тяготах того похода,
и я приведу несколько строк, написанных в тяжелом, трагическом ритме:
"...Заблудиша в озерах и в болотех и начаша мерети гладом, едяху же и
конину... и кожи со щитов содирающие едяху, а доспехи своя и оружья
пожгоша, и приидоша пеши в ДОРЛЫ своя, а инии мнози измроша, жваху бо тогда
голенища своя и ремение..."
  - Итак, куда же пошел Субудай?
  - К главной отправной точке маршрута орда или ее авангард вернулись,
конечно, по льду Селигера и Селижаровки. И вот перед Субудаем поднялась
Осташковская гряда с ее отметками над уровнем моря в двести
пятьдесят-триста метров, что уже немало по сравнению с приильменскими
низинами. Не горы это, конечно, для Субудая, выросшего в Саянах, но из
раннего детства он вынес главную заповедь урянхайца - самый легкий и часто
единственный путь в горах, особенно веснами, когда по глубоким ущельям
беснуется вода, рожденная солнцем из снега и льда, пролегает по гольцам и
водораздельным грядам, выровненным вечностью...
  Осташковская гряда пересечена множеством речек, бегущих во всех
направлениях. Они вытекают из мелких озер или болот и впадают в мелкие
озера или болота, но в середине марта, когда лед, схвативший кусты,
прошлогодние жухлые травы, кочки и карчи, еще крепок, тянутся под берегами
места, попутные основному направлению орды.
  Движением на юго-запад Субудай пересек южные отроги Осташковской гряды и
вышел к центру Вышневолоцкой. Еще раньше ему доносили о высокой гриве на
севере.
  Это была ключевая, отправная точка его маршрута. Она и сейчас такая
же-высота в триста сорок семь метров над уровнем моря близ теперешнего села
Есеновичи на западе Калининской области. С ее склонов сбегает Цна,
приточные ручьи и речки в одну сторону, Поведь с притоками-в другую. От
этой самой приметной здешней горы точно на юг шел ярко выраженный
водораздел.
  И Субудай, увидевший из седла половину вселенной, знал, что через места
рождения этих рек, разбегающихся в разные стороны, пути к степи-короче и
ровней, а из нетронутых долин, населенных врагами, добираться туда трудно,
далеко и долго. Если же наступит ранняя и быстрая, как в его родных горах,
весна, то солнце растопят снега прежде всего на водораздельном гребне и
подсушит эту длинную тропу. И хотя впереди еще была та же опасная
неизвестность, от которой Субудай, как от пут, уже давно мечтал
освободиться, на этой тропе к нему впервые за многие годы пришло на
час-другой совсем забытое чувство умиротворенности и душевного спокойствия,
потому что местность отдаленно напомнила ему родину.
  Субудаю покойно и хорошо в лесу, его глаза слишком долго смотрели в
степные дали, а внук Темучина сын Джучи все время озирается, ищет простора
и вчера признался Субудаю, что ему кажется, будто деревья могут упасть и
даже словно бы падают, но это у него просто оттого, что он смотрит в небо,
по которому бегут редкие белые облака-быстро бегут к степи, что лежит прямо
под полуденным солнцем...
  Два хороших совета дал накануне Субудай внуку Темучина сыну Джучи. В
авангард послать Бурундая - молодому богатуру надо пролить на снег и землю
еще много крови врагов, познать много их жен и дев, чтоб поостыла его
кровь, и тогда он сможет заменить его, Субудая, в большом походе до края
вселенной. А Бури с дядей Байдаром и Гуюка с братом Каданом внук Темучина
сын Джучи, по раскладу Субудая, оставил позади главного войска, хотя им-то
очень не хотелось нюхать внутренности забитых коней да греться у холодного
пепла. Но Гуюка и Бури надо было наказать за болтовню, которою они от самой
степи язвили внука Темучина сына Джучи. В их словах была и правда, только
Субудаю от нее не легче-если чингизиды совсем поссорятся в этом тяжелом
походе, конец которого неизвестен, войско ослабеет, развалится, как
лошадиный кал, и по выходе из лесов свежие степные урусы добьют Субудая, не
знавшего поражений. Пусть братья порыскают по дальним селениям в поисках
корма да поучатся сами беречь воинов. Субудай устал думать за всех. По
настоянщо Субудая Бури с Байдаром взяли себе левую сторону водораздела,
Гуюк с Каданом правую, чтобы дележ скудного фуража не ссорил отряды между
собой. Если братья прокормят свои тысячи и дойдут до степи, она должна
помирить собою всех чингизидов.
  Со старым воителем остались четыре внука Темучина. Сыновья Джучи - Орда,
Шайбан и Тангут - во всем слушаются Бату, Бату-Субудая, а Субудай - бога
войны Сульдэ. Старый воитель хотел оставить при себе сына Урянктая, но тот
в первом своем большом походе уже расправил крылья и настоял, чтоб отец
послал его сотню в авангард с Бурундаем. Пусть еще поскачет немного
впереди! Потом унаследует личную отцовскую тысячу, научится брать города и
летать на крыльях воинской славы. А пока при Бурундае будет у Субудая свой
глаз, В личной охране полководец держал с самого начала похода младшего
сына Кокэчу, впервые познавшего женщину среди огня Е-ли-цзанн, и крылья его
только начали отрастать...
  Перед тем как отойти ко сну, Субудай приказал привести урусского певца,
что ехал и кормился вместе с охраной. Певец нечаянно наступил на порог его
маленькой юрты, и кипчак-переводчик, зная, что это наказывается смертью, в
ужасе прикрыл глаза. Однако Субудай сделал вид, что не заметил нарушения
монгольской ясы, которого, если спокойно подумать, и не было. На входе в
юрту внука Темучина сына Джучи вчера оступился от усталости сам Субудай. А
это юрта воина, не хана, и сам он не монгол, урянхаец, и здесь страна
урусов, где ясы не знают, а певец любого народа служит богам, что живут в
его душе...
  - Какая там главная река? - спросил Субудай, указав рукой на запад.
  - Волга,-сказал певец.
  - Итиль,- перевел кипчак.
  - А на юге?
  - Итиль.
  - Он лжет! - крикнул Субудай.
  Великая Итиль далеко на востоке несет через степь свои воды к внутреннему
морю и похожа на две великие реки народа, что назывался джурдже; они рядом
бегут к беспредельному морю, в котором лежит вселенная. Итиль также течет
через леса болеров, и Субудай дважды за свою жизнь ее покорил, а здесь
Итили не может быть!
  - Итиль рождается в трех дневных переходах отсюда,- уточнил кипчак.- А
пересекает путь на юг - в одном переходе. И певец говорит, что эту урусскую
Вол-Гу нельзя весной покорить. Она три раза меняет путь.
  - Почему? - оживился Субудай. - Горы?
  Певец заговорил, и кипчак торопливо переводил. У Вол-Ги есть сестра
Вазуза. Они когда-то заспорили, какая из них сильней, и побежали
наперегонки к внутреннему морю, а когда встретились, то Вазуза совсем
отклонила ВолГу по своему ходу, но сильно ослабела, и Вол-Га побежала
встречать других сестер, две из которых - Моло-Га и Унжа - только немного
сбили ее со своего пути. Собрав всех младших сестер, Вол-Га неторопливо и
вольно пошла к внутреннему морю...
  - И много у нее сестер?
  Певец перечислял так долго, что Субудай перестал слушать. Он только
понял, что среди этих сестер есть совсем ей родные Моло-Га и Ветлу-Га и,
значит, какая-то дальняя-дальняя их родственница бежит из монгольских
степей мимо его родины, потому что древние народы, жившие когда-то у
священного озера, назвали ее Селен-Га....
  Субудай отпустил певца и лег спать, успокоившись