, на прогалине появилось еще более двадцати воинов.
  Борьба грозила быть ужасной, и, несмотря на всю свою храбрость, оба
француза должны были неминуемо погибнуть, если не явится откуда-нибудь
помощь.
  - Черт возьми! - смеясь, сказал граф своему другу, - мне кажется, что мы
не мало перережем... этих красавцев.
  - Весьма возможно, - отвечал барон в том же тоне. - Нельзя сказать, чтобы
молодцы эти были красивы и, по-видимому, они настроены далеко не
дружелюбно по отношению к нам.
  Ба! Кто знает? Они очень некрасивы, это правда, но, может быть, вовсе не
так злы, как кажутся. Все дело сводится к тому, чтобы сдерживать их до
появления наших друзей.
  - И главное, не отступать ни в коем случае, - продолжал барон насмешливо.
  - Соединим оба корпуса нашей армии.
  Этими немногими словами молодые люди быстро обменялись друг с другом;
затем они стали плечом к плечу, и, выставив дула ружей вперед, ждали,
чтобы враги начали атаку, потому что до сих пор последние довольствовались
только криками, жестикуляциями и потрясанием оружия.
  - Они придумывают какую-нибудь дьявольскую штуку, - вполголоса проговорил
барон.
  - Ладно! Увидим! Пусть их, - отвечал граф. - Время, которое они на это
неизбежно потеряют, - для нас самое главное; это даст нашим друзьям
возможность явиться на помощь в нужную минуту.
  - Где же они, однако, могут быть?
  - Не знаю, но я убежден, что они очень скоро явятся к нам на помощь; мне
кажется, что они должны быть недалеко от нас.
  - Их всего только трое.
  - Это правда, но и этого довольно, их даже слишком много.
  В эту минуту индейский вождь, узнать которого можно было по орлиному перу,
вставленному в его военный плюмаж, сделал знак рукой: крики смолкли точно
по волшебству.
  Краснокожие отошли на два или на три шага назад, расширяя таким образом
круг, среди которого стояли молодые люди.
  Вождь бросил свое копье на землю и, скрестив руки на груди, сказал
гортанным голосом:
  - Пусть бледнолицые откроют свои уши: сейчас будет говорить вождь.
  Граф молча кивнул головой.
  - Слушают ли меня белые воины? - продолжал вождь.
  - Слушаем.
  - Хорошо! - сказал краснокожий. - Вот что говорит Голубая Лисица: Великий
Дух дал своим красным детям эту землю, чтобы они владели ею. Зачем же
бледнолицые хотят ее у них украсть? Мои воины храбры, они не хотят, чтобы
мокасины бледнолицых оставляли следы на их земле. Они убьют их и сделают
себе военные свистки из их костей.
  Голубая Лисица умолк, без сомнения, затем, чтобы видеть, какой эффект
произвели слова его на французских офицеров. Последние презрительно пожали
плечами, но молчали.
  Минуту спустя вождь продолжал:
  - Бледнолицых только двое, пусть они посчитают краснокожих воинов, и они
узнают, что сопротивление невозможно... они бросят оружие и отдадутся в
руки моих молодых людей. Я сказал. Голубая Лисица ждет.
  - А что сделают с нами краснокожие, - спросил граф, - если мы положим
оружие и отдадимся воинам Голубой Лисицы?
  - Бледнолицые умрут, - напыщенно отвечал вождь. - На закате солнца они
будут привязаны к столбу пыток.
  - Клянусь Богом! - смеясь, проговорил молодой человек, - уж если нам не
миновать смерти, то мы предпочитаем пасть храбро, с оружием в руках.
  - Мой бледнолицый брат сказал нет? - холодно спросил вождь.
  - Черт возьми! Да ты с ума сошел, краснокожий, если можешь серьезно делать
нам такие предложения, - весело проговорил барон.
  - Хорошо! - отвечал Голубая Лисица все так же невозмутимо.
  Он поднял с земли свое копье и повернулся к индейцам, по всей вероятности,
затем, чтобы подать последним сигнал к атаке, как вдруг раздались два
выстрела.
  Вождь подпрыгнул и упал лицом на землю. Он был мертв.
  Около него другой индеец хрипел и катался в предсмертных конвульсиях.
  В ту же минуту два человека выскочили на прогалину, набросились на
индейцев, колотя и опрокидывая всякого, кто попадался им под руку. Они
проложили себе дорогу и с решительным видом стали рядом с молодыми
офицерами.
  Последние, при виде их, вскрикнули: они узнали Золотую Ветвь и Смельчака.
  Оба храбрых солдата были мокры до костей: чтобы добраться скорее, они
переплыли реку. Но какое им было до этого дело, раз им счастливо удалось
исполнить свое намерение.
  - Добро пожаловать, храбрые мои друзья! - вскричал граф. - С вашей помощью
нам больше нечего бояться, теперь нас четверо. Краснокожие узнают, что
значит нападать на французов.
  - Через десять минут нас будет целая сотня, капитан, - отвечал Золотая
Ветвь.
  - Да, - прибавил Смельчак, - мы явились в качестве передовых... вплавь.
  - Молодцы! - похвалил их барон, - и вы начали с того, что избавили нас от
несносного болтуна.
  - Молчите, - остановил его граф, - мы поговорим потом. Теперь смотрите в
оба! Индейцы готовятся к нападению. Самое главное, что бы ни случилось,
надо стараться держаться всем вместе.
  Краснокожие, застигнутые врасплох неожиданным нападением солдат и
пораженные смертью своего вождя, сначала, по обыкновению своему, в
беспорядке отступили, так как не знали, с каким количеством врагов они
имели дело; но затем, убедившись, что на них с такой смелостью напали
только двое солдат, им стало стыдно отступить перед таким ничтожным числом
противников; кроме того, они желали отомстить за смерть вождя, и это
вернуло им всю их храбрость.
  Через несколько минут они снова окружили французов и, издав свои ужасный
воинственный клич, кинулись на своих врагов.
  Французы ждали этой атаки и были готовы встретить ее. Разрядив свои ружья
прямо в лицо нападающим, которых этим они снова заставили отступить, они
взяли свои ружья за дула и, действуя, как дубинами, стали вертеть ими
вокруг головы с поразительной быстротой и ловкостью. Их защищал круг из
железа и дерева.
  Французы, спокойные и, по-видимому, невозмутимые, защищались с
непоколебимой энергией, не отступая ни на шаг, противопоставляя слепой
ярости врагов хладнокровие людей, твердо решивших бороться до последней
капли крови.
  Индейцы, доведенные до отчаяния понесенными ими серьезными потерями,
взбешенные тем, что такое ничтожное число врагов заставило их отступить,
воодушевляли друг друга дикими криками и удваивали свои усилия,
неестественные для того, чтобы победить четверых людей, спокойствие и
храбрость которых превосходили всякие пределы.
  Битва продолжалась уже несколько минут; уже целая дюжина индейцев валялись
мертвыми или опасно раненными на земле, покрасневшей от их крови;
невозможно было предвидеть, за кем останется победа, потому что, несмотря
на усталость, начинавшую овладевать французами, они с удвоенной энергией
продолжали храбро сопротивляться, как вдруг непредвиденное обстоятельство
изменило ход битвы и заставило краснокожих признать себя побежденными.
  Толпа индейцев, во главе которых находились Бержэ и Тонкий Слух, внезапно
выскочила на поляну со всех сторон и с яростью устремилась на индейцев,
нападавших на французов.
  Помощь явилась как раз вовремя, потому что французы выбились из сил и
через несколько минут они пали бы, побежденные не врагами, а усталостью.
  Стычка была ужасна. Опрокинутые индейцы напрасно пытались искать спасения
в бегстве: преследуемые, как дикие звери, они были безжалостно уничтожены
своими свирепыми противниками.
  Напрасно оба офицера пытались воспрепятствовать этому избиению все были
убиты и скальпированы.
  - О! Это ужасно! - вскричал граф, обращаясь к Бержэ, - убивать несчастных,
которые уже не защищаются.
  - Ба! - проговорил последний, пожимая плечами, - это вам так только
кажется, господин Луи! А что же вы стали бы делать?
  - Разве нельзя было взять в плен этих несчастных?
  - К чему! Мы были, напротив, милостивы, вы не знаете нравов этой страны.
Поверьте мне, гораздо лучше было убить этих несчастных, чем брать их в
плен!
  - О! Как можете вы говорить это, Бержэ?
  - Ей-ей! По крайней мере, они не страдали. Переход от жизни к смерти
совершился для них с быстротой молнии; тогда, как если бы мы пощадили их
сегодня, завтра их привязали бы к столбу и в течение нескольких дней
подвергали бы пыткам и в конце концов сожгли бы живьем.
  Граф ужаснулся.
  - Впрочем, - продолжал неумолимый охотник, - если вам нравится быть
милосердным, ничего не может быть легче; здесь по близости у меня есть
пленники, которых я сберег нарочно для вас.
  - Какие еще такие пленники?
  - Их отдал мне тот человек, с которым вы здесь так долго разговаривали.
  - А где этот человек?
  - Ушел. Для него очень важно, чтобы его здесь никто не видел.
  - А пленники?
  - Вы хотите их видеть?
  - Конечно, и даже сейчас.
  - Хорошо! Это нетрудно, подождите! - и Бержэ знаком подозвал к себе вождя
Гуронов.
  Тонкий Слух поспешил к нему.
  Они поговорили несколько секунд шепотом, затем вождь сделал знак согласия
и в ту же минуту исчез в лесу.


                                  Глава VII

  ФОРТ "NECESSITE"

  Упрямство - самая выдающаяся черта английского характера.
  Если англичанин решил сделать что-нибудь, то чего бы это ему ни стоило, но
он первый непременно добьется желаемого результата; он добивается
задуманной цели всеми средствами, не останавливаясь ни перед каким
препятствием, ни на одну минуту не уклоняясь с намеченного пути и не
слушая никаких советов, - словом, он останавливается только тогда, когда
успех увенчает его усилия. При этом он, по-видимому, вовсе не обращает
внимания на удары, наносимые его гордости, его достоинству, а иногда даже
и его чести.
  Была бы достигнута цель, а остальное для него безразлично.
  Девиз иезуитов: цель оправдывает средства обеляет все его поступки.
  В этом отношении английский народ вполне разделяет взгляды своего
правительства.
  Это различие существует только на языке дипломатов, но и тут понятие о нем
очень смутно. Они уверяют, что англичанин упрям, а британский кабинет
настойчиво преследует свою политику.
  Эта настойчивость составляет главное основание его политики: английские
дипломаты обязаны ей большею частью достигнутых им великих результатов;
они обязаны ей также и теми ужасными злоключениями, которые их поражали,
не ослабляя, в различные времена.
  Но английский кабинет оставался и останется всегда верен своим
традициям-идти к цели, не взирая ни на что.
  С того дня, как граф де Жюмонвилль погиб так трагически, благодаря гнусной
измене, англичане, довольные успехом и всегда верные своей политике, не
теряли ни одной минуты.
  Они сейчас же на свой лад воспользовались теми преимуществами, которые им
давало убийство парламентера и медлительность французов.
  Понимая, как важно было бы для них стать твердой ногой на берегах Красивой
реки и доказать, таким образом, права собственности, оспариваемые у них
французами, они решили построить форт, который парализовал бы значение
форта Дюкэна и мешал бы - а это для них было бы чрезвычайно важно -
колонизации огромных лугов, окаймляющих Огио.
  Майор Вашингтон, действовавший на основании предписаний Дэнвиди,
губернатора Виргинии, воздвиг в каких-нибудь нескольких милях от форта
Дюкэна, на левом берегу Красивой реки, крепость, которую он вооружил
девятью пушками довольно крупного калибра и куда поместился гарнизон в
пятьсот человек.
  Крепость эта была названа фортом Necessite (Necessite - необходимость.).
Комендантом этой крепости или форта был назначен, само собой разумеется,
майор Вашингтон, а в помощь к нему были прикомандированы капитан Джеймс
Мэке и прапорщик Уард, оба знающие свое дело офицеры, давно уже жившие в
Америке, а следовательно, привычные к пограничной войне.
  Французы, несмотря на то, что им очень и очень не нравилось такое опасное
соседство их неумолимых врагов, вследствие незначительности войск,
которыми они располагали, не могли воспротивиться возведению форта
Necessite и ограничились только тем, что, в ожидании лучшего будущего,
внимательно следили за каждым шагом англичан.
  Кроме того, англичан постоянно тревожили летучие отряды, составленные из
лучших канадских охотников и индейцев.
  Эти отважные партизаны добровольно взяли на себя обязанность тревожить
вражеский гарнизон и не давать ему ни минуты покоя.
  Они то угоняли скот, то захватывали обозы с провиантом и боевыми
припасами, которые Дэнвиди отправлял в новый форт из Виргинии.
  К несчастью, эти летучие отряды не могли быть везде в одно и то же время.
  Их небольшое число не позволяло им нанести серьезного урона англичанам.
  Несмотря на всю свою бдительность, несмотря на неоспоримую ловкость,
французские партизаны очень часто вдавались в обман, благодаря хитростям
противников, не менее их опытных и ловких.
  Таким образом, англичанам удавалось все-таки довольно часто благополучно
проводить транспорты в крепость.
  В общем, они жили, ни в чем не нуждаясь, несмотря на все старания
французов поддерживать блокаду и, не допуская ввоза съестных припасов,
заставить англичан покинуть позицию, которая могла угрожать весьма
серьезной опасностью французским интересам.
  Однажды вечером, за несколько минут до захода солнца, три путешественника
с трудом пробирались по узкой и извилистой тропинке, пробитой в утесах, на
вершину холма, на котором возвышался форт Necessite.
  Из этих троих путешественников двое сидели на великолепных мустангах,
третий шел пешком в нескольких шагах впереди с ружьем под мышкой.
  Всадники казались знатными особами.
  Пешеход, одетый в охотничью блузу, в бобровой шапке на голове и индейских
мокасинах, служил им проводником. Дойдя до гласиса цитадели, проводник
остановился.
  Здесь, поставив ружье прикладом на землю и обернувшись к своим спутникам,
которых извилистая и очень крутая тропинка заставляла продвигаться вперед
очень медленно, он терпеливо стал дожидаться, пока они подъедут к нему.
  Затем все трое обменялись несколькими словами, произнесенными шепотом, и
проводник по приказанию одного из всадников, которому он поклонился
почтительно, положил свое ружье на выступ утеса.
  Разоружившись таким образом, проводник быстрыми шагами направился к форту,
оставив своих спутников неподвижно стоящими на том месте, куда они успели
добраться.
  Оба всадника следили тревожными глазами за проводником, быстро
подвигавшимся вперед.
  Английские часовые, стоявшие там и сям на валу крепости, давным-давно уже
дали знать караульному начальнику о прибытии путешественников.
  Поэтому, когда проводник подошел не больше как на расстояние пистолетного
выстрела, в воротах крепости открылась калитка, и навстречу к нему вышел
унтер-офицер с четырьмя солдатами.
  - Стой, приятель, - крикнул унтер-офицер, - кто ты такой и что тебе здесь
нужно?
  - Кто я такой? - отвечал проводник, останавливаясь, и в ту же минуту
разражаясь насмешливым хохотом. - Разве вы этого не знаете, сержант
Гаррисон, или виски до такой степени затмевает вам глаза, что вы не в
состоянии уже узнавать старых друзей?
  - Друг ты или нет, приятель, - продолжал сержант угрюмо, - это для меня
все равно, а только говори скорей свое имя, если не хочешь чтобы с тобой
случилось несчастье!
  - Ну, ну! Не сердитесь пожалуйста, я, кажется, не сказал вам ничего
такого, за что можно было бы обидеться. Ну, да ладно! Я не стану с вами
спорить, всякий волен думать, что хочет. Меня зовут Змеей. Вы непременно
хотите, чтобы я сказал вам свое имя, которое вы знаете так же хорошо, как
и я сам, потому что именно вы, если только мне не изменяет память, и
наградили меня в веселую минуту этим милым прозвищем... Я с тех пор
благоговейно ношу это имя. Надеюсь, вы довольны?
  Слыша эти слова, произнесенные с веселой иронией, солдаты расхохотались,
даже сам сержант, несмотря на свой угрюмый вид, по-видимому, несколько
повеселел.
  - Очень хорошо, - продолжал он, - а теперь скажи мне, зачем явился ты
сюда, где в тебе никто не нуждается, господин Змея?
  - Я, ровно ни за чем...
  - А! Ну, в таком случае, приятель, доставь же мне удовольствие, повернись
ко мне спиной и живо убирайся отсюда на все четыре стороны!
  - Так-то вы меня принимаете, сержант? А еще мы с вами старые знакомые...
  - Вот поэтому именно я и поступаю с тобой так, милый мой друг. Тебя здесь
слишком уж хорошо знают. Вот что...
  - Ах, очень жаль, сержант, право, честное слово! И если бы это зависело
только от меня, ручаюсь вам, что после такого нелюбезного приема я сию же
минуту ушел бы отсюда.
  - А я еще раз советую вам это сделать и как можно скорее, если вы не
хотите, чтобы через пять минут ваша блуза была полна перебитыми костями.
  - Я в отчаянии, сержант, что не могу исполнить вашего желания, - сказал
проводник насмешливо, - но, повторяю вам, к сожалению, это не от меня
зависит.
  - А! Так от кого же это зависит, позвольте вас спросить, милостивый
государь?
  - Черт возьми, сержант! Да от тех двух кавалеров, которых вы, конечно,
видите вон там на тропинке!
  - Вы все отправитесь отсюда вместе, если эти господа принадлежат к числу
ваших знакомых, а может быть, даже и друзей, то они, наверное, не лучше
вас.
  - Берегитесь, сержант, - перебил Змея, - я, при всем моем нежелании
оскорбить вас, должен заметить вам, что вы собираетесь совершить
колоссальную глупость, мой милый.
  - Черт! - вскричал сержант, сморщив свои густые брови, - ты смеешься надо
мной, негодяй!?
  - Вовсе нет, я только хочу дать вам добрый совет, вот и все; вы почему-то
назвали меня сейчас насмешником, а между тем, я говорю совершенно серьезно.
  - А-а! - отвечал сержант, на которого против воли, видимо, действовал
уверенно-насмешливый тон его собеседника, - значит, эти всадники важные
лица?
  - А вам серьезно хочется узнать что-нибудь на этот счет?
  - Конечно, хочется.
  - Ну, так знаете, что я вам посоветую?
  - Что?
  - Пойдите и спросите их самих! - отвечал Змея, снова разражаясь веселым
хохотом.
  Сержант сделал было угрожающий жест, но почти тотчас же передумал.
  - Я именно так и сделаю, - сказал он и, обращаясь к своим солдатам
прибавил: - хорошенько смотрите за этим негодяем. в особенности же не
давайте ему выскользнуть у вас из рук.
  - О! На этот счет можете быть совершенно спокойны! Я не уйду - мне и здесь
хорошо!
  С этими словами Змея без церемонии уселся на траву, в то время как
сержант, смущенный в высшей степени этой постоянной иронией, поспешными
шагами направился к всадникам.
  Во все время разговора сержанта с проводником, которого, за дальностью
расстояния, нельзя было расслышать, оба путешественника не тронулись с
того места, где посоветовал им остаться Змея.
  Они совершенно спокойно дожидались окончания этого совещания.
  Видя идущего к ним сержанта, они все так же спокойно продолжали сидеть на
лошадях, не выражая ни страха, ни удивления.
  По мере того, как достойный Гаррисон убавлял расстояние, отделявшее его от
чужестранцев, в его манерах и физиономии происходило полное изменение: его
наружность принимала более и более мирный характер, манеры становились
менее горды.
  Судя по этому, можно было с уверенностью сказать, что всадники производили
на сержанта очень хорошее впечатление.
  Направляясь к ним, он имел в виду поступить с ними круто, по-военному, но,
еще не дойдя нескольких шагов до путешественников, он уже чувствовал к ним
живейшую симпатию.
  Затем, окинув их взглядом в последний раз, он снял с головы касторовую
шляпу и почтительно согнул свой длинный спинной хребет.
  По всей вероятности, путешественники привыкли, чтобы к ним относились
таким образом, потому что они ничем не выразили своего удивления.
  И только по прошествии нескольких минут молчания унтер-офицер позволил
себе заговорить с ними.
  Видя, что его не спрашивают, он решился заговорить первым. Со смеющимся
лицом, сложенными сердечком губами и медовым голосом он, наконец,
осмелился уверить их в своей преданности и своем горячем желании
предоставить себя всего целиком в их полное распоряжение.
  Очевидно, сержант теперь уже не имел намерения расспрашивать
путешественников о том, кто они такие и зачем прибыли в форт.
  Он теперь только понял, как глупо держал себя с