л свою трубку.
  Тем временем, после нескольких секунд колебания, капитан решился отворить
калитку в ограде и направился к хижине. Путь был недалек; он подошел к
двери, она была заперта. Капитан очень удивился, увидев запертую дверь,
которая обычно оставалась открытой в продолжение всего дня.
  Он постучал, но никто не отозвался на этот стук; никакого движения не
заметно было внутри хижины.
  Капитан поднял голову, посмотрел направо и налево. Окна не только были
закрыты, но еще и забиты толстыми ставнями изнутри. Граф де Виллье,
серьезно обеспокоенный, вошел в конюшню - она была пуста. Кормушка,
покрытая паутиной, свидетельствовала о том, что давно в ней не было уже
месива для лошади. На решетке не видно было сена, не видно было и соломы
для подстилки. Даже куры, обыкновенно совершенно свободно рывшиеся в
земле, и те исчезли. Везде мертвое молчание!
  Не было никакого сомнения в том, что хижина покинута своими обитателями и
уже давно. Животные и люди выселились одновременно.
  На краю маленькой речонки не видно было обычно привязанной здесь пироги;
утки уже не полоскались больше в зеленоватой воде бухточки. Капитан не
находил здесь ничего из того, что привык видеть.
  Молодой человек поддался отчаянию; он упал на скамью, стоявшую у двери;
смертельная тоска сжимала ему сердце, как в тисках.
  Что сталось с Анжелой? Почему она уехала? Может быть, отец взял ее с собой
в какое-нибудь далекое путешествие? Или, может быть, Изгнанник,
преследуемый, как хищный зверь, был вынужден бежать и бросить все, что у
него было?
  Таковы были вопросы, которые сам себе задавал молодой человек, не находя в
тоже время на них ответов.
  Ему смутно приходило на память, что во время своего последнего свидания с
молодой девушкой, когда он объявил ей о своем отъезде, она ответила ему,
что, может быть, она с ним и встретится еще во время его экспедиции; но
если даже предположить, что Анжела на одну или на две недели покинула свое
жилище, она уже давно должна была вернуться. Да и зачем ей было уезжать?
Какие серьезные причины могли заставить покинуть хижину ее - бедного
ребенка, неизвестного никому в мире? Затем, если предположить, что она
отправилась в далекое путешествие, это тоже не могло служить объяснением
того полного запустения, в каком она оставила свою хижину. Очевидно,
внезапная катастрофа смутила столь спокойную до сих пор жизнь молодой
девушки: случилось несчастье, но какое?
  Обдумывая все, что могло случиться с его возлюбленной, капитан вдруг
вскричал:
  - Боже мой, а что если она умерла!
  Эта ужасная мысль, как только она зародилась в его мозгу, больше уже не
покидала его: он сгорбился, голова его склонилась на грудь, и в
продолжение нескольких минут он оставался неподвижным, безжизненным, без
воли, подавленный скорбью.
  Но, к счастью для молодого человека, реакция наступила очень скоро:
большое горе, если не убивает сразу, то подкрепляет мужество и удесятеряет
энергию. Граф встал, бросил на небо блестящий взор и проговорил твердым
голосом:
  - Это невозможно! Бог не допустит такого страшного несчастья. Творец не
стал бы разбивать одно из самых прелестных своих творений. Нет! Нет!
Анжела жива, я в этом уверен...
  Тогда он встал и медленными шагами обошел ограду и сад, останавливаясь то
тут, то там, на тех самых местах, где в свои предыдущие посещения он
останавливался во время прогулок с молодой девушкой. Память его,
беспощадная, как память всех, кому приходится переживать такие минуты,
напоминала ему самые ничтожные подробности об этих приятных прогулках: там
он сорвал цветок, там он отодвинул ветку, мешавшую ей проходить и
загораживавшую аллею; чуть дальше молодая девушка бросала крошки птицам,
гнездо которых было спрятано в двух шагах, в чаще. Когда молодой человек
протянул руку и дотронулся до гнезда, оставшегося пустым еще с прошедшего
сезона, он увидел, что гнездо не пусто! Нет, пальцы молодого человека
схватили букет, лежавший на дне. Цветы, правда, завяли и почти обратились
в пыль, но капитан узнал их с чувством грусти, смешанной с радостью.
  Этот букет состоял из цветов, каждый из которых был сорван им один за
другим: это было последним воспоминанием, оставленным им в минуту своего
отъезда той, которую он любил. Каким образом он мог быть подкинут или,
скорей, брошен в это гнездо? Граф сначала скомкал его в своих руках, но
потом поднес его к губам.
  Оттуда выпала бумажка, сложенная вчетверо. Граф поспешно наклонился и
схватил ее раньше, чем она долетела до земли.
  Затем он развернул ее и с лихорадочною поспешностью пробежал ее глазами;
выражение несказанного счастия тотчас же показалось в его чертах, бывших
за минуту перед тем мертвенно бледными.
  Вот несколько слов, написанных дрожащей рукой на этой бумажке, дошедшей до
своего адресата по воле Провидения, которые граф перечел тысячу раз:
  "Вы уехали; я тоже уезжаю, увы! Когда я вернусь, этого я не знаю. Но вы,
вы придете! Вы меня любите; ваше первое посещение будет посещением бедной
заключенной, которой не будет здесь, чтобы вас принять и приветствовать с
благополучным возвращением. Тогда вы посетите все места, где мы бродили
вместе, рассказывая друг другу о нашей любви Вы найдете и это гнездо
бедных птенчиков, которых мы вместе кормили. Обитатели его уже улетели; на
место их я кладу мое сердце. Я вас люблю и надеюсь, что бы ни случилось,
свидеться с вами. Надейтесь и вы. До свиданья!
  Анжела".
  Прижав сто раз к губам эту бумажку, возвратившую ему счастье, граф с тем
ребячеством влюбленного, которое так хорошо понятно тем, кто действительно
любит или любил, тщательно подобрал выскользнувшие у него из рук на землю
цветы и завернул эти останки, отныне священные для него, в драгоценное
письмо и все это спрятал у себя на груди.
  Сказав последнее прости хижине, которую он принужден был покинуть, хотя и
с сожалением, он вышел из ограды и присоединился к Золотой Ветви.
  Солдат спал с трубкой в зубах.
  - Ну же, ленивец! - сказал ему граф, - вставай! Ты, должно быть, забыл,
что мы собрались сегодня на охоту?
  - Да разве еще охота не окончена? - отвечал Золотая Ветвь насмешливо и
зевая так, что челюсти его готовы были вывихнуться. - Мне кажется, что я
слышал даже несколько выстрелов.
  - Что это значит, негодяй? - сказал граф.
  - Ничего, ничего, господин капитан, - продолжал солдат, вставая, - я не
совсем еще проснулся и зрение у меня еще не совсем чисто. Вот теперь я
весь к вашим услугам.
  - Теперь ты, должно быть, уже отдохнул; ну, идем!
  - Идем, господин капитан, раз вы этого хотите; но только сначала мне
хотелось бы узнать, куда мы идем?
  - Пойдем к форту и дорогой станем охотиться.
  - Хорошо. Теперь берегись, дичь! Держись от нас подальше, - сказал солдат
шутя. - Я еще ничего не убил; а вы, господин капитан?
  Они удалились; но капитан и теперь интересовался охотой не больше, чем
утром, и предпочитал лучше беседовать со своими мыслями и грезить о
счастье. Напрасно Золотая Ветвь старался вернуть его к действительности:
он довольствовался покачиванием головы, а ружье его миролюбиво продолжало
лежать у него на плече.
  - Однако, забавная же это охота! - ворчал старый солдат себе в усы. - Если
мы будем продолжать охотиться таким образом, я, право, не знаю, что мы
принесем домой, конечно, если только не страшную усталость. Мы адски летим
вперед.
  Они уже подходили к окраинам леса и собирались выйти на песчаное побережье
Красивой реки, как вдруг человек двадцать выскочили из высокой травы и
из-за деревьев и в мгновение ока окружили обоих охотников, и те оказались
как в ловушке.
  Люди эти были одеты на индейский лад, и с первого взгляда их можно было
принять за краснокожих.
  - Э! - проговорил Золотая Ветвь, - дело-то выясняется. Охота будет хороша!
  И он взвел курок. Граф прислонился к дереву, готовый защищаться, но он не
произнес ни слова.
  Так прошла целая минута; затем один из дикарей или, лучше сказать,
человек, выдававший себя за дикаря, сделал несколько шагов вперед и,
поклонившись почтительно графу, сказал ему на правильном французском языке.
  - Сдавайтесь, капитан! Вам не будет сделано ничего дурного. Вы, надеюсь, и
сами видите, что всякое сопротивление бесполезно.
  - Человек с сердцем всегда господин своей жизни! Я не сдамся презренным
бандитам, - презрительно отвечал граф.
  - Нам приказано вас взять живым, и мы возьмем!
  - Попробуйте! - И, повернувшись к Золотой Ветви, крикнул ему: - Марш!
Спасайся!
  - Ба! - смеясь, отвечал солдат, - умрем вместе, господин капитан; я
предпочитаю лучше умереть, чем спасаться, как кролик!
  - Уходи, говорю я тебе!.. Я, наконец, приказываю!.. Кто отомстит за меня,
если я умру? Кто освободит меня, если меня возьмут в плен? Ступай!
  - Это верно! До свидания, господин капитан! Я бегу, но только повинуясь
вашему приказанию.
  - Схватите этого человека! - крикнул начальник нападающих, указывая на
гренадера.
  - Да что вы! - возразил последний, все так же посмеиваясь, - схватить
Золотую Ветвь! Парижанина! Ну, господа, дикари, этого вам не удастся ни в
коем случае! До скорого свидания, господин капитан!
  С этими словами храбрый солдат ринулся на ближайших к нему индейцев;
выстрелил почти в упор, затем, схватив ружье за дуло, он стал вертеть им
вокруг головы, пробился сквозь неприятельские ряды и исчез с криком
торжества. Крик этот известил капитана о том, что солдат спасен.
  Некоторые из индейцев хотели было броситься за ним в погоню, но начальник
отозвал их.
  - Вы не сумели захватить этого человека, когда он был почти что в ваших
руках, - сказал он, - пусть же он теперь идет спокойно. Нам нечего его
бояться, а поймаем мы его или нет, это не имеет особого значения!
  Капитан присутствовал при этой сцене, не делая ни малейшего движения, и
стоял, положив палец на курок своего ружья.
  - Капитан, - продолжал начальник, - в последний раз говорю вам,
сдавайтесь! Жизнь ваша в безопасности, сдавайтесь!
  - Нет! - возразил граф и прицелился начальнику прямо в сердце.
  - Берегитесь! - настойчиво проговорил начальник.
  - Сами вы берегитесь! Я держу вас на мушке этого ружья. Кто осмелится
напасть на меня?
  - Это ваше последнее слово?
  - Да.
  - Ну, хорошо, пусть будет по-вашему, раз вы этого хотите, - и сделав знак
рукою, проговорил: - начинайте!
  Едва эти слова были произнесены, как капитан получил такой сильный удар,
что ружье выскользнуло у него из рук и сам он повалился на землю.
  Из самой средины листвы того дерева, к которому он стоял, прислонившись
спиной, на него прыгнули два человека и повалили его. Прежде чем он мог
отдать себе отчет в том, что случилось, он уже был закатан в одеяло и
связан так крепко, что не мог даже пошевельнуться.
  - Подлые трусы! - крикнул граф с презрением, - подлые трусы и предатели!
  - Вы сами, капитан, заставили нас действовать таким образом; впрочем, эта
хитрость хорошего тона, вам нечего жаловаться. Мы избегаем кровопролития и
исполняем возложенное на нас поручение... теперь вы наш пленник.
  Граф не удостоил ответом этих слов, произнесенных с насмешкой, удваивавшей
его гнев.
  Начальник продолжал:
  - Дайте мне честное слово, что вы не станете пытаться бежать, не станете
делать попыток к какому-либо насилию, что вы позволите завязать вам глаза,
когда этого потребуют обстоятельства, и я сейчас же прикажу развязать вам
руки.
  - Кто же вы такой? Индейцы не разговаривают так со своими пленниками!
  - Не все ли вам равно, кто я, капитан! Принимаете вы мои условия?
  - Напротив, я отказываюсь! Несмотря на ваше переодевание, я вас узнал.
Вы-француз, изменник своей стране и своему королю! Я не хочу иметь ничего
общего с таким негодяем! Делайте со мной все, что хотите! Я никаких
обещаний вам не дам!
  Начальник вздрогнул, брови его сдвинулись так, что сошлись совсем близко;
но это возбуждение продолжалось всего одну минуту, а затем он спокойно
сказал:
  - Ваши оскорбления ничуть не задевают меня, капитан. Вместо того, чтобы
так укорять меня, чтобы посылать мне необоснованные оскорбления, потому
что я оказывал вам самое большое уважение, поверьте мне, вам лучше было бы
согласиться на мои условия. Нам далеко ехать; переезд будет утомителен,
дороги плохие. Мы будем вынуждены класть вас, как тюк, поперек лошади. Вы
осуждаете сами себя на ужасные мучения!
  - Я предпочитаю их всему, что может походить на сделку с вами. Пытайте
меня, если хотите; даже убейте, но вы ничего не добьетесь от меня.
  Начальник сделал жест нетерпения и разочарования.
  - Вы отказываетесь? Помните, что этим вы вынуждаете меня на бесполезную
жестокость.
  - Да, и это последнее слово, которое сорвется с моих уст. Итак, действуйте
по вашему усмотрению; я больше не стану отвечать на ваши вопросы, каковы
бы они ни были.
  Начальник сказал несколько слов шепотом одному из стоявших ближе к нему
людей; последний взял коленкоровую блузу и закрыл ею голову капитана таким
образом, что тот мог только свободно дышать, но ничего не мог уже видеть.
  Затем его схватили два человека: один за голову, другой за ноги, подняли с
земли, положили на нечто похожее на носилки, и он почувствовал, что его
уносят. В каком направлении-этого он положительно не мог угадать.
  Переход был длителен и быстр: он продолжался несколько часов. Наконец,
послышался пронзительный свист; люди, несшие капитана, остановились.
  Прошло несколько минут; затем с него сняли окутывавшую его блузу и в то же
время развязали ему руки.
  Первой заботой капитана было бросить вокруг себя испытующий взгляд для
того, чтобы, если возможно, узнать где он находится. Напрасная забота.
  Местность была ему совершенно незнакома; они находились как бы в узком
ущелье, между двумя горами, сплошь покрытыми лесом. Он не помнил, чтобы
когда-либо бывал в этом месте.
  Граф заметил только, что солнце садилось. Похитители его, одетые
индейцами, разбившись на группы, зажгли несколько огней и принялись
готовить ужин.
  Часовые, расставленные в разных направлениях, охраняли общую безопасность.
  Капитан одним взглядом окинул открывшуюся перед ним картину.
  Сдавленный вздох вырвался из его груди, когда он убедился в своем бессилии.
  Начальник подошел к нему и, поклонившись с той почтительно-иронической
вежливостью, с какой он разговаривал со своим пленником, сказал ему:
  - Силы ваши, должно быть, истощились, сударь, не хотите ли вы поесть?
  Граф отвернул голову и пожал плечами, не отвечая ни слова.
  Но это, по-видимому, вовсе не произвело желаемого действия на начальника
отряда. Он сделал знак, и капитану подали заднюю ногу лани и положили ее
на носилки, равно как и фляжку с пивом.
  Граф де Виллье ушел из форта на рассвете и поэтому ничего не ел утром: он
буквально умирал с голоду. Между тем, верный слову, данному им самому
себе, он не проявил никакого желания утолить голод. Взяв миску в правую
руку, а фляжку в левую, он отшвырнул все это далеко от себя; затем,
улыбаясь, снова улегся на свои носилки.
  Начальник с минуту посмотрел на своего пленника с чрезвычайным удивлением,
а потом отошел от него и задумался.


                                  Глава XIV

  СЛЕДЫ

  В тот же день, часов около двух пополудни, два человека сидели и болтали
перед ярким огнем на вершине одинокого выступа на берегу Красивой реки.
  Этот выступ был расположен не больше как в четверти мили от форта Дюкэна.
  С того места, где сидели эти люди, они ясно могли различать стены
укрепления, над которым развевался широкий флаг с цветком белой лилии, и
любовались великолепным видом, расстилавшимся со всех сторон перед их
глазами.
  Эти два человека были канадец Бержэ и его друг Тонкий Слух; они
заканчивали свой скромный обед, состоявший из наловленной ими в реке
прекрасной рыбы, поджаренной на вертеле. Две фляжки, одна полная водки,
другая пива, сваренного в форте Дюкэне, дополняли это скромное пиршество.
  Обедая с большим аппетитом и не давая пропадать даром ни одной крошке,
они, вероятно, говорили о чрезвычайно интересных и очень веселых вещах,
потому что часто прерывали друг друга смехом; канадец в особенности,
казалось, находил удовольствие в том, что ему рассказывал его спутник.
  - Клянусь Богом, вождь, - проговорил он, - я сделал очень хорошо, встретив
вас в ту минуту, когда вы собирались переправиться через реку; я, конечно,
и не воображал, что увижу вас сегодня.
  - Я сам искал моего брата, - отвечал индеец, кланяясь.
  - В таком случае, судьба сыграла тут вовсе не такую уж большую роль, как я
предполагал. Вы хотели меня о чем-нибудь спросить?
  - Нет, ни о чем; мне приятно видеть друга.
  - Благодарю, вождь. Все равно шутка была хорошо сыграна; итак, значит,
англичане взбешены своей неудачей?
  - Они обезумели, они плачут, как старые бабы.
  - Да ведь послушайте, вождь, не может же их веселить в самом деле эта
история. Мы отняли у них из-под носа столько прекрасных мехов, столько
великолепного пушного товара, и все это произошло как раз в ту минуту,
когда они считали себя почти уже дома и были уверены, что находятся вне
опасности.
  - Они поклялись отомстить.
  - Тем лучше! И мы сами дали ту же клятву; порох заговорит, а там видно
будет, чьи ружья будут петь громче.
  - Они собирают всех воинов, которых только могут найти.
  - И хорошо делают-им никогда не набрать столько, сколько нужно. Бедняга
Летающий Орел, считавший себя таким хитрым! Я доказал ему, что знаю
побольше его; к несчастью, урок этот не послужит в пользу ни ему, ни
Опоссуму.
  - Мой брат убил их, я это знаю.
  - Да, я имел это несчастье, - отвечал, смеясь, охотник. Но как вы про это
узнали?
  - Несколько человек англичан просили гостеприимства в моей деревне. Я был
на охоте со своими молодыми людьми; дома оставались одни старики, и они не
посмели воспротивиться их пребыванию в хижинах.
  - Это верно, закон на стороне сильного. Значит, они все и рассказали?
  - Да. Ну, а что вы сделали с вашими пленниками?
  - Они заперты в форте; их берегут для обмена.
  - Лучше было бы снять с них скальпы.
  - Я тоже держусь этого мнения, но, к несчастью, это не в обычае у
французов.
  - Они не правы; мертвого врага можно не бояться.
  - Кому вы это говорите, вождь? Но мне не хотят верить. Ну, а вы зачем
пришли в эти места?
  - На охотничьих землях моего племени почти нет дичи; я ищу других мест к
началу больших охот.
  - Ну, в таком случае, я беру на себя обязательство отыскать вам новые
места; будьте спокойны, вождь, я знаю превосходные места недалеко отсюда.
  - Я рассчитывал на ум и дружбу моего брата.
  - Посмотри, вождь, в ту сторону. Эти горы кишат всевозможной дичью.
  Оба друга поднялись и стали смотреть в направлении, указанном канадцем,
когда вдруг последний издал возглас удивления.
  - Что случилось с моим братом? - спросил краснокожий.
  - Взгляни туда, - сказал канадец, протягивая руку, - вы ничего не видите?
  - Я вижу человека, который бежит быстрее лани, преследуемой охотниками.
Этот человек бледнолицый, это белый воин из форта.
  - Да. Ну, зрение у меня еще хорошо, потому что я узнал этого человека.
  - А? - равнодушно проговорил индеец.
  - Пойдемте, вождь, поскорей; нам надо остановить этого человека и
заставить его сказать нам, почему он бежит так стремительно?
  - Зачем?
  - Надо, говорю я вам. Этот солдат состоит слугой у человека, которого я
люблю и уважаю; я боюсь, не случилось ли какого несчастья с его господином.
  - Тогда другое дело, - отвечал индеец, поднимая свое ружье и следуя за
Бержэ, который уже бежал по склону обрыва.
  Бержэ не ошибся: это действительно был Золотая Ветвь. Добрый малый не
бежал, а летел; ноги его как будто не касались земли. Не страх побуждал
его ускорять свой бег - достойный солдат не боялся ничего на свете, - но
он спешил добраться в форт, чтобы как можно скорей привести помощь своему
капитану, которого он оставил, как известно, в критическом положении.
  В ту минуту, когда солдат был готов пролететь мимо канадца, даже не
замечая его, Бержэ загородил ему дорогу и остановил.