и улыбаясь, она опустилась на скамью.
     - Ты уже знаешь,  Уампус,  какое я хочу дать тебе поручение.  Это
все,  что я могу для тебя сделать.  До сих пор только  членам  Патуабу
поручала я доставать пищу для священной змеи.  Завтра ты принесешь мне
кролика, живого кролика.
     - Если  мне удастся его поймать,  - ответил я.  - Благодарю тебя,
Поаниу.
     Она отказалась от угощения, предложенного Келеманой, и, отдохнув,
ушла через несколько минут. Вскоре вернулся Начитима.
     - Сын мой,  - сказал он,  - Поаниу оказала тебе высокую честь. Ты
должен выполнить ее поручение. Завтра утром ты поставишь шесть ловушек
для  кроликов.  Поля  к югу от деревни окаймлены густыми кустами;  там
водится много кроликов. А теперь пора спать.
     На рассвете я вышел из деревни. У ворот меня окликнули караульные
и пожелали успеха.  Я пересек поле и спугнул двух маленьких  кроликов,
поедавших маисовые побеги. Они скрылись в кустах, а я отыскал их норки
и у входа расставил ловушки.  Ловушка была  очень  простая  -  круглая
петля из кожаного ремня, конец которого я привязал к кусту. Покончив с
этим делом,  я отошел в сторонку,  сел на землю и стал  ждать.  Как  я
боялся,  что  мне не удастся поймать кролика!  Я знал,  что судьба моя
зависит от того,  выполню  ли  я  поручение  Поаниу.  Но  счастье  мне
улыбалось.  Когда взошло солнце,  я увидел,  что куст,  к которому был
привязан конец ремня качается. Подбежав к норке, я схватил бившегося в
петле кролика и,  взяв остальные пять ловушек, поспешил домой. У ворот
пуэбло  я  встретил  работников,  уходивших  в  поле,  и  воинов  трех
сторожевых отрядов.  Прижимая к груди притихшего кролика, я с тревогой
всматривался в их  лица.  Некоторые,  заметив  кролика,  улыбнулись  и
похвалили  меня,  но  многие  -  о,  очень многие!  - смотрели на меня
исподлобья или делали вид, будто не замечают. Мне стало грустно; я уже
не  радовался  пойманному кролику.  С тяжелым сердцем подошел я к дому
Поаниу и окликнул ее по имени.
     - Войди! - отозвалась она.
     Я отодвинул висевшую в дверях занавеску и вошел в  темную  душную
комнату.
     - Вижу,  ты поймал кролика, - сказала она. - Я знала, что неудачи
быть не может. И вернулся ты рано.
     Она встала,  подошла к двери,  выходившей в соседнюю  комнату,  и
слегка  отодвинула  решетку из ивовых прутьев.  Потом знаком подозвала
меня и велела бросить  кролика  змее.  Когда  он  мягко  шлепнулся  на
земляной пол,  я услышал, как застучали погремушки на хвосте священной
змеи. Мурашки пробежали у меня по спине.
     Сделав свое  дело,  я  хотел поскорее выйти на свежий воздух,  но
Поаниу задержала меня и заставила опуститься на колени перед решеткой.
Я услышал ее бормотанье;  она произносила какие-то непонятные слова, а
я думал только о том, как бы отсюда уйти. Змея внушала мне отвращение,
бормотанье   старухи  казалось  смешным,  но  я  молчал,  опасаясь  ее
рассердить.  Я знал,  что Поаниу желает мне добра, и не хотел лишиться
ее дружбы. Наконец она меня отпустила.
     В этот день мы закончили посев маиса,  а на следующий день  пошли
помогать  Кутове.  Его  поле  находилось  к югу от пуэбло,  у подножья
утесов, образующих восточную стену каньона. С востока к нему примыкало
поле  нашего  военного вождя Огоуозы,  который работал вместе со своей
женой и дочерью. К западу находилось поле Тэтиа; его возделывала вдова
Тэтиа,  ее  два  сына  и  племянник Огота.  За полем начинались густые
заросли,  которые тянулись на север и спускались  к  берегу  реки.  На
утесах находился южный отряд воинов; мы ясно могли их разглядеть: одни
стояли, другие сидели у самого края пропасти.
     До нас   доносились  голоса  людей,  работающих  на  поле  Тэтиа.
По-видимому,  Огота  был  чем-то  очень  доволен:  он  пел,   смеялся,
приплясывал. Потом громко сказал:
     - Ну, Тэтиа, завтра вечером члены Патуабу соберутся на совещание.
Я знаю, чем кончится дело: этих двоих они приговорят к смерти. Так мне
сказали мои друзья. Как бы я хотел, чтобы поскорее настало завтра!
     Мы не  слышали,  что  ответила  ему  женщина.  Начитима  и Кутова
приказали мне притвориться,  будто я ничего  не  слышал,  но  я  и  не
собирался вступать с ним в пререкания.  Огота высказал вслух то, о чем
я все время думал.  Я боялся,  что мне и брату осталось жить два  дня.
Хотя  при  нас  Начитима  храбрился,  но  я  видел,  что он тоже очень
встревожен и со страхом думает о завтрашнем дне.  Он не знал,  кто  из
членов  Патуабу  будет  на  нашей стороне.  Даже женам своим они редко
говорили  о  том,   какое   решение   думают   принять.   Обычно   они
прислушивались к разговорам, но сами молчали.
     Чоромана стояла в нескольких шагах от меня. Подойдя ко мне ближе,
она шепнула:
     - Быть  может,  Огота  знает,  какой  приговор  вынесет  Патуабу.
Уампус,  не  подвергай  себя  опасности!  Уйди  и  спрячься где-нибудь
поблизости,  а мы дадим тебе знать,  какое решение будет принято. Если
тебя приговорят к смерти, тогда, Уампус, мы трое - ты, твой брат и я -
покинем Покводж и никогда сюда не вернемся.
     Я покачал головой:
     - Нет,  Чоромана, это было бы трусостью. Я не могу уйти тайком из
Покводжа...
     Я не успел договорить,  так как в эту  минуту  раздались  громкие
крики и пение.  Из зарослей, покрывавших склон горы, выскочили воины и
бросились по направлению к пуэбло. Люди, работавшие на соседних полях,
бежали впереди.

10. НОВЫЙ ВОЕННЫЙ ВОЖДЬ

     Да, снова  услышал я в долине Покводж пронзительный боевой клич и
военную песню моего родного народа - навахов. Это был тот самый отряд,
который угнал наших лошадей.
     Со всех сторон бежали по направлению к пуэбло люди, работавшие на
полях.  К  ним присоединились и три сторожевых отряда.  Мы знали,  что
пуэбло не выдержит натиска,  так как там  оставались  только  старики,
женщины  и  дети.  Несколько  женщин  влезли  на  крыши домов по обеим
сторонам узкого прохода; остальные баррикадировали вход в пуэбло. Но я
не  надеялся  на  то,  чтобы  им  удалось  до  нашего прихода удержать
неприятеля за стенами пуэбло.  Я сказал брату, не отстававшему от меня
ни на шаг:
     - Беги  как  можно  быстрее!  Когда  мы  подбежим  ближе,  крикни
навахам,  чтобы они перестали драться и заключили мир с тэва. Если наш
дядя находится среди нападающих,  мы обратимся к нему,  потому что  он
любил нашу мать.
     Мы пятеро бежали рядом - Огоуоза,  Начитима,  Кутова,  брат и  я.
Справа  от  нас  мужчины  отдельными  группами  тоже  бежали на защиту
пуэбло,  а наши помощницы женщины  отстали.  Оготы  с  нами  не  было.
Оглянувшись на бегу,  я увидел,  что он бежит рядом с Чороманой. Южный
сторожевой отряд уже спустился с утесов и догонял нас.
     Мы находились на расстоянии нескольких сот шагов от пуэбло, когда
навахи подошли к забаррикадированному входу и вступили в бой с первыми
прибежавшими с поля работниками. Многих уложили они на месте дубинками
и копьями.  Мы знали,  что Покводж навеки для нас потерян, если навахи
успеют разобрать бревна,  загромождавшие вход.  Но мудрыми людьми были
те,  что строили это пуэбло.  Крыши домов,  ближайших к  проходу,  они
подперли  толстыми  тяжелыми бревнами,  а на крышах разложили длинными
рядами  большие  камни.  В  случае  нападения  эти  камни  можно  было
сбрасывать вниз.
     Когда навахи столпились в проходе,  старики  и  несколько  юношей
начали стрелять в них из луков,  а женщины, поднявшись на крыши домов,
сбрасывали камни.  К краям крыш они  не  подходили  и,  следовательно,
могли  не  опасаться  стрел.  Но  навахи  понимали,  что  с  женщинами
справиться  легче,  чем  с  воинами,  защищавшими  проход,  и   вскоре
придумали  способ,  как  до  них  добраться.  Человек  пять  или шесть
подбежали к находившемуся неподалеку сараю,  сорвали с крыши несколько
тяжелых шестов и,  прислонив их к стене,  окружавшей пуэбло, начали по
ним карабкаться на стену.  Как раз в эту минуту мы и другие  работники
подбежали ближе, и Огоуоза закричал:
     - Стреляйте в тех, кто карабкается на стену!
     Но мы  с  братом  стрелять не стали.  Воины испугались падавших с
крыш камней и выбежали из прохода.  Их вождь, Горб Бизона (мы с братом
сразу его узнали), скомандовал:
     - Сюда! Защищайте воинов, которые по шестам влезают на стену! Они
пробьют для нас дорогу к пуэбло!
     Мы подбежали к нему, называя его по имени и умоляя прекратить бой
и  заключить  мир.  На  языке  тэва  я  обратился  с той же просьбой к
Огоуозе, но в пылу битвы вожди нас не слышали.
     - Кричи громче! Беги быстрее! - понукал я брата.
     Вдруг я заметил,  что один из навахов прицелился,  как показалось
мне,  в  меня.  Но стрела вонзилась в грудь брата,  и он упал,  широко
раскинув руки.  Я остановился. Увидев, как побелело его лицо, я понял,
что он мертв.  И в это мгновение угасла в моем сердце любовь к родному
народу,  ее  сменила  ненависть.  Я  выстрелил  из  ружья  в  навахов,
толпившихся у подножия стены, потом бросил ружье на землю и взял лук и
стрелы брата. Наклонившись к Одинокому Утесу, я крикнул, словно он мог
меня услышать:
     - Я отомщу за тебя!
     И я побежал за нашим военным вождем.
     Между тем женщины заметили,  что  враги  пытаются  взобраться  на
крыши  домов.  Некоторые,  подбежав  к краю крыши,  уцепились за концы
шестов и пытались их  раскачивать,  другие  стали  швырять  камни.  Но
воины,  находившиеся  внизу,  крепко  держали шесты.  Две женщины были
убиты,  а  остальные  испугались  и  спустились  вниз,   к   старикам,
защищавшим проход.
     К тому времени почти все тэва,  работавшие в полях,  прибежали  к
стенам  пуэбло,  но  неприятель  превосходил нас численностью.  Навахи
стреляли в нас  из  луков,  метали  копья,  размахивали  ружьями,  как
дубинками.  Я пробился вперед, к Огоуозе. Вокруг нас толпились люди, и
было так тесно,  что я не мог стрелять из лука.  Вдруг  я  обо  что-то
споткнулся и,  наклонившись увидел валявшуюся на земле палицу.  Убитый
воин еще сжимал в руке петлю,  прикрепленную к ней.  Я отбросил лук  и
стрелы  и поднял палицу.  Мы врезались в самую гущу врага и вступили в
рукопашный бой.  Я видел только головы - головы  навахов,  на  которые
опускалась  моя  палица,  и,  нанося  удары,  напрягал  все свои силы.
Медленно  продвигались  мы  вперед  и  наконец  пробились  к   шестам,
приставленным к стене. Вскоре после этого мы завладели северной частью
прохода.
     - Вперед!  Лезьте по шестам на стену! - крикнул Огоуоза, бросаясь
к ближайшему шесту.
     Начитима, я  и еще несколько воинов последовали за ним,  но вдруг
Огоуоза упал,  пронзенный копьем.  Его место занял Начитима,  но через
минуту  Горб  Бизона,  размахивая ружьем,  словно дубинкой,  нанес ему
страшный удар.
     Когда Начитима  упал,  у  меня в глазах помутилось от ненависти и
злобы.  Я повел воинов в атаку и, наступая на навахов, окружавших Горб
Бизона, крикнул ему на языке навахов:
     - Убийца отца моего тэва,  я убью тебя. И вы, убийцы моего брата,
берегитесь!
     Горб Бизона,  услышав меня,  вздрогнув  и  попятился.  Его  воины
рванулись вперед и оттеснили меня; я не мог нанести ему удар. Тогда на
помощь подоспели тэва.  Ножами,  копьями,  дубинками пробивали они мне
дорогу к вождю навахов. А я, нанося удары, кричал на языке навахов:
     - Убийцы моего брата и отца, я отомщу вам!
     Навахи, слышавшие   меня,   не  понимали,  почему  один  из  тэва
обращается к ним на  их  родном  языке.  Они  растерялись,  а  я  этим
воспользовался  и,  пробившись  вперед,  к  Горбу  Бизона,  сразил его
палицей. Тогда навахи пришли в смятение и обратились в бегство. Громко
кричали они, что вождь их убит. Они убежали в поля и дальше, на север,
а мы их не преследовали, потому что должны были выгнать тех, кто успел
пробраться в пуэбло.  Когда опасность миновала, я бросился к Начитиме.
Он был жив, я уловил слабое биение его сердца.
     В пуэбло  были  убиты только пятеро навахов.  Остальные - их было
человек двадцать - спрыгнули с северной  стены  и  спаслись  бегством.
Тогда   женщины  разобрали  заграждение  из  бревен  и  бросились  нам
навстречу;  одни отыскивали своих любимых, другие, узнав о смерти мужа
или сына,  громко рыдали.  Я стоял на коленях подле Начитимы. Келемана
подбежала ко мне и, убедившись, что он жив, спросила:
     - Где Одинокий Утес?
     - Убит! - ответил я, указывая на его труп.
     Она бросилась к нему, обхватила обеими руками и заплакала.
     Чоромана принесла воды.  Мы обмыли голову Начитимы,  а  когда  он
очнулся,  помогли ему сесть. Воины уносили мертвых и раненых в пуэбло.
Пришли оба кацика и стали расспрашивать нас,  велики ли потери.  Вдруг
зимний кацик воскликнул:
     - А где же Огота?
     Никто ему  не  ответил,  и  тогда он повторил свой вопрос.  Вдруг
Чоромана, ухаживавшая за Начитимой, вскочила и сердито сказала:
     - Я тебе скажу все,  что о нем знаю.  Он был с нами, женщинами, в
конце поля. Когда мужчины побежали сюда, к пуэбло, он отстал, бросился
ко мне,  схватил за руки и потащил за собой. Он хотел, чтобы я убежала
и спряталась вместе с ним.  А я расцарапала ему лицо и укусила его. Он
меня  отпустил.  Тогда  я догнала Келеману,  и больше я его не видела.
Огота трус! Должно быть, он прячется где-нибудь в кустах.
     Когда Чоромана   умолкла,   воин,   который   был  вождем  южного
сторожевого отряда, громко проговорил:
     - Да, Огота там, в кустах. Но сейчас он не прячется. Он умер.
     - Умер! - закричала его мать.
     - Но навахов там не было. Кто же его убил? - вмешалась его тетка.
     - Я могу только сказать,  что он умер смертью  труса,  -  ответил
воин.
     - Это ты его убил!  - взвизгнула мать Оготы.  - Ты или кто-нибудь
из  твоего отряда!  Отвечай!  Я требую,  чтобы ты мне сказал,  кто его
убил! Убийца тоже умрет!
     Воин упорно молчал.
     Так погиб мой враг Огота.
     Это был печальный день для нас,  жителей Покводжа.  Тридцать пять
мужчин и семь женщин были убиты;  вопли и стоны раздавались  в  каждом
доме.  Уложив  Начитиму  на  мягкое  ложе  из  одеял  и звериных шкур,
Келемана,  Чоромана и я перенесли тело моего бедного брата  к  реке  и
похоронили его на берегу.  С нами была и старая Поаниу,  нашептывавшая
слова утешения.
     Настал вечер.  В  тот  день мы не ели,  но голода не чувствовали.
Начитима глухо стонал,  а мы с Келеманой  оплакивали  умершего.  Потом
пришла  Чоромана,  принесла  сосновых  щепок  и развела огонь в очаге.
Поцеловав меня,  она уселась рядом с  Келеманой,  обняла  ее  и  стала
утешать.  Вдруг мы услышали,  как какой-то старик на площади повторяет
снова и снова:
     - Вы,  оплакивающие умерших,  утешьтесь!  Настанет день, когда мы
отомстим за них!
     - Но  никто  не вернет моего дорогого сына,  - со вздохом сказала
Келемана.
     Потом раздался голос нашего старого кацика:
     - Слушайте,  члены  Патуабу!  Совещания  завтра  не   будет.   Мы
встретимся через шесть дней.  Соберемся мы не здесь,  а в киве зимнего
народа.
     Я совсем забыл о том,  что завтра должна была решиться судьба моя
и моего брата. А теперь уже никто не мог его осудить.
     - Значит,  вместо одного дня мне осталось жить еще шесть дней,  -
сказал я.
     - Ты  с  ума  сошел!  -  воскликнула Келемана.  - Сегодня ты спас
Покводж. Неужели ты думаешь, что теперь Патуабу может тебя осудить?
     - Ты  можешь быть спокоен:  все будут на твоей стороне,  - слабым
голосом проговорил Начитима.
     Но мне показалось, что он сам далеко не спокоен.
     - На этом собрании они выберут нового  военного  вождя  -  должно
быть, тебя, Начитима, - сказала Чоромана.
     - Нет,  не меня,  - отозвался он.  - До конца жизни я буду Самайо
Оджки.
     - Я знаю, кого они выберут, - вмешалась Келемана.
     - Я   тоже   знаю!  Вождем  будет  Уампус,  мой  будущий  муж!  -
воскликнула Чоромана.
     Я не  хотел  говорить  о своих опасениях.  Члены Патуабу,  всегда
собиравшиеся в летней киве,  теперь должны  были  встретиться  в  киве
зимнего народа, друзей и родственников Оготы. Это не предвещало добра.
А мне сильнее, чем когда-либо, хотелось жить.
     Несмотря на  великое  наше  горе,  мы  должны  были работать.  На
следующее утро Келемана и я засевали поле Кутовы, а потом стали чинить
и  прочищать ачеквиа - оросительные каналы на нашем участке.  Работали
молча и думали только об Одиноком Утесе, который навеки ушел от нас.
     Настал шестой  день.  Наша  работа  в  поле  была окончена,  и мы
остались дома с Начитимой.  Он еще  не  оправился  и  чувствовал  себя
беспомощным  и  слабым.  День  тянулся  бесконечно долго,  мы почти не
разговаривали друг с другом.  Когда солнце склонилось к западу,  к нам
пришла Чоромана.  Грустно посмотрела она на меня и, не говоря ни слова
села рядом с Келеманой.  Время шло.  Наконец на южной площади раздался
голос нашего кацика.  Он кричал,  что солнце заходит,  и призывал всех
членов Патуабу в северную киву.  Тогда Чоромана сказала,  что  поможет
Келемане вести Начитиму.  Женщины взяли его под руки и вывели из дома,
а я остался один.
     О, как хотелось мне жить, чтобы отомстить навахам за смерть брата
и нападение на мирных тэва! Казалось, сердце мое вот-вот разорвется от
ненависти к навахам,  моему родному народу. Вернулись женщины, подсели
ко мне и обняли меня за плечи. Я чувствовал, что они дрожат, словно им
холодно. Мы долго молчали.
     Наконец раздалось шарканье ног по крыше, и а комнату вошел юноша.
Он сказал,  что меня ждут в киве. Мы вышли вместе. Он проводил меня до
северной площади,  где собралась большая толпа.  Я прошел мимо,  ни на
кого не глядя.  Поднявшись по ступеням, я пересек крышу и спустился по
лестнице во внутреннее помещение кивы. Все члены Патуабу сидели вокруг
костра,  а Поаниу заняла место в стороне. У ее ног лежала, свернувшись
кольцами, огромная змея. Голову змея повернула к огню.
     Я словно  окаменел.  Как  сквозь  сон,  услышал  я  голос летнего
кацика,  назвавшего  меня  по  имени.  Я  сделал  несколько  шагов   и
остановился  перед  ним и зимним кациком,  который сидел по правую его
руку.
     "Сейчас меня приговорят к смерти", подумал я.
     Подняв руку, чтобы привлечь к себе внимание, старый кацик сказал:
     - Уампус! С того дня, как ты, пленник, вошел в Покводж, мы, члены
тайного совета Патуабу,  начали за тобой следить. В пуэбло были у тебя
враги.  Мы  остались  довольны  тем,  как  ты к ним относился - всегда
справедливо.  Мы гордились,  что ты -  один  из  нас,  когда  ты  убил
большого медведя.  Мы гордились тобой и были тебе благодарны, когда ты
убил двух утов.  Во время наступления навахов  был  убит  наш  храбрый
военный   вождь;   мы   знаем,   что   ты  спас  Покводж,  убив  вождя
неприятельского отряда,  убив человека, родного тебе по крови. Уампус,
сегодня  мы  здесь собрались для того,  чтобы рассмотреть выставленные
против тебя обвинения и выбрать нового военного вождя.  Все  мы  сразу
признали,  что тебя никто не смеет называть изменником,  ибо всегда ты
был  смелым  защитником  Покводжа.  Поаниу,  сидящая  здесь  со  своей
священной  змеей,  оказала,  что  хотя ты и молод,  но она за всю свою
долгую жизнь не встречала воина более смелого,  чем ты. Она предложила
назначить  тебя  нашим  военным  вождем.  Тогда  я  спросил остальных,
согласны ли они с Поаниу,  и все без  исключения  одобрили  ее  выбор.
Уампус,  мне  не  нужно спрашивать тебя,  всегда ли ты будешь защищать
Покводж от всех врагов.  Твой ответ мы знаем.  Уампус,  военный  вождь
Покводжа,  член тайного совета Патуабу,  займи свободное место, где не
так давно сидел наш доблестный вождь Огоуоза.
     Был ли я удивлен,  услышав эти слова?  Друг мой, я не верил своим
ушам.  Растерянный,  я озирался по сторонам,  но даже  те  люди,  чьей
ненависти я боялся,  ласково мне улыбались.  Слезы выступили у меня на
глазах.  Спотыкаясь,  я подошел к костру и занял место Огоуозы.  Встал
главный  шаман  и  стал заклинать меня,  чтобы я был верным за