есте с остальными спутниками.
  - Брат мой у себя дома, - сказал вождь, делая легкий поклон.
  Потом, не прибавив больше ни одного слова, он ушел, предоставив французам
делать что им угодно.
  Прошло несколько дней, в течение которых французы отдыхали после
утомительного путешествия.
  Индейцы относились к ним в высшей степени почтительно.
  Бержэ точно сквозь землю провалился.
  В самый вечер прибытия графа де Виллье в деревню охотник вдруг исчез, не
предупредив никого ни одним словом.
  Такое продолжительное отсутствие, совершенно к тому же непонятное, очень
сильно беспокоило капитана, который, лишившись возможности посоветоваться
с опытным и преданным ему канадцем, поневоле должен был, к великому своему
неудовольствию, оставаться в полном бездействии среди индейцев, языка
которых он не знал. Кроме того, он боялся вступать в переговоры с
канадскими охотниками, жившими в деревне, так как довериться им казалось
ему очень рискованным.
  Однажды утром, между десятью и одиннадцатью часами, недели две спустя
после прибытия в деревню краснокожих, в ту минуту, когда капитан оканчивал
свой завтрак с глазу на глаз со своим другом бароном де Гриньи, дверь в
хижину неожиданно отворилась, и веселый голос крикнул:
  - Здравствуйте, как изволите поживать?! Капитан при звуке этого голоса,
который он тотчас же узнал, быстро повернулся лицом к двери.
  - Бержэ, - крикнул он, - наконец-то ты нашелся!
  - Я сам собственной своей персоной и готов служить вам, господин Луи, -
продолжал охотник весело. - Разве вы меня не ждали?
  - Наоборот, я с нетерпением жду тебя и очень давно.
  - Я так и думал. Ну, вот и я, господин Луи, весь к вашим услугам!
  Охотник затворил за собой дверь, взял скамью и уселся перед капитаном.
  - Ты голоден? - спросил его граф де Виллье.
  - Нет, благодарю! Я завтракал часа два тому назад. Ну, да дело не в
этом... вас, если не ошибаюсь, очень беспокоило мое долгое отсутствие, не
так ли, господин Луи? Будьте откровенны.
  - Признаюсь, старина Бержэ, и это тем более беспокоило меня, что время не
терпит... Мы и так много его потеряли.
  - Это правда! К несчастью, я не мог, несмотря на все мое желание, окончить
скорей дело, которое...
  - Как окончить? - вскричали с удивлением молодые люди.
  - Да так, - добродушно отвечал канадец. - Впрочем, надеюсь скоро доказать
вам, что я с пользой употребил время.
  - Но отчего же вы не предупредили нас о том, что уходите? - спросил барон.
  - Неужели вы находили это почему-нибудь неудобным?
  Охотник покачал головой и улыбнулся одному только ему свойственной тонкой
улыбкой:
  - Господин барон, - отвечал он, - не забывайте никогда, что в пустыне
деревья имеют уши, а листья - глаза.
  - Я не понимаю, зачем вы мне это говорите?
  - А затем, что хотя мы находимся и довольно далеко от колоний, однако,
около нас есть люди, которые наблюдают за нами и здесь, слушают наши
слова, подстерегают наши малейшие движения и не задумались бы донести на
нас нашим врагам.
  - Вы думаете?
  - Я в этом уверен. А вам известно, что в каждом деле самый лучший товарищ
тот, который ничего не знает, потому что не только не может поступить
неосторожно, но даже и думать это про себя. Вот почему я и ушел из
деревни, не сказав вам ни слова... вы довольны моим объяснением?
  - А теперь?
  - Теперь другое дело. Вы сейчас все узнаете и сами решите - потерял я
время даром или нет.
  - В таком случае, говорите скорее! - с нетерпением вскричал барон.
  - Здесь? О, нет, это уже извините, слишком много ушей нас подслушивает.
Возьмите ружья и пойдемте пройтись, а дорогой во время охоты поговорим.
  Оба офицера последовали за охотником; деревенские улицы были почти
пустынны; женщины, сидя в своих хижинах, занимались домашними делами; что
же касается воинов, способных носить оружие, то они отправились два дня
тому назад в экспедицию под командой вождя, немногие же оставшиеся дома
были большей частью старики и лениво лежали на пороге своих жилищ и
грелись на солнце, следя в то же время за играющими детьми. Поэтому никто,
по-видимому, не заметил и не заинтересовался уходом трех бледнолицых,
спокойный шаг которых не имел к тому же ничего такого, что могло бы
обратить на себя внимание.
  Вскоре они скрылись под деревьями и вошли в чащу леса. Через несколько
минут граф де Виллье остановился и, поставив свое ружье прикладом на
землю, спросил охотника.
  - Ну что же! Будешь ты теперь говорить, наконец?
  - Молчите! - отвечал последний тоном, не допускавшим возражения, - мы еще
слишком близко.
  Прогулка или, скорей, шествие продолжалось. Они достигли берега реки, где
на песке лежала пирога. Бержэ спустил на воду легкое суденышко и сделал
знак своим спутникам занять в ней места. Последние, заинтригованные
поступками канадца, молча повиновались.
  Тогда охотник оттолкнулся от берега, схватил весла и направился к
островку, акров около двенадцати величиной, сплошь заросшему лесом и
походившему на корзину цветов, точно вынырнувшую из лона вод.
  Через несколько минут лодка уже достигла островка.


                                  Глава VI

  ПРОГАЛИНА

  Трое людей высадились на островок, вытащили пирогу на берег и тотчас же
углубились в лес.
  Вскоре они достигли места, походившего на природную прогалину. Там охотник
остановился.
  - Теперь, - сказал он, повернувшись к французам и опираясь о дуло ружья, -
нам нечего бояться нескромных ушей.
  - В таком случае, милейший Бержэ, позволю себе надеяться, что ты уже не
станешь отказываться объяснить нам все, что...
  - Мне нечего сказать вам, господин Луи, - перебил он, - в настоящую минуту
я не более, как посланный... Подождите того, кто один может все вам
объяснить; он, поверьте мне, скоро появится. Подождите!
  Затем охотник, бросив вокруг себя испытующий взор, вложил в рот два пальца
правой руки и стал подражать крику голубой канюки.
  Подражание это было настолько хорошо, что, хотя оба офицера и знали, кто
именно подражает крику птицы, тем не менее они машинально подняли глаза к
густолиственным вершинам деревьев.
  Почти тотчас же на недалеком расстоянии раздался крик, подобный только что
изданному охотником; в кустарнике послышался довольно сильный шум, кусты
раздвинулись, и на прогалину вышел человек.
  Увидев этого человека, граф не мог сдержать крика удивления.
  Он видел перед собой таинственного отшельника хижины на Огио, отца Анжелы.
  Это и в самом деле был Изгнанник. Костюм его был все тот же и только более
глубокий оттенок меланхолии омрачал его лицо, черты которого обыкновенно
были такими энергичными.
  Почти в ту же минуту второй человек появился на прогалине и молча встал
рядом с первым.
  Это был Змея.
  Изгнанник, делая вид, что не узнает капитана, холодно ему поклонился.
  - Вы граф Луи Кулон де Виллье? - спросил он его отрывисто.
  - Мне кажется, сударь, - отвечал граф удивленно, - что я уже имел честь...
  - Извините, сударь, - продолжал Изгнанник, - но я настойчиво прошу вас
сделать мне честь ответить на мой вопрос. Мне положительно запрещено
продолжать этот разговор, если...
  - Хорошо, сударь, - высокомерно отвечал граф. - Я граф Луи Кулон де
Виллье, капитан королевского морского полка, а это вот барон де Гриньи.
  - Очень хорошо, сударь, - отвечал Изгнанник спокойным голосом, - благодарю
вас. А я имею дело именно к вам и к вашему другу. Согласны вы меня
выслушать?
  - Мы вас слушаем, сударь, - проговорил граф, видимо, сильно оскорбленный
странным поведением своего собеседника. - Потрудитесь сообщить мне то, что
вам поручено.
  - Я это именно и хочу сделать, господа, - сказал Изгнанник с поклоном.
  Наступила минута молчания.
  Оба офицера вопросительно посматривали на своего собеседника.
  Поведение Изгнанника могло удивлять, конечно, только одного графа де
Виллье.
  Эти странные вопросы и такое официальное обращение к нему, казались ему
необъяснимыми.
  Между тем, канадский охотник, ненадолго исчезнувший в высокой траве, снова
появился около троих собеседников.
  - Ну? - спросил Изгнанник.
  - Мы одни на острове, - отвечал Бержэ, - но какому-нибудь нескромному
наблюдателю может прийти в голову мысль попытаться застигнуть вас врасплох
и поэтому я, буду наблюдать за окрестностями. Когда вы окончите беседу вы
меня позовете.
  - Хорошо.
  Бержэ взял ружье под мышку и снова проскользнул в траву. Едва он исчез,
как Изгнанник сделал два шага вперед, снял шапку и, почтительно кланяясь
графу, сказал ему с благодушной улыбкой:
  - Извините меня, господин граф, за тот, по меньшей мере, странный способ,
с каким я держал себя до сих пор. Но осторожность требовала, чтобы я
говорил с вами именно таким образом. Я не знал, какие уши могли бы меня
услышать, а для нас в особенности очень важно, чтобы никто не знал, что мы
знакомы.
  - В добрый час, сударь, - весело отвечал молодой человек. - Теперь я узнаю
вас; признаюсь вам, что ваш холодный и официальный тон удивил и оскорбил
меня сначала. Но теперь об этом не может быть и речи... Значит, вы
боитесь, что нас даже и здесь могут подслушать враги ваши... или наши?
  - Да, граф. Я уверен, что за мной следили с самого моего отъезда из форта
Дюкэна. Кто? Этого я не знаю, потому что, несмотря на все употребленные
мной средства, на все мои хитрости для того, чтобы обмануть этого
невидимого шпиона, мне невозможно было от него отделаться. И, сказать вам
правду, хотя Бержэ и уверял меня, что мы здесь одни, я в этом совсем не
убежден и боюсь нечаянного нападения...
  - Здесь? Ну, это было бы довольно трудно, чтобы нас захватили здесь
врасплох, - перебил его барон, улыбаясь.
  - Вы еще не знаете, как хитры и изобретательны индейцы, граф; но мне
пришла в голову идея, которая, если только не встретится с вашей стороны
препятствий, сразу решит вопрос, и в случае, если бы нас даже
подслушивали, нам все-таки нечего было бы бояться ушей любопытных!
  - Нам очень интересно, что вы такое придумали, - сказали оба офицера.
  - Вы говорите на каком-нибудь иностранном языке?
  - Гм! - произнес граф, - я знаю несколько английских слов.
  - Я тоже, - добавил барон.
  - Здесь нельзя употреблять английского языка - это было бы одно и то же,
что говорить по-французски.
  - Это верно. Тогда я не знаю...
  - Погодите. Вы, без сомнения, изучали словесность?
  - Конечно, - отвечал граф, смеясь, - у отцов иезуитов, но что тут общего?
  - Значит, вы понимаете по-латыни?
  - Довольно хорошо; я думаю, что, в случае надобности, я мог бы даже
разговаривать на этом языке.
  - А ваш друг?
  - Что касается меня, - сказал барон, - то, хотя в свое время меня и очень
старались напичкать классической премудростью, но я с грехом пополам могу
только понимать разговор на этом языке, в чем и сознаюсь откровенно.
  - Достаточно, если вы будете понимать хоть наполовину, сударь, а затем уже
граф де Виллье объяснит вам то, чего вы не поймете.
  - Неужели вы собираетесь говорить со мной по-латыни?
  - А почему бы нет? - отвечал Изгнанник грустно, с легким оттенком иронии.
- Вы, граф, новый человек в этой стране и вам предстоит еще многому
научиться; между прочим, не судить о людях по первому впечатлению.
  - Это правда, сударь, извините меня, я не хотел вас обидеть. Но, я думаю,
вы и сами согласитесь, что мое изумление до известной степени вполне
извинительно.
  Изгнанник пожал ему руку, улыбаясь, и затем, перейдя на латинский язык,
продолжал:
  - Но мы уже и так потратили много времени на праздную болтовню, и пора
приступить к делу.
  Слова эти были произнесены таким правильным латинским языком, что оба
молодых офицера в себя не могли прийти от восторга и изумления.
  Отец Анжелы являлся им в стольких различных видах!
  Но, несмотря на это, они все-таки даже приблизительно не могли сказать
себе, что это за человек и к какому классу общества он принадлежал на
самом деле.
  - Я слушаю вас, - сказал граф.
  - Граф, - продолжал Изгнанник, - комендант форта Дюкэна отправил меня
сообщить вам, что отряд английских охотников, истребить который вам
приказано, стоит лагерем не более как в нескольких милях от того места,
где мы находимся;
не позже как через трое суток он пройдет в расстоянии выстрела от вас.
Комендант надеется, что вы примете все зависящие от вас меры к успешному
выполнению возложенного на вас поручения и добьетесь желаемого результата.
  - Я тоже надеюсь на это, сударь. Бержэ сказал мне, что необходимые для
этой экспедиции люди им уже собраны и ждут только приказания выступать.
  - Отлично! По окончании этой экспедиции вы как можно скорее отправитесь к
Огио.
  - Я должен немедленно вернуться в форт?
  - Отнюдь нет... Вы отправите пленников и товар в форт Дюкэн, а сами будете
ожидать дальнейших приказаний от коменданта.
  - Хорошо. Ну, а кто же передаст мне эти приказания?
  - Этого я не знаю. Может быть, я, а может быть, и ваши знакомые. Граф, я
не счел нужным передать вам предварительно мои полномочия. Теперь же на
всякий случай потрудитесь, пожалуйста, ознакомиться с ними.
  При этом Изгнанник достал из-за пазухи письмо, зашитое в мешочек из кожи
лани, и подал его графу.
  Молодой человек распечатал письмо и быстро пробежал его глазами.
  Оно заключало в себе следующие слова:

  "Податель сего письма пользуется моим полным доверием. Верьте и вы всему
тому, что он вам скажет от моего имени. У меня нет тайн от него.
  Де Контркер".

  - Отлично, сударь, - приветливо отвечал граф, возвращая письмо, - но я не
нуждался в этом новом доказательстве для того, чтобы знать, что я могу
верить вам безусловно.
  - Благодарю вас, граф, - отвечал Изгнанник, складывая письмо и снова пряча
его в мешочек.
  - Вы ничего не хотите прибавить?
  - Ничего, касающегося дел колонии, граф.
  - В таком случае, потрудитесь передать господину де Контркеру, что я
сделаю все, что только в силах сделать человек, чтобы оправдать доверие,
которое ему угодно было оказать мне назначением начальником
экспедиционного отряда.
  - Я слово в слово передам ему ваш ответ, граф. А теперь, прошу извинить
меня, я хочу сообщить вам нечто очень важное, касающееся лично вас и
господина де Гриньи.
  - Я вас не понимаю, сударь.
  - Я сейчас объясню вам все... насколько возможно подробно.
  Барон де Гриньи, до сих пор довольно рассеянно прислушивавшийся к
разговору, пододвинулся к ним с любопытством.
  - О чем же идет речь? - спросил он.
  - Вы сейчас это узнаете. Хотя вы и очень недавно появились в колонии, но
вы уже нажили себе в ней неумолимых врагов.
  - Я!? - вскричал граф с удивлением.
  - Что такое? - проговорил барон, еще более удивленный, чем его друг.
  - Не было ли у вас неприятного столкновения накануне вашего отъезда на
берегу Огио? - продолжал Изгнанник невозмутимо.
  - Да, как же, я это отлично помню. Какой-то долговязый негодяй
подозрительного вида затеял со мной ссору, хотя я и сам не знаю, из-за
чего. Мне даже кажется, что я проткнул его своей шпагой насквозь и,
наверное, убил его.
  - К несчастью, нет, граф, вы его не убили.
  - Что вы хотите этим сказать?
  - Я хочу только сказать, что человек этот не был вами убит, а только
ранен, и теперь снова жив и здоров, клянусь вам.
  - Ну, что ж, тем лучше! Я в душе даже жалел, что расправился с ним так
жестоко.
  - Виноват, граф, - перебил его Изгнанник, - вам следовало бы сказать: тем
хуже.
  - А почему?
  - Потому что этот субъект, бывший морской разбойник и торговец неграми,
самый отчаянный негодяй из всех когда-либо существовавших, и он за плату
обязался убить вас... Впрочем, он это, наверное, еще сделает, если только
ему представится удобный случай.
  - Да, - сказал граф, хмуря брови, - я и сам думал так.
  - А теперь вы можете в этом быть уверены, и я советую вам держаться
настороже. Ваши враги, я это знаю точно, пока отказались от мысли об
убийстве; но они больше, чем когда-нибудь, жаждут мести и решились
добиться этого всеми средствами.
  - А вы знаете этих врагов? - холодно спросил граф.
  - Знаю, но успокоитесь, граф, тайна эта хранится в моем сердце, она выйдет
оттуда только по вашему приказанию.
  - Благодарю вас. Что бы ни предпринимали против меня враги, о которых вы
говорите, я, со своей стороны, никоим образом не хочу им вредить.
  - Напрасно, граф, если вы не будете убивать змей, которые станут бросаться
на вас, эти змеи убьют вас безжалостно и беспощадно.
  - Бог милостив! Я ни за что не изменю своего решения. Я удовольствуюсь
тем, что буду защищаться в случае нападения; но сам, что бы там ни
случилось, не перейду в роль нападающего. Бывают такие враги, оскорбления
которых должен презирать порядочный человек и нападать на которых -
подлость. Я в этом случае признаю одно только отражение ударов.
  - Чувство это достойно уважения, граф, но позвольте мне заметить вам, что
в настоящем случае действовать таким образом было бы чистейшем безумием.
  - Может быть.
  - А ваш друг тоже держится такого же мнения на этот счет?
  - Вполне, сударь, - поспешно проговорил барон, - я назвал бы себя
бесчестным, если бы поступил иначе.
  - Если так, я не считаю себя вправе больше настаивать, господа, и в
заключение позволю себе только заметить вам, что, хотя у вас и есть враги,
желающие во что бы то ни стало добиться вашей гибели, у вас есть также и
друзья и, когда наступит время, они вам это докажут.
  - Кто бы ни были эти друзья, барон де Гриньи и я, мы искренне благодарим
их за участие к нам, но потрудитесь передать им от нас, что если они
станут пытаться защищать нас против нашего желания, то смертельно нас
оскорбят. Мы усердно просим их оставаться нейтральными и спокойными
зрителями этой борьбы.
  - Граф, я передал вам только слова ваших друзей, как посланный, и теперь
передам им точно так же и ваши слова, хотя и сомневаюсь в том, что они
согласятся исполнить ваше желание.
  Молодые люди с удивлением взглянули на невозмутимое и холодное лицо
Изгнанника, тщетно стараясь прочесть в его мраморно-суровых чертах мысли,
которые он скрывал так ловко.
  - Впрочем, в конце концов, - продолжал граф с напускным равнодушием, -
будущее покажет нам, чего мы должны бояться и на что можем надеяться.
Скоро я с вами опять увижусь, сударь?
  - Не знаю, все будет зависеть от обстоятельств. Затем они собирались уже
проститься и расстаться, как вдруг на недалеком расстоянии в высокой траве
послышался довольно сильный шум, похожий на быстрый бег тяжелого и
могучего животного.
  Что это такое? - вскричал граф.
  - Стойте, - сказал Изгнанник, внимательно прислушиваясь;
потом, жестом приказав офицерам не двигаться с того места, где они стояли,
кинулся в сопровождении Змеи по направлению шума и почти тотчас же исчез,
покинув графа и его друга на произвол судьбы.
  Между тем, молодые люди, не зная, что происходит вокруг них и боясь
засады, зарядили свои ружья, чтобы быть готовыми ко всяким событиям.
  Прижавшись друг к другу, чтобы иметь возможность поддержать один другого в
случае надобности, они ждали.
  Полная тишина сменила предшествовавший шум. Глубокое молчание царило на
острове. Оба офицера, не видя Изгнанника, уже собирались покинуть свое
место и пуститься на поиски Бержэ, как вдруг из кустов, окаймлявших
прогалину, раздался пронзительный и насмешливый крик водяного голубятника,
повторенный два раза.
  Почти сейчас же пронесся ужасный воинственный крик.
  Семь или восемь краснокожих воинов выскочили наподобие диких зверей из
высокой травы и кинулись на молодых людей, которых они окружили,
размахивая пиками и томагавками.
  Французские офицеры не потеряли присутствия духа. Внезапное нападение,
вместо того, чтобы испугать их, вернуло им, напротив, хладнокровие.
Теперь, когда опасность стала видима, у них пропала всякая боязнь, и они
весело готовились встретить лицом к лицу своих свирепых врагов.
  Между тем, последние, хотя у них и не было огнестрельного оружия, вовсе не
были ничтожными противниками, они, по-видимому, решили храбро сражаться.
Число их, все увеличивавшееся с минуты на минуту, делало их еще смелее;
следом за первыми