е  не  мальчики,  показавшие  способности  к
живописи, а напротив - все те, которые ни к чему не способны: исключенные из
духовных училищ, маленькие певчие церковных хоров, потерявшие голос, и  тому
подобные неудачники  из  духовного  звания,  весь  тот  лишний  балласт  при
школьных занятиях, с какими начальство не знает, что делать.
   Этот "практический" способ создавания "иконописцев" в конце концов  вовсе
малопрактичен,  так  как  эти  мальчики  худо  "вырисовывают"  лики   святых
угодников, всячески "отлынивают" от занятий, и, закончив школу, все  убегают
в более незатейливое дело - в  псаломщики,  навсегда  забрасывая  искусство,
бывшее для них чуждым занятием с самого начала.
   Наши  наиболее  известные  древние  чудотворные   иконы   имеют   сильную
одухотворенность выражения и глубокую идею; и сотую  часть  этого  не  могут
передать   бедные   мальчики,   без   призвания,   насильно   обращенные   в
"иконописцев".
   Между тем есть неистощимая и богатая  сокровищница,  в  которой  хранятся
художественные таланты, - это бесчисленные сельские  школы.  Там,  в  бедной
толпе  грязных  ребятишек  наблюдательный  человек  может   отыскать   много
маленьких художников - in potentia (в потенции. - М.  Я.),  в  чьих  сердцах
бьется нежное, непонятное им самим  стремление  к  искусству.  За  неимением
карандаша и бумаги они пачкают углем стены, вырезают  из  редьки  лошадок  и
человеческие фигурки, за что их секут  родители,  видящие  в  таком  занятии
только баловство и очень последовательно забивающие  в  детях  те  священные
порывы, какие могли бы распуститься пышным цветом; если  бы  они  встретили,
хоть в ком-нибудь, гуманное  желание  поддержать  эти  слабо  тлеющие  искры
художественного дарования, то можно было бы  рассчитывать  и  на  какие-либо
практические результаты.

1899

НА МАРИИНСКОМ КАНАЛЕ

"НОГИ В ВОДЕ"

   В конце 1899 года я прервал свое "хождение по  России",  воспользовавшись
возможностью посетить Англию. В петербургской и ревельской  печати  тех  лет
опубликованы несколько моих корреспонденций из Лондона периода англо-бурской
войны.
   Вернувшись весной 1900 года на родину,  я  жил  в  Ревеле  и  Петербурге,
периодически продолжая свои скитания по России. Однажды я решил  попасть  на
баржу, направлявшуюся Мариинским  каналом  в  Вологду.  Пароходик  довез  из
Петербурга до начала канала, и в Свири я высадился на  пристани,  устроенной
среди болота на высоких сваях. Ряд больших узких барж, привязанных канатами,
ожидал   буксирного   парохода.   Быстро   смеркалось.   Предстояло   где-то
переночевать.
   В небольшом домике, тоже стоявшем на  сваях,  меня  приветливо  встретили
дородная хозяйка и красивая  девушка,  ее  дочь.  Они  провели  в  маленькую
комнатку, предложили чаю и водки, от какой я отказался,  поставили  какую-то
еду на столик.
   Когда женщины ушли, извинившись, что у них сейчас нет керосина для лампы,
я зажег свою свечу и заглянул во все углы комнаты. Под кроватью был  люк.  С
трудом приподнял я крышку этого люка  и  посветил  туда  свечой.  Под  люком
плескалась вода. Оттуда тянулась веревка, намотанная одним концом на  вбитый
в сваю крюк. "Наверное, тут верша для ловли  рыбы",  -  подумал  я,  потянул
веревку и вытянул из воды две ноги в высоких сапогах. Я отпустил веревку,  и
ноги опять погрузились в воду. Осторожно прикрыв люк, я стал искать  щель  в
стене.
   Из комнаты хозяйки доносился заглушенный  разговор.  В  щель  можно  было
заметить высокого мужчину в "городском" пальто,  с  поднятым  воротником.  У
него были приметные рыжие усы и остроконечная бородка. Незнакомец и  хозяйка
тихо переговаривались, посматривая в мою сторону. Скоро разговор стих.
   Я погасил свечу и, оставаясь настороже, не раздеваясь, прилег на кровать.
Все было тихо, и, усталый, я начал дремать. Очнувшись, я  почувствовал,  что
мои ноги осторожно трогают  и  начинают  захлестывать  веревкой.  Я  чиркнул
спичкой и увидел у себя в ногах красивую дочь хозяйки.
   Она  стала  громко  хохотать:  "Какой  вы  чуткий!  А  я  хотела  с  вами
пошутить!.." и убежала.
   Как только стало светать,  я  положил  на  стол  рубль  и,  накинув  свою
котомку, ушел по  мосткам  к  каналу.  Баржи  были  отвязаны,  на  некоторых
двигались люди, впереди посвистывал буксирный пароход. Проходя  по  тропинке
береговой  насыпи  и  увидев  деревянное  здание  с  надписью:  "Полицейское
управление", я решил зайти к исправнику, рассказать про "ноги в воде". Но  в
раскрытое окно я увидел  рыжие  усы  и  бородку  незнакомца,  заходившего  к
хозяйке. Теперь он был  в  полицейской  форме.  Наши  глаза  встретились,  я
попятился и прыгнул на переднюю баржу, уже начавшую двигаться по  каналу.  У
борта стоял высокий чернобородый человек. Я шепнул  ему:  "Спрячь  меня,  за
мной крючки гонятся!" Он посмотрел мне  в  глаза  и  спросил:  "Люцинер?"  Я
кивнул головой. "Скорей, укройся в том чулане!"
   Через несколько минут к барже подошел полицейский. Идя рядом с движущейся
баржей, он  крикнул:  "Эй,  хозяин!  Не  видал  ли  ты  молодчика  в  черном
полушубке, с котомкой?" - "Видел, ваше скородие, - ответил  чернобородый.  -
Он побежал по насыпи в ту сторону, через кусты!"
   Полицейский свернул и поспешил в указанную сторону. Буксир усиливал  ход,
и баржа, а за ней пять других стали все быстрее двигаться вперед.
   Вскоре  чернобородый  человек,  оказавшийся  старшиной   каравана   барж,
выпустил меня из чулана. Он мрачно выслушал мой рассказ о  ногах,  торчавших
из воды, и сказал: "Ты счастливо отделался. Другим,  которые  подымали  шум,
пришлось хуже. Проезжая по каналу, я не раз  слышал,  что  здесь,  в  Свири,
пошаливают лихие  люди,  и  подумывал,  что  это  не  без  участия  здешнего
исправника или пристава".
   Позднее, вернувшись в Петербург, я написал  корреспонденцию  о  "ногах  в
воде" и дал ее Сигме .
Тот не стал ее публиковать, а через свои связи добился  того,  что  в  Свири
было произведено  тайное  расследование  людьми,  специально  прибывшими  из
Петербурга. Была раскрыта большая шайка грабителей и бандитов, во  главе  ее
стоял местный пристав. Однако корреспонденция о "ногах в воде" так и не была
опубликована.

"КОЛЕСО С КРЮЧКОМ"

   Караван барж двигался  все  дальше  по  Свири,  и  вскоре  старшина  Клим
Авксентьевич стал открывать мне свою душу:
   "Когда я отбывал  воинскую  повинность,  то  служил  матросом.  Мой  срок
кончался уже, и в это время приехавший на корабль чужой капитан сказал  нам:
"Вскорости отправляется в кругосветное плавание  учебный  парусный  корабль.
Нам нужны сверхсрочные опытные моряки. Кто хочет попасть на этот  корабль  -
три шага вперед!"
   Тут я подумал: "Ч т о т а к о е н а ш а ж и з н ь? Э т о б о л ь ш о е "к
о л е с о с к р ю ч к о м". Вышиной колесо до неба и  поворачивается  вокруг
своей оси. Бывает, что крючок подойдет к тебе совсем близко, и если за  него
ухватиться, то колесо подымет так высоко, что оттуда, сверху, откроется  вид
на весь мир. Хватайся, Клим, за этот крючок, и ты увидишь то, чего в  другой
раз увидеть не придется!" Я шагнул  три  шага  вперед  и  сказал,  что  хочу
продолжать морскую службу. Так я попал на бриг "Ретвизан" и проплыл  на  нем
вокруг Света. А потом сдурил - бросил корабль и сную теперь  взад-вперед  по
каналу между Питером и Вологдой.
   На этих пяти баржах погружены ситцы и другие товары на большие деньги. Их
хозяева мне доверяют, знают, что я все довезу в целости.  Не  раз  я  думал:
встречу человека с виду тихого, а может быть, с ним ко  мне  опять  подойдет
крючок на колесе, и снова я увижу далекие страны. Я тебе  помог,  а  ты  мне
помоги. Устрой меня, если можешь, опять на такое дело,  чтобы  вокруг  Света
плавать!".
   Буксир увел баржи на Онежское озеро. Ночью были  слышны  странные  звуки,
словно пели далекие, звонкие серебряные трубы. Они перекликались  всю  ночь.
Утром старшина объяснил, что это кричали дикие перелетные лебеди.
   "Дикая птица! - говорил Клим Авксентьевич, - а без  всякого  крючка,  без
чужой помощи, летит в Египет!.."

1900 - 1947

НА ПЛОТУ

   Несколько лет назад я скитался в народе по России, бродил по ее деревням,
монастырям, дорогам и рекам. Летом 1901 года, в начале июля, я был в Киеве и
вдоль Днепра направился на  Юг.  Стояла  сильная  жара;  идти  берегом  было
тяжело, и я с завистью смотрел на вереницы плотов,  плывших  по  темно-синей
реке.
   Когда один плот был недалеко от берега, на крутом  повороте,  я  окликнул
рабочих-плотовщиков и попросил их взять к себе,  довезти  до  Екатеринослава
. Молодой парень  немедленно  отвязал  плоскодонку  и,
ловко правя веслом, подплыл к берегу, усадил меня  на  дно  зыбкой  лодки  и
быстро догнал грузный плот, медленно плывший по течению.
   На плоту были две соломенные будки, в аршин вышиной и два аршина  длиной,
и два ящика с глиной, на которых дымили костры.  Возле  одного  ящика  сидел
угрюмого вида мужик и кипятил жестяной чайник, подвешенный на развилок жерди
над костром. Он предложил мне сложить свою сумку и расположиться в одной  из
будок. В ней на подостланной соломе можно было удобно  лежать  растянувшись,
глядя на двигающиеся мимо красивые берега.
   После знойной, пыльной, утомительной дороги, особенно  приятной  казалась
невозмутимая тишина плывущего плота.  Громадные  круглые  бревна,  связанные
лозой и веревками, наполовину окунувшиеся в прохладную воду, были собраны  в
четыре "грядки", или "гребенки", свободно привязанных одна  за  другой.  При
повороте реки этот четырехколенный плот  извивался  по  течению  и  все  его
связки издавали жалобный скрип...

***

   На плоту было восемнадцать человек, из них три "ватамана". На обязанности
ватаманов оберегать плот, - шестами отпихивать его от берега или мели.
   Четвертый "дозорный ватаман" с мальчиком-помощником  на  маленькой  лодке
едут впереди плота за полверсты и осматривают  местность.  Дозорный  ватаман
подает сигналы на плот, в какую сторону сворачивать. Чтобы повернуть грузный
тяжелый плот, требуется много времени и мастерство; если  пропустить  нужный
момент, плот может с разгона налететь на мель или берег при крутом повороте,
тогда плот рассыплется, балки расплывутся; или плот так засядет на мель, что
нужно будет нанимать буксирный пароход, чтобы стащить его в воду.
   Сзади плота привязана большая лодка  -  "дуб",  в  которой  всегда  сидят
наготове семь человек гребцов, "дубовы-хлопцы", и рулевой -  "дядя-дубовик",
которому принадлежит высшая власть на плоту и он отвечает больше всех за его
целость.
   Весь плот  состоит  из  500  бревен,  связанных  канатами  и  "гужбой"  -
кручеными лозой и ветвями  лозняка.  Над  одной  будкой  возвышался  шест  с
деревянным крестом и красным флагом, на другой (где я  поместился)  -  стоял
фонарь, зажигавшийся ночью.
   На Днепре веял едва заметный ветерок. Солнце  жгло  прямыми  беспощадными
лучами. Вода гладкая, как зеркало, и плот катился бесшумно,  не  дрогнув,  и
только по желтому песчаному берегу,  медленно  подвигавшемуся  назад,  можно
было заметить, что мы с днепровской водой плывем вниз.

***

   Три ватамана сейчас без дела. Один возле  костра  разогревает  манерку  с
водой, другой ковыряет корзину и плетет ее из корней лозы,  той  самой,  что
выпустила длинные коричневые нити  по  всему  обрывистому  песчаному  берегу
Днепра. Третий ватаман сидит верхом на переднем бревне, спустив босые ноги в
воду, и длинным шестом пробует глубину реки.
   Одни из  "дубовых-хлопцев"  сидят  в  лодке,  другие  лежат  на  бревнах,
подставив  загорелые  груди  жгучим  лучам  солнца.  "Дядя-дубовик"   стоит,
пристально смотря вдаль. Днепр заворачивает, и быстрое  течение  несет  плот
прямо на береговую кручу.
   - Гей! До - дуба, хлопцы, живо! - кричит дубовик.
   Хлопцы вскакивают, садятся за весла и гребут сильно, с шумом  пеня  воду.
Ватаманы бросаются на край плота и обматывают  конец  каната,  опущенного  с
дуба, вокруг бревен. Дуб отъезжает на середину реки, и хлопцы  сбрасывают  в
воду громадный якорь,  высотой  с  человеческий  рост.  Канат  вытягивается,
соскакивает с силой с одного  бревна  на  другое,  ударяет  по  воде,  делая
всплески, все четыре грядки со стоном растягиваются  одна  от  другой.  Плот
поворачивается и относится течением на то место, которое наметил дубовик.
   Тогда  семь  хлопцев  берутся  за  другой  канат,  привязанный  к  кольцу
сброшенного якоря, становятся на борту дуба в ряд и медленно, раз за  разом,
с припевом, подтягивают якорь к лодке. Дубовик колом подхватывает лапу якоря
и выворачивает ее на помост дуба. Другие хлопцы также подхватывают  кольями,
борт лодки накреняется к воде, хлопцы перегибаются  на  другую  сторону,  но
якорь уже втянут и выдвигается на середину помоста.
   А плот уже повернулся и несется по новому  направлению.  Хлопцы  с  дубом
притягиваются якорным канатом к плоту и ждут следующей "драйки" якоря.
   Днепр течет быстро, часто заворачивает и вьется, несет плот на берег.
   Дубовику нужно зорко смотреть вперед и следить за течением и за сигналами
едущего впереди дозорного ватамана. Хлопцы же, чтобы занять время,  начинают
петь песни, рассказывать сказки или перебраниваются.

***

   - Вот здесь на косе крест стоит, - рассказывает товарищам хлопец, уже лет
десять ходящий с плотами на дубу. - Выше этого места мы драгили якорь.
   Вот как вытащивать его нужно было на палубу, один  из  хлопцев  подхватил
колом, да не довел до конца. Кол назад отвернулся, да хватил его по  животу.
Он и свалился в Днепр и сразу на дно пошел, как камень. Мы  дальше  поплыли,
его уже не отыскать было, на верх не всплывал. Потом его рыбалки  поймали  и
на косе закопали. В Катеринославе мы  расчет  получили  и  назад  по  Днепру
пошли. Рыбалки нам указали, где они его закопали. Мы его отрыли,  -  у  него
уже волосы отопрели. Мы ему в песке  яму  глубокую  вырыли,  чистой  одеждой
прикрыли, крест на могиле большой поставили. Без попа и панихиды зарыли. Где
же здесь попа достать? А в селе, дома его поминают...
   - А то здесь, тоже недалеко, весь дуб перевернулся и шесть человек  разом
затонули. Тоже когда якорь вытаскивали, он лапой за край  дуба  зацепился  и
перевернул его кверху дном.

***

   Для филологов интересно было бы исследовать те слова, которые употребляют
плотовщики на Днепре. Они сплавляют бревна тем же путем, каким варяги пришли
в Киев. И не от северных ли корней  произошли  некоторые  слова?  По-шведски
vatten значит "вода", man - "мужчина". Если это так, то "ватаман", вероятно,
значит "водяной человек", так как раньше, в древности, когда вся  Русь  была
покрыта  дремучими  лесами  и  путями  сообщения  были  только  реки,  то  и
разбойники продвигались реками. Из "ватамана"  и  атаман.  "Драгить  якорь",
"драйка якоря" - это значит "вытягивать якорь". А  drage  по-шведски  значит
"тянуть".

***

   От ватаманов требуется хорошее знание Днепра. В ватаманы  возьмут  только
бывалых людей, которые изучили нрав и характер этой громадной  реки,  знают,
где ее мели или скрытые камни, когда и где нужно причаливать плоты к берегу,
чтобы их не погнало и не  разбило.  Из  ватаманов  потом  выходят  дубовики.
Дозорный  ватаман,  едущий  впереди  на  лодке,  получает  жалованье  больше
простого ватамана, оберегающего плот. На  его  лодке  развевается  маленький
флаг. Он оглядывает Днепр, не произошло ли где каких  перемен,  и  в  случае
надобности машет издали флагом, в какую сторону кренить.
   Наш дозорный ватаман Андрей говорил, что знает  все  деревни  "скрозь  по
Днепру", начиная от Борисова,  Минской  губернии,  откуда  начинается  гонка
плотов.
   - Тут, за Орликом, пойдет Половещина, за ней Китай-город,  большое  село.
На той  стороне  пойдут  многие  деревни:  и  Карнауховка,  и  Запорожье,  и
Рим-деревня... Я бы мог  давно  за  дубовика  идти,  да  никто  за  меня  не
попросит. Для первого раза  надо  приказчику  дать  рублей  двадцать,  чтобы
рекомендацию он дал хозяину...

***

   Плоты гонятся целой партией. В середине партии на одном  из  плотов  едет
"хозяйщина", там построен небольшой домик в  две  комнатки.  В  одной  склад
припасов, в другой помещаются грозные для рабочих  приказчики,  переезжающие
на лодке от одного плота к другому, пересчитывающие бревна и наводящие страх
на всех хлопцев и ватаманов.
   Наша партия была из 16 плотов,  но  по  пути  купцы  Парцов,  Нагаткин  и
Лепешин, владельцы бревен, часть распродали во встречных городах. Теперь  от
партии остались четыре плота по шесть грядок, и один наш в четыре грядки.
   Все служащие на  плотах  содержатся  на  хозяйских  харчах,  получают  от
"хозяйщины" - хлеб, пшено, сало, сушеную рыбу тарань, "олей" -  льняное  или
кунжутное масло, на каком жарится рыба  и  заправляется  им  каша.  Выдается
также хозяйский табак и папиросная бумага для "козьей ножки".
   Дубовику и ватаманам  выгоднее  прогнать  плоты  как  можно  скорее.  Они
получают плату за прогон по реке до Екатеринослава, независимо от времени, -
дубовик - 50 рублей, ватаманы - по 35 рублей. Дубовые хлопцы получают каждый
по 3 рубля за неделю,  так  что  им,  чем  дольше  работать,  тем  больше  и
"наробить".

***

   Один рабочий-плотовщик с дуба, добродушный белорус с голубыми  глазами  и
светлыми волосами, рассказывал о своей жизни:
   - Наша жизнь, можно сказать,  дается  вроде  как  наказание.  Конечно,  в
плотовщики идет тот, кому в земле стеснение. Богатый сюда уже не пойдет.
   Сперва мы ранней весной бревна в воду стягнем, свяжем в грядку. На каждую
грядку одного человека посадят, и он один едет по Березине, один, как  муха,
шестом отпихивается. Где крутой поворот, там дубы стоят  и  один  за  другим
гребенки задрагивают, дают верное течение. Сперва работа как каторга -  вода
идет со льдом, стоишь в воде  мокрый,  кожа  немеет.  Потом,  как  на  Днепр
выплываем, грядки вместе свяжем канатами, по 8, по 6  и  4  грядки,  вместе,
попарно. Тогда на каждый плот прибавляется дуб  и  на  нем  дубовик  и  семь
хлопцев.
   Для ватамана будка соломенная полагается, а для хлопцев - нет. Когда ночь
застанет, они лягут в груду один на другого, шинелками покроются, да  так  и
спят, как придется. Дождь пойдет, - хлопец пригнется  где-нибудь,  -  так  и
пережидает.  Много  мрет  людей  от  болезни,  "безбут"  называется,   вроде
лихоманки. Иссушит человека совсем, и года два  промается.  Конечно,  такого
хлопца хозяин рассчитывает. Что ему за  интерес  больного  содержать?  Когда
ветер на Днепре подымается, соломенные будки разнесет, нас вымочит. Одежа на
нас гниет.

***

   Другой рабочий был мечтатель, любил рассказывать сказки  товарищам,  лежа
на спине и глядя на облака. Вся его жизнь проходила  в  скитаниях  по  чужим
местам. За лето он несколько раз проплывал с плотами, остальное время служил
на  заводах.   Раньше   он   работал   на   каменноугольных   копях,   возле
Ростова-на-Дону, и любил напевать шахтерскую песню:

   На Ростовском-Донском поле,
   Понарыты шурхи-норы,
   Где работали шахтеры.
   Одна ямочка такая,
   Преогромна глубокая,
   Три сажени ширины,
   Полтораста глубины.
   Сверху вниз идет шнурок,
   А вверху бьет молоток.
   Подай машинист гудок.
   Первый гудок прогудел, -
   Шахтер обуваться сел.
   Второй гудок прогудел, -
   Шахтер завтракать сел.
   Третий гудок прогудел, -
   Шахтер к клеточке пришел.
   Нас на клеточку садилось
   По двенадцать человек.
   Клетка в гору троганула,
   Нам у сердце колянуло.
   Клетка вихрем понеслась,
   Аж постройка затряслась!
   Клетка к камеру подходит -
   Там шахтерушки стоят.
   У всех лампочки горят.
   По продольной разошлися,
   За работушку взялися.
   Каждый свое дело знает -
   Вагонщик за вагон,
   А забойщик за забой.
   Всю продольную прогнал,
   Себе спинушку ободрал.
   Распроклята жизнь шахтерска -
   Ровно в каторге живешь.
   День и ночь мы со свечами,
   А смерть наша за плечами