есуют те, кто способен понять твое состояние, но истинным
праздником я стал считать день, когда кто-нибудь непреднамеренно и
естественно вплетал хотя бы тончайшую ниточку в бесконечную цепочку
прошлого, какая годами все туже скручивалась в моей памяти...
  Вспоминаю о недавнем знакомстве с потомками декабристов Рылеева,
Бечаснова, Раевского, Якушкина, вспоминаю, как мы с ландшафтным
архитектором старой школы Михаилом Петровичем Коржевым неторопливо, не
пропуская ничего, бродили по Кусковскому парку. Липовые аллеи, Оранжерея,
Зеленый театр, Игальянский домик с нетрадиционными, излишне
реалистическими, почти карикатурными барельефами патрициев, Эрмитаж-изящное
двухэтажное каменное строение...
  - Помню, незадолго до революции в этом Эрмитаже еще действовала подъемная
машина,- рассказывал Михаил Петрович.- Хозяин мог пригласить гостей наверх
и обойтись без присутствия слуг-блюда подавались снизу через отверстия в
перекрытии и столе. Архитектор Карл Иванович Бланк.
  - Из немцев небось?- спросил я, подумав, впрочем, что Бланк мог быть и из
французов, если поначалу его звали Шарлем, а отца Жаном.
  - Их тогда много обрусело, и не без пользы... Бланк тут в середине
восемнадцатого века отделывал дворец, Оранжерею, устроил парк "Гай" со
всеми павильонами, который ныне - видите? - оказался вне заповедной
черты...
  Эрмитаж был очень хорош, весь светился в липовых кронах! Позже я разыскал
письмо П. Б. Шереметева московскому архитектору К. И. Бланку: "Государь мой
Карл Иванович! Какие нынешним летом в селе Кускове у меня будут строения...
Прошу, чтоб оные были начаты, не упуская время, а особливо армитаж".
  А спустя год, когда мы с замечательным нашим реставратором-архитектором
Петром Дмитриевичем Барановским вышли подышать в сад Новодевичьего
монастыря, восьмидесятипятилетний архитектор, знаниям, памяти и горячности
которого я не уставал поражаться, немедленно воспламенился:
  - Карл Иванович? Это был выдающийся русский зодчий! Ново-Иерусалимский
монастырь, конечно, знаете? Ну, ту феноменальную громаду, что патриарх
Никон соорудил над Истрой...
  - Бывал.
  - Бухвостов, из крепостных архитекторов, все окружил камнем. Его-башни,
надвратная церковь, и уж не знаю, кто виноват, что позже претяжеленный
русский каменный шатер над романским ротондальным собором рухнул. Не
предусмотрели прочных связей, о чем мы с вамп не раз говаривали... Через
сто лет после Никона шатер по проекту Растрелли восстановил в дереве Бланк.
Это было сооружение высшей архитектурной кондиции, достояние
общечеловеческой культуры. Его, как вы знаете, взорвали фашисты... Жаль до
слез, до боли вот тут.
  Пегр Дмитриевич тронул рукой грудь, задумался, и я тоже вспомнил жуткие
руины Воскресенского собора, пытаясь вообразить, что собою представлял
шатер Растрелли-Бланка. Мой собеседник был счастливее меня, потому что он
его видел, и куда несчастнее, потому что острее чувствовал эту потерю,
глубже понимал ее непоправимость. Правда, у меня давно были выписаны слова
его покойного товарища, другого великого знатока академика Игоря Грабаря:
"С точки зрения архитектурного типа здание было беспримерным и единственным
во всей древней Руси. Его гигантский круглый зал с окружавшей его широкой
галереей, наполненный светом, с исчезающим в высоте смело решенным шатром
покрытия, тоже полным света и блеска, скульптурное и красочное одеяние стен
собора-все это в превосходном синтезе производило потрясающее впечатление.
Мощная романская ротонда Старого Иерусалима, соединенная с русской шатровой
крепостной башней, и беспредельный в своих перспективных эффектах, огромной
зодческой силы зал в духе барокко, насыщенный сиянием света, сверканием
золота, морем лепки и росписей, слились в этом подмосковном соборе в единый
ансамбль небывалой торжественности..."
  С горечью я вспоминал также последнее свое посещение Нового Иерусалима.
Шатер начали восстанавливать, однако это было гибелью памятника. Ошиблись в
расчетах, не подняли всех документов, и шатер потерял два метра высоты.
Бланк сделал с одной стороны его основания примыкающую заоваленность, а тут
циркульный круг вытеснил, уничтожил балкон - неотъемлемую часть внешнего
архитектурного убранства собора. Узкие люкарны, кроме того, не позволят
по-старому впустить свет под шатровое пространство. Но главное-ребристый
многогранник покрыли толстыми листами железа, которое уже начало ржаветь.
Через два десятка лет они прохудятся насквозь, и дождевые протеки загубят
лепнину и весь памятник. Мы организовали на этот счет письмо в
соответствующие инсганции, и решено пока прекратить работы по теперешнему
проекту, который Петр Дмитриевич Барановский с самого начала называл
невежественным и еще злее...
  - А в Москве Бланк что-нибудь построил?-спросил я, заметив, что
задумчивость покинула Петра Дмитриевича и он смотрит на меня, словно
пытаясь вспомнить, на чем прервался разговор.- Где-то я встречал его
постройку.
  - Не спешите... На запад от Москвы, где я каждый камень помню, есть у
него еще кое-что. Знаете Вышгород?
  - Ну, Вышгород под Киевом был резиденцией Рюрика Ростиславича, который
сразу после смерти князя Игоря разграбил и сжег Киев.
  - Да нет, Вышгород под Вереей! Там стоит на восьмерике церковь Бланка
прекрасных форм... А в МосквеВоспитательный дом на Солянке с казаковским
фасадом сохранился, и тут же красовалась его прекрасная церковь Кира I!
Иоанна... Скажите, какое для вас имеет сейчас значение,- по поводу чьих
именин создавалась нетленная красота?
  - Чаще никакого.
  - Вот. Эту церковь возвела не Екатерина Вторая в честь своего воцарения,
а московский архитектор Карл Бланк с мастерами-каменщиками!
  - Мало кто его знает, только специалисты.
  - Понятное дело... А он умел обойтись с камнем скромно, сдержанно, в
высшей степени благородно. Стояла такая церковка Бориса и Глеба у Арбатских
ворот... Собственный сводчатый дом Бланка на Пятницкой. Несколько лет назад
снесли, хотя я, кажется, сделал все, чтоб его спасти. И это Бланк, я его
руку знаю. Мало ли, документы не найдены!.. Камень-тоже документ, да еще
какой достоверный! Только его надо читать...
  Вдруг я вспомнил, что знаю еще одну постройку Бланка в Москве. Когда
попадаешь на Ново-Басманную, то непременно приостанавливаешься у церкви
Петра и Павла под звоном. Вокруг нее великолепная кованая ограда XVIII
века, охраняемая государством, а сама церковь чрезвычайно оригинальна и,
кажется, одна такая на всю Россию-над ней вполне готический шпиль.
Возведена была вскоре после основания Петербурга, когда строительство в
Москве замирало, но самое интересное другое-проектрисунок ее набросал не
кто иной, как Петр, вспомнивший в тот момент, наверное, островерхие
голландские храмы, близ которых он в юности плотничал, осваивая корабельное
дело. Колокольня стоит слитно с церковью и очень фундаментальна; второй
ярус-восьмерик, а по углам ярусов мощные колонны дорического ордера.
  - Петр Дмитрия,- сказал я.- Петра и Павла под звоном на Ново-Басманной
помните, конечно?
  - Как же! По эскизу Петра Великого строена. Только это не Бланк, он тогда
еще не родился.
  - Нет, я имею в виду колокольню.
  - Бланк бесспорный, даже документы сохранились... Да, еще одна интересная
постройка - Никола-в-Звонарях на Рождественке. Как эта улица теперь
называется?.. .
  - Жданова.
  На улице Жданова я бываю довольно часто, потому что там, неподалеку от
Книжной лавки писателей и рядом с Архитектурным институтом, стоит Книжная
лавка архитектора, где иногда можно застать что-нибудь интересное о
зодчестве или парках. Однажды я решил заехать в этот магазин, забрав по
пути дочь Иринку с консультации по истории-она готовилась к экзаменам в
университет, занималась с утра до вечера, побледнела, вытянулась в
штакетину, и я старался при любой возможности поэкономить ее время и силы.
В машину вместе с ней села милая скромная девушка такого же заморенного
вида и с такими же учебниками в руках.
  - Удивительное совпадение! - сказала мне дочь.- Оказались рядом на
консультации и живем рядом! Катя едет на проспект Мира.
  - Правда что редкое совпадение,- пришлось согласиться мне.-Едем, только
через улицу Жданова-потеряем несколько минут, прокатимся с Катей...
  Девчонки засмеялись нежданному словосочетанию, и я был рад, что они
услышали его, особенно за дочь рад, потому что она подала заявление на
филологический. Как-то постепенно у нее это решилось-изучать
сербскохорватский язык и литературу, с азов македонский, польский,
древнегреческий и старославянский, продолжать английский...
  - Сам же говорил, что из славянских языков сербскохорватский ближе всех
древнерусскому!
  - Это не я говорил. Это академик Корш говорил, когда разбирал ритмику и
строй "Слова о полку Игореве".
  - Тем более.
  - А Пушкин насчет частицы "ли" в "Слове" писал, что доныне в сербском
языке сохраняет она те же знамепования.
  - Вот видишь!
  В нашем небольшом семействе царит ничем не ограниченный культ "Слова" и
его автора.
  - И "Святославлич", "Гориславлич" - архаичные славянские лексические
формы, имеющие соответствия в сербскохорватском.
  И она, конечно, знала, что ее дальняя родственница историк Мария
Михайловна Богданова на Бестужевских курсах изучала языки, литературу и
историю западнославянских народов.
  - Кроме того, я разберусь в истории западных и южных славян, а то тебе
все некогда! И родина сербскохорватского языка удивительно интересна, и наш
предок принял когда-то в общество Соединенных славян единственного серба,
и...
  - Ну, это Иван Горбачевский считал Викентия Шеколлу сербом, а я не
перепроверял.
  - Хорошо, я найду время и проверю!
  Что ж, у нее пятерочный аттестат и языки вроде бы идут; к концу нашего
месячного пребывания в Польше она уже начала немного почитывать и
поговаривать на польском, найдя этот язык мелодичным и красивым, несмотря
на обилие шипящих и трудные в произношении группировки согласных.
  - И еще наш предок со своими товарищами мечтал соединить всех славян в
дружную семью...
  Короче, аргументов в пользу выбора специальности набралось предостаточно,
и-в добрый бы час!.. А пока едем по московским улицам к центру-они
просторны еще, но вот поток встречных и попутных машин погустел, улицы
словно сузились.
  - Удивительное совпадение! - услышал я голос дочери.- Па! Катя,
оказывается, тоже играет и у нее тоже есть собака.
  Плохое совпадение - хорошо вроде бы живем, пианино и собак держим, но
стандартно, даже в мелочах одинаково.
  - Катя тоже на филфак мечтает? - спросил я, ожидая очередного
удивительного совпадения.
  - Нет, я на исторический.
  - А что думаешь изучать?
  - Конечно, русскую историю!
  - Почему именно русскую?
  Серый глаз в зеркальце исчез, ответа я не дождался. Пересекли Садовое
кольцо. Как всегда в таких случаях, мне хотелось мимоходом порассказывать
Иринке, чего сам знал о памятных строениях по сторонам, на которых
отложилась родная история - имена, даты, события, но за спиной слышался
неостановимый девчоночий щебет об учителях, подружках, кино, гребле, лыжах
н прочем, что мнг было неинтересно, и я перестал слушать - пусть пощебечут,
однако, отдохнут от событий и дат, скоро им станет на до щебета...
  А я для себя решил объехать Кремль-это на досуге всегда прекрасный
десятиминутный праздник.
  С моста вырастают башни Антонпо Солярио, потом на мгновение околдовывает
бессмертное творение Бармы Постника... Смотрю вперед, на дорогу, но уголком
глаза вчжу недавно раскрытые и уже неотъемлемые от Москвы архитектурные
сокровища Зарядья-Варвара с классическими портиками на обе стороны,
английское подворье-XVI век! Эго Петр Дмитриевич Барановский, когда его
привели сюда, на руины старых кирпичных стен, пощупал их руками,
погорбился, пощурился и первым сказал: "Шестнадцатый, можете не проверять",
а вскоре нашли нож английской работы и пломбы... Максим Блажен- ный,
колокольня и собор Знаменского монастыря возвысились следом, братские
кельи, палаты бояр Романовых, Георгий, Китайгородская стена, а за
чужеродной гостиницей, загородившей полнеба, считай, почти не видно
маленького белоснежного чуда со сложным именем - церкви Зачатия святой
Анны, что в углу Зарядья...
  Девчонки щебетали, не замечая ничего, кроме себя, и я, сделав большой
круг, вернулся опять к Кремлю по Большому Каменному мосту. Вот за его
выгибом возник, как старая умная сказка, непревзойденный Баженов, потом
Бове, Казаков с Жилярди, Жолтовский, опять Казаков, снова Бове, Шервуд, Мюр
и Мерилиз, Валькот с мозаикой Врубеля, Монигетти, Померанцев... Площадь
Дзержинского, Кузнецкий мосг, улица Жданова.
  - Ира,- не выдержал я под конец.- Вон за тем домом стоит, между прочим,
Никола-в-Звонарях. Там интересный декор поверху, а в куполе круглые
люкарны, как в первом, никоновском, шатре Воскресенского собора.
Проектировал и строил русский архитектор Карл Иванович Бланк.
  - Сейчас посмотрим.
  - А его дочь Екатерина Карловна была матерью декабриста Николая
Басаргина...
  - Удивительное совпадение,- задумчиво проговорила Ирина. - Матерью нашего
предка-декабриста, тоже Николая, была тоже Карловна, только Виктория.
Француженка.
  - Этого не может быть!- воскликнула вдруг Катя.
  - Почему же? -удивилась дочь.
  - Просто этого не может быть,-решительно встряхнула волосами Катя, но
Иринка пообещала:
  - Сейчас я тебе все объясню!
  Оставив их объясняться, я зашел в магазин, чтоб взглянуть на книги, но
так как интересных новинок не было, то быстро вернулся к машине.
  - Ты сейчас узнаешь самое удивительное! - взволнованно сказала дочь.-
Катя, оказывается, тоже четырежды правнучка одного из декабристов, погибших
в Сибири!
  - Н-но! Кого же?
  - Василия Петровича Ива'шева.
  - Иваше'ва, - поправила Катя.
  - Не может этого быть! - вскричал в свою очередь я.
  - Может, - засмеялась девушка. - И он до самой смерти дружил с Николаем
Басаргиным, который был крестным отцом всех его детей.
  - Верно,- подтвердил я, трогая машину, в которой вдруг оказались два
потомка декабристов, и все еще не веря в столь исключительный, редчайший
случай. - По какой же линии?
  - Старшая дочь декабриста Мария Васильевна Ивашева-Трубникова - моя
прапрапрабабушка.
  Прапрапрабабушкой Иринки была тоже старшая дочь декабриста - Варвара
Николаевна Юшкова, урожденная Мозгалевская, и это, кажется, еще не все
совпадения! Виктория де-Розет, мать "нашего предка", была из Франции,
Камилла Ледантю, жена Василия Ивашева, тоже француженка... А Катя Зайцева
продолжала говорить о Марии Васильевне Ивашевой-Трубниковой:
  - Она была зачинательницей женского движения в России, открыла в
Петербурге первый воспитательный дом для девушек, потом много сделала для
создания Бестужевских курсов. Принимала у себя Веру Засулич и других
революционеров.
  - Знаешь, Катя, ты молодец! -сказал я.
  - У меня целая папка о своих предках.
  - Умница... Продолжай, пожалуйста.
  - У нее было четыре дочери. Мария - в замужестве Вырубова, Екатерина -
Решко, Ольга - Буланова и Елена - Никонова. Я иду от первой из них. Мужья
этих внучек декабриста были "чернопередельцами", сидели в царских тюрьмах,
а Ольга Буланова была сама политкаторжанкой и, кроме того, писательницей,
издала "Роман декабриста" и "Три поколения"... А в Женеве есть могила - на
плите написано: "Мария Клавдиевна Решко, русская революционерка". Ее
племянница Елена Константиновна Решко, дочь Екатерины Ивашевой-Решко,
правнучка декабриста, живет в Москве...
  - Спасибо, Катя. Разыщу.
  - А я скоро еду в Ленинград. Там живет внучка декабриста Василия Ивашева.
  - Внучка? Но это, Катя, ведь невозможно! Сколько же ей можеть быть лет?
  - Сто.
  - Ровно?
  - Да. Скоро сто один, поэтому я еду. Она была врачом-педиатром. В начале
войны, уже старушкой, она была назначена сопровождать эвакуированных
школьников на Валдай, там тяжело заболела, а сообщение уже было прервано, и
ее дочь Екатерина Семеновна - в нашем роду много Екатерин - с трудом
доставила больную в Ленинград, откуда семья осенью сорок первого
эвакуировалась в тыл... Екатерина Петровна еще сама на пятый этаж
поднимается.
  Будущий русский историк Катя Зайцева пообещала мне показать свою папку,
дала телефоны и адреса. Через несколько дней я связался с Еленой
Константиновной Решко, а 10 сентября 1977 года отправил в Ленинград
телеграмму Екатерине Петровне Ивашевой-Александровой: "Поздравляю Вас,
старейшину декабристскях потомков, с первым годом второго столетия Вашей
прекрасной жизни. Доброго здоровья и сил".
  А совсем недавно узнал, что в тот день ленинградцы доверху засыпали
гвоздиками и розами скромную квартирку Екатерины Петровны.
  Декабристов Николая Басаргина и Василия Ивашева действительно связывала
крепкая дружба, начавшаяся еще в те времена, когда они были молодыми
офицерами, адъютантами Витгенштейна. Василий Ивашев был скромным, чутким,
чрезвычайно, как бы мы сейчас сказали, интеллигентным человеком. На каторге
с ним произошел один примечательный эпизод, довольно известный, однако
достойный того, чтоб повториться о нем, сделав здесь несколько шагов
боковой тропкой нашего путешествия. В Чите Николай Басаргин получил
известие о смерти своей маленькой дочки Софьи, это было его второе горе -
мать девочки, урожденная княжна Мещерская, скончалась перед тем. Сам
охваченный смертной тоской, декабрист, однако, находит в себе силы
поддержать участливым словом друга, который незадолго до перевода
декабристов на Петровский завод совсем упал духом, как-то странно замкнулся
в себе, "был грустен, мрачен и задумчив". Только Басаргин никак не мог
предположить, что Ивашев задумал в эти дни нечто особенное-изготовился
рискнуть жизнью в безумном поиске свободы. Решение это, принятое в
одиночку, было твердым и окончательным. Судя по всему, побег был уже
подготовлен. В лесной глуши какойто беглый каторжник, с которым Ивашев
установил связь, будто бы вырыл для декабриста тайник, закупил и завез туда
продуктов - Ивашев, оказывается, утаил от досмотров полторы тысячи рублей.
И казематный тын уже подпилил соучастник Ивашева. Ночью они должны были
встретиться у лаза, схорониться в тайнике, дождаться, когда прекратятся
поиски, и направиться к китайской границе...
  Николай Басаргин, узнав днем об этом плане, был уверен, что беглый
каторжник либо убьет соучастника, чтоб завладеть деньгами, либо выдаст
начальству, заслужив прощение себе. И он с трудом уговорил Ивашева
подождать хотя бы неделю, еще раз взвесить все обстоятельства, подумать о
возможных последствиях этого опасного замысла.
  Три дня Николай Басаргин тревожно и заботливо опекал друга, надеясь, что
тот все же не решится на непоправимый шаг, и, должно быть, не раз
вспоминал, как ему самому предложили бежать из Петропавловской крепости.
Унтер-офицер, стерегущий декабриста на прогулках, не только взялся устроить
его на отплывающий ночью иностранный корабль, но "для примеру" доказал
реальность этого дерзкого плана - однажды среди ночи вывел узника за
крепостные ворота. Страж вознамерился бежать вместе с декабристом. Два
обстоятельства помешали, одно серьезнее другого,- у Басаргина не было тех
денег, что требовались для организации побега, и были нравственные
обязательства перед товарищами. Кстати, он мог легко скрыться за праницу
еще из Тульчина - перед арестом в его руках случайно оказался чистый
паспортный бланк, не востребованный к тому моменту каким-то французом,
отбывающим на родину. Николай Басаргин уничтожил соблазнительную бумагу,
чтобы пресечь мысли о побеге, которые-одни лишь мысли! - он счел
бесчестьем...
  А мне хотелось бы издалека проникнуть в душу того самого унтер-офицера;
похоже, что это был не только рисковый и предусмотрительный, но и умный
человек, внимательно присматривавшийся к трагедии, которая разворачивалась
на его глазах, и, в отличие от его образованных, так сказать, подопечных,
заранее увидевший ее финал. Дело в том, что он предполагал организовать
побег еще одному декабристу, располагавшему и деньгами, и богатыми
родственниками, с