й  опасности,  тотчас поспешил  к пристани  для
личных  распоряжений.   Но  когда  он  прибыл   на  место,  гроза
кончилась, и опасность миновала. Флотилия, не потерпев нисколько,
вошла  в  гавань, а  Наполеон  возвратился в  лагерь, где  войско
немедленно предалось веселости. Празднество кончилось фейерверком
на  взморье;  отблеск  этих  потешных  огней  был  виден  даже  с
противолежащего берега Англии.

Во время  пребывания Наполеона  в этом лагере  случилось, что два
английских пленных  матроса успели уйти из-под  стражи и, не имея
никаких  инструментов, кроме  ножа, ухитрились  сделать маленький
челночок  из  нескольких  кусков  дерева, которые  сколотили  как
могли;  в этой-то лодке,  которую бы  легко унес на  спине каждый
мальчик,  решились они  попытаться доплыть до  одного английского
фрегата, курсировавшего  в виду французских берегов.  Но едва эти
отважные  люди  пустились  в открытое  море,  как  их заметили  с
брандвахты  и  опять  взяли.  По  военным  законам  их  следовало
расстрелять как  шпионов. Между тем слух  об отважном предприятии
храбрецов распространился по всему  лагерю, дошел до Наполеона, и
он пожелал их видеть.

"Правда ли, - спросил император, - что вы на такой доске решались
переплыть море?"  - "Ах, ваше величество!  - отвечали они. - Если
вы  изволите  сомневаться,  то  позвольте  только,  и  мы  сейчас
пустимся". - "Хорошо; позволяю.  Вы люди смелые и предприимчивые;
я люблю храбрых, но не хочу, чтобы вы рисковали жизнью; дарую вам
свободу и, кроме того, прикажу вас доставить на английское судно.
Скажите  же   в  Лондоне,  как  я   уважаю  мужество,  даже  и  в
неприятелях..." И Наполеон, щедро одарив матросов, отпустил их. В
бытность свою  на острове Святой Елены  он любил припоминать этот
случай и не раз рассказывал его окружающим.

Мы  уже  сказали,  что  Наполеон предвидел  неминуемую  войну  на
континенте  и   потому  старался  всеми  средствами  поддерживать
энтузиазм своих воинов. Из  остатков революционной армии он начал
устраивать полки императорские,  ту "большую армию", которой было
предопределено  побывать во  всех столицах Европы  и сокрушиться,
наконец,  о  сильную волю  Александра  Благословенного и  крепкую
грудь народа, верного царю и вере.

Приготовления к войне не мешали, однако же, императору заниматься
и устройством гражданской  части. Напротив, он старался показать,
что   гений  его   равно  объемлет  все   ветви  государственного
управления, и  что мысль  его, все такая же  светлая, без всякого
затруднения  может переноситься  с предмета на  предмет. Таким-то
образом, пребывая в лагере,  он основал "десятилетние премии", по
случаю чего издал следующий декрет:

"Наполеон, император французов, и проч.

Имея намерение поощрять  науки, словесность и художества, которые
так много способствуют знаменитости и славе народов; желая, чтобы
Франция  как  можно более  Отличилась  на этом  поприще, и  чтобы
наставший  век был  для нее  еще славнее прошедшего;  желая также
знать  людей, которые  наиболее будут  способствовать процветанию
наук, словесности и художеств; повелели и повелеваем следующее:

Статья  I. Через  каждые  десять лет,  в день  18  брюмера, будут
раздаваться   собственной  моей   рукой  большие   премии;  место
церемонии  и   самый  обряд   ее  совершения  будут   каждый  раз
предварительно назначены.

II.  Все  произведения  по  всем  отраслям  наук,  словесности  и
художеств,   все   полезные   новоизобретения,   все   заведения,
клонящиеся    к   усовершенствованию   земледелия    и   народной
промышленности,  все, совершенное  в течение десятилетия  за один
год  до  раздачи  премий,  будет  допущено  к  состязанию  на  их
получение.

III. Первая  раздача премий имеет быть  18 брюмера XVIII года, и,
согласно с  предыдущей статьей, все произведения, новоизобретения
и заведения,  начиная от 18  брюмера VII года до  18 брюмера XVII
года, могут вступить в состязание.

IV. Эти  большие премии будут одни в  десять тысяч, другие в пять
тысяч франков.

V. Число  больших премий  в десять тысяч франков  будет девять, и
они назначаются:

1.  Авторам двух  лучших ученых  сочинений, одного по  части наук
физических, другого по части наук математических;

2. Автору  лучшей истории  или исторического отрывка,  как новых,
так и древних времен;

3.   Изобретателю   машины,   принесшей   самую  большую   пользу
художествам и мануфактурам;

4.  Основателю  заведения, наиболее  полезного  для земледелия  и
народной промышленности;

5.  Автору  лучшей из  театральных  пьес,  комедии или  трагедии,
представляемых во французских театрах;

6. Двум артистам, которые  произведут один лучшую картину, другой
изваяние, взяв для своей работы сюжет из французской истории;

7. Композитору  лучшей оперы  из принятых на  театр Императорской
академии музыки.

VI. Число больших премий в пять тысяч франков будет тринадцать, и
они назначаются:

1. Переводчикам  десяти манускриптов из  императорской или других
библиотек,  находящихся   в  Париже,  писанных   на  древних  или
восточных языках, переводы которых будут признаны более полезными
или  для наук,  или  для истории,  или для  словесности,  или для
художеств;

2.  Трем  авторам  небольших  поэм на  достопамятные  события  из
отечественной истории или  на случаи, делающие честь французскому
народу.

VII. Премии эти будут  назначаемы на основании донесений комиссии
присяжных, составляемой из четырех непременных секретарей четырех
отделений  Академии наук  и  четырех президентов,  занимавших эти
места в год, предшествовавший раздаче премий".

Между  тем  как Европа  ожидала,  что Наполеон  со своим  войском
нахлынет на  Великобританию, он  внезапно явился в  Брюссель. Там
было  назначено  свидание   императора  с  Жозефиной,  которое  и
произошло в замке Лакене,  великолепно отделанном на этот случай.
Здесь-то Наполеон,  по поводу  одного из романов  госпожи Стаель,
произнес  достопамятные   слова,  которые   мы  сейчас  передадим
читателям,  и  которые  могут  служить  объяснением  той  вражды,
которую автор Коринны питал впоследствии к императору: "Я столько
же не  люблю женщин,  которые делаются мужчинами, -  сказал он, -
как не  люблю женоподобных мужчин. В  этом мире каждому есть свое
назначение.  Что  такое эти  порывы  мысли? Что  из них  следует?
Ничего.  Все  это  одна  метафизика  чувств,  одно  беспорядочное
направление ума.  Я не  могу терпеть этой  женщины; и, во-первых,
потому,  что не  люблю  женщин, которые  навязываются мне,  а Бог
знает, как эта со мной кокетничала!"

Всегдашнее   неблагорасположение  Наполеона  к   госпоже  Стаель,
которая, по словам его Мемориала, "Сделалась жарким его врагом за
то, что была отвергнута",  это неблагорасположение делает на этот
раз  великого человека  несправедливым  ко всем  женщинам вообще,
потому что  он имел  причины жаловаться на одну  из них. Впрочем,
образ его  мыслей, в  других случаях верный и  правильный, в этом
был до  того ложен от следствия  привычки и постоянной ссоры, что
не изменился  даже и на  острове Святой Елены; Наполеон  и там не
переставал смотреть с той же точки зрения на отношения двух полов
и  утверждал, что  "женщины пригодны  только на то,  чтобы рожать
детей".  "Вы бы готовы  быть нам  равными, - говорил  он госпожам
Бертран  и  де  Монтолон, -  но  это  совершенный вздор!  Женщина
принадлежит  мужчине,  а мужчина  никогда  не может  принадлежать
женщине".

Пребывание императора в  Лакене было непродолжительно. Он оставил
этот прелестный  замок и отправился в  Ахен, где пробыл некоторое
время  как бы  по  тайной симпатии  к столице  и  могиле великого
императора, по следам которого думал идти.

Из города  Карла Великого  Наполеон поехал в Майнц  через Кельн и
Кобленц.   Имперские  князья   поспешили  ему  навстречу,   и  он
воспользовался   этим  случаем,   чтобы  бросить   первые  семена
Рейнского  союза, об  учреждении  которого уже  помышлял, как  об
оплоте Франции против великих держав Севера.

Но искренние или неискренние доказательства приверженности князей
и  народов не  удовлетворяли еще  честолюбию того,  который думал
быть  преемником славы  Карла Великого.  Герой средних  веков был
утвержден в своем достоинстве помазанием церкви; и Наполеон, мало
заботясь  о разности  времени и обстоятельств,  захотел утвердить
свой трон  на тех же опорах, на  которых был утвержден трон Карла
Великого. Чтобы это сходство  было как можно совершеннее, он тоже
пожелал быть  помазан рукой  верховного первосвятителя, и  в этом
намерении  отправил  Кафарелли  из  Майнца  в  Рим  с  поручением
склонить   папу  Пия   VII   прибыть  в   Париж  для   совершения
миропомазания  императора французов.  Покуда шли  эти переговоры,
Наполеон с  берегов Рейна приказывал выйти  в море двум эскадрам,
одной  из Рошфора,  другой из  Тулона, под  начальством адмиралов
Миссиесси  (Missiessy)  и  Вильнева:  таким образом,  он  все  не
переставал показывать вид,  будто занят исполнением плана морской
экспедиции.  Пробыв  вне  своей  столицы  три  месяца,  император
возвратился в Сен-Клу около середины октября.
    -----------------------------------------------------------------
[1] Здесь любопытно заметить, что в это время выбита была медаль,
на одной стороне которой  изображен портрет Бонапарта с надписью:
Napoleon,  Empcreur des  Francais, а  на реверсе  другая надпись:
Republique Francaise, une & indivisible.




                             ГЛАВА XVI

[Созыв  Законодательного  собрания.  Поверка  народных   голосов.
Прибытие папы Пия VII во Францию. Коронование императора.]

Эпоха  коронования  приближалась. Кафарелли  писал  из Рима,  что
поручение,  на него  возложенное,  исполнено с  успехом. Наполеон
готовился  воссесть на  трон  старших сыновей  Западной Церкви  с
торжественного  соизволения и  по благословению самого  главы той
церкви.   Но  к   торжественности  обрядов  религии   нужно  было
присоединить    все    политическое    великолепие.    Сенат    и
Государственный  совет были  налицо; одно  только Законодательное
собрание требовало времени на  то, чтобы быть созванным, и декрет
об этом последовал 17 октября.

Члены  сената,  уже  каждый  порознь,  присягнули  императору,  и
президент его, Франсуа де  Невшато, даже произнес речь, в которой
заключались, между прочим, следующие слова:

"Ваше величество; в отдаленной будущности, когда дети детей наших
придут  признать своим  императором  одного из  ваших внучат  или
правнучат и представят ему  картину чувствований, нужд и ожиданий
нации,  то все  его обязанности,  как императора, могут  ему быть
напомнены в немногих словах. Стоит только сказать: "Государь, вас
зовут Бонапарт: помните Наполеона Великого!""

Когда  были собраны  народные  голоса, по  определению сената  28
флореаля  XII года,  и специальная комиссия  посредством Редерера
утвердила, что действительно  "три миллиона пятьсот семьдесят две
тысячи  триста  двадцать девять  граждан,  имеющих право  голоса,
объявили, что  желают утверждения наследственности императорского
достоинства  в  прямом,  законном  поколении, или  в  узаконенных
приемышах  Наполеона Бонапарта,  и  в законном,  прямом поколении
Иосифа Бонапарта  и Людвига  Бонапарта, тогда тому  же Франсуа де
Нешато  было  поручено принести  императору  поздравления с  этим
новым   доказательством  благодарности  и   доверия  французского
народа. На эту речь Наполеон отвечал:

"Я  восхожу  на трон,  на  который  призван единодушным  желанием
сената, народа  и воинов,  с сердцем, исполненным  предчувствия о
великих  судьбах  французской  нации,  которую я  первый  назвал
великою.

С  самого моего  детства  все мои  мысли были  посвящены ей;  и я
должен сказать, что все теперешние мои радости или печали зависят
от счастья и несчастья моего народа.

Потомки мои сохранят этот трон, первый в целом свете.

В военных  станах они  явятся первыми солдатами армии  и не будут
щадить своей жизни для блага отечества.

На  поприще  гражданской  службы  они  никогда  не  забудут,  что
презрение к законам и  потрясение общественных учреждений есть не
что иное, как  проявление слабости и недомыслия правительственных
лиц.

Вы,  сенаторы,   в  которых  я  всегда   и  постоянно  находил  и
советников, и  опору в самых  затруднительных обстоятельствах, вы
передадите  свой  дух  вашим  преемникам; будьте  всегда  первыми
советниками и опорою этого  трона, столь необходимого для счастья
нашей пространной империи".

Время  коронации  наступило. Пий  VII,  выехав из  Рима в  начале
ноября,  25-го прибыл  в Фонтенбло.  Наполеон, который  выехал на
охоту  нарочно  для  того, чтобы  встретиться  с  ним, поехал  по
Немурской дороге. Едва завидел  он экипаж Папы, как сошел с коня;
первосвященник сделал  то же,  и, поцеловавшись, оба  сели в одну
карету и прибыли в  императорский дворец в Фонтенбло, который был
заново  и великолепно  меблирован. Здесь  император и  Папа имели
между собой частые конференции;  они отправились оттуда 28 числа,
и в тот же день последовал их торжественный въезд в Париж.

Коронация была  назначена на  2 декабря; но  сначала не решались,
где быть церемонии. Иные  говорили было о Марсовом поле, другие о
церкви  в  Доме  инвалидов;  Наполеон предпочел  собор  Парижской
Божьей  Матери. Марсово  поле было  слишком полно  воспоминаний о
революции и поэтому не могло служить местом исполнения церемонии,
которая   восстанавливала   трон   и   религию   в   государстве,
ниспровергшем  и  тот, и  другую.  При теперешнем  обстоятельстве
всякое  сближение  между  годами  1804  и 1790  было  бы  большой
несообразностью.   Пий    VII   так   сохранял   чувство   своего
самодостоинства,   что   не  согласился   бы  пародировать   роль
Талейрана; а  Наполеон имел столько знания  приличий, что не стал
бы  и  предлагать ему  этого.  "Местом  церемонии коронования,  -
говорит  Наполеона  -   предлагали  было  избрать  Марсово  поле,
вследствие  сопряженных с  ним воспоминаний времен  федерации; но
прежние времена  уже совершенно изменились... Говорили  также и о
церкви   в  Доме   инвалидов,  по   причине  сопряженных   с  нею
воспоминаний о  военных подвигах; но  соборная церковь Богородицы
показалась  мне местом  более приличным  и удобным как  по своему
пространству,  так  и  потому,  что  в ней  все  сильнее  говорит
воображению..." (Пеле де ла Лозер).

В  назначенный день  Пий VII  отправился в собор  в сопровождении
многочисленного   духовенства,   и   по   римскому   обычаю   ему
предшествовал  мул, что  возбудило  в парижанах  смех, который  в
течение   некоторого  времени   мешал   торжественности  папского
шествия.  Император  явился после  Папы.  Свита его  представляла
собою  одно  из  самых  великолепных зрелищ.  Ее  составляли  все
тогдашние   знаменитости    военного   и   гражданского   поприщ.
Великолепие  мундиров  и одежд,  роскошность  экипажей и  упряжи,
богатство  ливрей,  огромное  стечение  зрителей со  всех  концов
Франции  -  все  способствовало  довершению изумительного  блеска
этого  поезда.  Представителями нации  в  соборе были  президенты
кантонов, президенты  избирательных коллегий,  депутаты от разных
правительственных  мест  и  от  армии, законодательный  корпус  и
другие  высшие сословия  государства.  Службу совершал  сам Папа.
Император,  подойдя  к  алтарю,   не  дождался  того,  чтобы  его
святейшество возложил  на него  корону, но, взяв ее  из рук Папы,
сам  надел себе на  голову и  потом сам же  короновал императрицу
Жозефину.

На другой день после  этого торжества на Марсовом поле происходил
смотр войск  и раздача  императорских орлов разным  полкам армии.
Император раздавал их из своих рук, с трона, устроенного для него
близ военной школы. По поданному сигналу войска пришли в движение
и  приблизились к нему.  "Воины, -  сказал император, -  вот ваши
знамена; эти  орлы всегда  будут служить вам  пунктом соединения:
они будут  везде, где ваш император  сочтет их присутствие нужным
для защиты своего престола и своего народа.

Вы  клянетесь  жертвовать  вашей  жизнью  для  их  защиты  и  для
постоянного сохранения их на пути чести и победы?"

Воины ответствовали единодушным восклицанием:

"Клянемся!"

После  того  сенат  и  город  Париж  пожелали  праздновать  эпоху
коронации   пиршествами   в  честь   императора  и   императрицы.
Муниципальный   совет  столицы   даже   подал  по   этому  случаю
поздравительный  адрес, на  который Наполеон  отвечал чрезвычайно
благосклонно.

Во все  продолжение этих пиршеств Пий  VII оставался в Париже. Он
прибыл во  Францию с единственной надеждой,  что его снисхождение
послужит пользой  мирской власти пап, и  потому очень естественно
продлил свое пребывание в  гостях у Наполеона на столько времени,
сколько  ему  казалось нужным  для  исполнения  своих надежд.  Мы
увидим  впоследствии,  имел  ли  намерение  император  французов,
осыпая  римского  первосвященника  знаками  глубокого почтения  и
доказательствами   признательности  за   совершенное   над  собою
помазание, изменить свою политику в отношении к Италии.




                            ГЛАВА XVII

[Заседания  Законодательного  собрания. Статуя  Наполеона. Письмо
императора королю Великобритании. Ответ лорда Мюльграва.]

Спустя двадцать пять дней  после своей коронации император открыл
заседание  Законодательного  собрания  речью,  в  которой,  между
прочим, сказал:

"Бессилие  верховной  власти есть  величайшее народное  бедствие.
Будучи  солдатом  и потом  первым  консулом, я  имел одну  только
мысль; теперь  я император,  и тоже не  имею другой мысли:  это -
благоденствие Франции. Я был так счастлив, что прославил ее моими
победами,  извлек  из  состояния  междоусобных  раздоров...  Если
смерть не постигнет меня посреди моих трудов, то надеюсь оставить
в  потомстве   память,  которая  будет   служить  или  всегдашним
примером, или упреком для моих наследников.

Мой  министр иностранных  дел представит вам  обозрение положения
империи".

И господин  де Шампаньи исполнил возложенную  на него блестящую и
нетрудную обязанность.  Он описал настоящее благоденствие Франции
после  стольких бурь:  красноречиво говорил  о всех  улучшениях и
нововведениях,   исполненных  или   предпринятых   Наполеоном;  о
процветании мануфактур и фабрик; об успехах земледелия и народной
промышленности; о  распространении торговли;  словом, говорил обо
всем, о чем было можно говорить в похвалу императору.

В  ответ на  эту  речь члены  Законодательного собрания  в полном
обмундировании явились  2 января  1805 на аудиенцию  к императору
для принесения  адреса, в  котором президент Фонтан,  несмотря на
ропот   большинства  своих   товарищей,  сумел   вклеить  формулу
"верноподданнейшие".  Через  несколько  дней  после этого  статуя
Наполеона работы Шоде была поставлена в зале заседания депутатов,
и по этому случаю господин де Воблан, квестор депутатов, произнес
в присутствии  императора, императрицы и всех  высших чинов двора
похвальное слово Наполеону.

Вскоре были закрыты заседания Законодательного собрания.

Наполеон  понял,  что  интересы  Франции прежде  всего  требовали
прочного и продолжительного мира, мира всей Европы, не исключая и
Англии. Забывая неуспешность письма первого консула к Георгу III,
император  решился  возобновить миролюбивые  отношения с  королем
Великобритании, и 2 января 1805 года писал ему таким образом:

"Monsieur mon frere,

Призванный  на престол  Промыслом  и желаниями  сената, народа  и
войска, я ставлю себе целью стремиться к заключению мира. Франция
и Англия истрачивают свое  благоденствие и могут продолжать войну
целые  века.  Но правительства  этих  государств  стремятся ли  к
достижению  священнейшей  цели?  И  бесполезное  излияние  такого
множества крови  не лежит ли укором  на собственной их совести? Я