иги,  как  вам
 кажется, более других выразил суть ваших произведений?
В.К. Очень по-разному - смотря какие книги брать.
Ю.Н.  Ну  для  примера,  какие иллюстрации к  конкретным  книгам  вы
 считаете удачными?
В.К. Очень удачными мне, например, кажутся иллюстрации Стерлиговой к
 детгизовскому   изданию  "Летящих  сказок".  У  не„   очень   много
 прекрасных  иллюстраций. Что касается Медведева, то и у него  очень
 много,  но  я  бы взял, может быть, не всеми замеченные,  в  книжке
 "Возвращение   клипера   "Кречет""  его   иллюстрации   к   повести
 "Оранжевый портрет с крапинками". Мне там очень понравились,  чисто
 по  портретам,  какие-то  вещи и настроение.  Да  не  сочтите  меня
 склонным  к  семейственности и пропаганде, но  мне  очень  нравятся
 иллюстрации Павла Крапивина к "Голубятне на ж„лтой поляне",  никому
 не известные и никем не виденные.
И.Г. То, что так и не вернулось?
В.К.  То, что так и не вернулось, что ушло на Украину (в Винницу.  -
 Прим.  ред.)  и  там  кануло.  Одна  надежда  -  что  "Нижкнига"  с
 ксероксов,  с  оставшихся  копий,  может  быть,  что-то  попытается
 воспроизвести.  Я  понимаю,  что это  будет  уже  не  стопроцентное
 воспроизведение.  Но  они, кстати говоря, сами  признали,  что  это
 наилучший вариант иллюстраций к "Голубятне". Вы понимаете, у  Павла
 в  "Голубятне",  по-моему, сосредоточилось  самое  лучшее.  Он  там
 работал  от  души.  А  ещ„ какие художники, я  даже  не  знаю.  Мне
 кажется,  неплохие  иллюстрации к повести "Та сторона,  где  ветер"
 Петровых.  Это  супруги, если не ошибаюсь.  Я  с  ними  не  знаком,
 ничего о них не знаю, но вот иллюстрации мне нравятся.
Ю.Н.  Бывали  ли случаи, когда вы бросали, а потом снова брались  за
 повесть несколько раз?
В.К. Почти постоянно.
Ю.Н. Надолго были перерывы?
В.К.  Надолго.  Иногда на год, на два. Знаете, может  быть,  в  этом
 смысл  есть, потому что начатая вещь, когда начинаешь рвать волосы,
 и  думать, что ничего не получается, она должна отстояться.  Потом,
 когда  перечитываешь,  действительно  что-то  выч„ркиваешь,  что-то
 исправляешь,  а  где-то  какое-то  рациональное  зерно  находишь  и
 вытаскиваешь.  Вот  так у меня было с одной из  последних  вещей  -
 "Кораблики".  Я  е„  бросил где-то на год, а потом  она  как-то  не
 отпустила от себя.
Ю.Н.  Не появлялось ли желание вернуться к некоторым из своих старых
 произведений? Имеется в виду, наверно, написать продолжения.
В.К.  Несколько раз появлялось, но ничего это не дало. Потому что  в
 том ключе, как написаны те произведения, писать уже было трудно.  Я
 думал сделать третью часть "Тени Каравеллы"... Уже не получится.  А
 писать  в  ином  ключе уже смысла нет. Поэтому я просто  переш„л  к
 автобиографическим  вещам, где многое то  же,  но  более  честно  и
 более прямо.
Ю.Н.  Тут  вопрос такой, крайне нетривиальный: цель вашей жизни,  на
 ваш взгляд, и многое ли вы уже успели?
В.К.  Ну  какая  цель  жизни? Как, наверно, у каждого  литератора  -
 книжки  писать и сказать какое-то слово сво„ в русской  литературе.
 Понимая  всю ограниченность своих возможностей, понимая, что  я  не
 a$%+  n  всего  в  тех масштабах, как хотелось бы, вс„-таки  что-то
 сказать и что-то сделать. Знаете, честно говоря, у меня нет  такого
 ощущения,  как  говорят  некоторые писатели,  что  кажется,  что  я
 только на подступах, что я не написал своей главной книги, что  вс„
 впереди.  У  меня  такого нет. Мне кажется, что я вс„-таки  кое-что
 успел,  потому  что, если собрать вс„ вместе, то  это  будет  томов
 пятнадцать полновесных. И говорить, что я ещ„ ничего не успел и  на
 подступах, это было бы ненужное кокетство. Ну, а стремление  всегда
 одно  и  то  же:  написать что-то новое и интересное,  может  быть,
 лучше,  чем  было, хотя, увы, далеко не всегда получается.  И  силы
 уже  не  те.  И  дело в том, что очень мешает писать  обстановка  в
 стране,  и  не  тем,  что плохо печатают, и прочее,  а  просто  это
 ощущение   какой-то   неуверенности,  полного  наплевательства   по
 отношению  к  человеку,  беззакония дикого,  непрочности  бытия.  Я
 вполне  понимаю, например, Виктора Конецкого, который,  в  каком-то
 интервью,  по-моему,  с  полгода назад, сказал,  что  он  не  может
 писать  из-за такого состояния нашего общества. Просто  это  как-то
 давит  и  угнетает.  Я  понимаю, что, если идти  по  ч„ткой  схеме,
 писатель   сейчас  должен  возвысить  свой  голос  на   борьбу   за
 справедливость, на защиту угнет„нных и, наоборот, как-то  собраться
 с  силами.  Это  вс„, конечно, так, но сейчас такое ощущение,  что,
 как  ты голос ни возвышай, не очень-то и слышат, вот в ч„м дело-то.
 Получается, что ты выходишь на высокую башню, как муэдзин,  кричишь
 там   над   пустыми  пространствами,  надсаживаешься,  а  всем   до
 лампочки.  Я  не  перестаю  работать,  я  стараюсь  что-то  делать,
 писать.  Другое  дело,  что при этом едва  ли  может  выйти  книга,
 которая потряс„т читательские массы. Но работать надо.
Ю.Н.  Дальше начинаются уже более серь„зные вопросы. Какие  проблемы
 современного детства видите вы?
В.К. Современное детство? Это неприкаянность и беспризорность детей,
 заброшенность.  Это  глобальная проблема.  Дети  сейчас  никому  не
 нужны.   Проблема  делится  на  несколько  подпроблем.   Во-первых,
 беспризорность  полная  детей,  которые  болтаются  по   улицам   и
 вынуждены, чтобы кормиться, совершать преступления. Это вообще, по-
 моему,   преступление  взрослого  общества  против  детей.   Далее,
 скрытая  безнадзорность,  когда внешне  дети  живут  с  родителями,
 иногда  даже  не только с мамами, но и с папами, но фактически  они
 никому  не  нужны,  и  тоже лишены всякого позитивного  воздействия
 взрослых  на  себя.  Им никто не говорит какие  книжки  читать,  им
 никто  не говорит как жить, их никто не пригревает дома, у них  нет
 ощущения  домашнего  уюта, защищ„нности.  И  проблема  колоссальной
 социальной  расчлен„нности детей, ведь когда  ты  видишь  на  улице
 такого замурзанного босого пацана, явно не евшего дня два, и  когда
 рядом  ид„т с мамой, с папой абсолютно отутюженное, сытое, гладкое,
 благополучное  дитя,  которое сейчас сядет в  "Мерседес"  и  поедет
 покупать   пут„вку  на  Канарские  острова...  Извините  меня,   я,
 конечно,  понимаю  все пороки прежнего социалистического  общества,
 но  вс„ больше и больше начинаю вспоминать и думать о том, что были
 не  только  пороки, не только ужасные преступления, не только  одни
 минусы,  но  были  и  какие-то достижения.  Вс„-таки  общество  это
 считало  необходимым, хотя бы в сво„м ключе, но как-то  воспитывать
 подрастающее  поколение и заботиться о будущем.  Сейчас  этого  нет
 совершенно.
Ю.Н.  Что  нужно сделать государству, чтобы дети обрели детство:  не
 торговали  бы  на  улицах,  учились бы в  школах?  Считаете  ли  вы
 необходимым    возродить    какие-нибудь    детские    объединения,
 организации, типа пионерии, скаутизма? Если да, то какие,  в  какой
 форме?  Какие  структуры,  законы должны  быть  в  государстве  для
 защиты детства от насилия или равнодушия со стороны взрослых,  даже
 родителей?
В.К. Должен быть целый свод законов о детстве, которые охватывали бы
 всю  сферу детской жизни. И об отношениях со взрослыми, и о  правах
 детей, и об отношениях с родителями, и об образовании, которое,  на
 мой   взгляд,   включая   среднее,   должно   быть   бесплатным   и
 обязательным.  И о том, какие наказания должны нести  те  взрослые,
 которые  подвергают  детей  насилию  или  подвергают  их  бедам   и
 опасностям  в силу небрежения своими обязанностями как воспитателей
 (  руководителей.  То  есть  нужен комплекс  законов,  это  первое.
 Второе:  это  должны быть законы, которые выполняются,  ибо  у  нас
 множество   неплохих  законов,  но  никто  не  считает  нужным   их
 выполнять  и  никто не помнит. То есть законы -  одна  половина,  а
 вторая   -   неукоснительное  их  выполнение.   Если   бы   у   нас
 ратифицированная   нашей   страной  декларация   о   правах   детей
 выполнялась,  детям жилось бы совсем неплохо. Но  никто  же  е„  не
 только не выполняет, никто, по-моему, о ней даже не помнит.  А  что
 касается  детских  организаций, то они действительно  должны  быть,
 всякие, какие угодно, и скаутские, и пионерские, потому что  всякий
 реб„нок должен уметь ощущать себя в коллективе и чувствовать какую-
 то  ответственность за коллектив, и ощущать чувство локтя и чувство
 защищ„нности. И вообще, все дети стремятся как-то жить среди  своих
 сверстников и видеть в этих сверстниках добрых товарищей. Не  таких
 вот  ощетиненных,  уличных маленьких флибустьеров,  которые  готовы
 друг  другу  глотку  перегрызть, а именно  товарищей,  которые  его
 защитят.  То есть организации, мне кажется, должны быть  направлены
 на  то, чтобы выявлять в детях наиболее добрые, позитивные свойства
 характера детского.
Ю.Н. А где найти таких людей, которые бы этим занимались?
В.К.  Господи, где сначала найти такое правительство, которое  взяло
 бы на себя труд составить, принять и выполнять законы о детстве?  А
 люди  - они такие всегда найдутся, но нужно, чтобы им не только  не
 мешали  - чтобы им помогали. Разве мало сейчас энтузиастов, которые
 на  свои  последние деньги пытаются создавать какие-то  приюты  для
 этих   несчастных  ребятишек,  которые  пытаются   что-то   делать,
 создавать  какие-то организации, кого-то спасать, а их  преследуют,
 их обвиняют, их разгоняют, их запрещают. Боже ж ты мой!
Ю.Н.   Насколько,  на  ваш  взгляд,  остра  проблема  разобщ„нности,
 непонимания,   потери  духовного  контакта  между   детьми   и   их
 родителями? Похоже, что такая проблема почти во всех семьях.
В.К. Не во всех, наверно, но больше, чем в половине, безусловно. Это
 вед„т  к  деградации общества и оттягивает на неопредел„нные  сроки
 те  времена,  когда,  как  хочется надеяться,  наша  страна  начн„т
 возрождаться  и  как-то  стабилизироваться.  Потому  что  экономика
 экономикой, но отношения между людьми - это вс„-таки главное.  Пока
 нет здоровых, нормальных отношений между людьми, между взрослыми  и
 детьми,  общество  не  может быть здоровым. А  нездоровое  общество
 здоровую  экономику и здоровую страну построить не сможет.  Это  же
 элементарно.
Ю.Н. Считаете ли вы, что проблему эту необходимо решать не с детьми,
 а со взрослыми? Как?
В.К.  Прежде  всего, конечно, со взрослыми. Дети - общество,  класс,
 что  ли,  зависимый, подчин„нный, он сам ничего не  решит,  сколько
 бы,  так  сказать,  не  боролись за воспитание самостоятельности  и
 демократизма в детских душах, дети вс„-таки требуют заботы, они  не
 могут себя прокормить и организовать.
Ю.Н.  Имеется  в  виду проблема именно одиночества детей,  отношений
 детей и родителей.
В.К.  Одиночество  детей начинается именно там,  где  на  них  плюют
 взрослые:  родители,  наставники. Там и одиночество.  Если  реб„нок
 приходит  домой, к нормальному отцу и матери, к братьям и  с„страм,
 и  знает,  что  это  добрый дом, где на него не будут  кричать,  не
 будут  выгонять,  не будут допрашивать, не будут лупить,  не  будут
 упрекать,  а  скажут:  садись,  расскажи,  чем  занимался,   садись
 завтракать,  что  у  тебя  хорошего? давай  посидим  вместе,  давай
 подумаем.  Если  у  него  есть такой  дом,  такая  защита,  то  это
 нормальный реб„нок, и у него нормальная душа будет.
Ю.Н.  Дело  в том, что часто семьи внешне благополучны, и там  и  не
 пьют,  и  вс„ вроде нормально, и отношения внешне нормальны,  но  и
 там нет...
В.К.  В  таком случае, это псевдоблагополучные семьи. Это тоже  наша
 проблема.
Ю.Н. Нужно ли коренным образом менять систему обучения, образования?
В.К.  Сейчас  столько систем обучения, образования, что  я  даже  не
 знаю...  Я  считаю,  что мы должны вернуться к  тому,  что  было  в
 пятидесятых годах. Пусть будут какие-то отдельные элитарные  школы,
 #(,-  '((, частные, вс„ прочее, но должна быть в то же время единая
 государственная  общая школа, куда реб„нок может  прийти  в  первом
 классе,  и  его  не прогонят, его примут без всякого  тестирования,
 без  отфутболивания в другую школу, чтобы он мог  прийти  по  месту
 жительства  и  учиться там в обязательном порядке  и  бесплатно  10
 лет.  Как бы ни ругали нашу советскую систему образования,  но  она
 была   одной   из  лучших  в  мире,  когда  она  была   бесплатной,
 обязательной  и  давала прекрасные результаты.  И  вузы  наши  были
 прекрасные.  А  то  стали бороться с идеологизацией  образования  и
 выплеснули  вс„.  Мол, и вся школа плохая. А ведь и  знания  давали
 неплохие, и главное, что люди-то выходили образованные, и  общество
 было  образованным.  А  сейчас пожалуйста,  сколько  их  болтается,
 неучащихся ребят? Мы же растим целый класс люмпенов.
Ю.Н.  Образование, конечно, я согласен, было хорошее. Но вот в плане
 воспитания много ли оно давало?
В.К. В плане воспитания, конечно, брешей хватало. Но как ни странно,
 может  быть,  в  силу того, что коллективы ребячьи  вынуждены  были
 солидаризироваться  в  своей  борьбе  с  тупоумными   наставниками,
 классы были дружнее, и не было там ни рвачества, ни спекуляции,  ни
 предательства, и никто не брал деньги за подсказку на уроках. И  не
 давали в обиду хулиганам своих одноклассников, и дружба была какая-
 то, и была романтика школьных вечеров. Вс„ это тоже было.
Ю.Н.  По моим воспоминаниям, деньги за подсказки не брали, но насч„т
 большой дружбы...
В.К. Это, понимаете, разные года, я-то имею в виду пятидесятые годы.
И.Г. Это вс„ индивидуально было. И по школам по-разному...
В.К. В любом случае, были дружнее, и как-то... того кошмара не было,
 такого,  как  сейчас.  По  крайней мере,  не  приходилось  дежурных
 милиционеров в вестибюлях выставлять.
Ю.Н.  Насч„т наставников: каким должен быть учитель в школе?  Сейчас
 большинство  учителей, похоже, недостойно носить это  имя,  если  с
 большой буквы писать.
В.К.  Ну,  какой  учитель... Разбирать,  что  ли,  целую  схему  его
 психологических,  профессиональных,  душевных  и  прочих   качеств?
 Хороший человек должен быть, должен относиться по-доброму к  детям.
 Не  обязательна так называемая любовь к детям, сентиментальная, над
 которой  любят  квохтать критики детских книг. Он должен  понимать,
 что  ученики  - люди, что это многогранные личности,  что  их  надо
 уважать,  что  надо понимать их, что они люди со своей  жизнью,  со
 своими  интересами, со своим настроением. И что главная его  задача
 -  дать  ту  сумму  знаний, которая у него есть. И научить  чему-то
 хорошему,  что  сам умеет. Это вс„ достаточно просто.  Я  вспоминаю
 своих  учителей в школе - не всех, некоторых я ненавидел -  но  вот
 наша  классная  руководительница,  о  которой  я  не  раз  говорил,
 Надежда  Герасимовна Мусько, с которой я перезваниваюсь до сих  пор
 -  она  очень добрый человек, хотя, может быть, в ч„м-то  слегка  и
 консервативный,  как  требовали  тогдашние  времена   и   тогдашняя
 система.  Тем  не  менее она ко всем нам относилась по-человечески,
 до сих пор е„ помнят, любят, навещают.
Ю.Н.  Что побудило вас писать на тему детства: ностальгия по детству
 или тревога за детей? Или то и другое, и в какой степени?
В.К.  Ну  сначала вс„-таки, конечно, ностальгия по детству.  Тревога
 пришла   где-то   позднее,  с  возрастом,  когда  пришлось   глубже
 раскапывать  эти темы, глубже влезать в современную  жизнь,  писать
 уже  не  о  собственном, а о современном детстве, и сталкиваться  с
 тем,  что  происходит  в жизни детей, когда возникла  необходимость
 как-то защищать их.
Ю.Н.  Егор  Петров - персонаж, который не похож на  других.  Был  ли
 какой-то  случай, послуживший толчком тому, что вы написали  именно
 о таком мальчишке? Есть ли у него прототипы?
В.К.  Ну есть сразу несколько прототипов. А толчком... толчком  было
 то,  что я вс„ время с такими ребятами встречался. Знаете,  вот  вы
 зада„те вопросы, и возникает такое впечатление, как будто вы  жд„те
 от  меня,  что  я дам сейчас какие-то глобальные рецепты,  составлю
 вам формулу на все случаи жизни...
Ю.Н. Просто вы вс„-таки один из немногих писателей, которые пишут на
 такие темы.
В.К. Ну беспокоит меня это, тревожит, близко это мне. Помню, как сам
 был  мальчишкой.  Много  занимался с ребятами,  насмотрелся  на  их
 жизнь.  Привык я об этом писать, это мой мир, это то, что  я  знаю.
 Если я сейчас начну писать о сталеварах, скажем, или о мафиози,  то
 у  меня  ничего  не получится, я не знаю этого мира.  А  детство  -
 просто сфера моего обитания.
И.Г. По-моему, Симон Соловейчик пытался рецепты найти...
В.К.  Я  очень давно его знаю, где-то ещ„ с шестидесятого года,  по-
 моему...  Понимаете,  если  бы  люди  не  только  говорили,  но   и
 делали... Соловейчик, кстати, многое ведь и делал, ему надо  отдать
 должное.  Где-то,  может  быть,  и ошибался,  но  что-то  он  успел
 сделать.  А  то  ведь многие же просто говорят и  находят  какие-то
 рецепты  и преподносят их обществу, а потом обижаются, что общество
 эти рецепты не использует. А если использует, то они не действуют.
Ю.Н.   У   вас   большинство  героев  не  могут  перешагнуть   через
 определ„нный возраст - тот возраст, когда человек взрослеет,  когда
 особо  отчетливо  начинает  осознавать  себя  как  человека,   сво„
 положение  в окружающем мире, когда подросток особо остро нуждается
 в  понимании.  Таких  героев у вас не так  много:  Егор  Петров,  в
 первую очередь. Сейчас Данька Рафалов появился, ну и отчасти ещ„  -
 Сергей Каховский, Кирилл...
В.К. Видите, не так уж и мало.
Ю.Н.  Но это не большинство героев... То есть с чем это связано, что
 вы  меньше  пишете о подростках и их проблемах, чем о  детях  более
 младшего возраста?
В.К.  Я  не  знаю, чем это объяснить. Наверно, тем,  что  у  каждого
 автора  есть  свой  круг  героев, которые  ему  более  интересны  и
 близки,  которых  он  больше  знает и понимает.  Кто-то  же  должен
 писать  и о таких героях. Кстати говоря, большинство писателей  для
 юношеско-подросткового  возраста  как   раз   пытается   писать   о
 старшеклассниках,  видимо считая, что это да„т более  широкое  поле
 для  писания  -  и переживания, и проблемы, и т.д. А мне  казалось,
 что  дети младшего, среднего возраста - это тоже целый мир, и у них
 тоже  масса  переживаний, и проблем, и вопросов, и ломка  там  тоже
 часто  происходит.  И  первая ломка, говорят, происходит  где-то  в
 семилетнем  возрасте. Но вот вы перечислили героев  более  старшего
 возраста - их ведь, согласитесь, тоже немало.
Ю.Н.  Это  вс„  к вопросу о духовном одиночестве, оно как-то  больше
 обостряется к этому возрасту, старшему.
В.К. Ой, да по-всякому оно обостряется.
Ю.Н.  Кого  из  детских писателей - наших и зарубежных -  вы  можете
 выделить, какие их произведения?
В.К.  Я  не  знаю хорошо зарубежной детской литературы.  То,  что  я
 читал,   представляется  мне  достаточно   прямолинейным   и   даже
 примитивным,  может  быть, потому, что  у  них  образ  жизни  более
 благополучный.  Я  имею  в  виду  те  книги,  которые  я  читал   о
 школьниках,   о  реальной  жизни.  Вс„  там  как-то  разложено   по
 полочкам. Больше всего я люблю, конечно, Астрид Линдгрен, и  не  за
 е„  забавность, сказочность сюжета, а за попытку как-то  прорваться
 в  детскую  душу.  Взять "Мио, мой Мио!" - там ведь  тоже  духовное
 одиночество.  И "Братья Львиное Сердце". А из наших -  вс„-таки  на
 голову  стоящим выше остальных мне представляется Радий Погодин  со
 своим  "Ожиданием",  с его последними вещами.  Владимир  Железников
 писал много и хорошо, но его последних вещей я не знаю.
Ю.Н.  Тут ещ„ вопрос такой общий: состояние дел в российской детской
 литературе?
В.К. Хорошая была литература, детская советская литература. Несмотря
 на  излишнюю  пропаганду коммунистических идей, она  вс„-таки  была
 очень   психологична,   очень